Всего один день

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Всего один день

к тому же нам пора вставать, на вахту надобно опять.

На ней, пока что с интересом следишь за ядерным процессом,

Сгоняя прочь остатки сна и ждешь, чтоб кончилась она.

Чтобы как в сказке про мочало, закончив день — начать сначала.

Капитан 2 ранга А. Вашков

Посмотришь, бывало, в телевизор, послушаешь умные речи погонистых адмиралов, из числа бывших замполитов, мол, «ходили мы походами», подумаешь: а кто, собственно, кроме нас самих, может рассказать о походе-то? Ну не о «героических» буднях походного штаба с многочасовыми «терзаньями» у карты Мирового океана с подстаканником в одной руке и бутербродом в другой, а так… попроще, о самом насущном: о том, как живут в море. Героизм оставим на совести политруков, это для них выход в море — героическое событие, а для подводника — просто работа.

Я стоял на вахте всегда в 3-й боевой смене. Только в самом первом походе довелось мне 90 суток просидеть в первой смене, но все остальное время только в третьей. А делятся боевые смены по времени так: первая смена с нулей (24.00) до четырех утра, вторая смена с четырех до восьми, а третья с восьми до двенадцати, и поехали заново: первая, вторая, третья. И так месяца три. А поскольку я был КГДУ-2, вторым управленцем, «начальником» левого реактора, то и присутствовал на ПУ ГЭУ во все тревоги и по всем общекорабельным мероприятиям. А вахту на ПУ ГЭУ несли одновременно три человека: один управленец на правый борт, он считался как бы старшим на пульте, один — на левый борт и еще один оператор, мичман или офицер, — на пульт управления электроэнергетическими системами (ЭЭС) корабля. Да. Еще за пультом ГЭУ, в своей каморке дремал киповец, все. Вот такая компания. Ну что ж, поехали! Всего один день. Простой день рядового дальнего похода ракетного подводного крейсера стратегического назначения.

24.00. Команда о начале развода по «Каштану» уже прозвучала. Но топота ног над головой еще не слышно. Мы вентилируем пульт, чтобы пришедшая смена завалилась не в предбанник, а в помещение с комфортной атмосферой. Это я на нашей вахте сторонник прохладного воздуха, и вентиляция пульта идет постоянно, а вот вторая смена, стоящая самую «собачью» вахту с 04.00 до 08.00, этого не приветствует и подремывает свои четыре часа при температуре за тридцать градусов. И нечего удивляться, пульт ГЭУ — это пятачок четыре на четыре метра, а вот приборов на этом пятачке далеко за сотню и даже не одну. А любой прибор, как известно даже домохозяйке, имеет свойство при длительной работе нагреваться. Отсюда и температура соответствующая.

— Первой боевой смене на вахту заступить! — наконец прохрипел «Каштан».

И сразу над головой затопали разбегающиеся по постам люди. Пульт находится прямо под средней, проходной палубой 3-го отсека, над ней центральный пост, под ней ПУ ГЭУ, киповня, каморка начхима — ЦДП, штурманская выгородка и единственный на весь отсек гальюн. На средней палубе рубка связи, выгородка ЗАС, «Алмаз» и вдоль всего левого борта пирамиды, то есть сейфы с оружием.

На пульт вваливается смена. Как всегда сморщенный и весь в шрамах от подушки командир 7-го, реакторного, отсека каплей Бузичкин, командир 10-го отсека молодой старлей Вавакин и электрик, командир 6-го отсека старлей Спесивцев. Ритуал смены с вахты прост до лаконизма.

— Все, как всегда. Идем на 22 %, по 80 вперед. Испаритель восьмого на пресную.

Страшно хочется курить. Пользуясь статусом «годка», покидаю пульт без команды «Подвахтенным от мест отойти». Надо спешить в 5-бис отсек, к курилке, пока туда не выстроилась очередь человек в двадцать. Вообще, в курилке положено курить по четыре человека, там и сиденья всего четыре, но, как правило, туда набивается человек по шесть, особенно после вахт, или между тревогами. Более всего этим недоволен начхим, в чьем заведовании она находится. Чем больше народа — тем чаще фильтры менять приходится. Без очереди в курилку ходит только командир, наездники-адмиралы, оба старпома и некоторые особи из походного штаба, ну те, которые понаглее. Попытки остальных пролезть без очереди встречают очень серьезный и единодушный отпор от всех категорий моряков. Курилка — территория нейтральная, и уставами не предусмотренная.

00.10. Перекурить успел без очереди. Правда, в пятом отсеке выпал на идущего в ЦП старпома, но тот был в хорошем настроении и ничего не сказал. Хотя хрен его знает, сейчас прибежит в центральный и запишет замечание. Это, конечно, фигня, но вахтенный офицер смены будет долго нудеть по этому поводу, прося не наглеть и пожалеть его нелегкую судьбу. Быстренько спустился на свою палубу, сполоснул руки — и в каюту. Там переоделся в кремовую рубашку с погонами. Вход в кают-компанию в рабочей одежде запрещен. Каждое место за столами расписано давно и навсегда. Смена есть смена. Наконец пошла команда о пересменке. Не дожидаясь следующей команды, иду в кают-компанию.

— Третьей смене пить чай!

Я уже за столом. Мажу масло на хлеб, сверху сгущенка. Творога не хочется. Никогда не любил эту сублимированную искусственную и мокрую массу. Хотя многим нравится. Это сейчас, в нынешние времена, вечерний чай — так это просто чай, без реального сытного перекуса, а раньше все было посолиднее. Сыр, колбаска, вареньице. Красную икру, вино и воблу, по общей договоренности, мы не употребляем: интендант отдаст в конце похода, прямо перед базой. Домашних деликатесами порадовать.

00.20. Я снова в курилке. Снова успел до аншлага. Большая часть смены еще допивает свой вечерний напиток. Теперь можно и на боковую. Хотя нет, сначала надо в душ залезть, да и рубашку постирать не мешало. Помыться на корабле вроде как бы и не проблема, но в то же время удовольствие, доступное не всем. Официально каждый день положено плескаться кокам, ну, это понятно: приготовление пищи требует чистых рук. А вот всем остальным официально мыться можно только один раз в неделю. По субботам. В банный день. Тогда и сауна на офицерской палубе раскочегаривается, и никаких вопросов ни у кого это не вызывает. А неофициально. Основной массе экипажа в течение недели эта радость жизни недоступна. Кроме электромеханической боевой части, БЧ-5, к основному ядру которой я и принадлежу. Об этом знаю все, включая командира и любого штабного, хоть раз выходившего в море, но бороться с этим невозможно. Причем абсолютно невозможно. В обоих турбинных отсеках имеется по тамбур-шлюзу, предназначенному для аккуратного и безопасного выхода из «машины» в разных нехороших ситуациях. Они же по совместительству и душевые. Заходи, задраивай нижний люк и плещись, сколь душе угодно. Внизу турбина, пар под 300 градусов, кипятка хватит на все. Есть такой же и в реакторном 7-м отсеке. Он вообще предназначен именно для помывки, нержавеющие переборки, иллюминаторы в дверцах, раковина красивейшая со смесителем специальным, как в операционной. Так она для этого и предназначена, лечить, а точнее отмывать зараженных и облученных при аварии в отсеке. Слава богу, у нас ее пока для этого не использовали, повода не было, поэтому и плещется личный состав реакторного отсека в свое удовольствие. И кстати, такая вот несанкционированная радость очень коробит группу «К», во главе с командиром. Он-то как раз, да и старпомы тоже, могут в любое свободное от вахты время открыть сауну и там оттянуться, но вот то, что это могут делать и другие, наравне с ними, как-то колбасит наших командиров и начальников. Принцип нарушается, что дозволено Юпитеру… сами понимаете. Поэтому с таким явлением, как мытье в корме в неразрешенное время, ведется борьба всегда и безуспешно, но под благородным предлогом сохранения материальной части, и более экономного расхода воды. Бред, конечно, но что люксам докажешь? Кстати говоря, и от сауны у меня ключ тоже есть. Свой. И все вплоть до командира это знают. И самое большое, что меня ожидает, если я пойду туда мыться и буду обнаружен, так это фраза «Да ты просто обнаглел, Белов!», и не более. «Годковщину на флоте еще никто не отменял». Но мне надо еще и рубашку постирать, поэтому иду в восьмой отсек.

По дороге заглянул в каюту старшины команды турбинистов старшего мичмана Птушко, разрешения спросить. Он там царь и бог, ветеран, в море пошел, когда я только родился. 33 боевые службы, да еще и турбинистом достоин, на мой взгляд, минимум Героя Советского Союза, без малейшей иронии. Птушко, естественно, разрешает и, позвонив в отсек, просит все приготовить. Иду в восьмой. Вахтенный уже все приготовил, но для начала спускаюсь в «машину», к вахтенному на маневровом устройстве. Рубашку же надо постирать? Кстати, стирают одежду турбинисты оригинально. Наверное, нигде так не стирают. Берется разрезанная на половинки пластиковая бочка из-под шихты, заливается водой и туда строгается хозяйственное мыло. Ножом. Затем берем шланг и подсоединяем его к колонке с клапанами для дачи проб пара. Другой конец суем в бочку, бросаем одежду и потихоньку приоткрываем клапан. В холодную воду начинает поступать пар, с температурой градусов эдак 250 по Цельсию. Вот и все. Остается только сидеть и помешивать. Через полчаса закрываем клапан. Споласкиваем одежду. Никогда в жизни, ни в одной стиральной машине я не видел такой белизны и чистоты одежды после стирки. Затем одежда, даже в мокром состоянии, выносится на верхнюю палубу, где запускается огромный, в метр диаметром вентилятор верхнего помещения, и рубашка в расправленном виде кидается на всасывающую решетку вентилятора. Все. Через 15 минут рубашка сухая и чистая. Только немного ребриста, из-за сушки на решетке.

Рубашку я отдал вахтенному. Тот подал пар и стирка началась. Пошел в тамбур-шлюз. Минут десять с удовольствием смывал с тела пот, накопившийся за последние сутки. Потом попил в нарушение всех инструкций чайку с вахтенным, спустился вниз, забрал уже постиранную рубашку, и присобачил ее к вентилятору. Посидели еще минут десять, поговорили. После чего забрал практически высохшую рубашку и пошел в каюту. По дороге перекурил в полупустой курилке. Подвахтенный народ уже почти весь угомонился и спал. В каюте закинул свисающую с верхней шконки руку соседа, КГДУ-1, капитан-лейтенанта Кости Скворцова обратно, разобрал постель и улегся. На часах 01.50. Еще рано, но сегодня бессонницы не наблюдается. Уснул.

07.00. Просыпаюсь от нерешительного потряхивания за плечо. Вахтенный 5-бис вкрадчиво бубнит в ухо:

— Тащ, кап третьего ранга, на завтрак пора… смена скоро. Скворцов звонил, просил разбудить вас.

Встаю. На автомате иду в умывальник, чищу зубы, ополаскиваю лицо. Вставать в это время хуже всего. Вроде на берегу так же встаешь, даже раньше, но такого вареного состояния никогда дома не бывало. Переоделся. Пошел в кают-компанию. Быстренько запихнул в себя завтрак. Надо успеть перекурить, а то помощник — перестраховщик, объявит построение на развод вахты обязательно пораньше, чтобы все собрались вовремя. Вернулся обратно в каюту. Переоделся. ПДУ на плечо и в курилку. Помощник уже там, с деловым и сосредоточенным видом пускает дым.

— Борисыч, давай быстрее, сейчас уже команда на развод будет.

Ага, дождался! Это он во время вахты может отпроситься у старшего в ЦП, проверить вахту и сбежать на перекур на законных основаниях, а мне четыре часа сиднем сидеть. Разве только у кого-то из наших бессонница разгуляется и он забредет на пульт, да и подменит минут на десять, да и то на утренней вахте это маловероятно.

07.45. Развод вахты в 4-м отсеке. Помощник что-то нудно вещает про бдительность и внимательность. Слова правильные, но когда неделями выслушиваешь их минимум два раза в сутки, они надоедают до зубной боли. Напротив пытается проморгать слипшиеся глаза еще не до конца проснувшийся ВИМ, капитан-лейтенант Муравьев, по прозвищу Солитер, прозванный так за неимоверный аппетит и невероятную худобу при этом. Он, как всегда, проспал завтрак и теперь пытается уложить в кармане засунутые в спешке бутерброды. Наконец, ритуальная часть заканчивается, и звучит команда «По местам!».

08.00. Вваливаемся на ПУ ГЭУ. Духота страшная, и все в полуобморочном состоянии. Сразу включаю вентиляцию. Ребята начинают шевелиться.

— Паш, все в порядке, как только подобьете питательную воду, испаритель восьмого переведете на пополнение пресной. Я пошел курить. — Костик схватил в охапку ПДУ и двинул к двери.

— Костя, аккуратнее там, вроде Фюрер в 5-бис караулит, ловит, кто без команды от мест отойдет, — счел нужным предупредить я. Фюрером у нас, за глаза называли замполита за глубокую идейную убежденность в собственной правоте, а больше за усики, подозрительно смахивающие на усики главного нациста.

— Насрать! Меня уже лишать нечего.

Костя вышел, и сразу захрипел «Каштан»:

— Есть, четвертый.

Это значило, что четвертый отсек уже доложил, пришла наша очередь.

— На пульте ГЭУ, по боевой готовности № 2 подводная, 3-я боевая смена на вахту заступила. В работе реакторы обоих бортов на пониженных параметрах по 22 % мощности, ГТЗА на винт, по 50 оборотов переднего хода, АТГ под нагрузкой, по 2500 Ампер на борт. Холодильные установки в РВО на свои кольца кондиции. Испарительная установка восьмого в работе на пополнение запасов питательной воды. Запас питательной воды 22,1 тонны. Сопротивление изоляции основных силовых сетей в норме. На вахту заступили: капитан 3 ранга Белов, капитан-лейтенант Арнаутов, старший мичман Мигун.

Эту молитву каждый из нас знал назубок. Особым шиком считалось говорить это на докладе так быстро, что придраться было не к чему, но и понять в центральном посту, что к чему, было совершенно невозможно.

— Есть пульт. Борисыч, потом перезвоню, скажешь, что к чему, — по голосу Солитера было ясно, что мой доклад удался.

— Подвахтенным от мест отойти.

Началась моя вахта.

08.20. Утренняя вахта всегда самая спокойная, если нет всплытий на сеанс связи или каких-нибудь учебных или, не дай бог, аварийных примочек. Весь корабль наконец утихомирился, расползся по каютам и распластался по шконкам. На центральном посту в командирском кресле тихо дремлет старпом, и все в ЦП разговаривают вполголоса, не дай бог, придет в себя и начнет со злости дурить. Полудрема центрального передается на весь корабль. Эти четыре часа — самое тихое время в подводных сутках. Кто не спит — тот в полудреме. Пульт ГЭУ не исключение. В эти четыре часа ничего не хочется, только закрыть глаза. Я сижу, точнее, полулежу в кресле. Ноги заброшены непосредственно на панель управления. Вообще, такая поза один в один копирует классическую позу ковбоя в рядовом голливудском боевике. Но это здесь ни при чем, просто это самая удобная позиция для тела, позволяющая комфортно расслабиться. На вахте спать, естественно, нельзя, тем более на пульте управления ядерной энергетической установкой. Но вот что удивительно: по рассказам ветеранов атомного флота, давнымдавно, в былинные годы расцвета морской мощи государства, управленцам на пульте ГЭУ обязаны были перед вахтой, а при желании и во время нее давать крепко заваренный натуральный кофе, чтобы не спали и не тянуло и вахту чтобы несли не смыкая глаз. Времена уже не те, и нынешние флотоводцы с остервенением борются с чайниками и кружками на пульте, а мы с неизменным единодушием противимся этому и боремся с этим тупизмом и несправедливостью.

Самое смешное, что сам командир, несущий вахту в центральном посту, хлещет его в открытую (на то он и командир, необсуждаемая персона), но он же может спуститься со скуки на ПУ ГЭУ с кружкой в руке и начать нас сношать по полной за такую же кружку, причем стоя на такой же вахте. Командиру и штурманам можно, они же кораблем управляют, а мы так… сбоку припека с двумя ядреными котлами. Да и бог с ними, с люксами этими, это у них снобизм играет, мол, мы адмиральские погоны с детства во сне видели и трусы расцветки военно-морского флага еще в школе носили! Все равно, как авария, так только механики всю эту братию из говнища-то и вытаскивают, и, слава богу, не все люксы — высокомерные болванчики.

08.40. Чаю мы все же попили. Арнаутов тоже как-то неправильно позавтракал, а потому припер на пульт пакет пряников еще из береговых припасов, собранных женой. Пряники хранились грамотно, не засохли до состояния булыжников и были восприняты нашим маленьким коллективом благожелательно. Перекусили, попили. Не помогло. Мигун, кажется, так и задремал с недоеденным пряником в кулаке, меня же сон окончательно не уложил, а вогнал в состояние нирваны, когда вроде бы вокруг все видишь, все слышишь, все понимаешь, но как бы и не присутствуешь. Арнаутов как старший на пульте и ответственный офицер с дремотой боролся всеми силами, то роняя голову на грудь, то с видимым усилием поднимая ее снова в вертикальное положение. Словом, бил поклоны пульту. Вот таким манером мы и несли вахту. Никто нас не проверял, мощность и ход не меняли, никаких телодвижений в ЦП не наблюдалось. Так, в бессознательном положении, прерываемая только получасовыми докладами в центральный, и протекла наша утренняя вахта.

11.00. «Каштан» прокашлялся и призвал: «Первой смене вставать! Умываться». С этой командой встали и мы. Заполнять журналы. В этом, кстати, есть великая сермяжная хитрость — заполнять журналы не в течение вахты, как положено, а в конце. Если, не дай бог, что-то случится, можно будет постфактум заполнить журнал так, чтобы происшествие серьезным людям из береговых органов было представлено в «правильном» свете. Пока заполняли журнал, долго смеялись над Мигуном. Мефодьич мичман был заслуженный, немолодой, до подводных лодок лет двадцать протрубил в гражданском флоте, и по причине заслуженного для подводника возраста (за сорок лет) был подвержен сонливости, особенно по утрам. Самое веселое было то, что команда его не разбудила, но, видимо, в сонном организме внешние звуки что-то затронули, и Мигун начал во сне быстро перебирать ногами, как метко выразился Арнаутов — «сучил ножками». И наряду с этим физическим упражнением Мефодьич начал усиленно разминать пряник, уже третий час как зажатый в ладони. Вдоволь наржавшись над неосознанными действиями мичмана, мы, наконец, его растолкали, вручили голяк и предложили убраться на пульте перед сменой, так как руки у него были сильными, и бедный пряник в процессе разминания раскрошился минимум на полметра вокруг.

11.40. Первая смена уже построилась на развод. Самое дурацкое время — это обед. Первая смена уже пообедала. Сейчас, по идее, обедает вторая смена. Но они улеглись спать только в начале девятого, и поднять их на обед не очень благодарная работа. Большинство второй смены, как правило, обед просто херят, предпочитая поспать лишний час. А наша смена должна смениться, быстро пообедать и в 12.30 уже мчаться обратно по боевым постам, по тревоге. То есть, объясняя простым человеческим языком, на то, чтобы сполоснуться, пообедать и перекурить у моей смены максимум полчаса, и это при условии, что заступивший вахтенный офицер не будет сильно выпендриваться в ЦП и произведет смену быстро и без проволочек.

12.05. Смена пришла. Бузичкин снова помят со сна, как пергамент. Обед естественно, проспал. Снова не дожидаясь команды, несусь в 5-ис отсек. Интересно, какой же такой умелец придумал этот распорядок, когда на обед при выполнении всех команд остается 10–15 минут. Даже в наших могучих Уставах ВС, кажется, оговаривается гораздо большее время. Успел облить лицо водой, ударным темпом проглотить первое, второе и салат. Но курить пришлось уже при прозвучавшей тревоге.

— Учебная тревога! Для осмотра кабельных трасс, трубопроводов забортной воды и средств регенерации!

Суета суетой, а перекур — святое. Докурил. Изображая стремительный бросок, не спеша добрел до пульта. По дороге, в 4-м отсеке, получил втык за опоздание на тревогу от едва проснувшегося старпома, на мое горе высунувшегося из каюты со сморщенным лицом. На пульте выгнал в отсек зевающего Бузичкина, и упал в кресло, не успевшее за полчаса потерять форму моего тела. В правом кресле тихо «умирал» Скворцов. На шконке пытались примоститься сразу два комдива: наш комдив раз, капитан 3 ранга Серега Полупанов, мужчина в теле, обросший тяжелым мясом за время нелегкой подводницкой службы, с медвежьей косолапостью в ногах, и комдив два, небезызвестный Солитер. Победил срок службы, и Серега улегся во весь рост, а Солитер, усевшись на край шконки, начал причитать о скудности обеда и жадности интендантов. Песня была знакомая, для него родная и традиционная, и на нее никто внимания не обращал. Тема продуктов питания для Солитера была самой актуальной, всегда и везде. Тем временем Костик выразил желание попить чайку. Возражений ни от кого не последовало. День начинался, и сон надо было изгонять из организма. Вообще, в этой учебной тревоге было и некое позитивное зерно. Надо было осмотреть механизмы, насосы, трубопроводы, все свое заведование, выяснить, не течет ли где, не искрит ли, все ли в порядке. Так оно и было бы, но дурацкий распорядок дня вынуждал почти час после тревоги «засланным казачкам» из группы «К» отлавливать в 5-бис отсеке недоевших, недоспавших и недокуривших моряков.

— Закончить осмотр кабельных трасс, начать отработки первичных мероприятий по борьбе за живучесть!

Осмотр плавно перетек в отработки. Тоже очень нужное мероприятие. Моряк должен уметь бороться с огнем, водой и прочими аварийными пакостями. Должен уметь спасти свою жизнь и жизнь товарища. Это святое. Но у нас и святое умеют сделать невыносимым. Как говорят, не из говна сделать пулю, а наоборот. Ничего реально нужного и просто познавательного для личного состава, а стандартный набор действий по одеванию СГП, действиям с раздвижными упорами, пластырями, досками и обесточиванию механизмов. Вырабатывание автоматических действий — это, конечно, правильно и верно, но даже самый последний матрос понимает, что, при получение пробоины, даже на глубине метров 50, заделать эту пробоину пластырем, изобретенным в начале прошлого века еще дедушкой Крыловым, просто невозможно. И невозможно наложить жгут на трубопровод под давлением, смотря, естественно, под каким, без шансов лишиться какойлибо части тела.

Довелось мне видеть, как один матросик случайно наступил на трубу, в которой свищ был практически миллиметровый, да вот давление было такое, что этот свищ и видно не было. Так парню эта невидимая струйка оторвала полсапога вместе с пяткой. Куда уж такое заделать-то, под водой, да на глубине метров эдак 100? А наши спасательные костюмы и аппараты? Уж не знаю, правда или нет, но говорят, что ИДА-59 — как раз 1959 года разработки. Вот и не пойму, то ли денег как всегда нет, то ли голова не на том месте у наших московских «спасателей», но почему у нас все аварийноспасательное имущество, если не осколок еще царских времен, то уж однозначно из репертуара дизелистов времен Отечественной войны. Ну да ладно. Тема щекотливая. И не о ней сейчас разговор. Вот и проходят отработки эти примерно так: по отсеку разбрасывается аварийно-спасательное имущество, разворачиваются шланги ВПЛ, чтобы видно было, что отсек усиленно занимается отработкой мероприятий, а на самом деле занимаются матросы по плану командира отсека кто приборкой, кто еще чем. Конечно, не все так плохо: в некоторых отсеках, и устраивают настоящую «войнушку», но так как на кораблях все более болеют не за знания, а за надраенность линолеума, и командир отсека более всего получает по балде не за обученность личного состава, а за грязь в трюме, то и занятия эти не так уж часты, ветошьюто махать поважнее будет. Мы на пульте тоже распускаем шланги от ШДА, и продолжаем чаевничать.

— Начать отсечные учения по борьбе за живучесть!

По этой команде командиры отсеков начинают давать в отсеках вводные. Горим, тонем, током бьет, народ из соседних отсеков эвакуируем. Эти отсечные учения проверяет группа «инспекторов», включающая старпома, помощника, замполита и кого-нибудь из походного штаба. Естественно, предварительно перекурив и разогнав из курилки всех нерадивых военнослужащих. К нам тоже вваливается флагманский механик. Капитан 2 ранга Пашков свой человек, из наших, десятка полтора лет сам оттарабанил на пульте и в корме и цену учениям на пульте знает. Комдивы на всякий случай принимают вертикальное положение, и Полупанов, давя зевоту, докладывает:

— Товарищ кавторанг, на пульте ГЭУ проводятся отсечные учения по борьбе за живучесть. Тема занятия: срабатывание аварийной защиты реакторов обоих бортов при повышенном CO в отсеке. Тока щас из масок выскочили.

Пашков плюхается на шконку.

— Задницу-то хоть подвинь, когда флагманский сесть хочет, сосунок! — Пашков двигает локтем Солитера, по молодости еще робко относящегося к флагманским механикам.

— Это ты береговой шушере заливай, что ты здесь отрабатываешь! Куда чайник спрятали? Молодежь, разве не видно, что я чайку хочу? Давай быстренько!

Пока закипает чайник, Пашков успевает обсудить с комдивами и нами реальное состояние «железа», что-то подсказать, за что-то трахнуть, над чем-то посмеяться. Потом, вытерев пот и взглянув на часы, говорит:

— Ну до конца этого лицедейства еще минут двадцать, пойду перекурю и корму трахну… на всякий случай. Серега, курить хочешь?

Полупанов кивает.

— Само собой, Юрий Сергеевич!

— Пошли, медвежонок, курилку проверять!

До того сидевший молча или невпопад отвечавший на вопросы Солитер вскидывается.

— А можно и мне, тащ кавторанг?

— Можно всраться, а для тебя — разрешите! Молод еще, да и кто старшим на пульте останется?

И они покидают пульт, оставив комдива два с глупой улыбкой на лице, при дружном хохоте с нашей стороны.

15.00. «Каштан» оживает и вещает умирающим голосом нашего механика, командира БЧ-5, капитана 2 ранга Ерофеева Михал Анатольевича. Он очень хороший мужик, и как мы сидим на пульте во время всех общекорабельных мероприятий, так и он сидит в ЦП наравне с нами. Но солидный для подводника возраст — 44 года — дает о себе знать, и механик страдает постоянным и хроническим недосыпом, что явственно слышится в его голосе.

— Отбой всех тревог! Первой смене заступить!

Вот так всегда. Дневная первая смена на вахте стоит не более полутора часов. Два с половиной часа за них, вместо того, чтобы отдыхать, стоим мы, КГДУ-1 Скворцов и КГДУ-2 Белов. Прибегает окончательно проснувшийся за эти часы Бузичкин. Он одновременно и зол, и весел. К нему на БП-65 заглянул замполит и, как всегда, сунулся туда, куда нормальный человек не полезет. В бачок для аварийного запаса воды. И нашел там тертый-перетертый номер журнала «Плейбой». Бузичкин, естественно, об этой «мине» не подозревал, наличие воды в бачке не проверял недели полторы и получил по полной программе за сексуальную напряженность личного состава. Потом на запах прибежал помощник командира и заявил, что по нынешним временам «Плейбой» — просто периодическая печать, не более, а вот отсутствие воды в бачке — практически преступление. В итоге замполит и помощник сцепились над злосчастным бачком и «Плейбоем» в жесткой схватке, выявляя приоритеты для посадки на кукан бедного Бузичкина. В итоге помощник победил, но замполит в вечерней общекорабельной «молитве», а правильнее, в подведении итогов дня по корабельной трансляции обещал помянуть и «Плейбой», и прочее блядство.

15.30. После всех тревог и учений возникла очередь в курилку, не менее 20 человек. Надо успеть до заступления второй смены обникотиниться и спрятаться в каюту. Все обсуждают предстоящее всплытие на сеанс связи под перископ. Ждут новостей. Там, на Большой земле — чемпионат мира по футболу, а мы не в курсе, что там происходит. Мне футбол по барабану, а вот то, что всплытие — после нолей часов, совсем не радует. Значит, ночью поспать придется часа на три меньше.

Перекурил и растворился в каюте. Там никого нет. Скворцов на вахте. Сейчас объявят пересменку, а потом сразу, минут через пять, не дав никому из сменившихся ни минуты на личные нужды, объявят занятия по специальности. Мутное такое время. Тревоги нет, офицеры и мичманы начнут дрессировать молодежь в отсеках и на постах, попутно занимаясь повседневными делами в своих углах. По уму и совести, я тоже должен быть на ПУ ГЭУ, учиться военному делу настоящим образом, но как-то не очень хочется. Да и по правде говоря, знаю я это все давно, это же практика, а не теория. Поэтому, пока никто не хватился, можно и голову уронить на подушку. Есть еще один вариант: пробраться на нижнюю палубу 4-го отсека и немного заняться спортом, а то и так жирку за последний месяц зримо добавилось, но со слов вахтенного, туда уже спустился большой старпом, а вот с ним мне в это время не по пути. Поэтому предпочтение отдается здоровому сну подводника.

17.00. До чего же быстро засыпается днем! Так бы и ночью. А то шатаешься до двух часов и никак. А тут только голову положил, и все! Темнота. Разбудил меня вахтенный отсека, тихонько поскребшись в дверь каюты.

— Тащ… малая приборка. Старпом сказал, лично вас разбудить.

Вот еще одна несправедливость: малая приборка. Идет она у нас полтора часа. Про большую приборку и говорить нечего. Она может идти с утра до ночи. Но на время приборки я опять должен идти на пульт и менять командира отсека, чтобы он проруководил этой самой приборкой у себя в отсеке. Раз старпом самолично… придется идти. Добрел, чертыхаясь, на пульт. Упал в кресло. Предусмотрительный Мефодьич выставил у двери обрез с ветошью, мол, и мы тоже убираем, а сами увлеченно гоняют со Скворцовым в нарды. У Кости уже не сонный вид, пшеничные усы топорщатся вверх, и вообще выглядит он молодцевато.

— Паша, грамулечку не хочешь?

Костик не алкаш, в общем понимании этого слова, он просто имеет свойство так взбадриваться. И если одного алкоголь расслабляет и тянет в сон, то на Костю он оказывает диаметрально противоположное действие. Его это бодрит. Само собой, такой допинг на корабле строго-настрого запрещен, но, как известно, если нельзя, но очень хочется, то можно! Главное, не перебарщивать.

— Не-а. Я лучше чайку, а то опять в сон потянет. — отказываюсь я. Откровенно говоря, я вообще опасаюсь принимать спиртное в походе. Через недельку после погружения, состав воздуха меняется на 100 %, и мы начинаем дышать искусственным воздухом, полученным из морской воды. И как-то раз я заметил, что в такой атмосфере лично на меня сила воздействия горячительных напитков увеличивается многократно. От одного самого элементарного граненого стакана могу впасть в откровенно свинячье состояние. Костя физиологически реагирует на спирт в море по-другому, поэтому иногда прикладывается в целях борьбы со сном.

Пока идет приборка достаю книжку и читаю, прихлебывая чаек. Периодически забегают комдивы, то за забытыми тетрадями, то еще за чем. Так за нардами, книгами и чаем незаметно подходит час окончания малой приборки.

18.30. Смена прибегает без задержки. Хитрый Вавакин успел во время приборки и перекурить, и побриться, и умыться, и сделать еще массу полезных для себя дел, и поэтому прибывает минут за пять до ее окончания.

— Закончить малую приборку! Третьей смене приготовиться на ужин!

Опять гонки. Бегом в курилку. Бегом на ужин. Промежуток с 18.30 до 24.00 — самое живое время на корабле. Во-первых, ужин. Обед и ужин на лодке как бы и не отличаются друг от друга ничем. Ну там нули, первое, второе, закуска. Но! Обед — прием пищи, на который может и половина экипажа не прийти, пожертвовав им ради сна, поэтому и продукты на обед идут попроще. А вот на ужин идут все. Старший в походе, командир, старпомы и прочие, причем практически одновременно. Поэтому-то ужин и есть самый главный прием пищи в походе! Самый вкусный. Самый обильный. Самый посещаемый. Но скверно то, что мы едим первые. Нам заступать через час, но мы можем начать ужинать и на двадцать минут позже, и на полчаса, пока не придет командир или адмирал, без них даже заступающей вахте жевать не разрешается. Непорядок, ежели каперанг или адмирал обед не благословил. Правда, потом никто на это сноску не делает. Пусть ужин начнется даже в 19.30 — ты и ешь, и одновременно будь на разводе, и даже заступи на вахту. Командиры наши ведут себя, как баре, по-другому и не скажешь. Это ж, наверное, так приятно чувствовать, что от тебя, даже в этом люди зависят. И их совсем небольшое свободное время.

Сегодня командиру, видать, очень хотелось перекусить, поэтому ужин начался без задержек. Борщец, курочка с рисом, винегретик, все вкусно и пристойно. Не спеша переоделся в каюте и пошел на перекур. Очередь в курилку большая, но заступающую смену пропускают без очереди. Перекурил. Вернулся в каюту. Сегодня на вечерней вахте буду заниматься переплетением книг. Захватил с собой подшивку. Остальные принадлежности — на пульте в сейфе. Пошел на развод.

19.45. Развод. Сейчас самое оживленное время на корабле, поэтому и развод проходит сурово и не буднично. Мимо строя прошествовал адмирал Поломоренко, попутно спросив перепуганного трюмного из 3-го отсека об особенностях ядерной аварии на подводной лодке «К-…» в 1968 году. Выяснилось, что трюмный об этой аварии никогда не слыхал, да он и не родился тогда еще, а по уму и знать ему таких тонкостей не надо. Но помощник получил втык, и ему было поставлено на вид. Адмирал же величаво прошествовал в кают-компанию, вкусить хлеба насущного с цыпленком-табака.

20.00. Прибыли на пульт. Там ликование: неутомимый Вавакин убил крысу. Крысы достали уже всех. На лодках как-то интересно получается. Если на корабле есть крысы, то нет никаких тараканов. Если есть тараканы, то крыс никогда не бывает. Хотя, какое из этих зол лучше, сказать трудно. Либо таракашки, падающие в тарелки с супом в кают-компании, либо крысы, грызущие все, до чего доберутся, и нагло шастающие при свете по кабельным трассам. Причем у крыс есть еще и крысиные блохи. После их укуса все укушенные места страшно чешутся и зудят. У нас на пульте стоят три металлические мышеловки. Им крысы, конечно, не под силу, но когда туда попадает какая-либо часть крысиного тела, мышеловка мешает ей сбежать, и вот тут-то доблестные операторы ядерного реактора и настигают мерзкое животное и лишают его жизни посредством молотка или других подручных средств. В этом походе на пульте изловлена и уничтожена уже пятая особь, причем три из них — дело рук Вавакина.

Тело вредительницы уже упаковано в пакет из пластиката и готово к торжественному захоронению в море посредством ДУКа. Вавакину с общего согласия выражена благодарность и присвоено переходящее звание «Дерсу Узала 3-го отсека».

20.30. Чайник уже закипел. Наша вечерняя вахта, самая приятная и веселая. Не сонная, а бодрая и содержательная. Из сейфов вытаскиваются запасы. Сало, лучок, чесночок, варенье, сухари, все, что взято с собой с берега, и все, чем угостила и снабдила Родина. После ужина на пульт мало-помалу собираются почти все офицеры из числа управленцев и электриков. Часов до 22 никто нас проверять не будет. Начальники переваривают ужин и занимаются тем же, чем и мы, только по своим каютам. Никто не мешает, и даже механик, пришедший подписать вахтенные журналы за сутки, ворча, присоединяется к застолью. Хорошие это часы: несмотря на то, что на вахте, — как-то расслабляешься. После такого «ланча», тебя подменяют перекурить, а потом, часам к десяти, пульт пустеет. Мы остаемся в штатном составе смены. Теперь можно заняться и переплетными работами. Достаю станок, и приступаю. Обрезка, корешок, переплет. Кромку опять же подровнять надо. И интересно, и время идет быстрее. Чем только в автономках я не занимался!.. И книги переплетал, и по дереву резал, и обложки для книг из пластиката ваял, и на тарелках рисовал. У каждого свои причуды… Арнаутов, тот вообще спицы достал и вяжет. Он уже и сыну, и жене по свитеру связал, сейчас на носки перешел. Обещал, если мы его с этой вязкой доставать не перестанем, под конец похода каждому по гульфику на член связать. Интересная идейка. Если ничем в походе не заниматься — можно просто свихнуться со скуки. И никакие занятия по специальности не помогут. У нас мичман был один, так он брал с собой пар пятьдесят ношеной обуви, и чинил ее весь поход. А в прошлый раз мой одногодка Сережа Остапов всю автономку творил макет крейсера «Варяг», причем двухметровый. Как его за эту дуру на пульте только не сношали! Но ведь сделал! Правда, оказалось, что с пульта его вынести невозможно: не пролезает. Так и пришлось героический крейсер на две части расчленять.

Около двадцати трех часов начало вещать «Радио Фюрера». Наш политрук подводит итоги дня, боевой, так сказать, и политической подготовки. Это весело. Зам знает родной корабль в том же объеме, как я — американский космический челнок «Челленджер», и поэтому его рассказки на весь корабль о поступлении пара в гальюны и беспорядке в аппаратных и на крышке реактора, вызывают бурный смех и оживленные дискуссии о его умственных способностях. Хотя замполит мужик сам по себе неплохой, но только вот совсем безграмотный. Они все такие, переведенные к нам с «королевского» Черноморского флота пенсию дорабатывать. Ходят по кораблю, как святые, даже страшно становится: не дай бог, что-нибудь тронут. Наш-то, слава богу, до этого не дошел, ума хватило, а вот на некоторых других «пароходах» черноморские замполиты так чудили, что и гальюны мыть приходилось, и воду из трюмов откачивать.

Вахта подходит к концу. Под завязку дня на пульт врывается командир, это у него слабость такая есть, даже скорее хобби: поймать управленцев на недозволенном занятии, вызвать в центральный пост и там иметь на виду у всей люксовской братии. Но не тут-то было! За пару минут до его «нападения» нам успели шепнуть в «Каштан»:

— Шухер! Командир на пульт!

И ничего командир не обнаружил. Мы — смена отработанная. Несколько секунд, и все в сейфах: и спицы, и клей, и чайник, и ледерин для обложек книг. Все бодрствуют, сидят в креслах с прямой спиной, как казаки в седле, инструкцию по управлению ГЭУ изучают. Несколько минут почитав на всякий случай нотации на тему: люби службу, как мать родную, расстроенный неудачей командир возвращается в центральный пост. Кажется, на сегодня все закончилось.

23.55. Развод закончился. На пульт пришла смена. Еще одни сутки прошли, еще одни сутки начались. Середина автономки. Нам еще ходить и ходить. Слава богу, сегодня выдался простой и будничный день. Никаких происшествий, никаких падений аварийных защит, никаких многочасовых тревог — обыкновенный, ничем не примечательный день. Всем бы дням такими быть. Итого: спал шесть с половиной часов, дремал в состоянии обморока часа четыре, пробыл на ПУ ГЭУ всего 13 часов. Сегодня просто повезло.

P. S. Могут спросить: а как же целых два ядерных реактора? Где глаза, напряженно вглядывающиеся в приборы? Где команды, отдаваемые в корму стальным голосом? И что это за вахта? Вы что, там только жрали, спали и мечтали о перекуре? А это все за кадром, это то, что делается само по себе, это та работа, которую ты делаешь автоматически, то, что привычно до такой степени, что обращаешь на это внимание только тогда, когда что-то неладно, и на это нужен только один брошенный взгляд, чтобы руки сами начали делать свое дело, сметая со стола и чайники, и всю прочую дребедень. Это называется профессионализмом. И я горд, что мы были такими.