3.2. Лесное братство

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.2. Лесное братство

Повстанческое движение в Прибалтике — явление многослойное, хотя доминанта его очевидна: оно было ответом на политику советизации, особенно сопровождающие ее репрессии и террор. Но стартовой точкой развития активных форм сопротивления советскому режиму, в том числе и повстанческого движения, стал не 1940 г., как того можно было ожидать, а 1944-й.{617} Этот феномен тем более сложен, что ни в первый год советизации, ни в течение трех лет нацистской оккупации Прибалтики не зафиксировано сколько-нибудь заметных попыток вооруженного противодействия. Красные партизаны, боровшиеся в Прибалтике с фашистами, — явление в значительной мере привнесенное, нежели созревшее в недрах национального сопротивления. За исключением польских районов Литвы, русских и белорусских районов Латвии и русских районов Эстонии — этого сопротивления практически не было.

Деятельность прибалтийских «лесных братьев» началась с того момента, как советско-германский фронт переместился на территорию Прибалтики, т. е. летом 1944 г. В отличие от ситуации 1940 г., сопротивление — особенно в Литве — имело массовый характер и отличалось жестокостью противостояния с обеих сторон.

Состав лесного братства был довольно пестрым, в нем встречались не только «сидельцы», пострадавшие от советской власти в первый год ее существования в Прибалтике, и в большей степени представители различных коллаборационистских нацистских структур. Были и те, кто не был запятнан сотрудничеством с нацистами, но являлся идейным противником советской власти. Наконец, в отрядах были и обыкновенные бандиты и криминальные авторитеты{618}. «Повстанцы» были организованы как в большие отряды, так и в мелкие группы. В Литве помимо литовских «лестных братьев» находились и отдельные подразделения польской Армии Крайовой. Это вооруженные формирования польского подполья времен Второй мировой войны, действовавшие на довоенной территории польского государства и имевшие целью восстановить независимую Польшу в довоенных границах. Причем литовские повстанцы и члены Армии Крайовой нередко вступали в вооруженные конфликты друг с другом: главным «камнем преткновения» был Вильнюс.

В тех же лесах можно было встретить солдат вермахта, отставших от своих частей или оставленных намеренно для проведения диверсионных акций. Самый большой резерв для пополнения партизанских отрядов в 1944 и 1945 гг. составляли «уклонисты», т. е. люди, уклоняющиеся от мобилизации в Красную Армию. Они не являлись на призывные пункты, прятались от военных чиновников, сбегали при отправке в свои части. За 1945 г. в Литве было взято на учет 52 658 «уклонистов», в Латвии — 4343, в Эстонии — 2343. Эти данные касаются лишь тех, кого органам НКВД удалось раскрыть и вернуть к легальной жизни. Сколько повстанцев осталось в лесах — неизвестно{619}.

«Уклонисты» в значительной степени определяли и социальный облик «лесных братьев»: он был преимущественно крестьянским. Попытки распространить активные формы сопротивления на города оказались в целом неудачными{620}. Помимо крестьян в лесных формированиях были военнослужащие литовской, латвийской, эстонской армий (ликвидированных в 1940 г.), учащиеся гимназий, студенты. Среди командиров партизанских групп, например в Литве, преобладали офицеры бывшей литовской армии (37%), 10% командного состава приходилось на долю бывших полицейских и столько же (по 10%) составляли учителя и студенты{621}.

Надо сказать, что литовские повстанцы — единственные из «лесных братьев» Прибалтики, кому удалось создать организацию, руководящую деятельностью вооруженного подполья в национальных масштабах. Движение сопротивления в Литве обладало еще одной особенностью — активной поддержкой со стороны повстанцев католической церкви. Среди участников и даже командиров партизанских групп в Литве было немало священнослужителей{622}. В Латвии и Эстонии представители духовенства активной роли в повстанческом движении не играли{623}.

Основой отрядов «лесных братьев» в Латвии и Эстонии также были преимущественно крестьяне: в этом состав отрядов «лесных братьев» во всех трех балтийских республиках был схожим.

Однако движение сопротивления в Латвии и Эстонии по сравнению с литовским обладало существенно меньшим человеческим и организационным ресурсом. В Латвии создание партизанских отрядов проходило по двум основным линиям. В первом случае ядром повстанческих формирований стали диверсионные группы, подготовленные немцами для деятельности в советском тылу. Наиболее известные из них — группы «Дикие кошки» и «Охотники». Это были хорошо вооруженные и обученные отряды, из них потом создавались ударные силы боевиков, а руководители групп становились их командирами.

В 1944—1945 гг. в Латвии насчитывалось несколько антисоветских партизанских организаций, которые объединяли группы в пределах конкретного района. На востоке, в Латгалии, действовала организация — «Объединение защитников Отечества Латвии». Север находился под влиянием — «Национального объединения партизан Латвии», одним из руководителей этой организации был П. Супе. Своя «Организация национальных партизан» существовала в Северной Курляндии, ею руководили Б. Янкавс и А. Фельдбергс. На юге Курляндии обосновались партизаны, именовавшие себя «Орлы Отечества». Руководители пытались объединить все партизанские силы на территории Латвии или хотя бы договориться о координации действий с другими повстанческими формированиями. Однако продвинуться по пути объединения сил и создания единой организационной структуры латвийским партизанам так и не удалось — ни тогда, ни позднее.

Движение «лесных братьев» в Эстонии отличалось самой слабой степенью организованности, там повстанцам так и не удалось создать ни одной подпольной организации, которая смогла бы руководить разрозненными партизанскими отрядами. Еще в период немецкой оккупации, в марте 1944 г., «патриотическими кругами» был создан Национальный комитет Республики Эстония — подпольный орган, поставивший перед собой задачу добиваться восстановления независимости страны. Комитет работал в контакте с бывшим премьер-министром Эстонии Ю. Улуотсом (находившимся в эмиграции).

Главными союзниками и гарантами обретения суверенитета члены Национального комитета считали страны Запада. Поэтому свою работу они больше ориентировали вовне, добиваясь установления контактов с влиятельными западными политиками, тогда как на организацию сопротивления внутри страны направлялось гораздо меньше усилий{624}.

Через месяц после создания Национального комитета, в апреле 1944 г., часть его руководителей и активных сторонников была арестована немецкими спецслужбами. Те же, кого не успели захватить нацисты, потом попали в руки советских органов безопасности. Причем во время отступления немцы «забыли» архивы, где содержалась информация об участниках национального движения сопротивления, их родственниках и друзьях, что стало большим подспорьем в чекистской работе.

Деятельность «лесных братьев» в Эстонии была разрозненной, а активность невелика и быстро сошла на нет. Тем не менее попытки скоординировать действия отдельных партизанских отрядов предпринимались. В течение 1945— 1946 гг. произошло объединение партизанских групп в уездах Лянемаа и Харьюмаа под командованием Э. Редлиха. Позднее на этой основе возникла подпольная организация «Лига вооруженного сопротивления». Правда, несмотря на свое название, проведение каких-либо активных боевых действий «здесь и сейчас» Лига не планировала. Как говорилось в программных документах организации, ее цель заключалась в «подготовке вооруженного восстания против советского режима в тот момент, когда Англия и США начнут войну против Советского Союза или произойдет политический переворот в самом СССР»{625}. До этого руководство Лиги направляло свои усилия на политическое просвещение населения и создание агентурной сети по всей Эстонии{626}. Ее деятельность распространилась и на ряд городов, в том числе Таллин, где удалось наладить контакт с молодежными группами сопротивления.

Весной 1945 г. численность «лесных братьев» Литве доходила до 30 тыс., в Латвии — до 10—15 тыс., в Эстонии — до 10 тыс. человек{627}. В лесное братство было вовлечено от 0,5 до 1% балтийского населения.

Москва не сразу оценила масштаб повстанческого движения в Прибалтике, а также связанные с ним политические риски. Так, в постановлении ЦК ВКП(б) 1944 г. о недостатках в работе республиканских органов власти эстонское руководство критиковалось за ряд ошибок, в том числе и за недооценку важности борьбы с «националистами». «В Эстонской ССР еще не преодолено влияние эстонско-немецких националистов, ведущих и по сей день злобную пропаганду среди населения против русского народа и Красной Армии за отторжение Эстонии от Советского Союза и реставрацию буржуазно-фашистских порядков»{628}. Среди задач, которые центральное руководство поставило перед республиканскими партийными властями — после «важнейших хозяйственно-политических» — только на четвертой позиции значилось «усиление борьбы против буржуазных националистов». Ни о каком «антисоветском подполье» и тем более «его вооруженных бандах» в этом постановлении не было и речи. Не говорилось о подполье и в постановлениях о Литве и Латвии.

На тот момент центральное руководство не только не воспринимало ситуацию в Прибалтике как взрывоопасную, но и плохо представляло себе ее специфику. Национальное сопротивление рассматривалось в привычных рамках «фашистских происков» и антирусских настроений. Возможность отторжения Прибалтики от СССР упоминалась, но только в контексте пропагандистских лозунгов о националистической оппозиции. Она не воспринималась, как серьезный политический противник. Борьба с оппозицией по-прежнему считалась не столько идеологической задачей, сколько делом НКВД и решалась главным образом соответствующими средствами. На местах уполномоченные органов безопасности руководили подавлением движения сопротивления и чистками общества от «враждебных элементов». В более широком смысле уполномоченные органов безопасности, входившие в Бюро, должны были следить за всем, что происходило в обществе. В их обязанности также входило наблюдение за руководством союзных республик, а также за деятельностью остального состава Бюро и передача соответствующей информации непосредственно в Москву. Очень показательна в этом смысле деятельность уполномоченного органов безопасности в Бюро ЦК ВКП(б) по Литве И. Ткаченко, который в июне 1945 г. лично докладывал Л. Берии о положении дел в руководстве Литовской ССР Он информировал, кто и с каким усердием ходит на работу, но, что еще более существенно, как инертно и неохотно ведется борьба с «антисоветскими элементами». Обращалось внимание на такие серьезные вещи, как совещания республиканских руководителей за закрытыми дверями, куда «русские товарищи» не приглашались{629}.

И все же главной задачей уполномоченных органов безопасности по союзным республикам в составе Бюро было руководство борьбой с местным движением сопротивления и координация этой борьбы.

Трудности определения масштабов распространения повстанческого движения и уголовного бандитизма в послевоенной Прибалтике связаны еще и с несовершенством советского законодательства, не разделявшего антисоветское вооруженное сопротивление и уголовный бандитизм. Первоначально не фиксировала этой разницы и ведомственная статистика НКВД и НКГБ, рассматривая все антисоветские проявления в западных областях СССР как бандитизм. (Юридическое определение бандитизма относится к числу наиболее устойчивых норм советского уголовного законодательства. Согласно ст. 59-3 УК РСФСР 1926 г. квалификация этого вида преступлений выглядела следующим образом: «…бандитизм, т. е. организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановка поездов и разрушение железнодорожных путей и иных средств сообщений и связи». В этой формулировке норма просуществовала вплоть до 1958 г., когда был принят новый закон об уголовной ответственности за государственные преступления.) Юридическое разграничении политического и уголовного бандитизма появляется лишь в 1947 г, после того как было принято решение о разделении сфер деятельности МВД и МГБ по вопросу борьбы с бандитизмом{630}.

Отношение Москвы к повстанцам менялось постепенно. На первом этапе, летом 1944 г. — весной 1945 г., когда большая часть оккупированных Германией территорий была уже освобождена, а Красная Армия ушла дальше на Запад, Москва не стала осмысливать ситуацию в Прибалтике, Кремль больше интересовали победоносное окончание войны и послевоенное устройство мира. Новые порядки на бывших оккупированных рейхом территориях вызывали раздражение у жителей. Действия властей не учитывали местной специфики, были стандартны: восстановление органов власти, подсчет ущерба, возвращение беженцев и т. д. Частью этого общего плана была «зачистка» освобожденных районов от остатков немецких воинских частей, диверсионных групп, а также репрессии в отношении бывших полицейских, охранников и других лиц, сотрудничавших с немцами. Решение этой задачи проходило по ведомству НКВД и НКГБ.

Перед освобождением Прибалтики руководство НКГБ СССР сочло необходимым уточнить механизм репрессий против местных коллаборационистов. Это было сделано в директиве об организации агентурно-оперативной работы на освобожденной территории прибалтийских республик, подписанной наркомом госбезопасности СССР В. Меркуловым 3 марта 1944 г. Этот документ, характеризующий видение советского руководства ситуации в Прибалтике, имеет смысл процитировать подробно:

«В целях правильной организации оперативно-чекистской работы при очистке освобождаемой территории Прибалтийских советских республик от вражеских агентов, ставленников и пособников немецко-фашистских захватчиков предлагаем руководствоваться следующим:

1. Немедленному аресту подлежат:

1) личный состав и агентура действовавших в Прибалтике разведывательных и контрразведывательных органов немцев: «Абверштелл-Остланд» в Риге, «Абвернебенштелле» — Таллин, так называемое «Бюро Целлариуса», морской и воздушной разведок (реферат «Марине» и «Люфт»); разведывательных и диверсионных школ в Лейтсе, Кейла-Юа, Мыза-Кумна, Вихула и др.;

2) командный, руководящий и оперативный состав созданных немцами полицейских батальонов, «полиции самоуправления» и полицейских школ;

3) руководящий состав тюрем, концентрационных лагерей, лагерей для советских военнопленных и лица, выполнявшие в них полицейские функции;

4) военные коменданты уездов, волостей и сельских общин;

5) прокуроры, следователи и члены военных судов, верховного трибунала, апелляционных плат, окружных судов;

6) руководящий состав рейхскомиссариата и созданных немцами органов центрального самоуправления: директора департаментов, основные референты и члены «Совета сельского хозяйства»;

7) руководители областных, окружных, уездных дум и управ, уполномоченные советников центрального самоуправления;

8) волостные, общинные начальники, бургомистры, активно содействовавшие немецким властям;

9) руководители крупных хозяйственных и административных организаций, созданных немцами («Ост-Банк», «Хозяйственная камера», «Викадо» и т. п.);

10) руководители центрального аппарата созданных немцами профсоюзов и бирж труда;

11) члены уездных (и выше) комитетов созданных немцами различных организаций по оказанию содействия оккупационным властям: «Союз взаимной помощи», «Союз трезвенников», «Спортивный совет физкультуры», «Союз юных крестьян», члены комитетов по оказанию помощи «солдатам, находящимся на восточном фронте, и семьям сосланных в Сибирь»;

12) редакторы газет, журналов и авторы антисоветских статей, опубликованных в печатных органах оккупационных властей;

13) организаторы, экскурсоводы и «активисты-агитаторы» различных антисоветских передвижных выставок и стендов;

14) руководящий состав и активные участники антисоветских националистических организаций: «Железный волк», «Вольдемаросовцы», «Вабс», «Тевияс-Сарге», «Перконкруст», «Шаулю-Саюнга», «Кайтселиит», «Айзсарги», отряды «самоохраны», «Единый фронт активистов», «Литовская национал-социалистическая партия», «Гитлер-Югенд», «Омакайтсе», «Таутининки», «Измаалит», «Крестьянский союз», «Партия центра», «Ляудининки», «Нео-Литуания», «Литува» и др.;

15) участники банд, организованных немцами в первые дни войны, проводившие боевые действия в тылу Красной Армии («Зеленые братья», «Батальон Эрна II», «Лесные братья» и др.);

16) члены немецких националистических организаций («Культурфербанд», «Маншафт», «Крафт-дурх-фрейде» и др.), а также немцы, записавшиеся в период репатриации на выезд в Германию, но впоследствии отказавшиеся выехать;

17) руководящий и административный аппарат созданных немцами еврейских гетто;

18) командный состав «Русской освободительной армии» (РОА), «Русских отрядов СС» и других формирований, созданных немцами из числа военнопленных;

19) офицеры (от командира взвода и выше) созданных немцами национальных прибалтийский частей, предназначенных для борьбы с Красной Армией»{631}.

О масштабах репрессий против коллаборантов в Эстонии можно судить по направленному в Государственный комитет обороны сообщению наркома госбезопасности СССР В. Меркулова от 14 ноября 1944 г: «За период работы на освобожденной территории Эстонии до 6-го ноября т.г органами НКГБ было арестовано всего 696 человек.

В результате пересмотра имеющихся разработок, усиления агентурной работы и следствия дополнительно за период с 6 по 14 ноября т.г. нами арестовано, по неполным данным, 420 человек (сведения о проведенных операциях в уездах еще полностью не получены).

Таким образом, на 14-е ноября арестовано всего 1116 человек, из них по гор. Таллину — 575 человек.

В числе арестованных: агентов разведывательных и контрразведывательных органов противника — 48 человек; официальных сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов противника — 97 человек; участников эстонской националистической военно-фашистской организации «Омакайтсе» — 421 человек; предателей, немецких ставленников и пособников — 206 человек; разного антисоветского элемента — 344 человека»{632}.

Органами НКВД ЭССР с 1 октября по 31 декабря было задержано 356 лесных братьев, членов «Омакайтсе» и полицейских, 620 военнослужащих немецкой армии и 161 бывший красноармеец, сражавшихся на стороне немцев. Общую численность арестованных органами НКВД — НКГБ в Эстонии в 1944 г. можно определить примерно в 3,5 тыс. человек, около 2 тыс. (60%) из которых составили коллаборационисты{633}.

В октябре-декабре того же года отдел по борьбе с бандитизмом НКВД СССР провел несколько чекистско-войсковых операций на территории Эстонии, в результате которых были задержаны, 333 бандпособника, изъяты 712 винтовок, 28 автоматов, 45 пулеметов, 32 револьвера, 43 500 патронов{634}.

Накануне освобождения Латвии органы НКВД располагали информацией о 1895 агентах немецкой разведки, предателях и изменниках на территории республики{635}, однако эта информация не была окончательной.

Вот какие данные приведены в докладе наркома внутренних дел СССР Л. Берия от 26 января 1945 г.:

«За период работы на освобожденной территории Латвии с июля 1944 г. по 20 января с.г. органами НКВД-НКГБ арестовано 5223 человека…

Среди арестованных:

агентов разведывательных и контрразведывательных органов противника — 625;

официальных сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов противника — 379;

участников латвийских националистических организаций — 479;

предателей, изменников Родины, немецких ставленников и пособников — 2721;

участников бандформирований и их пособников — 376;

разного антисоветского элемента — 643…

С 8 по 20 января с.г. органами НКВД — НКГБ Латвийской ССР арестовано 1396 человек вражеского элемента»{636}.

Как следует из доклада, всего в 1944 г. в Латвии было арестовано около 3,5—4 тыс. человек, примерно 70% из которых составляли коллаборанты{637}.

В Литве репрессии органов НКВД — НКГБ приняли больший масштаб, чем в Латвии и Эстонии{638}.

Вот данные, содержащиеся в совместном докладе наркомов внутренних дел и государственной безопасности Литвы И. Барташунаса и А. Гузявичуса:

«Доносим, что за период работы на освобожденной территории Литовской ССР с июля по 20 декабря 1944 г. органами НКВД и НКГБ арестовано 8592 человека. Убито бандитов 1589.

За декаду с 20 декабря 1944 г. по 1 января 1945 г. арестовано 3857 человек. Убито бандитов 985.

Таким образом, органами НКВД и НКГБ Литовской ССР на 1.1 —45 г, всего арестовано 12 449 человек. Убито бандитов 2574 человека. Из числа арестованных:

а) агентов разведывательных и контрразведывательных органов противника — 449 человек;

б) официальных сотрудников разведывательных и контр разведывательных органов противника — 26 человек;

в) участников литовско-националистического подполья — 1007 человек;

г) участников польского националистического подполья, участников Армии Крайовой — 3976 человек;

д) участников бандитских шаек и бандпособников — 5456 человек;

е) предателей, изменников Родины, немецких ставленников и пособников — 543 человека;

ж) разного антисоветского элемента — 992 человека»{639}.

Итак, НКВД — НКГБ в Литве за 1944 г. было арестовано порядка 12,5 тыс. человек, 10% из которых были те, кто сотрудничал с оккупантами. Столь низкая доля коллаборационистов среди арестованных в Литве требует объяснения. Как говорилось выше, в Латвии и Эстонии их было 70% и 60% от общего числа арестованных. Трудно представить, что в Литве сотрудничавших с нацистами было настолько меньше или что органы НКВД — НКГБ республики практически полностью отказались от их преследования в отдельно взятой республике. Относительно малый процент коллаборационистов среди арестованных объясняется тем, что после прихода советских войск значительная часть литовских коллаборационистов ушла в леса. Спецслужбы докладывали: «Во всех освобожденных уездах местная администрация, состоявшая исключительно из литовцев, сбежала. Полицию и карательные органы немцы оставляли на месте, организовывая из них отряды самообороны, и предлагали им защищать свой город. После того, как Красная Армия входила в город, эти отряды скрывались в лесах»{640}. В случае ареста эти люди проходили по статистике органов НКВД — НКГБ уже не как немецкие пособники, а как участники бандформирований.

Уже к осени 1944 г. стало очевидно, что ситуация на западных границах СССР складывается не так, как предусматривал стандартный сценарий. Сопротивление восстановлению советских порядков там оказалось более серьезным и активным, чем можно было ожидать от «остатков» немецких частей, полицаев и «агентов». Л. Берия 12 октября 1944 г. издал приказ «об очистке территории Литвы от антисоветского подполья и его вооруженных банд, созданных и оставленных германской разведкой». Справиться с проблемой, т. е. ликвидировать антисоветское подполье в Литве, предполагалось уже в 1945 г. Как оказалось, нарком делал слишком оптимистичные прогнозы{641}.

На территории Прибалтики, особенно в Литве, разворачивалась масштабная партизанская война. Уже 1 декабря 1944 г. в НКВД СССР на базе существовавшего ранее отдела{642} было создано Главное управление по борьбе с бандитизмом (ГУББ). Начальником ГУББ НКВД СССР стал комиссар госбезопасности 3-го ранга А. Леонтьев. Задача ликвидации вооруженного сопротивления в западных регионах СССР была обозначена как одно из основных направлений деятельности ГУББ. Тогда же, в декабре 1944 г., появляется еще одна специальная структура — штаб для оперативного руководства войсковыми операциями по подавлению повстанческого движения в Прибалтике во главе с начальником внутренних войск НКВД Прибалтийского военного округа генерал-майором А. Головко.

На территорию Литвы для борьбы с бандитами была брошена 4-я стрелковая дивизия — одно из наиболее боеспособных подразделений войск НКВД — ранее базировавшаяся на Северном Кавказе. Командовал дивизией генерал-майор П. Ветров, известный своим участием в операциях по выселению чеченцев, ингушей и крымских татар{643}. В Латвии также действовала 5-я, а в Эстонии 63-я стрелковые дивизии{644}.

Главной тактикой этих соединений стало проведение чекистско-войсковых операций: прочесывание леса, организация облав и блокад мест дислокации отрядов сопротивления. С июля по ноябрь 1944 г. в результате этих мероприятий потери среди «лесных братьев» и других участников антисоветского сопротивления — «шпионов», «диверсантов», «пособников» — составили: в Литве 1826 человек убитыми, в Латвии — 37, в Эстонии — 14 человек. За тот же период было арестовано в Литве 5429 человек, в Латвии — 992, в Эстонии — 1378 человек. Во время этих операций другая, «чекистско-войсковая», сторона потеряла убитыми в Литве — 93, в Латвии — 24, в Эстонии — 5 человек{645}.

Формирование истребительных батальонов началось по распоряжению Л. Берии сначала в Литве, потом эта практика была распространена на Латвию и Эстонию. Контролировать регион с рассредоточенным по хуторам населением только силами НКВД было невозможно. Истребительные батальоны должны были участвовать в совместных с войсковыми частями акциях против «лесных братьев», а также заниматься охраной хозяйственных объектов и советских учреждений. «Оперативно-служебная деятельность» бойцов истребительных батальонов заключалась в следующем: «организация засад, секретов, патрулирование населенных пунктов, высылка разведывательно-поисковых групп, производство облав и прочесок вероятных мест укрытия бандгрупп, охрана КПЗ и других объектов»{646}.

Истребительные батальоны рекрутировались из местного населения. Первоначально планировалось, что истребители, или «истребки», как вскоре стали их называть, будут осуществлять свою деятельность «на общественных началах» и «без отрыва от производства». Это означало, что крестьянина (а в составе батальонов были преимущественно крестьяне) в любой момент могли оторвать от хозяйственных работ и послать на «операцию». Кроме того, истребители на первых порах не освобождались от призыва в армию. В этих условиях кампания по формированию истребительных батальонов большого успеха не имела, даже невзирая на соблазн законно получить в руки оружие. Ситуация изменилась после того, как в декабре 1944 г. военный комиссар Литвы издал распоряжение об освобождении бойцов истребительных батальонов от призыва в Красную Армию{647}.

До конца 1944 г. в Литве удалось сформировать 15 истребительных батальонов общей численностью 2442 человека, на 1 апреля 1945 г. число батальонов достигло 22, а численность бойцов возросла более чем втрое и достигла 11 013 человек{648}.

Истребительные батальоны создавали по территориальному принципу: ядро находилось в уездном центре, а основной действующей единицей был взвод при волостном отделении НКВД. Первоначально он состоял из 10—12 человек, потом его численность была доведена до 30—50 человек. На вооружении истребительных батальонов находились автоматы и винтовки, выданные НКВД, а также трофейное оружие — немецкое и добытое у «лесных братьев». В начале 1945 г. две трети бойцов жили на казарменном положении. Однако с наступлением сезона полевых работ казарменное положение ограничили только ночным временем, а днем истребители могли заниматься хозяйственными делами — ЦК КП(б) Литвы, озабоченный возможностью срыва посевной кампании, принял специальное решение по этому вопросу{649}.

По положению об истребительных батальонах их командирами являлись начальники уездных отделов НКВД. Однако те смотрели на «добровольных помощников» со скепсисом, больше рассчитывая на подразделения регулярной армии. Военным обучением истребителей первоначально почти не занимались. Положение начало меняться лишь после того, как на этот счет поступило специальное указание начальника ГУББ А. Леонтьева. Была разработана программа обучения, выделены офицеры и сержанты для проведения занятий. Однако военная подготовка бойцов истребительных батальонов по-прежнему оставалась слабой. Одним из существенных препятствий на этом пути стала языковая проблема: проводившие занятия офицеры не знали литовского языка, а литовские крестьяне плохо понимали по-русски.

В отличие от истребительных батальонов «группы содействия» создавались главным образом с целью получения информации о передвижении и местах дислокации повстанцев. Социальной базой для таких групп должен был стать сельский актив. Оружия активистам не полагалось. По понятным причинам отдача от «групп содействия» была невелика. Не желая обострять отношений с властью, люди часто соглашались на сотрудничество, но это «содействие» носило больше формальный характер. Тот же, кто шел на сотрудничество с властью в открытую, становился объектом мести «лесных братьев». К апрелю 1945 г. всего по Литве было организовано 298 «групп содействия» с общей численностью 2890 человек{650}.

Весной 1945 г. повстанческое движение в Прибалтике изменило тактику: большие отряды разделились на мелкие и мобильные группы, возросла активность «лесных братьев». Нередко под контролем у них оказывались целые районы. Окончание войны рассматривалось повстанцами, как начало освобождения Прибалтики от советского присутствия при помощи Запада. Главным методом партизанской борьбы стал террор против советских активистов, крестьян-новоселов, нападение на советские учреждения, организация пропагандистских акций, бойкотирование важных государственных кампаний — выборов, подписки на заем, хлебозаготовок и т. д.

24 мая 1945 г. было созвано Бюро ЦК ВКП(б) по Литве. На заседании обсуждался один вопрос — «Об активизации буржуазно-националистических банд и мерах усиления борьбы с ними». Оценив обстановку в республике, Бюро постановило: «Считать важнейшей и первоочередной задачей партийных, комсомольских и советских организаций, органов НКВД и НКГБ дальнейшее усиление борьбы с литовскими и польскими буржуазными националистами, быстрейшее разоблачение и ликвидацию буржуазно-националистического подполья и полный разгром кулацко-националистических банд»{651}. Характерно, что в документе не упоминается о «немецком следе», т. е. повстанцы уже не рассматриваются исключительно как агенты германской разведки.

Летом в 1945 г. в Москву начала поступать информация об активизации повстанческих сил. В документах они именовались «националистическим подпольем» и «буржуазно-националистическими бандами». Союзное руководство стало реалистичнее оценивать происходящее. Теперь повстанческое движение осознавалось как дестабилизирующий фактор, ставивший под вопрос само существование советской власти, особенно в стратегически важном — пограничном и приморском — регионе. В этих условиях Центр ужесточил политику в Прибалтике — начался второй этап противостояния.

В 1945 г. по просьбе правительства Литвы паспортная система была распространена на сельских жителей этой республики: крестьяне тогда получили временные паспорта в соответствии со специальным распоряжением СНК СССР от 4 октября 1945 г. В феврале 1946 г с просьбой о введении паспортов на всех граждан республики в союзное правительство обратились власти Латвии. Руководство Эстонии просило распространить паспортную систему на всех граждан Эстонии старше 16 лет. В записке, адресованной заместителю председателя союзного правительства В. Молотову, просьбу свою они мотивировали следующим образом: «В прошлом все взрослое население Эстонии имело паспорта, которые являлись основным документом, удостоверяющим личность граждан… Поэтому граждане Эстонии привыкли к паспортной системе и ощущают в этом крайнюю необходимость, нередко выдвигая этот вопрос перед советскими и партийными органами республики»{652}. (Паспортизация жителей балтийских республик была «особым случаем» в советской практике 1940-х гг.: сельскому населению России, а также других регионов страны пришлось ждать этого события еще почти 30 лет.) Главной причиной этого решения стал размах повстанческого движения в республике: паспортизация сельского населения стала еще одной мерой, направленной на выявление «антисоветского элемента» и обеспечение большей подконтрольности территории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.