Простой советский пятак

Простой советский пятак

но в море развлечений много:

То аварийная тревога,

То в трубопроводе свищи,

То неисправности ищи.

Капитан 2 ранга А. Вашков

Куда идет корабль на боевую службу — из экипажа мало кто знает. На начальной стадии подготовки только командир, затем круг посвященных в эту страшную тайну постепенно расширяется. Старпомы, штурманы, связисты. Но согласно каким-то секретным директивам, да и по воле флотских работников плаща и кинжала, общая масса находится в полном неведении. А те, которые в курсе, — помалкивают. И даже когда корабль уже вышел в море, командир, объявляя боевую задачу, все равно отделывается общими фразами. Идем подо льды, или идем в Атлантику, или идем в Южную или Северную Атлантику. Вот и вся информация. Спросишь у штурмана наши координаты, он посмотрит на тебя, как на сумасшедшего, и промолчит. А почему — и самому, наверное, непонятно. Ну кому я разглашу военную тайну на глубине 150 метров? Только и знаешь: если рвем противолодочный рубеж Нордкап-Медвежий, значит, и правда, идем в Атлантику. Прорвали Фареро-Исландский рубеж — значит, уже в океане. Правильно ли, неправильно ли держать экипаж в дураках, судить не мне, но что иногда случается из-за незнания обстановки, почувствовать на себе приходилось.

На очередную боевую службу собирались, как всегда. До последних дней доукомплектовывали экипаж, аврально грузили продовольствие и проходили проверку за проверкой. О цели плавания было известно, что бороздить глубины будем где-то в Атлантике, в районе, куда после развала Союза уже много лет наши лодки не ходили. Больше ничего известно не было, да и никому эти сведения не были особо интересны. Вода — она везде вода. Штурманы в условиях строжайшей секретности рисовали карты, ракетчики проводили регламентные проверки ракетного оружия, а механики латали матчасть и носились по складам, выпрашивая лишний ЗИП. Ну вообще, все, как всегда. Ничего нового. Наконец исписали горы документации, проползли все проверки, отстрелялись и вышли в море. Как всегда, командование для перестраховки и пущей важности на борт посадило замкомдива и кучу флагманских. Практика обычная, но для рядовой автономки штабных оказалось многовато. Кроме ЗКД еще флагманские штурман, связист, механик и РЭБ. Отшвартовались, погрузились, покинули терводы и заслушали боевую задачу. По общекорабельной трансляции ЗКД очень важным голосом довел до всех, что поход не простой, а очень важный, идем как бы в Южную Атлантику и все такое про долг, ответственность и дисциплину. Ну и что? Южная, так Южная. Впервой, что ли? В район Бермуд ходили и раньше, правда, сейчас почти перестали, но ничего страшного в этом нет. Только комдив раз и турбинист засомневались: ведь чем южней, тем температура воды выше. А наши корабельные холодильные машины могут работать в двух режимах. Основной, точнее тот, которым пользуются чаще, охлаждает забортной водой. Название простое и доходчивое — РВО, режим водяного охлаждения. Просто и действенно. На севере за бортом даже летом — максимум плюс три. Хватает на все. Насосы холодильной машины гоняют забортную воду, и все довольны. Прохладно и приятно. Другой режим — пароэжекторный, он же ПЭЖ. Тут посложнее, и пар от турбины, и эжекторы, и регуляторы давления, всего достаточно. Забортная вода здесь не основное. Режим посложнее, но и холодит независимо от того, что за бортом. Но от того, что плаваем-то мы последние годы в основном в полярных водах, его и используют раз от раза, чаще для проверки работоспособности. Но флагманский механик всех успокоил. Не надо зря напрягаться, все нормально, сильно на юг не пойдем… наверное. ну будет за бортом плюс пять или семь, справимся.

Корабль успешно преодолел все противолодочные рубежи, и постепенно уходил все южнее, неторопливо продвигаясь в сторону Бермудских островов. До поры до времени оснований для беспокойства не возникало. Дни текли по повседневному расписанию, вахта сменяла вахту, техника работала без непредвиденных сбоев и поломок. Где-то на тридцатые сутки похода, после очередного сеанса связи на пульт ГЭУ пришел уже одуревший от вынужденного безделья флагмех и, усевшись на топчан, заявил:

— Москва внесла коррективы в планы. Пойдем еще южнее. Думаю, пора переводить холодилки в ПЭЖ. Вызывайте комдива и командира со старшиной турбогруппы в корму.

И дальше все пошло опять же по будничному. Холодилку 9-го отсека перевели на большое кольцо кондиции, холодилку 8-го остановили, и начали готовить ее к работе в пароэжекторном режиме. Не спеша, вдумчиво и не дергаясь. Но уже через сутки оказалось, что работать в ПЭЖе холодилка отказывается категорически. Не хочет и все. Не держит давление, и вообще, образно говоря, показывает турбинистам язык и жеманится, как гимназистка. Турбогруппа во главе с комдивом и примкнувшим к ним флагманским постепенно начала переселяться в 8-й отсек, а весь корабль продолжал жить своей жизнью, еще не представляя, что его ждет дальше. Прошло еще несколько дней. И тут я неожиданно заметил, что проснулся в своей каюте на мокрых простынях, да и сам влажный, как после душа. На корабле стало заметно теплее. Спальный 5-бис отсек и до того не самый прохладный, неожиданно превратился в своего рода предбанник, откуда хотелось куданибудь свалить. Заступив на вахту, мы узнали, что за ночь температура забортной воды значительно повысилась, что означало вход корабля в какое-то теплое течение. Потливость, неожиданно навалившаяся не только на экипаж, но и на группу «К», во главе с командиром и ЗКД озадачила и вызвала у них неуемное раздражение. На ковер в центральный пост были незамедлительно вызваны флагманский, механик, комдив, командир турбинной группы и, к нашему изумлению, зачем-то оба управленца.

— Ну что, механические силы, обосрались?!

ЗКД был строг и суров. На его насупленных бровях и грозно топорщившихся усах висели капельки влаги, а со лба и залысины они вообще безостановочно скатывались вниз, орошая лицо и палубу.

— Механик! Что за бл.? У нас что, холодилки вообще не работают?! Я пока обедал, промок весь до исподнего! Докладывайте!

Механик, милейший и интеллигентный человек, у которого самым страшным ругательством было слово «негодяй», начал негромко и спокойно объяснять, что, мол, ввод в пароэжекторный режим — операция сложная, командир группы вообще первый раз это делает, но мы ее все равно запустим, да и предупреждать заранее надо, что идем чуть ли не в тропики. Последнее просто вздыбило ЗКД.

— Кого предупреждать? Вас? Матросов? Может еще и американцам сообщим, куда идем? Механик, вы офицер, вы командир электромеханической боевой части, вы ответственны за готовность корабля к выполнению всех, я повторяю: всех поставленных задач! Даю вам еще шесть часов! Все ясно?

Механик, с каменным лицом выслушавший монолог ЗКД, кивнул головой.

— Так точно, товарищ капитан 1 ранга! Разрешите вопрос?

ЗКД обтер лоб ладонью, брезгливо стряхнув пот на палубу.

— Разрешаю!

— Мы долго еще на юг будем двигаться?

Каперанг, уже стравивший весь негатив и раздражение и превратившийся в более или менее нормального человека, вздохнул.

— С неделю точно. Что, все так плохо, мех?

И тут подал голос молчавший до этого командир:

— А что хорошего? Турбинист молодой, да и вдобавок прикомандированный, техники еще позавчера матросами были, а самих матросов отовсюду собирали до последнего дня. Один старшина команды опытный, но его на два отсека физически не хватает. Да и корабль, загнанный в дупло. Вы и сами в курсе.

Каперанг, слушая командира, механически покачивал головой.

— Да все так! И сам знаю. Если не запустите холодилку, неделька такая будет. Как в молодости.

Потом повернулся к флагманскому.

— Анатольич! Все силы БЧ-5 в корму! Постарайтесь. Пожалуйста.

Прошло два дня. За это время холодильная машина 8-го отсека три раза выходила на рабочий режим, но через пару часов переставала держать давление и валилась. За бортом к этому времени потеплело, как в Сочи в начале сезона. Самыми прохладными местами на корабле стали ракетные отсеки, где климат поддерживался собственными локальными холодилками первый торпедный отсек, в котором всегда было традиционно холодно, и десятый, где греть воздух было попросту нечем. Слава богу, холодильные машины провизионок работали без сбоев, и продовольствие портиться не начало. В остальном корабль был уже не предбанником, а сауной в процессе разогрева. Особенно тяжко приходилось на пультах и боевых постах 3-го отсека, где масса приборов и ламп без охлаждения нагревали воздух внутри выгородок чуть ли не до пятидесяти градусов. А при включении вентилятора на пульте ГЭУ из ветразеля начинал дуть влажный горячий воздух, хотя и забирался он из трюма. Вообще, третьему отсеку, в котором было сконцентрировано все управление кораблем, приходилось несладко. С ним мог сравниться только 5-бис отсек, в котором готовили пищу и спали. В обоих отсеках было, как в хороший летний день на пляже. ЗКД, наконец окончательно осознавший масштабы бедствия, неожиданно проявил глубочайшую человечность и разрешил нести вахту в трусах, являясь одетыми только на развод. Когда по палубам замелькали голые мужские тела в нежно голубых разовых трусах, корабль еще больше стал напоминать общественную баню. Начались обмороки, и наш эскулап носился по отсекам, «оживляя» народ всеми доступными ему средствами и рекомендуя всем побольше пить. Вся турбогруппа просто жила в 8-м отсеке, а флагманский, механик и комдив выбирались оттуда только на вахту. Мы же между вахтами бегали в 9-й отсек, чтобы ополоснуться в трюме забортной водой, которая хоть и немного освежала, но была все же очень теплой. Матросы между вахтами старались спрятаться от жары в трюмах ракетных отсеков, куда их до этого особо и не пускали, а офицеры и мичманы тоже разбредались по кормовым отсекам, ища место попрохладнее. Лично я, по старой памяти, три ночи спал на нижней палубе десятого отсека на ватниках, уступая ватник лишь своему сменщику с пульта ГЭУ.

На третий день этого кошмара по корабельной трансляции прошла странная команда:

— Внимание всему личному составу! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-й отсек! Это очень важно! Повторяю! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-й отсек!

Вещал сам командир, и это подействовало. Хотя страна и развалилась уже несколько лет назад, на удивление, одна такая монета отыскалась у какого-то матроса. Он примчался в 8-й, зажав ее в руке, после чего, буквально через пару часов, произошло чудо. Жара начала спадать. Медленно, но неуклонно. Из отсечных вентиляторов подул вполне прохладный воздух, а доктор констатировал уменьшение полуобморочных обращений к нему. Холодилка 8-го наконец вышла на рабочий режим и работала так, как и должна была с самого начала.

Корабль остывал около суток. Уже часов через шесть ЗКД приказал экипажу одеться и больше не рассекать по кораблю в трусах с торчащими из заднего кармана сигаретами. Замполит переселился из торпедного отсека в свою каюту, и у него, впрочем, как и у всего экипажа, проснулся зверский аппетит, на несколько дней задавленный нашими «военно-морскими тропиками». Мало-помалу жизнь вошла в привычную колею, и уже через неделю об этих днях вспоминали только в курилке и непременно со смехом. Я тоже смеялся, но только не над этим. После первых двух своих походов я уяснил, что трехмесячное заточение в прочном корпусе очень негативно влияет на мой внешний вид. Живот вырастал огромный до неприличия. Поэтому уже в более зрелом возрасте я старался придерживаться если не жесткой диеты, то хотя бы какого-нибудь разумного ограничения количества поедаемой пищи и ежедневно занимался минут по тридцать-сорок спортом. Вследствие чего вел строгий учет веса, каждые три дня взвешиваясь у доктора в изоляторе и вычерчивая график колебания своих килограммов на стенке в каюте. Так вот, за эти несколько «тропических» дней, во время которых я, естественно, спортом не занимался, да и на пищу практически не налегал, у меня «вылилось» из организма 5,5 килограмма веса вместе с потом, мочой и нервами. А вообще все закончилось по-флотски бодро и без замечаний. По приказу ЗКД, ситуация с холодильной машиной 8-го отсека с самого начала не нашла отражения в вахтенных журналах, и по всем отчетным документам холодилка завелась, как по инструкции, «от ключа».

Только потом, наверное, недели через две после того, как мы вернулись из похода, на одном из построений на пирсе старшина команды турбинистов старший мичман, ходивший в море еще тогда, когда я писался в штаны, подошел к нам и протянул руку. На огромной ладони лежал простой медный советский пятак с аккуратно пробитой посередине микроскопической дырочкой.

— Вот. Дроссель самопальный пятикопеечный, бл… А сказали бы заранее, что в теплые края идем, может, и не было бы этого геморроя. Холодилка-то вся убитая была. Я перед автономкой всех предупреждал, что в ПЭЖе не заработает, полностью перебирать надо. А мне все лапшу на уши вешали, не идем на юг, не идем. Эх.

И шлепнув почему-то мне на ладонь этот пятак, старшина повернулся и встал в строй.

Я сохранил этот пятак до сих пор. Он лежит у меня в одной из коробок, где я храню никому не нужные мелочи и безделушки, у каждой из которых есть своя, абсолютно неповторимая, история. А вот что бы было, если бы на корабле так и не нашелся этот медный осколок исчезнувшей державы? Да, все равно выкрутились бы.