Потоп

Когда военная мысль заходит в тупик, объявляется большая приборка!

Военно-морской афоризм

— Товарищи подводники! Через две недели наш экипаж принимает корабль! Время берегового безделья и распиз…ва кончилось! Хватит, два года на берегу! Садимся на борт Кочина. Но перед этим его экипаж еще раз выйдет в море на КШУ. Десять суток. Командование приказало доукомплектовать их нашими силами. Экипаж опытный, постоянно плавающий, поэтому приказываю всем откомандированным к ним провести этот выход с максимальной пользой. Набирайтесь опыта! А то совсем плесенью поросли на заводе!!! Пашков, огласи список.

Командир замолчал. Перед строем встал старпом и начал читать. К Кочину уходило человек тридцать. Среди них и я, лейтенант Белов, командир десятого отсека. К этому времени в море я был всего два раза, по трое суток.

Кочинская команда была отработана до безобразия. Свое железо они держали почти два года без отпуска. Сходили в две автономки. Между ними, правда, отдохнули месячишко в доме отдыха — и снова на пароход. Серьезно в море они больше не собирались, и командир потихоньку стравливал народ в отпуск небольшими группами. А тут на тебе, еще один выход! Так нас и загребли.

Кочин мужик был ответственный. Всех прикомандированных собрал в кают-компании, узнал имя каждого, кто и где служил. Результатами остался вполне доволен. Большинство пришлых вылезли не из пеленок, море знали не понаслышке. Ко мне же, как к неоперившемуся, приставили ветеранского возраста каплея Николаева, бывшего в далекой молодости командиром десятого отсека. Для поддержания штанов.

Десятый отсек — отсек живучести. Кормовой тупик корабля. Самый маленький. Добрую треть отсека занимает ВСУ. Всплывающее спасательное устройство. Огромный бесполезный монстр, чудо-спасатель для первых двух человек. Кроме того — микровыгородка ВХЛ, водо-химической лаборатории. Меленькое, тесное помещение, куда с трудом может вжаться два человека. Сидит там моряк-водоподготовщик и делает анализы питательной воды, поступающей от испарителей. Чтобы, не дай бог, не засолить конденсатно-питательную систему. Еще на верхней палубе огромный, вечно поломанный токарный станок и гальюн. Наверное, самый чистый после командирского. Во-первых, далеко, а во-вторых, старшина отсека держит его под замком и ключ выдает только самым надежным товарищам. Больше наверху ничего особо крупного нет. Ну, щиты гребных, насосы гидравлики, кормовой люк наверх — мелочь. На нижней палубе два внушительных гребных электродвигателя, линии валов, дизель. А в тесном трюме — помпа. И все. И люди: водоподготовщик, электрик, турбинист, старшина отсека и командир отсека. То есть я. Всего пять человек. И то все собираются только по тревоге.

Получив все эти знания от Николаева, я приступил к изучению своих владений. Мне понравилось. Чисто, уютно, далеко от начальников. Красота! Старшина отсека и матросы опытные. Все знают. Значит, мне оставалось на первое время создавать видимость сурового командования, а на самом деле учиться всему и у всех.

Отработанный экипаж — это сила. На следующее утро оперативно и грамотно завелись, а к вечеру отшвартовались. По планам КШУ наша роль была незначительна. Десять суток изображать автономное плавание, всплывать на сеансы связи, выдерживать их сроки и как будто бы все.

Вышли в полигоны боевой подготовки, погрузились. Огляделись. Кочин воевать сразу не стал и после обязательных осмотров дал экипажу выспаться. Двое суток провели относительно спокойно. На третьи — командир дивизии, бывший на борту старшим, отоспался и решил, что расслабляться довольно. Пора и честь знать. И устроил показательный смотр корабля. Результат был предсказуем до тысячных. Все плохо. Корабль запущен, грязен, отвратителен. Народу засучить рукава и до прихода в базу привести родное железо в надлежащий вид. Мое личное мнение относительно чистоты своего отсека оказалось ошибочным. Особливо насчет моего мини-трюма. Оказалось, что он весь покрыт ржавчиной, подтеками масла, плесенью и так далее. Глаз не радует. Устранить!

И я приступил. Следующие двое или трое суток я все тревоги и свободное время проводил в отсеке. Вылавливал своих матросов по каютам и тащил с собой творить порядок. Ежедневно нас проверял старпом, разносил на чем свет стоит, докладывал в центральный о неготовности, и контрольный осмотр корабля откладывался на другой срок. Единственное, что радовало, так это то, что в таком состоянии находились все без исключения отсеки корабля. Тогда меня такая постановка вопроса удивляла. С годами пришел опыт, пришло и понимание. Всегда и все будет плохо, пока народ озадачить нечем. Приборка — не средство достичь чистоты, а средство занять людей делом без временных рамок.

В тот день в обед проиграли все обязательные тревоги. Через полчаса должно было быть всплытие на сеанс связи, и по кораблю дали одну из парадоксальных флотских команд: «Не снижая боевой готовности, начать большую приборку!» Вроде «война» продолжается, а вроде бы и нет. Затем «Каштан» оповестил: «Старшинам отсеков получать приборочный материал у интенданта в 5-бис отсеке!» Мой старшина сразу слинял. Получать, да и перекурить не мешало. Матроса-турбиниста вызвал командир группы в восьмой отсек собирать масляный сепаратор. Электрика высвистал комдив два на пульт ГЭУ. Я остался вдвоем с матросом-водоподготовщиком Андреевым. Немного погодя по корме прошел помощник командира, указать на недостатки. Завалив ко мне, он никуда не полез, а сказал, что моим трюмом особо недовольны и надо пройтись по нему ветошью еще разок, — контрольный смотр после всплытия. Сказал и ушел. Внутренне я был не согласен со старшим офицером, но по причине молодости возражать не стал, а приступил к выполнению. Вытащил за шкирку из лаборатории Андреева, сунул его в трюм и спустился следом.

Как я уже говорил, трюм у меня маленький и тесный. Трапик вниз узкий. Помпа, трубы, клапана. Толком не развернешься. Андреев вниз спустился. Следом я ему на голову высаживаюсь. Он посторонился, место уступил. Стою. Высматриваю, что же еще отдраить в этом подвальчике. Мой бедный водоподготовщик рядом, с ноги на ногу переминается. А вокруг мерзковато. Трюм ведь он и есть трюм. Вода, капли, помпа под носом грохочет. Я для широты обзора назад к борту попятился. Ну и наступил на напорный патрубок помпы, что за борт воду откачивает. А он не из меди, а из многослойной резины в металлической оплетке. И вот этот патрубок то ли от старости, то ли просто дефектный попался — взял и раскрылся подо мной. Знаете, как старые шланги лопаются. То же самое, но в другом масштабе.

Удар. Дикий шум и гул. Я даже не смог понять что случилось. Секунды не прошло, как вода меня накрыла, а низкорослый Андреев вообще пропал под бурлящим потоком. До сих пор не могу понять, как же я сообразил, что помпу надо просто остановить. А пусковая станция рядом, под рукой, три ступеньки по трапу вверх. Я к трапу. Одной рукой за него хватаюсь, другой под водой Андреева ищу. Нащупал, выдернул за волосы наверх. У того глаза как пятаки. Рывок наверх, накрыл рукой красную кнопку, нажал. И тишина. Вода стоит, не прибывает. Обалдевший Андреев к трапу прижался. Не уверен, что мы с моим матросом в штаны не напустили, но благо, вода все смывает. Внезапно стало так холодно, что зубы сами стали чечетку отбивать. Выполз наверх. Потом еле отодрал Андреева и помог ему вылезти.

Все произошло быстро. Испугаться, и то не успели. Вылезли на верхнюю палубу, а там «Каштан» надрывается голосом комдива три:

— Десятый, десятый! Белов! Дифферентовка плавает, что за вода у тебя в трюме?

Я, перестукивая зубами, ответил:

— Есть десятый! Ра… раз… разрешите по телефону доложить?

Комдив три пришлого и неопытного молодого лейтенанта слушать не стал.

— Что ты там заикаешься? Докладывай, сколько воды!

Я попытался собраться с мыслями. По сути, это авария. Поступление воды в отсек. Но в мокрую и холодную голову дельные мысли не шли, и я самопроизвольно прошептал:

— Да вроде с головой мне будет.

— Что? Сколько?

— Да патрубок тут развернуло. Полный трюм, короче.

Вот тут началось. Всевозможные перезвоны. Всевозможные мероприятия. Вместо всплытия под перископ, аварийно всплыли в надводное положение. Очень большая удача, что сообразили воздух в отсек не подавать. Уши целы остались. Переборку из девятого братья-турбинисты сразу же задраили со всей механической надежностью, набросив на кремальеру болт. Нам с Андреевым осталось только, дрожа от холода, сидеть и ждать развития событий. Я напрасно уверял центральный пост, что вода стоит, помпа тоже, можно заходить в отсек без опаски. Куда там! Нас спасали по полной программе. Так, как надо. Сейчас я с ними согласен. А тогда — вода холодная, под ноль градусов, нам не во что переодеться. Обоих трясет. Кошмар!

На поверхности пустили главные осушительные насосы. Они втянули всю воду за считанные секунды, и озеро в трюме иссохло. После моих заверений, что воды больше нет, сухо и пусто, к нам направили аварийную партию. Они еле вползли в отсек, снаряженные во все мыслимые средства защиты, включенные в идашки, обвешанные аварийными упорами, брусьями, клиньями, пробками. Человек шесть. Еле вместились. Тем все и закончилось. Убедившись, что я не вру, командир партии доложил в центральный об устранении угрозы. Дали отбой тревоги. В отсек табуном налетели трюмные исправлять поломки своей помпы, а меня, как был, — синенького и мокренького вызвали в центральный.

Оттрахали меня по полной схеме. И поделом. Но потоп так изумительно отмыл мой трюм от всей гадости, что через сутки «высокая» корабельная комиссия признала его самым чистым на корабле. С определенной долей иронии, конечно.