4.3. Витгеф в море не пойдет. И другим не позволит
4.3. Витгеф в море не пойдет. И другим не позволит
14 июня контр-адмирал Витгефт донес адмиралу Алексееву о результатах выхода в море 10 июня. Всю вину за неблагоприятный исход операции он принимал на себя, выгодно отличаясь этим от Куропаткина. Неуспех эскадры он объяснял недостатками практики совместного плавания кораблей и слабой боевой подготовкой личного состава флота.
В заключение донесения Витгефт писал: «Осмотревшись и выждав дальнейшего хода военных действий, буду далее действовать сообразно обстоятельствам…» И с привычным оптимизмом добавлял, что до прихода 2-й эскадры разбить японский флот наличными силами надежды лично у него, Витгефта, нет, да и быть не может{74}.
Складывается впечатление, что временно командующий 1-й эскадрой усиленно старается создать у руководства мнение о полной ее небоеспособности, в силу которой и активные действия флоту в Порт-Артуре до прибытия из метрополии подкреплений предпринимать бессмысленно и опасно. Хотя значительно более справедливым представляется мнение, что у флота — слабодушное руководство. В лучшем случае. Поскольку в непонимании основ тактики да и стратегии морских действий именно контр-адмирала Витгефта никак не упрекнешь.
20 июня Витгефт получил ответ. Главнокомандующий писал: «…Я не нахожу достаточных оснований, по которым вместо исполнения моих указаний — выйти в море и атаковать неприятеля, нанести ему поражение, вы приняли решение возвратиться на рейд…»{75}
Далее Алексеев советовал: так как неприятель на сухопутном фронте начал наступление против крепости и в скором времени она будет осаждена, флоту находиться в полной готовности, чтобы уйти из базы, а до этого оказывать войскам помощь в обороне, активно действуя всей эскадрой и отдельными кораблями. На случай, если положение крепости будет безнадежным, Наместник приказывал выйти в море и, по возможности не вступая в бой с флотом противника, уходить во Владивосток.
Зря Главком оставил в письме это «по возможности». Очень зря.
О положении на Маньчжурском театре Алексеев сообщал, что армейский корпус, предназначенный для выручки Порт-Артура, под напором японцев отступил к главным силам, но русские сухопутные силы в Маньчжурии достигли 200 тысяч человек и что следует в ближайшее время ожидать серьезного нажима на противника. Роль Куропаткина в ту пору адмиралу Алексееву была еще не вполне понятна.
Вместе с тем Главнокомандующий писал: «Какой бы ни был успех — без успеха на море он не будет иметь значения. Между тем все, что на море, производит громадное впечатление в Японии. Уничтожение трех транспортов нашими крейсерами[73] вызвало целую панику, а равно выход и эскадры из Артура. Будьте бдительны и не пропускайте благоприятной минуты снова выйти с Вашей эскадрой, но только без возвращения на Артурский рейд…»{76}
В телеграмме Главнокомандующего, полученной Витгефтом одновременно с письмом, вопрос о выходе эскадры был уже поставлен как приказ: «Пополнив все запасы… обеспечив безопасный выход и избрав благоприятный момент, выйти с эскадрой в море и, по возможности избежав боя, следовать во Владивосток, избрав путь по усмотрению»{77}. Вот опять «по возможности».
В этот же день 20 июня на броненосце «Цесаревич» состоялось совещание Совета порт-артурских флагманов и командиров кораблей 1-го ранга совместно с сухопутным командованием крепости. Витгефт ознакомил собравшихся с подробностями выхода флота 10 июня и обратился к Стесселю и его генералам с просьбой высказаться, чего они в данной обстановке ждут от эскадры.
Стессель и его свита потребовали все силы флота обратить на поддержку сухопутной обороны[74]. После обмена мнениями было решено, что новый выход флота в море возможен только в случае оставления крепости гарнизоном или когда выход будет необходим для обеспечения флангов войск Куропаткина при движении их из Южной Маньчжурии к Порт-Артуру.
А приказы Главнокомандующего для нас как бы не обязательны! Короткое и веское слово трибунал присутствующим на совещании явно не было знакомо. Но некоторые еще доживут. Ознакомятся. С воплотившимися результатами этого и подобных совещаний.
На совещании было также решено орудий с кораблей больше не снимать, а участие флота в обороне крепости осуществлять свозом при необходимости с кораблей морского десанта и поддержкой сухопутной обороны корабельной артиллерией.
Только генерал Кондратенко высказал особое мнение, не согласившись с решением большинства. Он заявил, что «необходим выход всего флота в море, несмотря на все препятствия и превосходство в силе японского флота, чтобы померяться силами с противником, а все вспомогательные действия флота только паллиативы и к освобождению Артура не ведут»{78}.
Военный талант неделим, и человек, вошедший в историю как «душа обороны Порт-Артура», прекрасно понимал истинное значение морской составляющей этой обороны.
Витгефт в заключительном слове сказал, что, «по его мнению, выход флота в море состоится тогда, когда останется выбор между гибелью в гавани или гибелью на рейде».
Нет слов!
Важное замечание
О совещании 20 июня Командующий эскадрой не счел даже нужным своевременно донести Главнокомандующему! Донесение об этом было отправлено через месяц, накануне второго выхода эскадры для прорыва во Владивосток. Естественно, что адмирал Алексеев не знал о решениях совещания. На его письмо и телеграмму от 20 июня Витгефт ответил 29 июня: «…Не оправдываюсь, а по долгу совести доношу… Благоприятного момента, как указал опыт, выходу нет, хотя ежедневно тралит весь караван. Выход без потери судов — случай помощи Божией. Тралили проход, рейд два месяца. Защищать его почти от еженочного нового заграждения безусловно бессилен. Даже в проходах вдоль берега под батареями вылавливаю десятки мин. Миноносцы от охранной, другой службы выбились из сил…»{79},[75]
Подробно остановившись на причинах возвращения эскадры в Порт-Артур 10 июня, Витгефт в заключение писал:
«Не считаю себя способным флотоводцем, командую лишь в силу случая и необходимости по мере разумения и совести до прибытия Командующего флотом…
Почему же от меня, совершенно неподготовленного, с ослабленною эскадрою, с 13-узловым ходом, без миноносцев, ожидается разбитие сильнейшего, отлично подготовленного боевого 17-узлового флота неприятеля с громадным числом миноносцев, несмотря ни на какие обстоятельства… Действовал, доносил честно о положении дел. Постараюсь честно умереть, совесть гибели эскадры будет чиста…»{80}
В общем, кредо адмирала Витгефта и его видение будущего боя высказаны достаточно отчетливо. Вместе с тем нельзя не отметить то место из донесения, где контр-адмирал подчеркивает с некоторым укором в адрес Главнокомандующего, что командует эскадрой «лишь в силу случая и необходимости… до прибытия Командующего флотом».
Контр-Адмирал Вильгельм Карлович Витгефт
В этом случае контр-адмирал В.К. Витгефт говорит сущую истину. Все его собственные финты при всей их вредоносности — детские капризы по сравнению то ли с предательским, то ли просто по-человечески отвратным поведением этого, с позволения сказать, «Командующего» — решительного адмирала Скрыдлова! Все-таки следовало бы разъяснить причины его недопустимо медленных сборов на Дальний Восток, бездействия во Владивостоке и игнорирования приказа Главнокомандующего любым способом попасть в Порт-Артур. В личную трусость героя русско-турецкой войны, да и просто русского адмирала какого ни есть, верится слабо. А вот что тогда?.. Ну да, даст Бог, разъясним[76].
И еще раз подчеркнем и напомним. С назначением Командующим Тихоокеанским флотом адмирала Скрыдлова Маньчжурский Горыныч, о котором уже не раз шла речь, стал окончательно трехголовым. Главнокомандующий не обладал реальной властью ни над «самостоятельным и ответственным Командующим Маньчжурской армией» генералом Куропаткиным, ни над не менее «самостоятельным и ответственным Командующим Тихоокеанским флотом адмиралом Скрыдловым». Ну как, скажите вы мне, мог еще кончиться этот дурдом? И, разумеется, это явное саботирование приказов Главкома, очевидно ведущих к поражению врага, не могло не влиять крайне отрицательно на обстановку в Порт-Артуре.
Но приказ Алексеева все же еще оставался приказом для его бывшего начальника штаба, поэтому Витгефт в этом же письме далее писал: «…по долгу присяги докладываю на благовоззрение, что, согласно положению дел в Артуре и состоянию эскадры, есть только два решения: или эскадре совместно с войсками отстоять Артур до выручки, или погибнуть, так как момент выхода во Владивосток наступить может только, когда смерть одинаково будет спереди и сзади»{81}.
Последняя мера
После получения этого доклада адмирал Алексеев убедился, что Витгефт не только не желает лично принять решение о выходе флота во Владивосток, но, по существу, блокирует и его приказы как Главнокомандующего. Тогда Евгений Иванович решился на последнюю меру и предложил Командующему эскадрой обсудить на Совете порт-артурских флагманов и командиров кораблей приказ, отданный им от имени Царя.
Совет состоялся 4 июля. Руководители флота единогласно решили, что эскадра не может выйти в море. Нет для этого благоприятных условий. Ход у нее мал — во Владивосток не прорваться. Противник, имея много миноносцев, будет уклоняться от сражения, а после того как его миноносцы ослабят русскую эскадру, вступит в бой при самых скверных для нас условиях.
Далее флагманы пели старую песню, что эскадра может выйти тогда, когда все меры по удержанию Порт-Артура будут исчерпаны, в том числе и средства флота, и, наконец, в заключение заявляли, что если эскадра уйдет в настоящее время из Порт-Артура, то этим она ускорит падение крепости.
За прорыв во Владивосток выступали только начальник штаба Витгефта контр-адмирал Н.А. Матусевич и капитан 1-го ранга Н.О. Эссен. Решение Совета подтверждало, что Витгефт и его командиры не понимали обстановки на театре войны, неправильно понимали роль флота в происходящих событиях, а некоторые из них явно чрезмерно опасались японского флота.
Адмирал Алексеев не согласился с доводами флагманов и командиров и снова приказал Витгефту при первой возможности выйти в море и прорваться во Владивосток, а если будет необходимость, то и вступить в бой с японским флотом и даже ценой потери кораблей нанести поражение противнику.
Обмен телеграммами между Главнокомандующим и временно Командующим эскадрой продолжался до тех пор, пока Алексеев, наконец, 17 июля категорически не приказал Витгефту выходить с флотом во Владивосток: «…Принимая во внимание, что поддержка Артуру может быть оказана не ранее сентября и что Балтийская эскадра может прибыть сюда только в декабре, для Артурской эскадры не может быть другого решения, как напрячь все усилия и энергию и, очистив себе проход через неприятельские препятствия… выйти в море и проложить себе путь во Владивосток, избегая боя, если позволят обстоятельства»{82}.
Приказывая Витгефту прорываться во Владивосток, Наместник исходил из того, что Порт-Артур до прихода Балтийского флота не продержится, и если эскадра не уйдет из крепости — погибнет. Как оно и случилось в реальности. Прорвавшись во Владивосток и соединившись там с Особым отрядом крейсеров, она будет постоянно угрожать морским коммуникациям противника, а после прихода на Дальний Восток 2-й эскадры русский флот будет иметь возможность с надеждой на успех встретиться с флотом противника в морском сражении.
Чтобы наверняка вытолкнуть эскадру из Порт-Артура, Е.И. Алексеев обратился к авторитету Императора.
19 июля Государь ответил Главнокомандующему телеграммой: «Вполне разделяю ваше мнение о важности скорейшего выхода эскадры из Порт-Артура и прорыва во Владивосток…»
25 июля Витгефт получил от Наместника последнюю депешу:
«Вновь подтверждаю… к неуклонному исполнению вывести эскадру из Порт-Артура…
Невыход эскадры в море вопреки Высочайшей воле и моим приказаниям и гибель ее в гавани в случае падения крепости лягут тяжелой ответственностью перед законом, лягут неизгладимым пятном на Андреевский флаг и честь родного флота.
Настоящую телеграмму сделать известной всем адмиралам и командирам»{83}.
Оставаться флоту в Порт-Артуре в это время было крайне опасно еще и потому, что японцы установили осадные батареи и 25 июля открыли огонь по городу, порту и кораблям. Стрельба не корректировалась, попадания в корабли были случайными, да и 11-дюймовых гаубиц у японцев пока не было, но, тем не менее, в первый же день обстрела пострадал броненосец «Цесаревич»: снаряд попал в его боевую рубку. При этом был легко ранен Командующий эскадрой. Некоторые утверждают, что ранение благотворно повлияло на решимость Витгефта идти на прорыв. Но, похоже, они ошибаются.
Поведение адмирала в бою показывает, что чувство страха и вообще личной опасности подавлялось у Вильгельма Карловича каким-то совершенно другим чувством.
27 июля в броненосец «Ретвизан» попало семь снарядов. Через образовавшуюся пробоину ниже ватерлинии корабль принял до 500 тонн воды. С ними и пошел в бой. Это было последним предупреждением эскадре. После телеграммы Алексеева и начала расстрела кораблей в гавани Витгефт, наконец, приступил к выполнению приказа, хотя благополучный исход операции по-прежнему отвергал.
26 июля на броненосце «Цесаревич» он зачитал флагманам и командирам кораблей последнюю телеграмму Алексеева и назначил выход эскадры на 6 часов утра 28 июля. К этому времени он приказал принять топливо, снабжение и прочее на дальний маршрут.
Указаний, как вести бой при встрече с противником, адмирал не дал, сказав, что он будет пользоваться инструкциями, выработанными в свое время адмиралом Макаровым. По сути дела, теми самыми «Рассуждениями по вопросам морской тактики», о которых уже не раз упоминалось в предыдущих книгах и о которых так любят рассуждать историки русско-японской войны, особенно войны на море{84}.
Рассуждения по вопросам морской тактики
На войне необходимы искусство и счастье. Встречаются такие несчастные события, в которых весь запас человеческой предусмотрительности и самый основательный расчет оказываются бесплодными.
Фридрих Великий
Рассуждения же ведутся больше в том плане, что труды Степана Осиповича лучше знали заграницей, нежели в Отечестве. И неграмотность военно-морская наша способствовала проигрышу войны на море едва ли не больше, чем материальная ее составляющая. Определенная правда в этих умозаключениях присутствует. Тактикой, как уже не раз говорилось, во времена генерал-адмиральства Алексея Александровича морских офицеров шибко не донимали.
Вместе с тем представляется несомненным, что большинство офицеров и адмиралов нашего флота с основными идеями работ Макарова были знакомы. И противостоящие адмиралу Того русские военачальники владели положениями этой тактики, по крайней мере в теории, не хуже вождя Соединенного флота. Каждый может легко разобраться в этом лично, если захочет. Книга Макарова нынче не дефицит, текст есть даже в инете. Наибольший интерес представит для нас, естественно, глава XII «Эскадренное сражение».
Основных идей там две: бой в кильватерной колонне в возможно более тесном строю и охват головы или фланга противника. Охват этот является вопросом искусства при равном эскадренном ходе и сравнимых остальных параметрах или вопросом техники, когда одна из эскадр обладает ходом существенно большим.
В целом же «…нет возможности дать точные указания, как вести эскадренные сражения.
Многое зависит от образа действия противника, но в общем надо сказать, что следует стремиться к тому, чтобы превосходными силами обрушиться на некоторую часть эскадры противника и, уничтожив ее, заняться остальной частью».
Последнее, понятно, выполнимо даже теоретически только для противоборствующей стороны с большим эскадренным ходом. При прочих хотя бы равных условиях. Понятно также, что цель эскадренного боя исполнена до конца, когда флот противника полностью уничтожен.
Как мы увидим, в сражениях 28 июля 1904 года в Желтом море и 14 мая 1905 года в море Японском обе стороны вполне придерживались основных идей эскадренного боя а 1а адмирал Макаров, но полностью воплотить их в жизнь удалось лишь адмиралу Того в Цусимском бою. Вот только дело тут было отнюдь не в искусстве флотоводца, а действительно голой техники. В чем еще будет случай убедиться.
Из прочих советов Макарова будущему участнику эскадренного боя в ранге командующего имеет смысл привести следующие: «У современного флота если адмирал желает воспользоваться выгодами кильватерной колонны и руководить действиями своей эскадры без сигналов, то он должен поместиться во главе колонны».
Другое дело, что Степан Осипович считал, что командующему совершенно не обязательно при этом иметь свой флаг на броненосце, а можно взять для этой цели легкий крейсер или вообще миноносец с достаточно высокими мачтами для производства сигналов. И в порт-артурском случае это, возможно, был бы вполне разумный вариант.
Про общую свалку[77]: «Нам представляется такой порядок нерациональным, ибо движения каждого корабля будут очень стеснены движениями других своих кораблей. Мы уже упомянули, как трудно маневрировать в районе действия другого корабля, намерения которого нам неизвестны. В этом отношении корабль своей нации более стесняет, чем корабль противника, а потому желательно избежать общей свалки…»
И наконец: «Главное дело на войне составляют не принципы, а глазомер, помогающий распознать обстановку, и здравый смысл, подсказывающий рациональный выбор решения. Также я утверждаю, что решение вопросов морской тактики надо искать не в указаниях истории, а в изучении свойств оружия».
В последнем случае, несомненно, идет речь об оружии не только своем, но и противника. И ошибка, незнание или дезинформация в этом случае могут привести к катастрофе.
Адмирал Макаров также считал, что перед боем командующему следует собрать к себе всех командиров. «Это полезно не для того, чтобы с ними совещаться, а чтобы личным разговором поддержать в командирах должную энергию и уверенность в успехе. Круговая порука и взаимопомощь на флоте заключаются именно в том, чтобы каждый был уверен в том, что во всех углах поля сражения все дружно дерутся и полны желания разбить неприятеля».
Следует заранее сказать, что адмирал Рожественский командиров своих перед боем не созвал. Но 14 мая все части эскадры, за очень малым исключением, дрались дружно и до конца, даже когда уже не оставалось надежды разбить врага. И пока верили, что Адмирал еще во главе эскадры, она оставалась единым организмом.
Перед боем 28 июля такой сбор командиров имел место. Ну и дальше что?
И уж в чем совершенно единомысленны между собой адмиралы Макаров и Рожественский, это в том, что: «На советах, в которых принимают участие многие лица, энергическая и талантливая мысль никогда не будет принята».
Идеальным примером отношения военачальника к военным советам Макаров считал отношение адмирала Нахимова: «Ум хорош-с, два лучшее, ну и зови одного-с, а то накличут целую сотню, кричат, шумят-с, говорят вздоре, потом закусят и разойдутся-с, позабыв зачем приходили-с. Для военных советов-с я раз навсегда болен-с!»
Интересно, знал ли мнения Нахимова и Макарова адмирал Витгефт? Думаю, что знал. Грамотный был человек.
Кто сможет — тот прорвется
Взгляды Витгефта на исход операции с предельной ясностью были высказаны им в конце совещания:
«Кто может, тот и прорвется, — говорил адмирал, — никого не ждать, даже не спасать, не задерживаясь из-за этого.
В случае невозможности продолжать путь, выкидываться на берег и по возможности спасать команды, а судно топить и взрывать.
Если же не представится возможности продолжать путь, а представится возможным дойти до нейтрального порта, то заходить в нейтральный порт, даже если бы пришлось разоружиться, но никоим образом в Артур не возвращаться.
И только совершенно подбитый под Порт-Артуром корабль, безусловно не могущий следовать далее, волей-неволей возвращается в Артур»{85}.
Бодрящее напутствие, вы не находите? Про то, что боевым кораблям пристойнее не выбрасываться, топиться и интернироваться, а топить противника, даже не упомянуто. Про необходимость держать тесный строй — тоже. А подброшенная идейка с интернированием кроме как провокационной названа быть не может.
Более того. Фактически каждому командиру корабля на его выбор предлагалось адмиралом Витгефтом минимум три или даже четыре пути:
— все-таки продолжить прорыв,
— плюнуть на все и спокойно интернироваться,
— как вариант просто выброситься на берег,
— возвратиться в Артур, самостоятельно оценив, насколько и как далеко от Артура подбит корабль.
Учитывая всеми моряками признаваемый фактор или, скорее, синдром наличия «порта-убежища», нетрудно заранее догадаться, какие пути станут пользоваться оптимальной популярностью при возникновения сколь-нибудь значительных осложнений в пути и в бою. Отдай столь же осмысленное напутствие участникам любого, даже туристического, похода, никто из них близко до конечного пункта не дойдет.
Все-таки очень странный был человек адмирал Витгефт.
Его ценные указания как бы предвосхищают концепцию «трех отрядов», легшую в основу Критерия Цусимы. А в данном случае они просто предписывают в случае любого форс-мажора распыление боевых сил эскадры. Что и произошло в реальности. Все-таки правда, что каждый экспромт должен быть хорошо подготовлен!
Кроме того, у ВРИД Командующего была еще одна весьма своеобразная черта управления вверенной эскадрой в предстоящем бою — «постановка задач каждому из участников выхода индивидуально, так что другие командиры были в полном неведении о возможных действиях мателотов», что, скажем прямо, никак не способствовало единству действий, особенно в форс-мажорных обстоятельствах. Так, капитан 1-го ранга Э.Н. Щенснович, командир принявшего 500 тонн забортной воды «Ретвизана», получил от адмирала индивидуальную индульгенцию на возвращение в Артур, если процесс проникновения воды будет продолжаться{86}.
Приказ о выходе эскадры был разослан на корабли в этот же день и, несмотря на секретность, стал известен всему личному составу.
«Известие о предстоящем выходе в море вызвало не энтузиазм, а… вздох облегчения, — записал в своем дневнике капитан 2-го ранга Владимир Семенов. — Необходимость этого выхода была до такой степени очевидна, массы были так проникнуты этим сознанием, что упорство “начальства” порождало среди наиболее горячих голов самые ужасные подозрения — иногда казалось… что вот-вот по эскадре пронесется зловещий крик:
— Измена! Начальство нас предало!»{87}
Ну как тут не сказать: «Глас народа — глас Божий!». Началась спешная подготовка к далекому и полному неизвестности походу. В ночь на 28 июля корабли эскадры, назначенные для прорыва, были готовы к выходу.
Во Владивосток уходили броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан», «Победа», «Полтава», «Пересвет» и «Севастополь». Крейсера «Аскольд», «Паллада», «Диана» и «Новик». Миноносцы «Выносливый», «Бесшумный», «Властный», «Грозовой», «Бойкий», «Бурный», «Беспощадный», «Бесстрашный». И госпитальный транспорт «Монголия»[78].
Остальные корабли, в том числе и броненосный крейсер «Баян», незадолго до выхода подорвавшийся на мине[79], оставались для обороны крепости. Уходившие корабли были укомплектованы личным составом, обеспечены углем и боеприпасами, но не имели полностью орудий, которые в свое время были сняты для усиления крепости. Всего недоставало: 6-дюймовых орудий — 10, 3-дюймовых — 18 и других — 65.
Японский флот между тем продолжал нести блокадную службу. Адмирал Того, будучи уверен, что русская эскадра в связи с тесной осадой крепости с суши неизбежно выйдет в море, усилил наблюдение за порт-артурским рейдом и перебазировал свои главные силы от островов Эллиот к острову Роунд, ближе к Порт-Артуру.
К 28 июля дислокация японского флота была следующая: броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» и броненосный крейсер «Асама» находились в районе острова Роунд. Броненосный крейсер «Якумо» и крейсера «Касаги», «Такасаго» и «Читозе» — в 15 милях южнее Ляотешана. Крейсера «Акаси», «Сума» и «Акицусу» — у Энкоунтер-Рока. Крейсеры «Хасидате» и «Мацусима» — в бухте Сикоу около Порт-Артура. 1-й, 2-й и 3-й отряды миноносцев обеспечивали блокаду порт-артурского рейда, а 4-й отряд стоял в Дальнем.
Броненосец «Чин-Иен», броненосные крейсеры «Ниссин» и «Кассуга» находились в море вблизи Артура. Крейсера «Итсукисима» и «Идзуми» — у островов Эллиот, «Чиода» — в Дальнем. Вице-адмирал Камимура с броненосными крейсерами находился в Корейском проливе. Он имел приказ не допустить в Желтое море наши Владивостокские крейсера. «Авторы японских открытых источников не детализируют вопросы подготовки Соединенного флота к боям и сражениям, но с большой уверенностью, зная национальный характер врага, можно сказать, что в море адмирал Того с неисправной или укомплектованной ниже штатных норм материальной частью не выходил»{88}.