3.4. Истоки русского чуда
3.4. Истоки русского чуда
Природа русского времени
Дорога дорогой, а весь XVII век в его сибирской ипостаси иначе, как чудесным, не назовешь. Действительно, кажется, что время изменило тогда и там свою структуру. Сейчас уже серьезные физики говорят о неоднородности времени. О том, что у времени есть разрушающая и созидающая компоненты. А некоторые авторы прямо говорят, «что когда русское казачество, осваивая новые земли, двигалось посолонь, навстречу солнцу, на восток, и покоряло необъятные просторы Сибири, оно совершало не только пространственное перемещение, протекающее во времени, но и овладевало созидательной компонентой времени»{44}.
Не знаю, так ли это, но впечатление такое действительно создается.
О русском смысле истории
История нашего великого движения «встречь солнца» убедительно опровергает, кстати, интеллигентско-масонский миф о якобы врожденной рабской сущности русского народа.
Из-под палки такого дела не сделаешь{45}.
Не одно поколение русских людей размышляло о смысле исторического процесса и о смысле жизни и нашло свой ответ в Православии. В свободном следовании Божиим заповедям. Еще во времена Дмитрия Донского и Василия Темного были обдуманы и решены все вопросы внутренней и внешней политики на столетия вперед. Идеалы свободы русского человека утвердились прочно. В суровые времена — а на Руси иных не бывало — только свободно делающий свое дело народ мог отстоять свое право на существование.
Уникальность русской судьбы заключается в том, что никакая иная национальная идеология, кроме Православия, не могла быть принята народом, еще в своем язычестве сказавшим: «…да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, мертвые бо срама не имут. Аще ли побегнем, срам имам. Не имам убежати, но станем крепко».
Православие — вера людей, сильных самоотвержением, а не самоутверждением. Самоутверждение свойственно людям, чувствующим себя недостаточно сильными. Именно такие люди устремляются к имуществу, должностям, деньгам. Устремляются не по избытку душевных сил, а из-за собственной слабости, из-за необходимости в поддержании и укреплении себя внешними достижениями.
И стал русский народ действительно крепко. Мысль, что не в силе Бог, а в Правде, легла на подходящую почву. Крохотное Московское княжество, за ничтожный исторический срок из междуречья Оки и Волги достигшее берегов Тихого океана, совершило это геополитическое чудо потому, что уже к великому княжению первого Государя всея Руси Ивана III Васильевича программа народной жизни была подготовлена и осознана на века.
Каждый русский человек — крестьянин и князь, воин и монах, первосвятитель и Царь — точно и однозначно знал, чему поклоняться и что отвергать, что хорошо и что плохо. Все говорили одним языком и право славили одного Бога. Всем было дело, и все были нужны. Лишних людей в Православном Царстве не было, и быть не могло.
Единственная Империя
Практически за полвека — от похода Ермака Тимофеевича 1582 года до выхода Ивана Москвитина в 1640 году к Охотскому морю — землепроходцами было преодолено расстояние от Урала до Тихого океана, и Россия легко и быстро закрепилась на этом огромном пространстве. Попробуем еще раз ответить на вопрос: почему так произошло?
Была в истории единственная Империя, заботившаяся о своих окраинах больше, чем о центре, а об «инородцах» больше, чем о «государствообразующем» народе, в которой ни один народ, входящий в ее состав, не погибал, а выживал и развивался. Империя эта носила название Российской. Основой ее было Московское Православное Царство.
Именно в этом государстве власть его считала своим назначением — защитить свой народ от воздействия зла и провести его через земную жизнь так, чтобы как можно больше людей могли стать достойными жизни вечной в Царствии Божием.
Интересно, что именно такая власть, целью своей считающая спасение душ подданных, власть государственно жесткая, не балующаяся на западный манер с «гражданскими свободами», была чрезвычайно деликатна и даже мягка в духовном отношении к вновь присоединяемым подданным.
Да, к уже обращенным в православие, русским, а таковым считался любой, перешедший в Православие, русская власть бывала сурова за отступление. Непримирима была к ересям. Но и то административные кары за формальные уклонения от Православия, как, например, за старообрядчество, были назначены тогда, когда сама власть стала уклоняться от православной симфонии Государства и Церкви — единственно приемлемого для Православного сознания сочетания. Так, в 1685 году прозападническим правительством князя Василия Голицына в регентство царевны Софьи — по прямому совету иезуитов — были изданы пресловутые «Двенадцать статей» против раскольников — одно из самых безжалостных узаконений в русской карательной практике.
Практически протестантское по духовной сути правительство Петра I и последующих «не слишком многих» царей, а больше «цариц», вплоть до Павла I, — а может быть и далее, — запретив обличение лжи католичества и лютеранства, жестоко преследовало далеко не худших русских людей, предпочитавших, пусть даже по недомыслию, двуперстное знамение трехперстному.
Парадокс, поражавший еще Константина Леонтьева уже в XIX веке. Да, была цензура. Но спокойно печатаются марксистские и любые революционные — поистине мракобесные книги. Это, видите ли, «экономическая» литература, и по-прежнему «отцеживают комара» в борьбе с тем же старообрядчеством, которое по человеческим качествам своих носителей могло быть опорой Империи. А так создали у старообрядцев такой рефлекс против власти, что русские миллионеры-старообрядцы жертвовали в последнее царствование на революцию чуть ли не больше, чем пресловутый Яков Шифф[25] и его духовные родственники. Это говорит, конечно, о глубоких отклонениях, в конечном итоге, в душах самих старообрядцев, но не снимает ответственности с власти.
Но эта суровость, возвращаясь к нашей теме, была, как всегда в России, к своим, русским. Кому много дано, с тех много и спрашивается. И никогда жесткую руку Москвы не испытывали на себе ни мусульмане, ни буддисты, ни шаманисты Сибири. Да, была проповедь Православия, и часто успешная. Но никакого духовного насилия. За этим строго следили все русские Цари начиная с Ивана Грозного.
И принимали в службу, и щедро награждали за нее тех же буддистов и мусульман, не требуя смены веры. О понятном единственном исключении мы здесь говорить не будем. Sapienti sat.
А так даже в ордене Святого Георгия для иноверцев всадника, пронзающего змия, заменили на государственного орла, чтобы не задевать религиозные чувства награжденных. Иной раз это вызывало обратную реакцию. В германскую войну отчаянные рубаки Дикой дивизии — элита горских кавказских племен — жаловались бывало Великому Князю Михаилу Александровичу, -любимому командиру своему: «Зачэм крэст с птицей? С джигитом хачу!»
Так было и в Сибири
В полной мере эта забота центральной власти о душах и телах новых подданных сказалась и при присоединении Сибири к России. Почему так мгновенно и безболезненно оно происходило? Вслед за первопроходцами сразу двигались царские воеводы, строго следившие, чтобы никакой обиды не чинили новым подданным Русского Царства.
Недаром противодействие миграции русских было столь ничтожно. Конфликты с русскими, если они и возникали на первых порах, например у бурят или якутов, быстро улаживались и не имели тяжелых последствий в виде национальной розни. Единственным практическим следствием русского присутствия для аборигенов стал ясак (уплата одного-двух соболей в год), который инородцы понимали как подарок — дань вежливости «Белому Царю». При огромных пушных ресурсах Сибири дань была ничтожна, в то же время, попав в списки «ясашных» инородцев, местный житель получал от центрального правительства твердые гарантии защиты жизни и имущества.
Где, в какой стране, скажите мне, были законы, чтобы ни один инородец не мог быть приговорен к смерти, кроме как по личному царскому решению? Каждый якут, тунгус, бурят, обвиненный в преступлении, имел право — и это право строго соблюдалось! — требовать доставки пред ясны царевы очи.
Никакой воевода не имел права казнить «ясашного» инородца: при любых преступлениях дело посылалось на рассмотрение в Москву, а Москва смертных приговоров аборигенам никогда не утверждала. Известен характерный случай. Некий бурятский лама, попытавшийся поднять восстание с целью изгнать всех русских и передать Забайкалье маньчжурам, был отправлен как «ясашный» инородец в Москву, где его, естественно, помиловали. Это вам не «цивилизованные» Соединенные Штаты, где за скальп индейской женщины или ребенка «храброму» американскому солдату давали награду.
В дикой России за это однозначно полагалась бы смертная казнь.
Не со времен ли короля Артура?
Впрочем, что там индейцы! Англосаксонскому кальвинизму — смертоносной смеси манихейства и талмудизма — по внутренней природе свойственно безжалостное отношение к народам и нациям, по мнению его адептов, не предназначенных ко Спасению, а потому достойных тотального истребления{46},[26] если мешаться будут. И истребляли. Отнюдь не называя соответствующие мероприятия холокостом или хотя бы геноцидом. Так, в цивилизованном XIX веке несущие культуру и просвещение всему миру любимые русской интеллигенцией англичане выморили голодом «после неслыханной в христианской истории экспроприации земли и сгона с нее исконного населения» 2 миллиона ирландцев{47}, отнюдь не индейцев или негров, а природных кельтов.
Последних, заметим, кровных родичей и потомков короля Артура и его рыцарей Круглого стола, почти на столетие отсрочивших завоевание теми самыми англами и саксами православной Британии[27]. Вставших, так сказать, железной стеной на пути процесса будущей глобализации. Жаль, что у Артура и его ребят не хватило тогда сил задушить младенчика в колыбели. Тот самый случай, о котором древний пророк, говоря про порождения адских сил, сказал: «Блажен, кто разобьет младенцы твои о камень» (Пс. 136:9). Младенчик же оказался памятливым.
Не со времен ли короля Артура пошла неукротимая ненависть нынешних владык мира к Православию и его носителям? И даже к тем, кого они ошибочно (или нет?) считают таковыми.
Видно, непреходящей оказалась память непреклонно стойкой защиты от будущих глобалистов самого западного форпоста православия в мире — королевства логров — этого первого в истории Порт-Артура.
Но вернемся из «просвещенной» Европы в родную Сибирь.
Слава о выгодах перехода под власть Белого Царя бежала впереди «охочих людей», сильно облегчая их «государево дело». Вот еще один русский парадокс. Шли в Сибирь, на восток, встречь солнца, вроде самые забубённые головушки, подальше от всякой власти. И что же? Казаки и иные отчаянные русские души открывали новые земли и племена иной раз в тысячах верст от ближайшего «культурного, военного и религиозного центра» — в виде острога-городка с десятком стрельцов и воеводой. Казалось бы, живи и владей. Так нет. Вслед за подробной картографической съемкой маршрута, данные о котором немедленно посылались в Сибирский Приказ в Москву[28], неукоснительно следовали объясачивание новых верноподданных и высылка указанного символического ясака в Москву.
А остяки, вогулы, тунгусы служили проводниками русских отрядов, охотились, гоняли оленей, шаманили — если хотели — и были вполне уверены в своей судьбе и в завтрашнем дне.
Что влекло нас?
Не знаю, какая сила влекла русского человека за Урал, Байкал, на Амур, Камчатку, Аляску и дальше вперед, но эту силу никак нельзя свести к идее только «воли» и тем более к жажде быстрого обогащения, это очевидно. Хотя именно последнее подчеркивается многими даже патриотическими авторами, называющими всю сибирскую эпопею «столетней погоней за соболем». Народ, ценящий «мамону», не назовет драгоценные сибирские меха словом «рухлядь»[29]. А рухлядь — она рухлядь и есть, хоть бы и мягкая. Да и добывая эту «рухлядь», голову сложить просто, а вот разбогатеть — таки отнюдь.
Нет, что-то иное — высшее, горнее — вело нас на восток. И чувствовали это аборигены, почему в Православие переходили легко. Вместе с первопроходцами — солдатами и землепашцами — шли воины Брани Духовной. Благая Весть затеплилась огоньками благочестия на громадных восточных просторах — последней территории, пребывавшей дотоле в «простоте» языческой. Открытие Сибирской кафедры датируется 1621 годом. В 1668 году архиепископ Тобольский Корнилий был рукоположен первым митрополитом Сибирским. Первый же монастырь в Сибири — Знаменский — был основан в Тобольске в 1586 году, за год до того, как Тобольск стал городом. А 10/23 июня Православная Церковь празднует Собор Сибирских Святых.
Просвещение Сибири и иных восточных земель — отдельная, хотя и внутренне нераздельная с нашим рассказом, огромная тема. Приведем только один характерный «сибирский» случай из жизни митрополита Тобольского Филофея. За 21 год его служения в Сибири в начале XVIII века 288 церквей выросло в его самой огромной в мире епархии — от Китая до Ледовитого океана и от Уральских гор до океана Тихого. Более 40 тысяч человек крестил Святитель Филофей. Тысячи верст прошел по тундре и тайге. И случилось однажды одному шаману видение некое. Отрекся наш шаман от идолов и стал проповедовать… Христа. И когда приплыл Владыка Филофей в одно селение — радостно встречен был жителями на берегу: «Мы знаем: ты приехал крестить нас. Бог не велит нам противиться — исполни это», — и все крестились. А часть малая отказалась принять крещение и… была преследуема комарами и мошкой лютой. И вразумились они от комаров, и крестились, и мирно зажили с Богом. Вот такая правдивая история{48}.
Oriente lux!
Обобщим сказанное. За считанные десятилетия русский народ освоил колоссальные, хотя и малонаселенные пространства на востоке Евразии, сдерживая при этом агрессию Запада. Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счет истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счет добровольного перехода народов под руку московского царя.
И присоединение нами Сибири не было похоже ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни на эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих «деяний» и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей «цивилизованностью».
И когда власть мудро поддерживала и направляла усилия своих передовых отрядов, не было силы, способной остановить это движение «встречь солнца». Остановить его смогла только сама Москва, и только когда верхи слишком заглядываться стали на Запад в результате духовного уклона от Православия. А на Восток было бы вернее.
Oriente lux[30]!