Проехаться в Мурманск

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Проехаться в Мурманск

В любом жизненном организме всегда найдется отверстие для клизмы.

Командир «К-44» капитан 1 ранга А. И. Желтяков

Всегда хотелось отдать должное прозорливости высоких флотских чинов. Сколько ни встречал командиров атомоходов, «серых» личностей среди них никогда не попадалось! Точнее, если «серость» и встречалась, то это была выдающаяся «серость»! Ежели золото — так червонное, серебро — так без примесей, а дерьмо — так самое вонючее. Планка не опускалась! На мое счастье, командиров из «вонючей» категории мне в своих начальниках иметь не посчастливилось, «золотом» тоже не наградили, а вот вполне крепкое, хотя и неоднозначное «серебро». Что это на самом деле, хотя бы в мелочах, я сейчас и попытаюсь рассказать.

Всем жившим на Кольском полуострове хорошо известно, что уехать летом на Большую землю большущая проблема. Так вот, представьте, середина мая, на сопках еще лежит снег, под ногами хлюпают лужи, в небе с каждым днем все более победно поднимается солнце, примериваясь к круглосуточному полярному дню, а у железнодорожных и авиакасс с утра до ночи наблюдается аншлаг. После полярной ночи всем почему-то хочется тепла, солнца, теплого моря, фруктов и прочих благ и удовольствий, недоступных для родных северных широт. Народ потянулся на юга. Как доставались билеты, об этом тоже стоит, наверное, написать, но это совсем другая история.

Билеты для своего семейства я доставал без лишней суеты, спокойно и без нервотрепки. Просто-напросто в соседнем, гражданском, поселке Вьюжном жили родственники моей жены, а точнее, родная сестра моей супружницы. А муж ее был отнюдь не последним человеком на СРЗ «Нерпа», который являлся градообразующим для самого Вьюжного. А посему свояк мой имел прямой и начальственный выход на заводские кассы, что для снабженца было само собой разумеющимся и со всеми вытекающими из этого блатными возможностями. Хотя истины ради надо сказать, что просить я у него никогда не любил, да и ничего не просил практически. Просто свояк человеком был неплохим и добродушным, но занудливым до невозможности, при этом постоянно подчеркивая свою значимость, любил говорить о трудностях и преградах, которые возникают при таком серьезном и трудоемком процессе, как заказ билетов, хотя для него это было раз плюнуть. Ну нравилось ему, когда его раболепно просили. Но мне этого делать, слава богу, не приходилось. Моя жена и сын всегда уезжали в одно время со своей сестрой и ее семьей, поэтому, когда наступала пора выезжать на юг, теща из Севастополя, пользуясь своим авторитетом, вправляла мозги своей старшей дочери, та накачивала мужа, а уж тот, с явной неохотой, но обреченно брал моему семейству билеты без демонстрации предварительного раболепного спектакля с моей стороны. Другими словами, с билетами для жены и сына у меня все было пучком.

Той весной все было, как обычно. С одной лишь разницей. Сестра жены уехала на юг гораздо раньше, и мне мою семью предстояло отправлять в одиночку. Благо о билетах для моих свояк позаботился, и мне нужно было только доставить жену с малолетним сыном в Мурманск, посадить в вагон, помахать на прощанье и отправиться обратно в родную базу. О такси я позаботился заранее, договорившись с бывшим сослуживцем, зарабатывавшим теперь на жизнь частным извозом, а вот кое с чем промахнулся.

Дело в том, что я заранее не озаботился просмотреть расписание дежурств по кораблю, и только за день до отъезда жены узнал, что как раз в вечер перед отъездом семьи заступаю дежурить по родному ракетному крейсеру. Подмену искать оказалось уже поздно, но я договорился с одним из своих управленцев Сашей Нахимовым, что он подменит меня с утра, чтобы я в десять утра загрузил семью в машину и убыл в столицу Заполярья. Оставалось только самое малое — договориться со старпомом о подмене. Как правило, такие подмены не очень приветствовались, и если дежурного по кораблю и меняли, то только либо в силу каких-то серьезных обстоятельств либо просто снимали с вахты за какие-то нарушения.

Старпом, милейший интеллигент капитан 2 ранга Рудин Александр Юрьевич на мою просьбу отреагировал, как всегда, неопределенно и туманновитиевато.

— Борисыч. Ну как же так? Надо было заранее предупредить, что семья уезжает. Помощник бы тебя на другое число поставил. Рапорт бы написал. А ты вот сейчас ставишь меня перед фактом. И что мне прикажете делать, уважаемый? Менять алгоритм повседневной жизни корабля — это, понимаешь ли, не простая задача. И я думаю.

Что думал старпом, я прекрасно знал. Был он человеком очень спокойным, мирным, незлобивым, ну каким угодно, только абсолютно не соответствующим должности старшего помощника. Ну представьте себе старпома на подводной лодке, который наряду со всеми возможными зачетами на управление АПЛ попутно самостоятельно выучил японский язык, да и еще пару других прицепом. При этом, зная абсолютно все касаемо теоретической части управления корабля, в практической давал такого маху, что до сих пор самостоятельно вахту в центральном посту в морях нес нечасто, под присмотром, гораздо больше отсиживая старшим на борту при стоянке корабля в базе. Ко всему прочему, миролюбивый характер, данный ему от природы, никак не позволял ему рычать на подчиненных, и максимум, чего он мог из себя выдавить, так это бодрые команды на построении экипажа. Все это понимали прекрасно, пользовались этим, как могли, и даже прозвище у старпома было соответствующее — Мякиш. А старпомом он стал в результате традиционной кадровой неразберихи и недостатка правильных кандидатур в нужное время в нужном месте. И как следствие панически боялся любых начальников, а в особенности нашего нового командира, капитана 2 ранга Светлякова Александра Ивановича. Правда, страх свой Мякиш научился умело прятать за умным словоблудием и невозможностью получения от него конкретных ответов на конкретные вопросы.

— Юрьич. Я так понимаю, нужно добро командира? Может, мне самому к нему подойти?

Светлякова я знавал с лейтенантских времен. Самая первая моя автономка, куда меня засунули практически с гипсом на ногах, проходила с экипажем Тимоненко, где Светляков в то время старпомствовал. Потом он и сам предлагал мне остаться в их экипаже навсегда, но я вежливо отказался уходить на БД с БДРа. Несмотря на это, хорошие отношения между нами остались, и когда Светляков пришел к нам командиром, я был, наверное, одним из немногих, с кем он разговаривал, как со старым знакомым. Мякиш об этом знал, и, судя по всему, в глубине души наделся, что я напрошусь договориться с командиром сам, избавив его тем самым от необходимости принимать самостоятельное решение.

— Ну. Борисыч. Смотри. Иди, конечно, но командиру скажи, что с моего разрешения. Сам понимаешь. Вахта есть вахта. Боевая готовность — вещь крайне необходимая. А дежурство по кораблю. Сам понимаешь.

Так я и вышел из каюты старпома, сопровождаемый неторопливыми разглагольствованиями Мякиша о важности дежурно-вахтенной службы корабля в процессе его нахождения в базе.

Первое мое знакомство с нынешним командиром Светляковым произошло в Палдиски, где наши экипажи одновременно находились на переподготовке. Мы приехали на пару дней позже их, и в самый первый день своего пребывания в учебном центре были просто поражены силой оглушающевизгливых команд старпома соседнего экипажа. Периодически они просто переходили в ультразвук. Позже, в автономке, я познакомился и с другими достоинствами своего будущего командира. Светляков был огненно рыж, что само по себе наводило на мысль о скрытых хулиганских наклонностях, визглив, криклив, матерился в меру, но довольно витиевато. При всем этом был почти всегда в веселом расположении духа, часто, хотя иногда и невпопад шутил, одновременно с этим, при необходимости, легко загоняя подчиненного в такое глубокое дупло, что того становилось искренне жаль независимо от степени его вины. Был командир выходцем с бэдэшек, которые считались оплотом нашей краснознаменной дивизии, и кузницей командирских кадров для всех остальных пришлых кораблей и экипажей. Человеком он был неординарным, абсолютно неоднозначным, но лично мне почему-то симпатичным и внушающим доверие. Потому-то я и отправился к командиру совершенно спокойно, без тени страха и сомнений, будучи совершенно уверенным в положительном итоге аудиенции.

После утреннего сношения командиров боевых частей в центральном посту командир пребывал в своей каюте в великолепнейшем настроении. Сидя за столом, он увлеченно листал какую-то книгу, с аппетитом уплетая бутерброды.

— Разрешите, товарищ командир?

— А, Белов. Заходи. Интересная кинжечка. Увлекает.

Я зашел. Встал у стола.

— Садись. Бутерброд будешь?

Я взял бутерброд. Откусил.

— Какие проблемы, Павел Борисович?

— Я сегодня по кораблю заступаю. А завтра у меня семья на юг уезжает. Разрешите с утра с Нахимовым подмениться, чтобы своих на поезд проводить?

— Заботливый ты, Белов. А что, жена сама на автобусе не доедет?

Я хмыкнул.

— Товарищ командир, у всех жены разные. Мою надо провожать, других, может быть, и нет. Так разрешите?

Светляков посмотрел на меня и кивнул.

— Разрешаю. Ты, Белов, мертвого уговоришь. Завтра можешь на корабль не возвращаться. Но чтобы послезавтра на подъеме флага был в строю, как огурчик! Знаю я вас. Только семья на Большую землю, как вы все шило из закромов доставать и пьянствовать до усрачки! А? Я что, неверно говорю?

Говорил командир верно. Я уже и так на завтрашний вечер пригласил своих друзей комдива три Голубанова и командира группы ОКС Никитоса к себе отметить отъезд семьи, как бы на посошок.

— Так точно, товарищ командир! Послезавтра в 07.45 быть в строю, боеспособным и побритым.

— Ну тогда свободен. Старпома не забудь предупредить.

И командир снова уткнулся в книгу.

Вечером я заступил дежурить. Как положено, по полной отработал личный состав вахты, почаевничал со старпомом у себя в каюте, пожевал перед сном на камбузе, и со спокойной совестью лег спать. Утром, закусив тем, что послал береговой камбуз, выгнал вахту на построение и сам не спеша поднялся в рубку. На улице было чудесное северное летнее утро. Голубое небо. Солнце. И, естественно, крики вездесущих бакланов. На пирсе медленно собирался народ. В 07.40 наверх поднялся старпом, которому я своими напоминаниями о построении не позволил снова размякнуть на шконке в каюте, что случалось с ним постоянно. Толпа на пирсе приняла некое подобие строя, и старпом стал запрашивать командиров боевых частей об отсутствующих. Все шло как обычно, без всяких непредвиденных накладок. Я даже успел перекинуться парой слов с Нахимовым, для которого уже подготовил в вахтенном журнале запись о приеме вахты.

И тут на корне пирса раздался ни с чем не сравнимый и легко узнаваемый визг.

— Что за срач?! Где дежурный по кораблю?!

Командира ни с кем нельзя было спутать. Он что-то неразборчиво визжал на пирсе, махая руками в мою сторону, и не будь сейчас время подъема флага, я бы, конечно, рванул к нему, чтобы узнать, что же спровоцировало такую ярость с его стороны. Потом командир вроде успокоился и бодро зашагал к строю.

— Равняйсь. Смирно! Товарищ командир, экипаж для подъема флага построен. Старший помощник командира капитан 2 ранга Рудин.

Командир с раскрасневшимся лицом после нескольких минут непрерывного крика, вновь сорвался на крик:

— Здравствуйте, товарищи подводники!

— Здравия желаем, тащ командир!

Командир обвел строй глазами и коротко бросил:

— Вольно.

И сразу же, без всякого перехода, вопросов и требований завелся с полоборота.

— Старпом! Что за ерунда?! Пирс засран! Везде срач, хуже чем в трюме 5-бис. А посмотри на верхнего вахтенного старпом. Посмотри! Это же «аллис гетунг», а не военнослужащий! Это заполярный партизан! Это даже не пародия на военнослужащего! Это. Кто дежурный по кораблю?

Этот вопрос застал меня врасплох. Как-то не вязался мой вчерашний визит к командиру с таким вопросом. Старпом, тоже придав лицу выражение крайней степени идиотизма вкупе с недоумением, неуверенно ответил:

— Да, капитан-лейтенант Белов.

— И где он?! — Еще более испугал меня командир. Не заметить на мостике меня, да еще за пару минут до подъема флага, было практически невозможно.

— Да вон. Флаг готовится поднимать. — совсем уже озадаченно ответил старпом.

В это время, слава богу, часы начали подходить к 08.00, и согласно ритуалу я дал команду:

— На флаг и гюйс смирно!

Строй мигом утихомирился, а командир со старпомом молча заняли свои места. Секундная стрелка коснулась восьми.

— Товарищ командир, время вышло! Флаг и гюйс поднять!

Вахтенные добросовестно подтянули фалы, и флаги заняли свои места.

— Товарищ командир, прошу разрешения вольно!

Но вместо обычного разрешения дать команду «Вольно» я услышал совсем другое.

— А вот хрен вам, товарищ капитан-лейтенант, а не вольно! Смирно, я сказал!

Строй, уже было загалдевший, резко притих.

— Старпом. Это что здесь происходит? Куда смотрит дежурный по кораблю? Пирс в самом непотребном виде, не дай бог, командующий мимо проедет, так мне задницу до спины разорвут! Верхний в обносках, вахтенные грязные и порванные! Дежурный по кораблю команды отдать не умеет. Что-то там сам для себя шепчет. Это пародия на Военно-морской флот, а не подъем флага!

Старпом только хлопал глазами. Светляков, умерив напряжение голосовых связок, уже как-то спокойно, с интонациями твердо принятого решения произнес:

— Так, дежурного по кораблю снять, после роспуска строя ко мне в каюту. Его заменить, ну хотя бы.

Командир порыскал по строю глазами и остановил свой взгляд на Нахимове.

— Заменить Нахимовым! Белову завтра заступить повторно! Все! Вольно! Развели тут годковщину механическую. — и сразу пошел по трапу на корабль.

Сказать, что я был морально растоптан, — значит не сказать ничего. За всю службу меня таким образом, причем явно надуманно, с дежурства по кораблю никогда не снимали, даже в самые махровые лейтенантские годы. Настроение упало ниже шпигата сразу и бесповоротно. Пока экипаж спускался вниз, я успел перекурить, выслушать сочувственные слова по поводу того, что сегодня командир, как с цепи сорванный, и получить втык от механика, который тоже явно был в недоумении, но на всякий случай попытался меня поиметь, так, ради служебного долга. Оказавшись в центральном посту, я был немедленно отправлен старпомом в каюту командира. Мякиш был в замешательстве от разгрома, учиненного командиром, оттого много суетился, и вообще был больше похож на студента-первокурсника на пересдаче заваленного экзамена, чем на старшего помощника командира подводного крейсера. Узрев меня, он замахал своими длиннющими руками, зашикал и практически вытолкал меня из центрального поста.

Спустившись во 2-й отсек, я на миг тормознул у двери командира, а потом обреченно постучал и вошел.

— Разрешите, товарищ командир? Капитан-лейтенант Белов по вашему.

— Садись! — перебил меня командир, сидевший на диване, и пододвинул стул.

— Значит, так, быстро сдавайся Нахимову и дуй провожать своих. Слушай, Марина попросила что-то из парфюмерии ей прикупить, потом забежишь в центральный универмаг на пяти углах, вот список.

Я, опустившись на стул, хлопал глазами и никак не мог сообразить, что к чему. Десять минут назад Светляков с пеной у рта жестко и в самых махровых традициях тупейшего флотского самодурства изнасиловал меня перед строем экипажа, и вдруг абсолютно дружелюбный тон, как будто мне все предшествовавшее приснилось или померещилось.

— Товарищ командир, а за что меня.

Командир поднял на меня глаза. Потом как-то лукаво улыбнулся.

— Паша. Командир иногда должен быть изжогой, чтобы все знали, что нет у нас годков-офицеров и любимчиков. Ну что случилось? Сняли с вахты? Впервой, что ли?

Я пожал плечами.

— Да не впервой, в общем-то. Но вы меня так выстегали. При всех.

— Ну и что? Тебе очень обидно? Тогда извини, пожалуйста. Считай, что это профилактическое мероприятие нового командира. Да и вахтенный у тебя и правда… бедуин какой-то. Зато все теперь знают, что для меня неприкасаемых нет и не будет и старые знакомства роли не играют. Да и надо иногда вашу механическую братию к ногтю ставить. Раздолбаи пультовские.

Я все же никак не мог прийти в себя:

— Ну да, товарищ командир, вы шутканули, а завтра мне снова по кораблю заступать.

Светлаков ухмыльнулся и покачал головой:

— Вряд ли. Завтра ввод установки в действие, а послезавтра уходим в море на недельку. Правда, об этом пока не знает даже старпом. Это как бы штабная неожиданная вводная. Поэтому ты завтра уж не опаздывай с утра, а то как наотмечаешь отъезд семейства. А кому заводиться? И потом собирай вас по поселку тепленьких. Ну так вот список.

И снова увлеченно принялся объяснять, что крайне необходимо его супруге и где это найти.

Семью я проводил без приключений. Посадил в вагон. Помахал на прощанье и отправился выполнять поручение жены Светлякова. Руководство к действию она написала по-военному четко, коротко и понятно, так что я успел приобрести все заказанное меньше чем за час. Вечером я с сотоварищи, естественно, надрался по причине открытия «периода летнего кобелирования» с помощью незабвенного спирта «Ройяль» и под жареные ножки Буша, а утром, помятый, но не побежденный стоял в строю экипажа. Как и предсказывал командир, после построения начался «неожиданный» ввод ГЭУ в действие и все последующие за этим флотские радости.

Ничего подобного в моей дальнейшей службе с командиром не было. Всякое случалось, но если и вызывали меня на ковер, то только по делу и когда было за что. А обиды на командира за эту явную несправедливость, мастерски сыгранную им на глазах у всех, у меня почему-то не было. По большому счету он просто устроил театрализованное представление со своим и моим участием, где на этот раз мне досталась не самая лучшая роль. Наверное, это трудно сопоставимо с высокими представлениями об офицерской чести, внутреннем благородстве и прочими классическими составляющими образа идеального представителя офицерского корпуса, но мне трудно объективно судить об этом. Я никогда не был командиром. И на мне никогда не было такой ответственности. Кто знает, какую маску надел бы каждый из нас, получив такую ношу на свои плечи? А ведь все же лучше носить маску лукавого и непредсказуемого самодура, чем стать самодуром по существу.