4.1. Назад в Порт-Артур

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4.1. Назад в Порт-Артур

Стойкая нерешительность контр-адмирала Витгефта

Мы оставили Порт-Артур 14/27 мая 1904 года после отхода наших войск с Киньчжоуской позиции, которую столь героически защищал 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк под командованием полковника Николая Третьякова. Куропаткин, еще в 1898 году запретивший адмиралу Дубасову укреплять Киньчжоуский перешеек, мог быть доволен. Положение Порт-Артура резко ухудшилось.

Напомним еще раз, что неприятелю был оставлен прекрасно оборудованный господином Витте на 43 млн. русских рублей порт Дальний, превращенный японцами в базу, через которую на протяжении всей войны японские армии, действовавшие как в Маньчжурии, так и против Порт-Артура, получали пополнение и боеприпасы — железная дорога из Дальнего шла в обе стороны. В частности, тяжелые 11-дюймовые гаубицы для бомбардировки эскадры и крепости прибыли в сентябре через Дальний, где имелись приспособления для выгрузки их с транспортов.

В Дальнем впоследствии базировались минные флотилии противника. В его порту они нашли все нужное для ремонта и снабжения. Наконец, из Дальнего эти флотилии до конца осады Порт-Артура постоянно держали под наблюдением и обстрелом восточное побережье Кванту некого полуострова. 

Выходить ли флоту в море? За и против

14/27 мая — ровно за год до начала боя при Цусиме и на другой день после оставления Киньчжоу — Совет порт-артурских флагманов провел очередное заседание: контр-адмирал Витгефт собрал на очередное совещание флагманов и командиров кораблей 1-го ранга. В связи с коренным изменением обстановки на Квантунском полуострове были обсуждены следующие вопросы:

а) выходить ли флоту по готовности в море, чтобы прорваться во Владивосток;

б) выходить ли в море, чтобы найти флот противника и вступить с ним в бой;

в) имеет ли смысл флоту остаться в Порт-Артуре и защищать его до последней возможности и только после этого, выйдя в море, вступить в бой с флотом неприятеля.

Совещание большинством голосов приняло решение: флоту следует оставаться в Порт-Артуре и всеми имеющимися средствами защищать крепость и только при явной угрозе падения ее выходить в море.

Приняв такое решение, флагманы и командиры вольно или невольно поддержали политику генерала Куропаткина, который декларировал, что флот должен защищать крепость всеми средствами, чтобы сковать под Порт-Артуром как можно больше сил неприятеля на длительное время. В интересах якобы русской Маньчжурской армии.

А если называть вещи своими именами — флот должен был погубить сам себя. И притом не в интересах Маньчжурской армии, а кого-то СОВСЕМ ДРУГОГО[65]. Отвергнув тем самым саму возможность решительной и окончательной победы с высадкой десанта на Японские острова или, по крайней мере, готовности к таковой.

Следует сказать, что принятию такого решения частично способствовал так называемый «севастопольский синдром»{62}. Воспитанные на подвигах героев обороны Севастополя, многие моряки совершенно искренне полагали, что надо всем как один лечь на фортах Порт-Артура, как их деды легли на бастионах Севастополя. А вот оставить Порт-Артур без защиты, бросить — как-то не по-русски. Осознать же, что гораздо больше эскадра поможет крепости, оставшись эскадрой, а не набором расстреливаемых судов на внутреннем рейде, для большинства было трудно. Тактике, а тем более стратегии, моряков в эпоху Генерал-Адмирала Алексея Александровича учить было не принято. Для них приличных-то кораблей не строили, какая тактика!

На совещании было принято и второе решение: в критический момент положения крепости флот выйдет в море, чтобы прорваться во Владивосток, а если неприятель попытается помешать, то вступит с ним в бой при любом соотношении сил.

Второй пункт решения был заранее обречен на невыполнение, так как нельзя было не предвидеть, что если флот будет оборонять крепость всеми имеющимися в его распоряжении средствами, то он настолько обескровит себя, что в нужный момент не сможет выйти в море и, тем более, вступить в бой с флотом противника.

С особым мнением выступил командир броненосца «Ретвизан» капитан 1-го ранга Эдуард Николаевич Щенснович, предложивший вывести все имевшиеся корабли в море для действий на коммуникациях противника. То есть начать тотальную крейсерскую войну. Это его предложение не встретило поддержки. А жаль.

Против использования сил флота исключительно для обороны крепости в данной обстановке также решительно выступил командир броненосца «Севастополь» Николай Оттович фон Эссен:

«Флот непременно должен выйти в море, как только суда будут исправлены. Мы сделали все, что могли, для сухопутной обороны Артура, свезя судовую артиллерию на береговые форты, дав личный состав для них и поставив минные заграждения…

Флот, находясь в море, принесет для защиты Артура несравненно больше пользы, так как не даст неприятелю возможности выбросить на берег большую армию, которая, в конце концов, раздавит Артур, у защитников которого после некоторого времени иссякнут боевые запасы…

Выход в море должен быть обусловлен так, чтобы для неприятеля он был неожиданным… Конечной целью нашего плавания должно быть соединение во Владивостоке с крейсерским отрядом»{63}.

Взгляды капитана 2-го ранга Эссена разделяли многие офицеры на кораблях. В этом отношении весьма характерно обращение пока еще лейтенанта Владимира Семенова к контр-адмиралу Витгефту.

В свой докладной записке Семенов писал, что оставлять в Артуре эскадру, полуразоруженную, расходующую личный состав и боевые припасы для защиты крепости, невозможно. Он считал, что нужно отдать на защиту Артура все пушки, какие просят, а броненосцы приготовить к походу и идти во Владивосток. Лейтенант убеждал адмирала, что бояться выхода не следует, что японский флот находится в боевой обстановке пять месяцев и износился, что после прибытия во Владивосток можно будет починить корабли, пополнить недостающее вооружение и вместе с Владивостокскими крейсерами ударить по противнику, уничтожить его и, завладев морем, освободить Порт-Артур.

Нельзя обойти молчанием и докладную записку флаг-офицера штаба Витгефта лейтенанта Азарьева[66], поданную им Командующему 1 июня 1904 года. Азарьев писал, что оборону Порт-Артура надо рассматривать с точки зрения, исходящей не из местных интересов, а из государственных: «…если считать, что в Артуре флот принес и принесет большую пользу, то, быть может, еще большая задача ожидает его впереди, и государство, наконец, потребует от него сохранения своей родной земли, территории, действительно неразрывно связанной с Россией».

В выводах Азарьев писал, что нужно быть в любую минуту готовым для выхода в море, чтобы уйти во Владивосток, в противном случае можно вместе с Порт-Артуром потерять флот, а потом и Владивосток.

Но Витгефт упорно не прислушивается к мнению своих подчиненных. Два месяца спустя понадобилось личное приказание Государя, чтобы Командующий с флотом вышел в море для прорыва во Владивосток. Все-таки что ни говорите, а у Витгефта была очень своеобразная форма нерешительности! 

План морской войны по адмиралу Витгефту

Происходящее представляется тем более странным, что именно контр-адмиралом В.К. Витгефтом как начальником Военно-Морского отдела штаба адмирала Е.И. Алексеева был разработан план подготовки эскадры к войне и действий ее во время войны.

Разработанный им план нацеливал флот на активные действия по овладению господством на море с учетом возможной их продолжительности. План определял три главные задачи флоту:

— необходимость остаться обладателем Желтого моря и Корейского пролива, опираясь на Порт-Артур;

— не допустить высадки японской армии на западном берегу Кореи;

— второстепенными морскими операциями из Владивостока отвлечь часть японских морских сил от главного театра военных действий и предупредить попытку высадки десанта близ Приамурья.

При этом в обязанность Командующему эскадрой хотя и вменялось не увлекаться рискованными предприятиями, помня о силе японского флота, но главным было другое: бить противника. Бить не числом, а умением, памятуя о сохранении своих сил для поддержания господства в Желтом море. Но бить!

Впоследствии, после войны, этот план был подвергнут критике. В защиту его можно сказать одно: адмирал Степан Осипович Макаров с вступлением в должность Командующего принял именно этот план и был готов воплотить его в жизнь.

Вильгельм Карлович Витгефт был действительно незаурядный начальник штаба.

Далее, в октябре 1903 года на запрос штаба Приамурского округа о возможности высадки крупных десантов японцев на побережье Кореи и в портах Китая начальник Военно-Морского отдела штаба Наместника контр-адмирал В.К. Витгефт ответил:

«Пока наш флот не разбит: 1) высадку десанта неприятелем в Инкоу… считаю немыслимой, 2) высадка в Корейском заливе также немыслима.

Если же флот будет предварительно разбит, то задержать высадку или же значительно замедлить ход ее операций уже немыслимо, а роль остатков Флота будет лишь производить тревогу и частые нападения на его — неприятеля — морские сообщения единичными судами и миноносцами».

Эту часть ответа Витгефта известный нам капитан 1-го ранга Михаил Московенко комментирует так: «В.К. Витгефт даже в случае тяжелых потерь планировал активность флота»{64}.

Дальнейшая же часть ответа адмирала Витгефта штабу Приамурского округа гласит: «Но возможности разбития нашего флота Японией в районе Желтого моря и Корейского залива, даже при теперешнем соотношении сил — лично я не допускаю»{65}. Именно это мнение и было сообщено Морским Министерством Военному Министру: «При настоящем соотношении сил поражение нашего флота японским флотом не допускается»{66}.

Учитывая ненулевое превосходство Соединенного японского флота над каждой из разъединенных частей русского Тихоокеанского флота, мнение это представляется в той ситуации даже слишком оптимистическим. Но пускай.

А вот то, что талантливый штабист Витгефт на совещании порт-артурского Совета командиров и флагманов напрочь забыл о своей предвоенной весьма здравой идее активности флота даже после крупного поражения, какового пока отнюдь не наблюдалось, представляется просто непонятным.

Броненосец «Цесаревич» вступает в строй после окончания ремонта 24 мая 1904 года

Пусть не флотоводец, но, повторим, талантливый военно-морской теоретик, штабист, он должен был бы предлагать Совету этот решительный план активных действий флота. И требовать его выполнения. А не гасить решительно и в зародыше все попытки возродить его собственную идею!

Более того, «исполнительный» контр-адмирал Витгефт — других адмирал Алексеев около себя не держал — проявляет просто фантастическое упорстве в неподчинении приказам Главнокомандующего. Потребовался личный приказ Императора, чтобы 28 июля выпихнуть его с эскадрой из Порт-Артура, но и тут Витгефт предпочел погибнуть, но по сути сорвать выполнение царской воли.

О том, как в дополнение к «нерешительности» адмирала Витгефта выручал Порт-Артур «бездарный царский военачальник», но весьма талантливый предатель Царя и Отечества генерал Куропаткин, мы уже в курсе. 

Алексеев — Витгефту. Попытки воздействия

На другой день после отступления Штакельберга от Вафангоу Командующий эскадрой Витгефт получил от адмирала Алексеева две телеграммы. В первой из них Алексеев писал: «Принимаю все меры к скорейшей деблокаде Артура. Но ввиду всякой случайности надо флоту, защищая крепость, готовиться к последней крайности — выйти в море для решительного боя с неприятелем, разбить его и проложить путь во Владивосток»{67}.

В другой телеграмме Алексеев давал директиву: если в результате боя японский флот будет разбит, то в этом случае дальнейшая задача эскадры будет заключаться в содействии снятию осады крепости. А значит, и уходить из Порт-Артура ей не придется.

Через день, 5/18 июня, последовала новая телеграмма, в которой Главнокомандующий дополнительно указывал: «…Как только все суда будут готовы и представится первый благоприятный момент для выхода эскадры против ослабленного ныне на море неприятеля, решайте этот важный и серьезный шаг без колебаний»{68}.

Адмирал Алексеев понимал, что эскадру следует вывести из Порт-Артура и либо разбить неприятеля в грядущем бою, либо, по меньшей мере, сохранить ее до прибытия на театр войны 2-й эскадры, формировавшейся на Балтийском море, а затем, получив перевес в силах, разгромить флот противника. Поэтому в данной обстановке он особенно настаивал на том, чтобы флот выходил в море.

Витгефт вынужден был отдать приказ о выходе в море. К этому времени он имел в строю шесть броненосцев (четыре вышли из ремонта) против четырех у противника. Почему-то часто пишут, что в связи с этим наша эскадра имела преимущество в самых мощных 305-мм — 12-дюймовых — орудиях. Говоря про шесть броненосцев, часто забывают, что «Пересвет» и «Победа» были броненосцами «облегченного типа», с относительно слабым бронированием и 10-дюймовой артиллерией главного калибра.

На самом деле 1-я эскадра даже уступала японцам на одну 12-дюймовку. У Того было шестнадцать 12-дюймовых орудий, а у нас — пятнадцать. На «Севастополе» станок одного из 305-мм орудий носовой башни сломался во время стрельбы 2 апреля при предельном угле возвышения и не мог быть починен в Порт-Артуре. До сентября ствол орудия продолжал находиться в родной башне для равновесия, а в сентябре его передали на «Полтаву», где, наоборот, станок был цел, а ствол поврежден. На «Севастополе» же с этих пор из носовой башни рядом с настоящим стволом высовывался деревянный — на страх агрессору и в целях того же равновесия.

Кроме того, у Того было в наличии 4 броненосных крейсера. Так что число броненосных кораблей у японцев равнялось 8. Поскольку японский флот стрелял по преимуществу фугасными снарядами, 8-дюймовый главный калибр японских броненосных крейсеров был почти так же опасен нашей эскадре, как и 12-дюймовый. В нашей эскадре к броненосным крейсерам относился только «Баян», но 8-дюймовок у него было лишь две. Из соображений экономии. Лучше, конечно, чем ничего. Но все же силы эскадр были сравнимы.