Свинина по-флотски

Ты здесь хозяин, а не гость — тащи с заказа каждый гвоздь!

Фольклор северодвинских рабочих

В январе 1990 года наш крейсер усиленно готовился к основному мероприятию. К автономке. Само собой, серьезность подготовки граничила с безумием, и на каждой стадии степень безумия нарастала, словно приступы перед смертью у неизлечимого больного. Естественно, весь экипаж спал и видел себя уже в море, считал дни и часы до ухода и молил Бога, чтобы выход на боевую службу не перенесли на более поздний срок. Вот уж воистину, «В море — дома!», как говаривал незабвенный Степан Осипович Макаров. Ведь прав был царский адмирал, и их, наверное, допекали паркетные проверяющие. Смешно, но моря подводники ждут как отдых от командования, а не как боевые будни. Хотя по уму все должно быть наоборот.

Рабочий день автоматически удлинился до 22 часов и далее, в основном завися от степени вздрюченности начальников. А так как их ставили на конус постоянно, то и мы работали до упора. Где-то за неделю до выхода высшие эшелоны командования решили, что изнасиловали экипаж в достаточной мере, что мы полностью и бесповоротно готовы плавать в любых точках Мирового океана, вот только есть несколько мелких замечаний, но пустяки, экипаж за сутки-другие справится.

Может, другие огрехи и были, мелкие и незначительные, но вот моему дивизиону ненароком заметили, что азота бы надо в первый контур загрузить. Вроде как маловато. Ну не соответствует инструкции Техупра от 1978 года и все тут! И спорить по этому поводу бесполезно. Приказ есть приказ. Комдив раз Петрович собрав вечером офицеров на пульте, почесал в затылке и определил задачу:

— Мужчины, завтра пятница. Субботу и воскресенье нам кинули как выходные. Последние. Не погрузим завтра, будем телепаться в субботу и дальше. Погрузим завтра — два выходных. Мамки у всех дома есть. По горячему телу соскучились все.

Господа офицеры молчали, ибо все это прекрасно знали и сами.

— В погрузке участвует весь дивизион. Без исключений. Пока все не сделаем — домой никто не идет! Возражения есть?

Возражений не было. Только турбинист попытался что-то пролепетать, что, мол, не его это дело и вообще. Но на него посмотрели так, что он моментально проглотил язык, а потом битых два часа доказывал всем, что просто пошутил.

— Распределим обязанности.

Петрович достал ручку, лист бумаги и стал расписывать.

Утром после подъема флага весь дивизион остался на пирсе. Офицеры и мичманы — в твердой решимости завершить сегодня, матросы — в слабой надежде куда-нибудь спрятаться. В двух словах поясняю, отчего матросы не хотели грузить невесомый газ. Он же легенький. Воздух, одним словом. Из техчасти, метров за 400 от корабля, на тележке матросы катят баллоны, весом килограммов под семьдесят штука, на пирс. Затаскивают баллон на корпус. Там его присоединяют к специальному патрубку трубопровода, и после перестукивания по корпусу стравливают в систему ГВД. Потом отсоединяют, ставят другой и так до победного конца. Полные баллоны — на пирс, пустые — обратно в техчасть. Но на самом деле все гораздо сложнее, нужна аккуратность в момент стравливания, да и баллонов не один десяток. А если учесть, что на дворе начало января, мороз за двадцать, пальцы липнут к металлу и с утра зарядила жуткая метель, боевой настрой несколько спал даже у нас.

Начали все же ударно. Баллоны таскали все — от офицеров до матросов. Где-то к обеду пройдошливый до невозможности старлей Скамейкин уболтал проезжавший мимо техчасти «КамАЗ» подбросить десятка три баллонов к пирсу. Комдив, проявив несвойственную ему жалость, отправил вниз всех матросов, пока мы стравливали подвезенные емкости. Сам Петрович, спустившись минут на десять, вернулся обратно с канистрой разбавленного шила литров на пять, и офицерский корпус, приняв по сто пятьдесят, ударно продолжил работу.

После обеда начались трудности. К стоящему с нами на одном пирсе кораблю, кстати, тоже уходившему в море, но уже в понедельник, подкатила куча «КамАЗов» и началась авральная погрузка продовольствия. Любят у нас все делать в самый последний момент! Машины нам мешали, мы ругались, но поделать ничего не могли и продолжали молодцевато перетягивать свои «баллончики» через груды ящиков, мешков, мясных туш и сквозь толпу грузившего всю эту снедь соседнего экипажа.

К вечеру морозец покрепчал. Закаленный Севером организм в совокупности с шилом холоду не поддавался, хотя уши и нос приходилось тереть все чаще и чаще. Часам к восьми вечера природа, словно осознав тщетность своих усилий по нашему обморожению, выключила метель. Показались звезды, небо очистилось, как по волшебству с пирса убрались последние опорожненные «КамАЗы» с соседнего борта. Воодушевленные, мы все закончили уже к 22.30. Спустившись вниз, в каюту, переодеться и окунувшись в тепло, я почувствовал, что если останусь в каюте еще на полчаса, то сегодня с корабля уже не уйду. По двум причинам: во-первых, большая часть офицерства уже решила остаться до утра и, основательно отогревшись в сауне, продолжить дальнейшее празднование успешной погрузки. Во-вторых, я боялся, что спирт, поглощенный в течение дня, сдерживал свои коварные свойства только под действием мороза, и вот-вот организм выйдет из-под контроля.

Молниеносно переодевшись, я тем не менее хватанул стопарик у Петровича в каюте, и пока не началось, вынесся наверх. На улице была благодать. Ветер стих абсолютно. Под ногами хрустел свеженанесенный снег, покрывший всю грязь погрузочного безобразия. Топать вокруг забора метров триста до КПП ну никак не хотелось. Напротив пирса, за забором, шла дорога минут на десять укорачивающая мне путь до дома. В зоне было пусто, строго-дебильных блюстителей режимного порядка в такое время не наблюдалось, и я в целях экономии времени рванул через забор. Благо снега намело столько, что на стенку можно было просто взойти, что я и сделал. С другой, подветренной, стороны забора снега было намного меньше. Спрыгнув, я оказался по колено в снегу и, по инерции сделав шаг вперед, очень больно обо что-то ударился и упал на колени. Ноге стало нестерпимо больно, удар пришелся на кость, и казалось, что камень размозжил ногу до мяса, если не более. К счастью, почти над моей головой висел единственный в округе фонарь. Подвывая от боли, я задрал штанину и выяснил, что изуродовался не окончательно, обойдется и синяком, а болевые ощущения усилились морозом и местом ушиба. Встав и отряхнувшись, я захотел взглянуть на булыжник, на который так неудачно спикировал. Стряхнув снег с камня, я к величайшему изумлению обнаружил, что он уж очень большой, и из-под снега торчит лишь его малая часть. Как у айсберга. Но, что самое удивительное, на очищенном мной участке была четко видна большая, прямоугольная, фиолетовая печать с надписью «Кольский мясокомбинат». Заинтригованный камнем с письменами, я стал оперативно расчищать весь монолит. Моим глазам предстала свиная туша, точнее не свинья целиком, а благородно обработанная половина свиного тела. Феерия: ночь, фонарь, свиная туша со штампом, задумчивый офицер. Я присел на тело невинно убиенной скотины и закурил, собираясь с мыслями.

Все было совершенно ясно. То ли наши бойцы, таскавшие баллоны, то ли матросы, грузившие продовольствие на соседний борт, пользуясь сутолокой и суматохой, перекинули свинью через забор, в надежде потом, ночью, продать или обменять на жизненно необходимые вещи. Водку, к примеру. У кого хорошая память, помнит, что в то время каким-то волшебным образом вдруг выкурились все сигареты в стране, сладкоежки сжевали весь сахар на просторах Родины, колбаса заколбасилась и вымерла, а ко всему прочему протухло все мясо и перестали расти макароны. А о том, что, поднатужившись, весь русский народ в 1985 году взял и выпил многовековые запасы спиртного, и говорить не хочется.

На фоне всех этих глобальных событий находка полусвиньи на дороге приобретала двойственный характер, хотя и казалась безусловной удачей. Бежать обратно на корабль, бить во все колокола, проявить принципиальность — значило выставить себя посмешищем в глазах всех. Свиноспасатель нашелся! Плюнуть на все, бросить свинью лежать, где лежала, и топать домой было бы полным кощунством и идиотизмом. Особенно учитывая многометровые и многочасовые очереди за мослами по талонам, которые выстаивала жена. А мясо. Ноздри защекотал призрачный аромат жареной свинины, дымящихся шашлыков, сочных эскалопов, бифштексов с кровью и прочих мясочудес.

Где-то недалеко, поливая дорогу блестками фар, зашумела машина. Сомнения испарились в никуда. Вскинув руку, я шагнул на середину дороги. Машина тормознула перед самым носом. Судя по всему, этот бортовой «КамАЗ» был с ПРЗ, а судя по времени, ехал в парк, то есть почти по пути.

— В чем проблемы, тащ? — Из кабины высунулось донельзя грязное лицо матроса-водилы.

— Ты один? — На всякий случай я решил перестраховаться.

— Один. А чего?

— Двадцать пять рублей заработать хочешь?

— Однозначно, тащ! А чего и куда везти надо? Меня в парке только к нолям ждут.

Моряк оказался на редкость догадливым и сообразительным, впрочем, как все шоферы.

— Домой. Вылазь, поможешь в кузов закинуть. — Я открыл кабину с другой стороны и закинул портфель. Обойдя машину, я показал водителю свой груз.

— Красиво жить не запретишь! Хорошо работаете, тащ! — Матрос поцокал языком. Поднатужившись, мы закинули свиное тело в кузов. Я отряхнул перчатки и побрел через снег к кабине.

— Тащ! А вторую что, брать не будем?

Я остолбенел. Второго свиного торса я не видел и о его существовании не подозревал.

— Будем, будем. Я сейчас! — крикнул я и начал аккуратный обход машины по нетронутому снегу. Через метр я обвешковал ящик сгущенки (40 банок) и ящик тушенки (20 банок). Выйдя на шофера и узрев под его ногами еще одну свинью, я похлопал его по плечу.

— Закидываем, там еще пару ящиков забросим и газуем. Сгущенку любишь?

Сгущенку молодой растущий организм бойца любил. Кормили бербазу не ахти. Десять минут спустя машина уже выруливала к моему подъезду. Тогда моя квартира располагалась на первом этаже, как у настоящего подводника. Пока ты в море, тебе достается либо первый этаж, где парит из подвала, либо последний, где течет крыша. Остальные квартиры благополучно оккупируются тылом, штабом и береговой базой.

Супруга, кутаясь в халат, попросту потеряла дар речи, когда на линолеум прихожей в течение пяти минут свалилось две свиных туши и два достаточно приличных ящика. Оба ящика я сразу же разодрал и вручил водиле кроме четвертного еще по три банки из каждого. Рассыпаясь в благодарностях, шофер с машиной испарился в направлении парка отмечать путевой лист.

Скинув шинель, я напряг извилины. Консервы не проблема, а вот мясо. Судя по количеству, и пяти стандартных холодильников не хватит. «Можно и за окно в сетках, зима же, да и первый этаж у нас высокий, не допрыгнешь», — проявила бездну ума жена, совершенно ничего не соображающая, если ее разбудишь. Колупаться с мясом всю ночь не хотелось, и, засучив рукава, я принялся за дело. Топора дома не оказалось. Его вечером забрал мой товарищ, забежав часов в девять. Кстати, он служил на соседнем корабле, том, на который грузили. Тоже что ль свинью нашел? Ножовкой мороженое мясо пилилось, мягко говоря, хреново. Клочья пиленой свинины разлетались по стенам, результат же был минимален. Промучившись минут десять и изгадив стены прихожей процентов на пятьдесят, я остановился и оглядел содеянное. Пила оставила на мороженом теле незначительные рубцы, и будь свинья жива, мне пришлось бы туго. Мяса было много, даже слишком, одному мне было не потянуть с разделкой. Ноги автоматически понесли меня к входной двери.

На нашей площадке располагалось три квартиры. Моя, разведенной многодетной мичманши Любы и семьи гражданского водителя автошколы Юры, мужчины веселого и тертого. Люба с детьми была в отпуске, ключи от ее квартиры у моей жены. Ее холодильник мы уже учли в планах раскладки готовой мясной продукции. Юра, несмотря на поздний час, еще не спал. Моему визиту ничуть не удивился, вышел в майке и трусах и, почесывая живот, осведомился:

— Какие проблемы, сосед?

— Юра, мясо нужно? — я рубанул без подготовки.

— По сколько?

Юра подходил к вопросу по-деловому, но скучающее выражение лица сменил на заинтересованное.

— Бесплатно. Килограммов полста дам на котлеты. Понимаешь, старик, порубить надо, а топора нет, — сказал я как можно более безразлично.

Вдруг Юра исчез. Как ниндзя в китайском боевике, только без дыма. За дверью что-то загремело, зашуршало, раздался крик:

— Лилька! Где мои топоры?!

Через тридцать секунд на пороге возник Юра словно викинг в наряде воина-берсеркера с двумя гигантскими топорами, во вздувшихся на коленях спортивных штанах, в той же майке, но с зимней шапкой на голове.

— Где?

Больше вопросов Юра не задавал.

До половины второго, пользуясь теменью полярной ночи, мы, словно заправские мясники, махали топорами у подъезда. Юре я отдал половину одной из туш, и он горячо просил не стесняться и звонить по такому поводу в любое время суток. Еще минут сорок мы с женой рассовывали по холодильникам и развешивали за окна порубленное мясо, а потом грохнулись спать. Под утро снова пошел снежок и завалил следы нашего кровавого побоища у порога подъезда.

Последние выходные я провел в мясо-алкогольном раю, традиционно «горячо» прощаясь с берегом. На сердце было спокойно: пропитание семье обеспечено. Придя в апреле из автономки, я узнал что моя дражайшая супруга свинину видеть больше не может, и за время моего отсутствия она с сыном не смогла даже ополовинить наш запас, и что скоро весна, и надо мясо срочно доедать. К чему я безотлогательно приступил.

Само собой, я поступил некрасиво. Но к тому времени я прослужил не один год и видел всякое. И зажравшихся, лоснящихся замполитов, и некоторых командиров с продовольственными складами в гаражах, и больших звездных адмиралов, совершенно искренне считавших, что за десять дней в море без продаттестатов они никого не объели, и портфели штабных лаперузов, набитые шоколадом, воблой и дефицитными консервами после каждой проверки и сдачи задач. Много всякого. Конечно, я поступил неправильно, но мне почему-то и сейчас за это не стыдно.