7.1. Приготовление к бою
7.1. Приготовление к бою
С твердостью и благоразумием
25 февраля в Телин прибыл Командующий Маньчжурской армией генерал Куропаткин. Надо полагать — японцев бить.
Мы знаем, что Куропаткин с самого начала проявил тенденцию не считаться с указаниями Алексеева. Расхождение во взглядах обоих штабов наметилось сразу.
Адмирал Алексеев требовал решительного образа действий для недопущения японцев в глубь материка и находил наши силы достаточными для того, чтобы сбросить в море не успевшую еще усилиться японскую армию: к марту у нас было 6 дивизий против 3 японских!
А вот генерал Куропаткин, наоборот, утверждал, что «чем дальше заберутся японцы, тем лучше!». Жизнь показала, что прав был, разумеется, Алексеев.
Действительно, опасаясь русского флота, когда во главе него стоял адмирал С.О. Макаров, японское командование промедлило с высадкой сухопутных сил в Корее. 1-я армия генерала Куроки завершила высадку своих последних частей на корейскую землю только 16 марта. Весенняя распутица сделала дороги трудно проходимыми: путь от Сеула до Пхеньяна в 240 верст передовая японская пехотная дивизия проделала за 24 дня. И только в десятых числах апреля передовые отряды японцев появились на левом берегу пограничной реки Ялу.
На правом берегу Ялу был сосредоточен 23-тысячный Восточный отряд генерала Кашталинского. С 9 апреля в командование им вступил генерал Засулич. В напутствие ему самолично генералом Куропаткиным были даны следующие ценные указания:
а) «дать противнику отпор с должной твердостью, но и с благоразумием»;
б) «всеми мерами избегать решительного боя с превосходным в силе противником и не допускать подвергнуть себя поражению до отхода на главные силы нашей армии».
Последнее указание следовало понимать, по-видимому, в том смысле, что подвергнуться поражению предлагалось в присутствии главных сил нашей армии, дабы обеспечить себе достойную, многочисленную и заинтересованную аудиторию. Да и сам Командующий, надо полагать, с удовольствием посмотрит-понаблюдает.
Генерал Засулич, получив такое ясное и вразумительное наставление, уяснил одно. При любом раскладе ругать будут. И в бой больше не рвался. С твердостью и благоразумием.
Сам «самостоятельный и ответственный» Командующий, разумеется, не соизволил посетить Восточный отряд. Ознакомиться там с обстановочкой, сказать что-нибудь бодрящее бойцам передовой линии, да и вообще. Видно, подумал: «Да нужны они мне больно! Вот подвергнут себя поражению при отходе на главные силы, тогда еще, может, погляжу на таких-сяких».
То, что центр тяжести войны лежал теперь на берегах Ялу, что именно здесь закладывался фундамент будущих побед или неудач, высокообразованному генералу то ли не приходило в голову, то ли приходило под каким-то специфическим ракурсом.
Ведь речь шла о первом заметном сражении той войны. Первое сражение! Велико значение его в дальнейшем течении боевых действий. Каждый военачальник, каждый офицер, каждый солдат понимает и сердцем и умом это значение. Вот, как характеризует это английский наблюдатель при армии Куроки генерал-лейтенант сэр Ян Гамильтон:
«Первое серьезное столкновение, за исключением, конечно, решающего исход кампании сражения, представляется чрезвычайно важным.
Как бы незначительны ни были силы обеих сторон и второстепенны результаты первого сражения, его исход всегда должен оказать существенное влияние на ход кампании. Результат этот отразится не только на духе сражающихся войск и на престиже представляемых ими стран, но и способен придать столь необходимую инициативу победоносному полководцу.
Если же принять во внимание, что предстоявшее столкновение должно было произойти впервые между этими двумя расами Европы и Азии, то исход сражения представляется особенно важным».
Генерал Куропаткин, вероятно, смотрел на это иначе. По словам барона Теттау, в штабе Командующего господствовало мнение, что «японцам следует дать спокойно высадиться и проникнуть в Маньчжурию, чем дальше, тем лучше».
С другой стороны, мы знаем, что представлял собой Штаб генерала Куропаткина. Это ж просто волосы дыбом. В таком Штабе вполне могло господствовать мнение, что оптимально было бы заманить японцев в Москву, а еще лучше — заодно и в Петербург, чтоб уж сожгли, как положено.
Ну а дальше, конечно, — дубина народной войны в привычных руках графа Толстого. Особенно если самураи сожгут заодно Ясную Поляну. Тогда ежели и не сам граф Лев, то уж хозяйственная графиня Софья дубину точно подхватит.
Естественная крепость
Следует сказать, что правый берег Ялу представляет потрясающие возможности для обороны. Как справедливо говорит полковник Апушкин, стратегическое значение Ялу как серьезной оборонительной линии и преграды и сама местность занятого нами правого берега ее обязывали и давали возможность оборонять их не ради только одной демонстрации.
Ширина Ялу от Сяопусихе до Голуцзы — от 300 до 500 метров, глубина — от 2,4 до 3,6 метров. От Голуцзы до устья река разбивается на рукава, разделяемые песчаными и частью болотистыми островами, и здесь ширина ее достигает от 1 до 5 км, а глубина — до 4 метров. Правый берег — наш — командует над левым, который спускается к реке пологими скатами.
Гамильтон, осматривавший Тюренченскую позицию после боя, называет ее «природного крепостью».
«Холмы, защищавшиеся русскими, — пишет он, — круто возвышаются над ровным песком, подобно настоящему брустверу, а речка Эйхо протекает перед фронтом позиции, как раз в таком расстоянии, где должен был бы находиться ров. Отсюда в южном направлении вплоть до Ялу простирается самый совершенный гласис, какой можно только вообразить, около 2000 ярдов длиною. Для войск, атакующих эту позицию, нет ни малейшего закрытия на всем протяжении этого естественного гласиса…»
Гамильтон, кстати, чины и выслуги не в штабах получал. Между прочим, гурками командовал — лучшим британским спецназом. Так что толк в войне понимал. И в природных крепостях тоже.
Как обеспечить переправу для Куроки?
Задержать переправу японцев здесь можно было не то что с 20 тысячами. Тем более, что времени на подготовку было навалом — больше двух месяцев. Так ведь даже артиллерийские позиции не попытались замаскировать и хоть как-то прикрыть. Любил генерал Куропаткин открытые позиции и молодцов-артиллеристов, которые с этих открытых позиций стрелять по врагу должны{435}. И другим, видно, это чувство свое передал.
Не очень понятно также, почему мы уже на правом берегу Ялу оказались. Еще в феврале-марте до Пхеньяна конница доходила.
Главком Алексеев требовал, трижды справедливо, решительных действий. Но армейское командование в лице того же генерала Куропаткина, имеющее прямую связь с Петербургом, мужественно с Главнокомандующим боролось. Используя официальные и неофициальные методы борьбы. Было не до японцев.
Не говоря уже о том, что численность русской армии в районе Ляояна позволяла увеличить Восточный отряд, по крайней мере, вдвое. Хотя и наличных сил хватило бы. Но!
В отличие от требований Алексеева самостоятельным Командующим армией генералом Куропаткиным дан был Восточному отряду приказ шибко японцам не сопротивляться, воевать не так, чтобы вперед идти — Боже упаси! — а как в известной песне Высоцкого откапывали шахтера-ударника: «Копать не так, чтоб расстараться».
Но в песне это было понятно:
Ведь откопаем, он опять
начнет три нормы выполнять,
начнет стране угля давать.
И нам хана.
Кому наступила бы хана в случае успешного уничтожения армии Куроки на Ялу, не вполне ясно до сих пор. Быть может, нарождающейся 1-й «русской» революции. Дитя нервное, капризное. Пестовать надо было!
Но обеспечить благополучную переправу японских частей через довольно широкую реку Ялу, да еще с не вполне ясным для простого человека «гласисом» — о котором так настойчиво поминал сэр генерал Ян Гамильтон, — на берегу защищаемом было сложной задачей для русского командования. Кстати, красивое слово «гласис»[319]. Правда?
Так что обеспечить благополучную переправу было действительно непросто. Нервничал, должно быть, генерал Куропаткин, волновался. И основания для волнения у него были.
Еще живо было в душе русского народа солдатское присловье, над которым так много смеялись в советское время, пока страну не прохохотали: «Православный русский воин, не считая, бьет врагов».
Солдаты еще не испытали горечи и унижения поражений и рвались в бой. Все могло закончиться не начавшись. Утопили бы несчастного Куроки в Ялу, а там — на Сеул приказали бы идти. А куда денешься? Так бы, не дай Бог, и в самом деле Корею заняли.
Ведь во всех рассуждениях о японской войне, сравнивая силы сторон, будто нарочно упускают из вида одно обстоятельство. Мы на нем специально до сих пор не останавливались также. Но пришло время объясниться.
Что такое десант?
Пусть у Японии была хоть миллионная армия. Хотя на самом деле для первого броска она могла выставить 130-170-тысячную, и максимум 300 тысяч еще с натяжкой могли считаться кадровой армией. Да и вообще, когда говорят о миллионной японской армии, это сравнимо со словами Харперовской истории войн о том, что у России в 1904 году была армия в 4,5 млн. Мобилизовав всех обученных запасных можно было получить такое число и даже превзойти. Но под ружьем в России на тот год был конкретно 1 млн. 20 тыс. человек. В основном в Европейской России.
Далее. Даже эти 130-170 японских тысяч должны были быть переправлены на материк. Морем. Весьма непростая операция даже при бездействии русского флота. Недаром наши неверные союзнички по Второй мировой войне до сих пор хвастаются операцией открытия так называемого Второго фронта. При полном господстве на воде и воздухе. И при чисто декоративном характере Атлантического вала немцев.
И то историки Второй мировой сходятся в том, что послушай ученые немецкие генералы да фельдмаршалы своего «бесноватого фюрера» — «богемского ефрейтора» Адольфа Гитлера, с абсолютной точностью предсказавшего точку высадки, то открытие Второго фронта вполне могло окончиться массовым купанием десантной армии в ласковых июльских волнах нормандского побережья.
Русскому командованию просто невероятно облегчался именно начальный период войны. Сбросить десантные войска в воду. Делов!
А если перед этим еще и разбить Куроки, то отвертеться от объятий госпожи Победы уже никак нельзя было. Поэтому, повторяю, были приняты меры.
Разведка
Прежде всего запрещена была под предлогом сбережения конницы разведка фронтовая: за Ялу не ходить. За японцами не подглядывать. Культурно себя вести. Интеллигентно. Коней-то на время, может, и сберегли, но противника из виду потеряли. Это то, что касается локальной разведки.
В государственном масштабе она у нас в то время и вовсе не велась. Не такой человек был Военный Министр Генерал-Адъютант Куропаткин, чтобы допустить такое безрассудное расходование государственных средств. А в начале войны произошло следующее.
Слово генералу Батюшину
Вот что пишет крупнейший русский разведчик и контрразведчик последних лет Царской России генерал Николай Степанович Батюшин:
«У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится к периоду создания по примеру Германии самостоятельной должности начальника Генерального штаба, то есть ко времени после Русско-японской войны 1904-1905 годов…
До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ, на который приходилось по две трети границы с Германией и Австро-Венгрией, отпускалось 2-3 тысячи рублей в год.
Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведущих лиц, то можно себе представить, в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.
Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать, и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали.
Служа в 1904-1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное.
Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен него у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись, имелся лишь в штабе Главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.
Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это поистине благое дело миллион рублей.
К великому сожалению, генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотнями миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую»{436}.
О предложении Тифонтая и об отказе Куропаткина пишут и другие авторы.
Представим теперь себе наглядно масштаб проси мой Тифонтаем суммы в 1 млн. рублей. Для сравнения укажем, что 2 млн. рублей была сметная стоимость расходов по мобилизации, подъему, снабжению и перевозке из Европейской России в Маньчжурию отделов полевых управлений той самой 2-й Маньчжурской армии генерала O.K. Гриппенберга, помощником начальника оперативного отделения которой и служил будущий генерал Батюшин[320]. То есть переправа на театр боевых действий нескольких десятков штабных работников с соответствующим — кстати, весьма скромным — обеспечением.
Николай Степанович Батюшин
Снабжение Штаба и Полевых Управлений Главнокомандующего Куропаткина стоило никак не меньше, и деньги там немалые проходили. Вернее — задерживались. Если через Штаб только 2-й армии, появившейся в Маньчжурии только в декабре 1904 года, прошло до конца кампании 63 млн. рублей, в том числе 3 млн. наличных!
Поэтому отказ Главнокомандующего потратить 1 млн. рублей на готовую разведсеть вызывает не просто недоумение.