Без комплекса неполноценности

Среди шестерых счастливчиков, спасенных «Вэноком» в ту роковую для U 100 ночь, оказался корветтен-капитан Зигфрид Флистер, ставший единственным офицером с неё, который остался в живых. В момент тарана он находился на мостике рядом с Шепке и выжил чудом. Флистер стоял за командиром, и нос эсминца-ударил между ними, разрубив мостик и разделив собой двух офицеров. Шепке сильно пострадал от удара и был зажат сместившейся тумбой перископа в передней части мостика, после чего ушёл на дно вместе с лодкой без надежды освободиться из ловушки. Флистер же сумел выбраться на поверхность, хотя и был прижат искореженным ограждением мостика, после чего был подобран «Вэноком».

Примечательно, что корветтен-капитан Флистер не входил в экипаж лодки и находился у Шепке в качестве командира-стажера. Согласно заведенным правилам подплава кригсмарине офицер-подводник после прохождения курсов командиров подлодок совершал один поход на боевой субмарине в качестве практиканта, где под руководством опытного командира он проходил практику, прежде чем занять командирскую должность на собственной подлодке.

Сам же Зигфрид Флистер начал службу в рейхсмарине в 1925 году. Его карьера на флоте изначально была связана с небольшими кораблями, на которых он служил минером. В 1938 году Флистер был отправлен на преподавательскую работу в Школу боно-сетевых заграждений и спустя некоторое время стал её начальником. С началом войны в чине капитан-лейтенанта он был переведен на линкор «Шарнхорст» и на нем принимал участие в Норвежской кампании.

Флистер был свидетелем потопления «Шарнхорстом» и «Гнейзенау» британского авианосца «Глориес» и последнего боя его защитников – эсминцев «Ардент» и «Акаста». Любопытно отметить, что этот немецкий офицер был упомянут в мемуарах командира эскорта печально известного конвоя PQ-17 Джоном «Джеки» Брумом, друг которого командовал одним из вышеупомянутых эсминцев и погиб:

«Когда мы подошли к Оркнейским островам, я уже собрал всю имеющуюся информацию и подготовил рапорт о судьбе «Гпориеса». Я радировал главнокомандующему Флотом Метрополии, который находился в Скапа-Флоу, чтобы он прислал какой-нибудь корабль забрать рапорт, когда мы будем проходить мимо. Так и было сделано.

В моем рапорте не было упоминания о судьбе эсминцев «Акаста» и «Ардент», потому что с них спасся только один человек, но он был в слишком плохом состоянии. Позднее старший матрос Картер оправился и смог дать блестящее описание катастрофы, которое Уинстон Черчилль процитировал в своей «Истории Второй мировой войны». Чарльз Гпасфорд великолепно управлял эсминцем. Он поставил дымовую завесу и атаковал немцев под ее прикрытием, всадив торпеду в «Шарнхорст». Но при этом эсминец «Акаста» был потоплен. «Когда я уже находился в воде, то увидел капитана, стоящего на мостике. Он достал из портсигара сигарету и закурил ее. Мы кричали ему, чтобы он спускался на плот, однако он только помахал нам рукой: «Прощайте, удачи вам!»

Прекрасная смерть отважного человека», – завершил свой рапорт Картер. По странному стечению обстоятельств несколько месяцев спустя «Вэнок» выудил из воды артиллерийского офицера «Шарнхорста». Он был переведен с линейного крейсера на подводную лодку, которую потопил «Вэнок». Немецкий офицер подтвердил, что «Шарнхорст» был серьезно поврежден и красочно описал последний бой моего старого друга Чарльза Гпасфорда – я был шафером на его свадьбе».

В 1940 году Флистер получил звание корветтен-капитана и был переведён на подводные лодки. Хотя он не предполагал, что ему придется служить в подплаве, в целом он был удовлетворен перспективой службы под началом Деница. После прохождения курсов обучения в школе подплава в Пиллау его отправили закреплять полученные знания под начало такого авторитета, как Шепке, однако первый же боевой поход на подлодке стал для Флистера последним.

Допрашивавшим его офицерам разведотдела британского Адмиралтейства Флистер показался крайне необычным экземпляром офицера кригсмарине, который до этого ни разу не попадал в плен. В результате они удостоили его следующей характеристики:

«Он был довольно приятным человеком маленького роста, и, будучи старше и заставшим более человечные времена, казался менее фанатичным нацистом, чем большинство пленных, захваченных к настоящему времени. Но в вопросе непогрешимости фюрера Флистер демонстрировал стойкость фанатика; однако он не мог внятно объяснить, почему непогрешимый Гитлер продолжал совершать ошибки, окружая себя личностями, которых лучшие представители немецкого народа (особенно военные) презирали как беспринципных оппортунистов и бандитов. Флистер заметно стыдился этого зловещего антуража любимого вождя и каждый раз переводил разговор на военно-морские темы. Он явно питал глубокое уважение к Королевскому Флоту, а описывал потопления «Ардента» и «Акасты» чуть ли не со слезами на глазах. Флистер казался во многих отношениях более нормальным человеком и более типичным морским офицером, чем предыдущие пленные, а также у него не было настолько явного комплекса неполноценности, из-за которого ранее пленённые [морские. – Прим, автора] офицеры были так ранимы».

Любопытно отметить, что на момент допроса Флистера в британском плену уже пребывало практически полтысячи немецких подводников, из которых несколько десятков были офицерами. Флистер же оказался единственным среди них, кто получил такую лестную характеристику от британской разведки. Однако о каком комплексе неполноценности упомянули её сотрудники, оценивая офицеров кригсмарине?

Вероятнее всего, ответ на этот вопрос можно найти в романе «Акулы и маленькая рыбка» немецкого писателя Вольфганга Отта, опубликованном в 1956 году[31]. В нем, описывая жизнь немецких моряков во время Второй мировой, автор воспроизвёл диалог между отставным офицером кригсмарине и его бывшими курсантами:

«– Но, господин капитан, – перебил Хейне, – разве вы не знаете, что в академии об этих вещах даже не упоминают? По крайней мере, до сих пор…

– А они и не будут упоминать, мой мальчик, в моё время об этом тоже не говорилось. Но этот мятеж бросил тень на весь офицерский корпус императорского флота. Кайзер ушел. Офицеры флота оказались предоставлены самим себе. Их армейские коллеги придумали ложь – я извиняюсь, но другого слова не подберешь. Я имею в виду миф о том, что армия была «непобедима на полях сражений». Кстати говоря, эту формулу придумал Эберт, но генералы с радостью ее подхватили. И адмиралы вторили им – немецкий флот был «непобедим в открытом море». Армейские чины хвастались победами под Танненбергом, Верденом и Изонцо, а флотские – победами у мыса Коронель и Скаггеррака, а также Веддигеном. Это было начало флотской традиции, которую до сих пор пережевывают в академии. Проиграв войну, офицеры флота занялись историей и обнаружили принца Адальберта и великого курфюрста. То, чего они не смогли найти в архивах, придумали сами; любой германец, когда-либо поднявшийся на корабль, стал великим морским гением. Да, именно такой историей и живут в академии. Они развесили по стенам портреты наших великих героев-моряков и выставили в стеклянных витринах «самые лучшие корабли в мире». Причина всего этого кроется в комплексе неполноценности. А это и вправду комплекс, поскольку немецкие моряки всегда уступали другим. Англичане нас за моряков не считают; мы всегда оказывались побежденными, но то, что можно было сделать с нашими незначительными силами, мы делали».