Глава пятая Лондон

Глава пятая

Лондон

В начале зимы над жителями Лондона опустился густой туман. Я застал англичан в напряженном и меланхолическом настроении. Разумеется, они с гордостью думали столько что выигранной воздушной битве и о том, что опасность вторжения значительно отдалилась. Но в то время как они расчищали свои руины, на них и их бедных союзников нахлынули заботы и опасения.

Свирепствовала подводная война. Английский народ наблюдал с возрастающим беспокойством, как немецкие подводные лодки, самолеты и находившиеся в море немецкие рейдеры уничтожают корабли, от которых зависел не только ход войны, но даже размер пайка. Для министров и ведомств главным вопросом был вопрос о тоннаже торгового флота. Стремление к увеличению торгового флота стало постоянной и всепоглощающей заботой. Вопрос жизни и величия Англии ежедневно решался на море.

На Востоке начинались активные операции, а Средиземное море, вследствие перехода Виши на сторону врага, становилось недоступным для тихоходных английских караванов судов. Войска и вооружение, отправляемые из Лондона в Египет, должны были огибать мыс Доброй Надежды, следуя по морскому пути протяженностью в половину окружности земного шара; а все, что направлялось из Индии, Австралии и Новой Зеландии, также прибывало в Англию лишь после длительного плавания. С другой стороны, огромное количество сырья, вооружения, продовольствия (60 миллионов тонн в 1941), ввозимое Англией для своей промышленности, армии и населения, могло быть ей доставлено лишь издалека — из Америки, Африки или Азии. Для этого требовался колоссальный морской флот, совершавший рейсы на огромные расстояния, с заходом из порта в порт и требующий в пути значительной охраны. Конечным пунктом их назначения были тесные порты в устьях Мерсея и Клайда. Беспокойство англичан усиливалось в связи с тем, что им неоткуда было ждать поддержки. Вопреки надеждам многих англичан бомбардировка их городов и победа английских военно-воздушных сил отнюдь не заставили Америку вступить в войну. Правда, в США общественность была настроена враждебно по отношению к Гитлеру и Муссолини. С другой стороны, президент Рузвельт, как только он был переизбран 5 ноября, активизировал с помощью дипломатических мероприятий и публичных заявлений свои усилия, направленные на то, чтобы заставить Америку вступить в войну. Но официальной позицией Вашингтона оставался нейтралитет, впрочем, предусмотренный законом. Поэтому в течение этой мрачной зимы англичане вынуждены были оплачивать золотом и валютой свои закупки в США. Даже косвенная поддержка, которую оказывал им, проявляя исключительную изобретательность, президент, встречала хмурое неодобрение конгресса и прессы. Одним словом, англичане, производя платежи, вызванные их нуждами, чувствовали приближение момента, когда за неимением свободных средств они не смогут больше получать то, что им необходимо для ведения войны.

Что касается СССР, то ее отношения с Германией не дали никаких трещин. Наоборот, германо-советское торговое соглашение, заключенное в январе после поездки Молотова в Берлин, должно было оказать существенную помощь делу снабжения Германии. С другой стороны, в октябре 1940 Япония подписала трехсторонний пакт, объявив в угрожающем тоне о своей солидарности с Берлином и Римом. В то же время казалось, что произошло объединение Европы под гегемонией Германии. В ноябре к странам оси примкнули Венгрия, Румыния и Словакия. Франко встретился с Гитлером в Сан-Себастьяне и с Муссолини — в Бордигера. Наконец, правительство Виши, неспособное сохранить даже подобие независимости, которое предоставляло ему перемирие, стало активно сотрудничать с захватчиком.

В то время как международный горизонт был затянут тучами, и самой Англии народ испытывал тяжкие лишения. В результате мобилизации 20 миллионов мужчин и женщин были направлены в армию, на заводы, на поля, в государственные учреждения, в органы местной обороны. Нормы потребления были для всех строго ограничены, и трибуналы с исключительной энергией вели борьбу со спекуляцией. С другой стороны, авиация противника, несмотря на то что она не добивалась решительных результатов, тем не менее продолжала свои налеты, дезорганизуя работу портов, промышленности, железных дорог. Авиация совершала внезапные налеты на Ковентри, лондонское Сити, Портсмут, Саутгемптон, Ливерпуль, Глазго, Суонси, Гулль и др., держа в напряженном состоянии население на протяжении многих ночей, изнуряя персонал спасательных команд и противовоздушной обороны, вынуждая множество измученных людей среди ночи покидать свои дома, чтобы укрыться в подвалах, в убежищах, а в Лондоне — на станциях метро. В конце 1940 англичанам, осажденным на их острове, казалось, что они попали в безысходное положение.

Столь многочисленные испытания, выпавшие на долю англичан, не облегчали наших отношений с ними. Поглощенные своими заботами, они считали наши особые проблемы несвоевременными. Кроме того, они стремились включить нас в ряды своих собственных сил, поскольку мы осложняли их дела. Действительно, им было бы более удобно и с административной и с политической точек зрения обращаться со свободными французами как с составной частью английских вооруженных сил и учреждений, а не как с честолюбивыми и требовательными союзниками. Впрочем, в этот период, когда война приобрела затяжной характер и когда, с другой стороны, остро ощущался недостаток средств, правящие круги Лондона не испытывали особой склонности ни к нововведениям, ни даже к решению текущих вопросов. Под давлением целого ряда безотлагательных, но неразрешимых вопросов штабы и министерства применяли тактику систематических проволочек и отписок, в то время как правительство под огнем критиковавших его парламента и прессы с трудом приходило к единодушному мнению для принятия необходимых решений. «Знаете ли вы, что такое коалиция? — сказал мне однажды Черчилль. — Так вот! Коалиция — это английский кабинет».

А тем временем «Свободная Франция» срочно нуждалась во всем. После наших импровизированных выступлений летом и осенью мы должны были в связи с новыми операциями, которые я наметил начать весной, получить от англичан все необходимое, решительно отстаивая при этом свое независимое положение. На этой почве должны были неоднократно возникать трения.

Этому способствовал также тот факт, что неустойчивый и сложный характер нашей организации оправдывал в известной степени осторожность англичан и одновременно облегчал их вмешательство в наши дела. Вполне естественно, что «Свободная Франция», спешно набиравшая в свои ряды одного человека за другим, вначале не обладала внутренним единством. В Лондоне каждый из ее отделов — армия, флот, авиация, финансы, сношения с иностранными государствами, колониальная администрация, информация и связь с Францией — создавался и функционировал с огромным желанием работать как можно лучше. Но явно не хватало опыта и сплоченности. Кроме того, авантюристический дух некоторых лиц или просто их неспособность подчиниться порядку и общественным обязанностям серьезно затрудняли работу нашего аппарата. Так, например, во время моего пребывания в Африке Андре Лабарт ушел из нашей администрации, а у адмирала Мюзелье были столкновения с другими отделами.

В Карлтон-гарденс разыгрывались острые конфликты между отдельными сотрудниками и трагикомедии между отделами. Все это возмущало наших добровольцев и вызывало беспокойство у наших союзников.

Сразу же после своего возвращения в конце ноября я попытался навести порядок. Но едва приступив к этому, я обнаружил грубую ошибку английского правительства, которое было само введено в заблуждение «Интеллидженс сервис».

Следует отметить, что шпиономания, которая не давала тогда покоя англичанам, привела к разбуханию органов разведки и безопасности. «Интеллидженс сервис», являющаяся для англичан не только организацией, но и предметом страстного увлечения, не преминула, конечно, уделить свое внимание и «Свободной Франции». Она использовала с этой целью как агентов, действовавших с самыми добрыми намерениями, так и агентов, которым были чужды такие настроения. Короче говоря, по наущению нескольких злополучных агентов английский кабинет внезапно нанес «Свободной Франции» рану, которая могла привести к плачевным последствиям.

1 января вечером, находясь в кругу своей семьи в Шропшире, я получил от Идена приглашение срочно встретиться с ним в министерстве иностранных дел, где он недавно заменил лорда Галифакса, назначенного послом в США. Я отправился к Идену на следующее утро. При встрече Иден обнаружил признаки сильного волнения. «Произошла, — сказал он мне, — прискорбная история. Мы только что получили доказательство, что адмирал Мюзелье находится в секретных сношениях с Виши, что он пытался передать Дарлану план дакарской экспедиции, когда она готовилась, и что он предполагает передать ему подводную лодку „Сюркуф“. Об этом немедленно сообщили премьер-министру, который и отдал приказ арестовать адмирала. Действия премьер-министра одобрены английским кабинетом. Таким образом, Мюзелье заключен под стражу. Мы понимаем, какое впечатление произведет на англичан и на ваших сторонников эта ужасная история. Но мы были вынуждены действовать немедленно».

Затем Иден показал мне документы, на которых основывалось обвинение. Речь шла об отпечатанных на машинке служебных записках со штампом и печатью консульства Франции в Лондоне, где по-прежнему находился чиновник Виши, и подписанных, очевидно, генералом Розуа, являвшимся в свое время главой военно-воздушной миссии и недавно репатриированным. В этих записках сообщалось о сведениях, якобы предоставленных адмиралом Мюзелье генералу Розуа. Указывалось, что последний передал их в одну южноамериканскую миссию в Лондоне, откуда они должны были быть отправлены в Виши. Но ловкие агенты «Интеллидженс сервис», по словам Идена, перехватили в пути эти документы. «После тщательного расследования, — прибавил он, — английские власти должны были, к сожалению, убедиться в их подлинности».

Хотя я и был вначале ошеломлен этим известием, я сразу же почувствовал, что «кофе было слишком крепким» и что речь могла идти лишь об огромной ошибке, являвшейся результатом чьих-то махинаций. Я заявил об этом совершенно откровенно Идену и сказал ему, что я сам постараюсь выяснить, в чем тут дело, и что пока я воздержусь высказать свое окончательное мнение об этой чрезвычайно странной истории.

Однако вначале я не допустил и мысли, что дело могло быть инсценировано с ведома английской службы, и видел в этом деле руку Виши. Не была ли эта бомба замедленного действия изготовлена и оставлена в Англии сторонниками Виши? После сорока восьми часов расследований и раздумий я отправился к английскому министру и заявил ему следующее: «Документы крайне подозрительны как с точки зрения их содержания, так и их предполагаемого источника. Во всяком случае это еще не доказательство. Ничем нельзя оправдать оскорбительный арест французского вице-адмирала. Последний, кстати, не был даже выслушан. Я сам не имел возможности встретиться с ним. Все это не может быть ничем оправдано. В настоящий момент необходимо по меньшей мере, чтобы адмирал Мюзелье был выпущен из тюрьмы и чтобы с ним обошлись со всем уважением, пока не выяснится эта темная история».

Иден, хотя и был смущен, все же отказался удовлетворить мое требование, ссылаясь на основательный характер расследования, произведенного английскими органами. Сначала в письме, а затем в докладной записке я вновь выразил свой протест. Я нанес визит адмиралу сэру Дадли Паунду, морскому лорду, и, ссылаясь на международную солидарность адмиралов, попросил его вмешаться в это постыдное дело, которое было подстроено против одного из его собратьев по оружию. В результате принятых мной мер позиция английских властей несколько изменилась. Так, мне удалось добиться свидания с Мюзелье в Скотланд-Ярде, и притом не в камере, а в канцелярии, без охраны и без свидетелей, для того чтобы показать всем и сказать ему самому, что я отвергаю обвинение, жертвой которого он является. Наконец, целый ряд обстоятельств давал основание полагать, что два субъекта, носившие французскую форму и принятые, когда я находился в Африке, по настоянию англичан в нашу «службу безопасности», сами участвовали в этом деле. Я вызвал их к себе и убедился, видя их растерянность, что речь идет, несомненно, об одной из выдумок «Интеллидженс сервис».

Свое твердое мнение я ясно высказал генералу Спирсу, которого я пригласил к себе 8 января. Я заявил ему, что даю английскому правительству двадцать четыре часа, чтобы освободить адмирала и принести ему необходимые извинения, и что если это не будет выполнено, всякие отношения между «Свободной Францией» и Великобританией будут прерваны, к каким бы последствиям это ни привело. В тот же день сконфуженный Спирс пришел сообщить мне, что действительно произошла ошибка, что «документы» являются фальшивыми, что виновные признались и Мюзелье выходит из тюрьмы. На следующий день меня посетил генеральный прокурор, который заявил, что против авторов этой преступной истории, в частности против нескольких английских офицеров, возбуждено судебное дело, и попросил меня назначить кого-нибудь от имени «Свободной Франции» для участия в расследовании и в процессе, что и было мной сделано. Днем на Даунинг-стрит Черчилль и Иден, несомненно, весьма раздосадованные, принесли мне извинения от имени английского правительства и пообещали восстановить добрую репутацию Мюзелье. Я должен сказать, что это обещание было выполнено. Более того, отношения между англичанами и адмиралом вскоре совершенно переменились, причем даже чересчур переменились, как мы это увидим в дальнейшем.

Я не скрываю, что этот печальный инцидент, показавший еще раз ненадежность нашего положения в лагере союзников, повлиял на мои взгляды по поводу того, какими должны были быть наши отношения с английским правительством. Однако в ближайшем будущем последствия этого горестного события не были так уж плохи, ибо англичане, несомненно, стремясь загладить свою вину, проявили большую склонность к обсуждению с нами дел, требующих решения.

Так, 15 января я подписал с Иденом соглашение о «юрисдикции» свободных французов на британской территории, касавшееся, в частности, вопроса о компетенции наших трибуналов, которые должны были действовать «в соответствии с военным законодательством Франции». С другой стороны, мы смогли начать с английским министерством финансов переговоры о финансовом, экономическом и валютном соглашении. Веление этих переговоров, завершившихся 19 марта, было возложено с нашей стороны на Кассена, Плевена и Дени.

Проблемы, которые мы должны были разрешить в этой области, сводились к тому, что нужно было покончить с этим периодом, когда мы вынуждены были изыскивать всяческие способы существования. Каким образом мы, не имевшие еще ни банка, ни денег, ни транспорта, ни средств связи, ни торгового представительства за границей, сумеем обеспечить целостное существование всех примкнувших к нам территорий в Африке и Океании? Каким образом содержать вооруженные силы «Свободной Франции», разбросанные во всех уголках земного шара? Как определить стоимость материальных средств и услуг, которые были предоставлены нам англичанами и которые мы в свою очередь предоставляли им? Соглашение предусматривало, что любое урегулирование счетов должно происходить в Лондоне между английским правительством и генералом де Голлем, а не улаживаться с французскими местными властями по воле случая. По принятому денежному курсу один фунт стерлингов равнялся 176 франкам, то есть был принят тот же самый курс, который существовал до перемирия, заключенного Виши.

В соответствии с той же политикой мы учредили немного позже «Центральную кассу Свободной Франции». Это казначейство должно было производить все денежные операции: расчет по закупкам, выплату по окладам и т. д. и получать все взносы: поступления от наших территорий, авансы английского министерства финансов, пожертвования французов, проживавших за границей, и т. д. С другой стороны, это учреждение должно было стать единственным эмиссионным банком «Свободной Франции». Таким образом, в то время как присоединение к генералу де Голлю морально сплачивало между собой участников Сопротивления, их административные органы также постепенно приобретали централизованный характер. Именно вследствие того, что мы не обладали возможностями финансового и экономического, а также политического и военного характера, и поскольку Англия в то же время воздерживалась от оказания нам финансовой помощи, наша импровизированная и столь распыленная организация сплачивалась воедино.

Однако укрепляя всеми средствами нашу заморскую базу, мы главным образом думали о метрополии. Что там делать? Как и с помощью каких средств? Не располагая никакими средствами для действий во Франции и даже не представляя себе, с какой стороны можно было подойти к этой проблеме, мы тем не менее были поглощены разработкой обширных планов, надеясь, что к нам присоединится вся страна. Мы думали, таким образом, создать организацию, которая позволила бы нам оказать поддержку операциям союзников, используя наши сведения о противнике, развернуть во Франции всеобъемлющее движение Сопротивления, вооружить там наши силы, которые, когда наступит время, смогли бы принять участие в битве за освобождение, действуя в тылу у немцев, и, наконец, подготовить перегруппировку национальных сил, чтобы после победы обеспечить нормальное развитие страны. Мы хотели также, чтобы это участие французов в общих военных усилиях было использовано в интересах Франции, а не сводилось бы к мелким услугам, оказанным союзникам.

Но эта область подпольной борьбы была для всех нас совершенно незнакомой. Франция была совершенно не подготовлена к тому положению, в котором она очутилась. Мы знали, что французская разведывательная служба проявляет в Виши некоторую активность. Нам было известно, что штаб сухопутных войск стремится спасти от комиссий по перемирию некоторые склады материальных запасов. Однако мы сомневались в том, что военные круги пытаются что-то делать в предвидении возобновления военных действий. Но и эти отдельные и разрозненные усилия предпринимались в отрыве от нас и в интересах режима, сам смысл существования которого заключался как раз в том, чтобы их не использовать, а кроме того, представители военного руководства ни разу не попытались предпринять даже малейшую попытку установить контакт со «Свободной Францией». Короче говоря, в метрополии нам совершенно не на что было опереться в своих действиях. Нужно было создать из ничего службу, которая развернула бы свою деятельность во Франции, на этом главном поле сражения.

В подходящих кандидатурах, разумеется, недостатка не было. Своего рода неисповедимые пути проведения привели к тому, что часть взрослого населения в 1940 еще задолго до этого была внутренне предрасположена к подпольной работе. В самом деле, в период между двумя войнами молодежь увлекалась приключенческими историями Второго бюро, секретной службы, уголовной хроникой, налетами и заговорами. Книги, газеты, театральные пьесы и кинокартины были посвящены приключениям более или менее правдоподобных героев, которые, находясь в тени, совершали подвиги в интересах своих стран. Наличие подобных психологических взглядов облегчало создание групп для выполнения секретных заданий, но в то же время грозило породить романтические иллюзии, легкомысленное отношение к делу и даже бесчестные поступки, которые явились бы самыми опасными подводными камнями. Ни в одной области не нашлось бы такого количества добровольцев, жаждавших предложить свои услуги, но и ни в одной другой области не были столь необходимы благоразумие и вместе с тем бесстрашие.

К счастью, подобрались превосходные кадры. Организацию возглавил майор Деваврен, он же Пасси. Он не был заранее подготовлен к выполнению такой необычной миссии. Однако, на мой взгляд, это было даже к лучшему. К тому же Пасси сразу после назначения взялся за работу с той сдержанной страстью, которая должна была вдохновлять его на неизведанном пути, где его могли ожидать и успехи и провалы. В период драматических событий, которыми был заполнен каждый день борьбы во Франции, Пасси и его помощники, сначала Манюэль, а затем Валлон, Вибо, Пьер Блок и другие, твердо вели корабль наперекор бушующей стихии в это время тревог, интриг и разочарований. Сам же Пасси сумел побороть в себе отвращение к такой работе и удержался от бахвальства, опасного для человека, занимающегося такого рода деятельностью. Вот почему, несмотря на ряд реорганизаций в «Центральном бюро информации и действия» (БСРА)[140], продиктованных практической необходимостью, я оставлял Пасси на прежнем посту в бурю и штиль.

Самая неотложная задача состояла в создании на территории Франции первоначальной организации. Англичане хотели, чтобы мы попросту засылали во Францию отдельных агентов с заданием собирать сведения об определенных объектах противника, ибо таков был обычный метод шпионажа. Мы же намеревались поступить иначе. Поскольку борьба во Франции развертывалась среди населения, где, как мы полагали, должно было быть много сочувственно настроенных к нам людей, мы намеревались создать сеть организаций. Эти организации, которые объединяли бы отобранных лиц и поддерживали бы с нами связь с помощью централизованных средств, могли бы дать лучшие результаты. Д’Этьен д’Орв и Дюкло, высадившиеся на побережье Ла-Манша; Фурко, пробравшийся через территорию Испании; Робер и Монье, прибывшие из Туниса на Мальту и вновь направленные в Северную Африку, сделали первые шаги в этой работе. Вскоре также начат свою карьеру тайного агента и Реми, проявив при этом необычные способности.

И вот началась борьба в этой еще неизведанной для нас области. День за днем, вернее ночь за ночью, так как большая часть работы проводилась под покровом темноты, БСРА развертывало свою деятельность: вербовало людей для ведения тайной войны; давало задания своим агентам; обрабатывало донесения; занималось вопросами транспортировки на рыболовных судах, подводных лодках и самолетах; переправляло агентов через территорию Португалии и Испании; сбрасывало людей и грузы на парашютах; устанавливало контакт с сочувственно настроенными к нам людьми во Франции; организовывало поездки с целью инспектирования и налаживания связей; обеспечивало связь с помощью радио, курьеров и условных сигналов; проводило работу с союзническими службами, которые передавали запросы своих штабов, снабжали техническими средствами и, в зависимости от конкретных условий, облегчали или усложняли положение дел. В дальнейшем, в связи с расширением масштабов своей деятельности, БСРА вовлекло в разностороннюю работу вооруженные группы, действующие на территории Франции, и организации движения Сопротивления. Однако в эту мрачную зиму мы были еще далеки от этого!

Тем временем нужно было установить с англичанами такой modus vivendi, который позволил бы БСРА проводить свою работу, оставаясь национальной организацией. В этом была гарантия успеха. Англичане, конечно, понимали, насколько выгодно для получения разведывательных сведений — а это их интересовало прежде всего — использовать помощь французов. Однако заинтересованные английские органы стремились в первую очередь заручиться непосредственной поддержкой. Сразу же началось настоящее соперничество: предостерегая французов от перехода в иностранную разведку, мы напоминали им об их моральной и правовой ответственности, в то время как англичане пускали в ход все средства вербовки агентов, чтобы затем создавать свои шпионские организации.

Как только какой-либо француз, если он не был известной личностью, приезжал в Англию, он тут же попадал в руки «Интеллидженс сервис». Его запирали в помещении «Патриотической школы» и предлагали поступить на службу в английскую разведку. И лишь после многократных просьб и нажима с нашей стороны его отпускали к нам. А если им все же удавалось его завербовать, его изолировали от нас, и мы его уже больше не видели. Вербуя людей в самой Франции, англичане распространяли версию, что, мол, «де Голль и Великобритания — это одно и то же». В отношении материальных средств мы почти полностью зависели от наших союзников, и чтобы получить их, нам приходилось порой долго и упорно торговаться. Понятно, к каким трениям приводила подобная тактика англичан. Однако если они часто заходили в этом отношении довольно далеко, то, надо признаться, никогда не переходили границ. В нужный момент они все же уступали, по крайней мере частично, нашим настоятельным требованиям, и тогда начинался период плодотворного сотрудничества, пока внезапно не разражалась вновь очередная буря.

Однако вся наша деятельность могла иметь какое-то значение только в том случае, если бы французское общественное мнение поддержало нас. 18 июня, впервые в жизни выступая по радио и не без волнения думая о том, сколько людей меня слушает, я понял, какую роль должна была сыграть в нашем деле радиопропаганда.

Одной из заслуг англичан было то, что они сразу же поняли и широко использовали воздействие свободного радио на порабощенные народы. Они немедленно приступили к организации пропаганды на Францию. Но и в этом вопросе, как и во всех других, наряду с искренним желанием возвеличить в глазах французов де Голля и «Свободную Францию», англичане не забывали и своих интересов и стремились остаться хозяевами положения. Мы же намеревались выступать только с учетом пользы своего дела. Лично я, разумеется, никогда не допускал никакого надзора, никакого постороннего влияния на мои выступления для Франции.

В конце концов был достигнут компромисс, согласно которому «Свободная Франция» получала возможность ежедневно посылать в эфир две пятиминутные радиопередачи. Кроме того, под руководством журналиста Жака Дюшена, сотрудничавшего в Би-Би-Си, независимо от нас работала известная группа «Французы говорят французам». Многие представители «Свободной Франции», как например Жан Марен[141] и Жан Оберле[142], входили в эту группу с моего одобрения. Мы, впрочем, договорились, что группа будет работать в тесном взаимодействии с нами; так оно и было в действительности долгое время. Должен сказать, что мы, учитывая способности участников этой группы и ее эффективность, в меру своих сил оказывали ей всяческое содействие. Нашей помощью пользовался также журнал «Франс либр», созданный по инициативе Лабарта[143] и Реймона Арона. Подобным же образом мы относились и к «Независимому французскому агентству», руководимому Майо (он же Бурдан), и к газете «Франс», возглавляемой Комером, которым непосредственную помощь оказывало английское министерство информации, к чему мы никоим образом не были причастны.

Таковы были наши взаимоотношения с англичанами, пока интересы и политика Англии и «Свободной Франции» не противоречили друг другу, хотя порою и происходили небольшие инциденты. Когда же в дальнейшем возникли разногласия, то пропагандисты из группы «Французы говорят французам», из «Независимого французского агентства» и газеты «Франс» не встали на нашу сторону. У нас, правда, всегда была возможность выступать с нужными сообщениями по браззавильскому радио.

Действительно, с самого начала наша скромная африканская радиостанция проделала огромную работу, и я сам часто ею пользовался. Однако мы намеревались увеличить мощность браззавильской радиостанции. Необходимое оборудование было заказано в Америке. Но чтобы получить его, нам пришлось не только на долгое время запастись терпением и выплатить крупную сумму в долларах, но и дать отпор интригам и вымогательству американцев. Так, наконец, весной 1943 на месте небольшой радиостанции, сыгравшей важную роль, в районе реки Конго возникла мощная радиостанция Сражающейся Франции.

Вполне понятно, какое значение мы придавали нашим коротким радиопередачам из Лондона. Тот, кому предстояло выступать от нашего имени, каждый раз входил в студию, преисполненный чувства ответственности. Чаще всего, как известно, приходилось выступать Морису Шуману, и все помнят, с каким мастерством он это делал. Почти каждую неделю я сам выступал по радио и с волнением выполнял этот священный долг, зная, что, несмотря на ужасные помехи, меня с тревогой слушают миллионы французов. В своих выступлениях я говорил о простых вещах: о ходе войны, показавшей ошибочность капитуляции; о национальной гордости, глубоко волновавшей французов, лицом к лицу столкнувшихся с врагом; наконец, о вере в победу и новом величии нашей матери Родины.

Однако несмотря на положительное воздействие наших радиопередач, надо было учитывать, что в обеих зонах общественное мнение склонялось к пассивному выжиданию. Конечно, повсюду с удовлетворением и часто даже с восхищением прислушивались к «лондонскому радио». Встреча в Монтуаре[144] сурово осуждалась. Демонстрация парижских студентов, которые, неся впереди «два шеста»[145], направились 11 ноября к Триумфальной арке, была разогнана ружейным и пулеметным огнем немецких войск. Однако это выступление было волнующим и ободряющим признаком. Временная отставка Лаваля воспринималась как некая официальная попытка возрождения. 1 января по моему призыву большая часть населения, особенно в оккупированной зоне, не выходила из домов; в этот «час надежды» улицы и площади были пустынны. Все же не было никаких признаков, которые давали бы основание полагать, что большинство французов полно решимости действовать. Противник, в какой бы части Франции он ни находился, никакому риску не подвергался. Мало кто не признавал правительства Виши, а сам маршал Петен продолжал пользоваться большой популярностью. Полученный нами фильм, который снимался во время поездки Петена по крупным городам Центральной и Южной Франции, служил ярким доказательством его популярности. Большинство французов в глубине души надеялись, что Петен ведет двойную игру и что настанет день, когда он возьмется за оружие. Широко распространенным было мнение, что мы с ним вступили в тайное соглашение. В конечном счете пропаганда сама по себе, как всегда, не имела большого значения. Все зависело от хода событий.

В ближайшем будущем речь шла прежде всего о битве в Африке, в которой должна была принять участие «Свободная Франция». Начиная с 14 июля, я установил непосредственную связь с главнокомандующим английских войск на Среднем Востоке генералом Уэйвеллом и просил его свести в регулярные части отдельные французские подразделения, находящиеся в его зоне действий, и направить их в качестве подкрепления генералу Лежантийому в Джибути. Затем, когда стало известно, что Французское Сомали подчинилось соглашению о перемирии, я добился согласия Уэйвелла, чтобы батальон морской пехоты, присоединившийся к нам на Кипре в июне и укомплектованный французами из Египта, принял участие в первом наступлении англичан в Киренаике на Тобрук и Дерну. У многих патриотов во Франции и вне ее радостно забились сердца, когда они узнали, что 11 декабря доблестный батальон майора Фолио отличился в боях за Сиди-Баррани. Но теперь важной задачей являлась переброска из Экваториальной Африки к Красному морю одной дивизии — к сожалению, легкой для участия в боевых операциях.

Однако весной английское командование намеревалось нанести главный удар в Эритрее и Эфиопии, чтобы уничтожить армию герцога Аостского еще до начала других военных операций на Средиземноморском побережье. Я хотел, чтобы, невзирая ни на какие расстояния, первый французский эшелон принял участие в этой операции. 11 и 18 декабря я дал необходимые указания генералам Лармина и Катру. В составе эшелона под командованием полковника Монклара должны были находиться: полубригада Иностранного легиона, сенегальский батальон территории Чад, рота морской пехоты, танковая рота, артиллерийская батарея и обслуживающие подразделения. Бок о бок с англичанами уже сражались прибывший из Сирии в июне 1940 эскадрон спаги под командованием майора Журдье и несколько летчиков, часть которых во главе с капитаном Доделье прибыла из Райака, а другие во главе с лейтенантом Мемоном — из Туниса. С согласия Уэйвелла я дал распоряжение организовать переброску легиона морским путем в Порт-Судан. Танки и артиллерия должны были затем доставлены морем. Батальон территории Чад был отправлен в Хартум на местных легких грузовиках. Несмотря на мрачные предсказания африканских ветеранов, он добрался до пункта назначения без больших трудностей и под командованием майора Гарбе 20 февраля вступил в бой под Кюб-Кюб и добился замечательных успехов. В дальнейшем батальон территории Чад, объединившись с четырьмя другими сенегальскими батальонами, должен был образовать внушительную боевую единицу. Кроме того, в Хартум предполагалось направить французскую авиагруппу бомбардировщиков типа «бленхейм», которые были доставлены из Англии. Наконец, доблестные посыльные суда «Саворньян де Бразза» и «Коммандан Дюбок» уже шли по направлению к Красному морю.

Насколько значительнее был бы вклад Франции в период абиссинской битвы, если бы Французское Сомали с гарнизоном в 10 тысяч хорошо вооруженных солдат и со своим портом Джибути, связанным железной дорогой с Аддис-Абебой, вновь поднялось на борьбу! Поэтому, спешно отправляя войска в Эфиопию, я пытался привлечь эту французскую колонию на нашу сторону. После робких попыток отказаться признать перемирие в Джибути все же подчинились приказам Виши. Но быть может, тот факт, что в этом районе начиналась битва с врагом и туда прибывали французы, чтобы принять в ней участие, смог бы изменить положение? В этом случае войска «Свободной Франции» следовало бы высадить в Джибути с тем, чтобы объединить их усилия с местным гарнизоном. И тогда действительно крупные французские силы в тесном взаимодействии с английскими войсками могли бы начать оттуда наступление. А если бы напротив, Французское Сомали не пошло на объединение с нами, экспедиционным частям «Свободной Франции» пришлось бы сражаться на стороне англичан, рассчитывая только на свои силы.

В Лондоне наши союзники согласились с таким планом. Я поручил генералу Лежантийому попытаться ввести в бой войска, которые ранее находились под его командой в Джибути, и, во всяком случае, взять на себя командование теми, что уже прибыли или еще могли прибыть в район Красного моря из Экваториальной Африки. Лежантийом сразу же выехал в Хартум. Генералу Катру и генералу Уэйвеллу я сообщил условия, на которых должны будут действовать Лежантийом и войска, находящиеся под его командованием. Одновременно я просил Черчилля одобрить нашу инициативу, к которой он вначале отнесся, казалось, с некоторым неудовольствием.

Стремясь своим участием помочь действиям английских вооруженных сил на Востоке, мы вместе с тем открыли собственно французский фронт на границе территории Чад и Ливии. Правда, силы наши были довольно слабыми, а протяженность фронта — огромная. Но все там зависело от нас самих, а к этому я особенно стремился.

По прибытии на территорию Чад Леклерк при полном содействии Верховного комиссара де Лармина, под командованием которого он находился, подготовил первые операции в пустыне, проявив при этом большую инициативу. В январе вместе с подполковником д’Орнано, который был убит в этих боях, Леклерк блестяще провел разведывательную операцию, вплоть до подступов к итальянскому посту в Мурзуке. В этой операции принял участие прибывший с Нила английский отряд. В конце января, командуя отборной колонной, Леклерк при поддержке нашей авиации подошел к оазисам Куфра, находящимся в 1000 километрах от наших баз. В течение нескольких недель, маневрируя и завязывая бои, Леклерк атаковал итальянские посты, оттеснил мотопехоту итальянцев и 1 марта вынудил противника к капитуляции.

В то же самое время быстрое продвижение британских войск в Ливии открывало перед нами еще более широкие перспективы. Поэтому 17 февраля я дал распоряжение генералу де Лармина готовиться к захвату территории Феццана. Последующее развитие событий в Ливии помешало нам тогда провести эту операцию, но она оставалась главной задачей Леклерка и его сахарских войск.

Между тем я вынужден был согласовать с англичанами наши планы в отношении Куфры и Фециана. Мы предполагали остаться в Куфре, хотя эти оазисы принадлежали раньше Англо-Египетскому Судану. Если бы впоследствии нам удалось овладеть Феццаном и Англия признала бы за нами право на эту территорию, мы смогли бы эвакуировать Куфру.

Однако что бы ни предпринимали силы Англии и «Свободной Франции», стратегическая инициатива продолжала оставаться в руках противника. Ход войны зависел от врага. Что намеревался предпринять противник? Будучи не в состоянии захватить Англию, бросит ли он свои силы через Суэц и Гибралтар в Северную Африку или же попытается свести счеты с Советами? Во всяком случае, следовало полагать, что он предпримет ту или иную из этих операций. Независимо от развития событий наши военные планы, как мы полагали, позволят нам правильно использовать в войне все вооруженные силы «Свободной Франции». Но несмотря на то, что наши силы были чрезвычайно малы, я был полон решимости выступать от имени Франции и действовать в ее интересах в связи с любой проблемой, с которой мог столкнуться мир в результате нового наступления Германии и ее союзников.

В ноябре 1940 Италия напала на Грецию. 1 марта 1941 рейх принудил Болгарию присоединиться к державам оси. В начале апреля немецкие войска вступили в Грецию и Югославию. Захватив Балканы, противник мог бы угрожать странам Востока и помешать вместе с тем англичанам создать в тылу у немецких войск плацдарм, если бы они вторглись в Россию. Как только началось итальянское наступление в Греции, я направил телеграмму греческому премьер-министру генералу Метаксасу[146], с тем чтобы все ясно знали, на чьей стороне находится Франция, верная своим обязательствам. По ответу Метаксаса можно было судить, что он это понял. Однако мне не удалось получить от англичан транспортные средства для переброски в Грецию небольшого отряда, который я намеревался послать туда как своего рода символ. Нужно сказать, что и Уэйвелл, целиком занятый операциями в Ливии и Эритрее, не направил в тот период в Грецию ни одного солдата.

В начале февраля мы узнали о прибытии в Сирию германской миссии фон Гинтига и Розера. Возбуждение, вызванное в арабских странах приездом этой миссии, должно было либо послужить для вторжения сил оси в эти страны, либо быть использовано для отвлекающего маневра в случае наступления на Киев и Одессу. В это время на Дальнем Востоке все яснее вырисовывалась японская угроза. Трудно было, конечно, предугадать, собирались ли японцы вступить в ближайшее время в войну или же это был маневр, направленный на то, чтобы заставить англичан и американцев держать максимум своих сил в Юго-Восточной Азии, в то время как Германия и Италия бросят свои войска либо на Москву, либо по ту сторону Средиземного моря. Но, во всяком случае, Япония стремилась как можно скорее установить свой контроль над Индокитаем. Кроме того, если бы Япония выступила на арену, под угрозой оказались бы Новая Каледония, наши острова в Тихом океане, французские владения в Индии и даже Мадагаскар.

Японцы начали интервенцию в Индокитае, как только стало ясно, что Франция проигрывает битву в Европе. В июне 1940 генерал-губернатор Французского Индокитая генерал Катру вынужден был удовлетворить первые японские требования. Прежде чем решиться на это, он прощупал мнение англичан и американцев и сделал вывод, что о помощи извне нечего и думать. После этого Виши на место Катру назначило Деку. Я же не был в состоянии ни организовать в Индокитае движение, которое смогло бы взять дело в свои руки и помешать японской интервенции, ни убедить союзников выступить против вторжения Японии, а поэтому был вынужден занять до поры до времени выжидательную позицию. Понятно, с каким чувством 8 октября я телеграфировал об этом из Дуалы генеральному инспектору колонии, директору финансов в Сайгоне Казо в ответ на его волнующее послание, в котором он сообщал об огромной симпатии большинства населения к «Свободной Франции», а также о том, что в создавшейся обстановке Индокитай не может действовать так, как он бы того желал.

Мне, ведущему маленькое суденышко но волнам океана войны, Индокитай казался тогда огромным, потерявшим управление кораблем, которому я не мог прийти на помощь, пока тщательно, не подготовлю спасательные средства. Видя, как этот корабль исчезает в тумане, я дал себе клятву направить его в одни прекрасный день по правильному курсу.

В начале 1941 Япония подстрекала Сиам к захвату территории по обе стороны реки Меконг и даже Камбоджи и Лаоса. В то же время японцы усилили свои притязания, добиваясь сначала экономического господства в Индокитае, а затем военной оккупации его важнейших районов. Обо всех этих важных событиях я был информирован в Лондоне не только англичанами и голландцами, но также представителями «Свободной Франции», которые были рассеяны но всему миру: Шомире, затем Барон и Ланглад — в Сингапуре; Гарро-Домбаль — в Вашингтоне; Эгаль — в Шанхае; Винь — в Токио; Бренак — в Сиднее; Андре Гибо, а затем Вешан — в Чунцине; Виктор — в Дели. Мне стало ясно, что многие государства проводили в этом вопросе весьма сложную и запутанную, в силу обстоятельств, политику и что, во всяком случае, никто не поможет Французскому Индокитаю дать отпор японцам. Сама же «Свободная Франция», разумеется, не имела для этого средств. Такие средства были у Виши, но, находясь в полном подчинении у немцев, оно не могло ими воспользоваться. Хотя англичане и понимали, что в один прекрасный день гроза может разразиться и над Сингапуром, они пока стремились лишь выиграть время, а их представитель в Бангкоке заботился прежде всего о сохранении дружеских отношений с Сиамом, не интересуясь судьбой территорий в районе реки Меконг. Американцы же не были ни материально, ни морально подготовлены, а поэтому предпочитали не вмешиваться в конфликт.

В этих условиях мы со своей стороны сделали все, что могли. Прежде всего мы официально заявили, что «Свободная Франция» не признает каких бы то ни было уступок, на которые пошло бы в Индокитае правительство Виши. Кроме того, мы не создавали никаких движений внутри страны с тем, чтобы не мешать местным властям оказывать при случае сопротивление Японии и Сиаму. Это отнюдь не означало того, что наши индокитайские друзья соглашались с политикой и тактикой Виши. Затем мы объединили наши действия в бассейне Тихого океана с действиями других держав, интересы которых также подвергались угрозе, и попытались — хотя и тщетно — добиться в интересах Индокитая объединенного посредничества Англии, США и Голландии. Наконец, мы совместно с Австралией и Новой Зеландией организовали оборону Новой Каледонии и Таити.

В связи с этой последней проблемой я встретился в марте с австралийским премьер-министром Мензисом во время его поездки в Лондон, и мы урегулировали с этим весьма рассудительным человеком вопрос по существу. После чего губернатор Сото вел переговоры с австралийцами и от моего имени заключил вполне конкретное соглашение, приняв все меры предосторожности против возможного посягательства на суверенитет Франции.

Вскоре мы узнали, что Таиланд начал военные операции в долине реки Меконг, и несмотря на серьезное поражение на суше и на море, ему все-таки удалось получить территории, которых он добивался, благодаря грубому японскому давлению в Сайгоне и Виши, именуемому «посредничеством». Позже Япония взяла контроль над Индокитаем в свои руки. Ни одна держава, имеющая интересы в бассейне Тихого океана, не выступила против этого и даже не заявила протеста. С этого момента стало ясно, что вступление Японии в мировую войну лишь вопрос времени.

По мере того как необходимость совместных действий становилась все яснее, отношения между французами и англичанами делались все более тесными. Со временем мы, впрочем, ближе узнали друг друга. Я считаю своим долгом сказать, что руководители Англии полностью завоевали мое уважение, и мне казалось, что со своей стороны они испытывали ко мне подобное же чувство. Прежде всего король, который являлся для всех примером и был в курсе всех дел, королева и все члены королевской семьи при каждой представившейся возможности стремились показать мне свое расположение.

Среди министров официальные и неофициальные отношения у меня установились прежде всего, конечно, с Черчиллем. В тот период во время деловых встреч и дружеских бесед мне нередко приходилось видеться с Иденом, сэром Джоном Андерсоном, Эмери, сэром Эдвардом Григгом, Александером, сэром Арчибальдом Синклером, лордом Ллойдом, лордом Крэнборном, лордом Хенки, сэром Стаффордом Криппсом, Эттли[147], Дафф Купером, Далтоном, Бевином, Моррисоном, Бивеном, Батлером, Бренден-Брэкеном. Я очень часто встречался с высокопоставленными гражданскими и военными деятелями: сэром Робертом Ванситтартом, сэром Александром Кадоганом, Стрэнгом, Мортоном, генералом сэром Джоном Диллом, генералом Исмеем, адмиралом сэром Дадли Паундом, маршалом авиации Порталом. Но будь то члены правительства, видные военачальники, высокопоставленные чиновники или известные парламентарии, журналисты, экономисты и т. п., все они с такой лояльностью и так твердо защищали английские интересы, что это вызывало чувства изумления и уважения.