Братство по оружию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Братство по оружию

Меня питают достоинства моих товарищей, достоинства, о которых они и сами не ведают, и не по скромности, а просто потому, что им на это наплевать.

Антуан де Сент-Экзюпери

Не секрет, что один переезд равен двум пожарам. Это только на первый взгляд и в первый раз мы думаем: ну сколько там в этой квартире вещей? Так, тряпки в сумку, и пошел. Дилетантское мнение. А на самом-то деле.

Вернувшись из своего последнего флотского отпуска, я, как и положено воспитанному и дисциплинированному офицеру, сразу же прошелся по друзьям, вечером проставился в связи с окончанием отпуска, узнав попутно все новости, и на утро, выглаженный и выбритый, прибыл в экипаж.

«Каменный крейсер» был полупуст. Мой экипаж числился ушедшим в отпуск уже дней десять, но добрая треть экипажа до сих пор ошивалась в базе. Командиру временно доверили рулить штабом дивизии, чему он и предавался с видимым удовольствием. Десятка полтора офицеров и мичманов из-за все увеличивающегося дефицита кадров были раскомандированы по разным кораблям. В казарме слонялись не растасканные по другим экипажам матросы, да угрюмый и обиженный жизнью помощник командира верстал недоделанные документы, из-за которых пока еще и не уехал в отпуск.

Доложившись командиру, уютно расположившемуся в кабинете начальника штаба дивизии, я узнал, что из всех увольняемых в запас офицеров экипажа я прибыл первым и в срок и что меня по этой причине лишать в финансовом отношении ничего не будут, а вот остальных засранцев командир лишит напоследок всех возможных выплат, не поможет с получением денег, задержит документы и так далее. Командира, видимо, распирало от своих нынешних, пусть временных, но крутых обязанностей. Впоследствии выяснилось, что никого и ничего не лишили, за исключением штурмана Харика, внаглую приехавшего суток на десять позднее всех. Во время беседы командир, периодически забывавший, что я уже гражданский человек, как по существу, так и согласно приказу, порывался припахать меня то в море, то дежурным по части, но под конец все же свыкся с печальной мыслью, что это невозможно, и, вздохнув, предоставил полную свободу действий, с условием никуда не залететь. Условие это мы, кстати, выполнили и, как говорится, знамя полка напоследок не замарали.

А со следующего дня я начал собирать и готовить вещи к переезду. Кто это пережил, тот подтвердит, что Великое переселение народов и переезд простой семьи в другой город — практически идентичные по масштабам мероприятия. Мы с женой заранее договорились, что из мебели пойдет в продажу, что из вещей она выбросит, а что — паковать и везти. Но одно — обговаривать это где-то за пару тысяч километров, лежа на пляже в Форосе, и совсем другое — оказаться перед реальным решением этой проблемы, причем одному, в переполненной вещами квартире.

Во-первых, обнаружилось, что, уезжая с Севера позже меня, моя дражайшая половина совсем забыла об обещании перебрать хотя бы вещи свои и сына и оставила все так, как будто мы и уезжать-то никуда не собирались. Ею же проявленная инициатива по сбору тары для вещей тоже осталась нереализованной вследствие природной женской забывчивости. А посему досталась мне по приезде квартира в идеальном состоянии, без малейшего намека на скорый и окончательный отъезд, да к тому же с кучей нестиранного белья в придачу.

Во-вторых, выяснилось, что даже предполагаемый объем шмотья оказался настолько меньше реального, что мне пришлось на несколько первых дней превратиться в попрошайку, слоняясь по гарнизонным магазинам и лавкам в поисках коробок и коробочек для упаковки вещей. И к вечеру каждого дня оказывалось, что этих самых коробочек снова не хватает, и надо опять выдвигаться на их поиски. Затем я перевоплотился в старьевщика, сортируя одежду и тряпье. Эти трусики и маечку в мусор, а эту юбочку и брючки на эвакуацию.

А в-третьих, в третьих-то, такое перемещение собственных материальных ценностей было мне в новинку. Хотя все бывает в жизни в первый раз.

Дни текли своим чередом. С утра, с высунутым языком и фуражкой набекрень я бежал в финчасть, чтобы выслушать привычное: «Денег сегодня не будет». После обеда занимался укладкой и перекладкой тряпочек, тарелочек, люстр и прочего по коробкам. А в вечернее время, благо за окном стоял солнечный полярный день, наша увольняющаяся в запас вольница хаотично перемещалась по поселку из одной квартиры в другую, поглощая в немереных количествах горячительные напитки и закусывая их уже не нужными семейными запасами консервов. Правда, день ото дня пирушки становились все скромнее и скромнее, по причине истощения кошельков. А выходное денежное пособие оставалось еще весьма далекой перспективой.

Контейнеры я предусмотрительно заказал заранее, чуть ли не в первый день по приезде из отпуска, пока были деньги, да и очередь на них немалая выстроилась. Пятитонного контейнера мне не досталось. Пришлось брать два трехтонных. И вот, когда до дня погрузки осталась неделя, я вдруг задумался о том, как, собственно, я буду их загружать со своего четвертого этажа. К этому времени я уже упаковал все ненужные тряпки, оставив только самое необходимое, продал стенку, шкафы, тахту сына, кухонные стулья и прочие неновые ненужности. Свернул и обмотал корабельным пластикатом ковры, разобрал и обшил диван и кресла, ну и, попросту говоря, спал на разобранной и подготовленной к перевозке мебели, в квартире с окнами, завешанными разовыми простынями со штампом «ВМФ», и еду готовил на одной сковородке, с которой и ел.

К моему счастью, мой друг, капитан-лейтенант Андрюха Никитос, высоченный мужчина из астраханских греков, оставил мне ключ от своей квартиры в соседнем доме. После опустошения своей квартиры я согласно договоренности должен был до отъезда обитать в его жилище, а уезжая, оставить ключи соседям.

Дня за два до срока я очень сильно озаботился проблемой погрузки контейнера. Июнь. Экипаж в отпуске. Офицеры и мичманы, оставшиеся в базе прикомандированными на другие корабли, мотались неизвестно где, матросов в казарме экипажа сидело три с половиной человека, да и то калеки. Оставалась надежда на таких же увольняемых в запас офицеров, но большая часть из них, видя, что денег в ближайшее время не предвидится, а лето проходит, умотали на Большую землю на неделю-другую погреться. Так и вышло, что рассчитывать мне приходилось только на четырех человек: начхима Пасевича, штурмана Харика, старпома Машкова, ждущего документы на классы, и своего управленца Бузичкина. За день до знаменательного события я зашел в казарму и на всякий случай оставил у дневального объявление, что завтра буду грузить контейнер в 15.00 и если кто сможет, прошу прийти и помочь. Хотя в казарме и не было практически никого, но наши туда периодически забегали, так что надежда на то, что кто-то прочитает и проникнется моей проблемой была. В тот же день вечером я получил деньги. Практически все, за исключением компенсации за продовольственные. Вечером я немного попраздновал это событие в финчасти, и когда возвращался домой, меня посетила немного сумасшедшая, а скорее, пьяненькая идея. Зайдя домой, я взял бумагу и написал пять одинаковых объявлений, по числу подъездов дома, такого содержания: «Народ! Я уволился в запас. Помогите завтра, 19 июня, в 15.00 загрузить контейнеры. Мой экипаж в отпуске. Буду очень благодарен. Я живу в нашем доме, квартира 60. Паша». Потом вышел и развесил эту прокламацию по подъездам. Потом погостил дома у начхима, жена которого самоотверженно прибыла на Север увольняться вместе с мужем, и по этой причине начхим был одним из немногих увольняемых, кому были доступны радости домашней пищи. Домой я вернулся около двух ночи в состоянии среднего подпития и без каких-либо отягощающих голову мыслей.

Пробуждение было куда напряженней. Глотая яичницу на кухне, я вдруг вспомнил о написанном вчера объявлении. А вдруг кто-нибудь придет? Хорошо, конечно, но народ-то угостить надо будет за помощь. Хотя, откровенно говоря, я не надеялся на широкий приток желающих потаскать диван и кресла с четвертого этажа вниз. Но на всякий случай сходил в магазин и прикупил килограмма три сосисок и столько же картошки. Часов в двенадцать я окончательно распрощался с квартирой, отключив и вымыв холодильник. Зашел к соседу Гене и выпросил у его жены Любы два эмалированных ведра напрокат.

К 15.00 диспозиция в моей квартире была такова. Все готово к выносу. В ванне, залитой холодной водой, плещутся две двухлитровые банки со спиртом, настоенном на морошке и золотом корне, а для эстетов еще три литровые бутылки водки «Асланов». В кухне на плите побулькивают два ведра, одно с сосисками, другое с картошкой в мундире. На подоконнике лежат нарезанные три буханки хлеба и штук десять разнокалиберных стаканов и кружек, из числа оставляемых мной. Картину дополняли раскрытая пачка соли и одна сиротливая вилка. Ну и я, нервно курящий одну сигарету за другой.

Периодически поглядывая в окно комнаты, откуда было видно подъезд, я все-таки прозевал, когда подъехала машина. К моему ужасу, никто из планируемых мной «грузчиков» не пришел. И когда раздался звонок, к двери я двинулся как-то обреченно.

— Здравствуйте. Дом 72, квартира 60? Белов Павел Борисович? — Мужичонка-водитель сверился с бумагой.

— Да.

— Ну что, контейнеры внизу, давай взглянем хоть, что за вещи.

Мы зашли в комнату. Водитель окинул взглядом нагромождение коробок.

— Должно влезть. Слушай, а кто грузить-то будет?

Вопрос завис в воздухе. Я не знал, что ответить. Я был один и два трехтонных железных ящика были внизу. Вот и весь ответ.

— Борисыч! Что там грузить-то надо? — из прихожей раздалась ни с чем не сравнимая скороговорка старпома Машкова.

— Что молчишь, грузить-то будем или нет?

Я выглянул в коридор. Подпирая косяк входной двери, там стоял Машков. За ним виднелся кто-то еще, но я, обрадовавшись, даже не обратил внимания, кто. Хоть не одному корячиться.

— Ты что, Борисыч, онемел? Что грузить-то? — Старпом явно начинал нервничать.

— Да все! — осторожно заявил я.

— Военные! Слушай команду! Грузим все! — скомандовал старпом на лестничную площадку и почти строевым шагом двинулся в квартиру, а затем на кухню. Я, не совсем соображая, что происходит, пошел следом.

— Что это? — командным голосом спросил Машков, указывая на ведра. Он был в ударе, и настоящий служака пер из него даже круче, чем на корабле.

— Сосиски и картошка в мундире. — растерянно промямлил я.

— Вот ими и занимайся! — старпом вошел в начальственный раж.

А за его спиной, в коридоре, творилось что-то невообразимое. Там было море народа. И это море уносило мои вещи вниз с неукротимостью Ниагары. Там мелькали практически все наши, кто оставался в базе. Начхим с хохотом тащил большое зеркало, Харик с двумя коробками под мышкой перепрыгивал через спеленатые ковры, которые тоже кто-то пытался вытащить на лестничную площадку. И самое главное! Среди людей, снующих по моей квартире, я увидел соседей не только по подъезду, но и по дому, тех, кого я и знал-то только в лицо. Они все-таки отозвались на мое написанное по пьяной лавочке объявление. Они пришли помочь! Сосед по площадке Гена с каким-то незнакомым мужиком в момент вынесли из кухни холодильник, а на его место откуда-то материализовалась его жена Люба.

— Давай я картошечку почищу! — с энтузиазмом предложила она, и, не дожидаясь ответа, извлекла из кучи неунесенного добра наш старый и заслуженный тазик, водрузила его на плиту и начала вылавливать из ведра картошку.

Все происходило так быстро, что я оказался на этом контейнерном празднике просто гостем. Все уносилось и укладывалось как бы само собой и только изредка раздавался командный рык старпома, руководящего процессом.

Я не успел толком докурить вторую сигарету с начала этой феерии, как оказалось, что уже стою посреди абсолютно пустой квартиры, и только в маленькой комнате начхим зачем-то аккуратно отдирает утепленный линолеум с пола. На мой вопрос, а зачем, собственно, он это делает, Пасевич с детской непосредственностью ответил, что, мол, старпом приказал выносить все. Пока я усваивал эту информацию, начхим завершил процесс обдирания и унесся вниз. А за ним и я. Внизу офигевший от этой скоростной погрузки водитель уже пломбировал контейнеры.

— Никогда такого не видел. За 15 минут две трехтонки с четвертого этажа. Ну вы ребята и даете. Нам бы таких грузчиков.

«Грузчики» стояли рядом. Количество их явно поубавилось, но все равно оставалось гораздо большим, чем я предполагал заранее. Люди пришли, помогли и ушли, не дожидаясь благодарности. Незнакомые мне люди. Такое дорогого стоит. Наконец водитель закончил пломбировать, показал мне пломбы, и я подписал его накладные.

Машина тихонько начала выползать из двора, увозя куда-то далеко вместе с моим небогатым скарбом и мою прошлую жизнь. Кстати, немногим позднее, уже на Большой земле, я понял, что и этого не надо было везти с собой. Надо было все продавать и уезжать налегке.

— Ребята, спасибо большое за то, что вы все пришли! Пошли наверх, отметим, а то куда мне ведро сосисок-то деть?

Народ засмеялся и повалил в подъезд. А в квартире Люба за неимением какой-либо мебели оформила импровизированный стол. Она просто застелила всю большую комнату газетами, поставила посередине ведро с сосисками, тазик с картошечкой, навалила на крышку от ведра кучу хлеба, рядом мою пачку соли, груду разнокалиберных кружек и стаканов, банки со спиртом и бутылки с водкой и от себя добавила порезанный лук и шмат сала. Мужики просто взорвались хохотом от такой картины, а потом расселись на газеты, и понеслось.

Дальнейшее я помню плохо. Наливали, пили и говорили тосты и пожелания. Потом снова наливали и говорили, потом просто пили, а потом я уже ничего и не слышал. Придя в себя, я обнаружил, что прошло уже часа четыре, у меня болит голова, а рядом со мной сидит штурман Харик и чистит картофелину. Больше никого не было.

— Привет, Борисыч! Оклемался? Ну, давай дерябнем за то, что ты пришел в сознание, и я пойду домой. Меня старпом попросил с тобой подежурить, пока ты в себя не придешь. Я вот картошечки почистил и пару сосисочек зашхерил.

Мы чокнулись. Закусили. Покурили. После чего штурман попрощался и ушел. Я тоже недолго оставался в своем разоренном гнезде. Было как-то очень тяжело находиться в пустой квартире, в которой прожил не один год, в которую возвращался после морей и которую считал свои домом. Я ушел к Никитосу, предварительно зайдя к соседям и пообещав завтра прийти навести порядок в квартире перед сдачей ее ЖЭКу и тогда отдать ведра. На следующий день квартиру я не сдал, но умудрился отобрать продовольственные деньги у тыла, о чем уже рассказал выше. Я навсегда распрощался со своим жилищем через день после обеда и навсегда покинул северный город Скалистый, он же поселок Ягельный, он же Мурманск-130, он же Гаджиево.

Приказ старпома «Грузить все!» я припомнил через полтора месяца, когда с родственниками разгружал свои контейнеры. Мне и правда погрузили все. Не считая линолеума, содранного с пола начхимом, я еще получил на память о службе кучу старой обуви, приготовленной к выбросу, дверцы от антресолей, коврик, лежавший перед дверью на лестничной площадке, свой почтовый ящик, точнее секцию почтовых ящиков, и самое главное — тридцатикилограммовый кусок гранита, который ребята положили просто «на память». Он до сих пор лежит у нас дома на балконе, и я сейчас даже рад этому неожиданному подарку. Это мой личный кусочек Кольского полуострова.

Сейчас меня иногда посещает одна мысль. Что если я соберусь снова куда-то переезжать? И снова повешу такое объявление, хотя бы в своем подъезде моего нынешнего шестнадцатиэтажного дома. Интересно, хоть кто-нибудь придет?