Глава 25. Республика в осаде

Несмотря на неблагоприятное начало «активной военной политики» правительства Негрина, новый премьер-министр надеялся, что образ его умеренного и дисциплинированного кабинета убедит западные правительства изменить отношение к Испании. Он сумел произвести благоприятное впечатление на Идена и Черчилля, но первому оставалось провести на посту всего полгода, после чего он подал в отставку в знак протеста против политики Чемберлена, а второй до самого конца испанской войны оставался не у дел.

Британское правительство старалось сохранить Францию в лагере сторонников невмешательства, спекулируя на ее страхе изоляции перед лицом Гитлера. Комитет по невмешательству из восьми стран принял 8 марта новый план контроля, подразумевавший наблюдение за сухопутными и морскими границами Испании, чтобы пресечь поток оружия и добровольцев. Морским патрулям полагалось сторожить испанские берега со стороны океана, тогда как за Средиземноморское побережье отвечали немцы и итальянцы[704].

Дипломатическая игра в «нас там нет» получила сильный удар 23 марта 1937 года, когда итальянский посол граф Гранди открыто признал в выступлении перед Комитетом по невмешательству, что в Испании находятся итальянские войска, и предупредил, что они не будут выведены, пока в войне не будет одержана победа[705]. Но и тогда германо-итальянское вмешательство осталось «непризнанным». Единственным практическим шагом стала мера по предотвращению иностранного «добровольчества»: все страны-участницы должны были принять законы, запрещавшие добровольную воинскую службу в Испании. Это должно было остановить желавших вступить в Интербригады, при этом игнорировалась служба граждан стран – членов «оси» допустить появления баз в военных формированиях другой стороны. Кроме того, единственной реальной преградой поставкам вооружений были Пиренеи, следовательно, опять страдала республика. Но националистам было мало и этого. Вирджиния Коулз столкнулась в Саламанке с серьезным недовольством британским правительством: там твердо верили, что невмешательство – «коммунистический заговор с целью ослабить Франко, препятствуя поступлению иностранной помощи»[706].

Националистам был на руку также изоляционизм США, позволявший многим влиятельным сторонникам Франко в Вашингтоне оказывать им помощь. Правительство Рузвельта с самого начала оказывало политике невмешательства скрытую поддержку. Затем, в январе 1937 года, когда компания «Вималерт» из Нью-Джерси задумала отправить в Испанию самолеты, конгресс принял закон, не позволявший этого делать. Внушительное большинство в обеих палатах выступало за запрет, но допущенная сенатом техническая ошибка предоставила компании время для погрузки самолетов и авиационных двигателей на испанское судно «Mar Cantabrico» в порту Нью-Йорка.

Судно отплыло 6 января, за сутки до вступления в силу нового закона, дозагрузилось в Мексике и, выдавая себя за британское, направилось в баскские воды. Обман не удался: 4 марта навстречу кораблю вышел из Ферроля крейсер националистов «Canarias». «Mar Cantabrico» был арестован 8 марта, все матросы-испанцы были казнены. До сих пор точно не выяснено, кто предупредил националистов о маршруте судна, хотя известно, что германское посольство в Вашингтоне передавало в Берлин много сведений по этому поводу[707].

20 апреля вступило в силу решение о контроле портов и границ: за побережьем стали следить военно-морские патрули Великобритании, Франции, Германии и Италии. Бесполезность этой меры продемонстрировал тот факт, что к моменту ее отмены осенью того же года не было сообщено ни об одном случае нарушения соглашения. Опасные инциденты имели место 24 и 29 мая, когда порт Пальма-де-Майорки подвергли бомбардировке вылетевшие из Валенсии бомбардировщики с русскими летчиками за штурвалами. 24 мая бомбы падали у самых бортов итальянских военных кораблей «Quarto» и «Mirabello», германского эсминца «Albatross» и британского эсминца «HMS Hardy».

29 мая бомба, сброшенная республиканским самолетом, угодила в итальянский линкор «Barletta», убив шесть членов экипажа, в тот же день было два прямых попадания в германский линкор «Deutschland», убившие 20 матросов и ранившие 73. Гитлер, узнав об этом, впал в необузданную ярость: Нейрат едва уговорил его не объявлять республике войну. Тогда фюрер приказал германскому ВМФ, в том числе линкору «Admiral Scheer», обстрелять в отместку незащищенный город Альмерию. По оценке местных властей, по городу было выпущено более 200 снарядов, 20 человек погибло, 50 было ранено, 40 домов разрушено.

Прието хотел, чтобы республиканская авиация в ответ атаковала все германские военные суда, что было бы равносильно объявлению войны. Встревоженные коммунисты запросили по радио инструкций из Москвы. Реакция Сталина была ожидаемой: он был против предложения Прието, так как провоцирование Гитлера беспокоило его больше всего остального. Позже появились слухи, что существовал приказ ликвидировать Прието, если тот проявит настойчивость. На заседании Совета министров против его плана выступили Хираль и Эрнандес. Негрин и Асанья решили направить ноты протеста Генеральному секретарю Лиги Наций и министрам иностранных дел Франции и Великобритании. Однако Форин Офис и Ке-д’Орсе[708] сочли, что ответ Германии был обоснованным. После этого Альварес дель Вайо потребовал внеочередного заседания Лиги Наций, но безрезультатно[709].

30 мая Германия и Италия вышли из Комитета по невмешательству. Невилл Чемберлен, ставший 17 мая премьер-министром, попытался успокоить Гитлера «четкими и обдуманными» попытками убедить Германию вернуться в комитет. Немцы, поняв, что ситуация сулит им новые преимущества, заявили 15 июня, что неопознанная подводная лодка нанесла торпедный удар по крейсеру «Leipzig» в водах недалеко от Орана, и потребовали введения санкций против республики. Этот инцидент они использовали как оправдание своего отказа участвовать в морском патрулировании. Республика отрицала, что имеет какое-либо отношение к случившемуся.

Германия и Италия лучше координировали свою испанскую политику, чем Англия и Франция. Признав в ноябре 1936 года режим Бургоса, они выступали за предоставление прав воюющих сторон участникам противостояния, что способствовало бы прекращению «контроля невмешательства». Британцы были против этого предложения, которое привело бы к проблемам для свободы британского судоходства.

Французское правительство (возглавляемое теперь Камилем Шотаном, но все еще включающее Блюма и Дельбоса) знало, что ВМФ националистов, пользовавшийся негласной помощью итальянских субмарин, способен устроить блокаду республике и тем самым принудить ее к капитуляции. Негрин посетил Париж, где его выслушали с сочувствием. Французы обещали не предоставлять националистам прав воюющей стороны, однако британское правительство предложило компромиссную формулу: предоставление данного статуса только после вывода иностранных войск. Затем «вывод» был заменен «существенным сокращением», что повлекло жонглирование цифрами и процентами.

В конце июля итальянцы приступили к кампании беспорядочных рейдов «легионерских» субмарин и бомбардировщиков с Майорки. Только за август они пустили ко дну 200 тысяч тонн грузов, предназначавшихся для республиканской Испании, включая 8 британских и 18 других нейтральных торговых судов. 23 августа Чиано сделал запись о визите британского поверенного в делах в Риме: «Инграм сделал дружественный демарш в связи с торпедной атакой в Средиземном море. Я ответил вполне дерзко. Он ушел почти удовлетворенный»[710].

31 июля итальянская подводная лодка «Irida» ударила торпедами по британскому эсминцу «HMS Havock» к северу от Аликанте. 3 сентября Чиано записал: «Весь оркестр – Франция, Россия, Британия. Тема – пиратство в Средиземном море. Виновны – фашисты. Дуче совершенно спокоен. Глядя в сторону Лондона, он не верит, что англичане хотят столкновения с нами»[711]. Такие выводы Муссолини не вызывают удивления: британского посла лорда Перта Чиано назвал позже (возможно, с излишним оптимизмом)«настоящим новообращенным», человеком, «понявшим и даже полюбившим фашизм». Так или иначе, Чемберлен, не последовав совету Идена, писал напрямую Муссолини дружеские письма, воображая, что сумеет оторвать его от Гитлера. Перту он поручил начать готовить договор о дружбе с Муссолини. Его личной посланницей стала невестка, леди Чемберлен, гордо носившая фашистские символы и значки.

Тем временем в Консервативной партии начинала формироваться небольшая группа, сознававшая опасность политики Чемберлена. Один из ее членов, Гарольд Николсон, соглашался с мнением Даффа Купера, что «вторая германская война началась в июле 1936 года, когда немцы начали интервенцию в Испании». Развивая эту мысль, он предупреждал, что «состоятельные классы этой страны с их безумной профранкистской позицией поставили нас в крайне опасное положение»[712]. Единственной областью, где правительство консерваторов было готово проявить хоть какую-то твердость, было Средиземное море – водный путь в империю. Главной заботой британцев было не допустить появления баз «оси» на испанской территории после завершения гражданской войны.

22 июня Иден заявил в связи с нападением на «Leipzig», что «субмарины патрулирующих в испанских водах (включая Западное Средиземноморье) держав должны подняться на поверхность, так же и стороны в Испании должны быть проинформированы о необходимости поступить аналогичным образом»[713]. После этого у патрулирующих держав появилось бы право атаковать любую невсплывшую подлодку. Итальянцы при поддержке немцев заблокировали это предложение как «беспочвенное»: наибольшая опасность возникла бы для «легионерских» подлодок.

Французы, используя, без сомнения, предложение Идена, созвали в Нионе на берегу Женевского озера конференцию для обсуждения положения в Средиземном море, но Италия и Германия отказались в ней участвовать. Нацистское правительство заявило, что инцидент с крейсером «Leipzig» не исчерпан, а итальянцы заявили протест против выдвинутого СССР прямого обвинения в постоянных нападениях на подводные лодки. Британцы и французы восприняли решение стран «оси» «с сожалением» и добавили, что будут держать их в курсе событий.

Нейрат предупредил Чиано, что британская военно-морская разведка засекла обмен сигналами между итальянскими субмаринами. Чиано, зная, что опасаться почти нечего, ответил, что в будущем подлодки будут осторожнее. На конференции в Нионе было экстренно принято решение атаковать силами ВМФ стран-подписантов любую невсплывшую подводную лодку, замеченную вблизи места торпедирования[714]. О нападениях с воздуха и на поверхности моря не было, правда, сказано ни слова – речь об этом должна была пойти позднее, на заседании Лиги Наций в Женеве. Британцы обусловили свое согласие с этим решением таким количеством оговорок, преследовавших цель побудить итальянцев присоединиться к соглашению, что вся затея лишалась всякого смысла – Муссолини хвастался Гитлеру, что не прекратит своих «торпедных операций» ни при каких условиях.

16 сентября Негрин принял участие в обсуждении событий в Средиземном море в Лиге Наций. Он потребовал прекращения фарса, но его слова не возымели действия. Он доказывал, что сохранение видимости невмешательства равносильно разжиганию войны, и требовал официального признания, что Германия и Италия совершают агрессию. Его поддержали только СССР и Мексика.

Той же осенью Иден пытался оправдать невмешательство в Лиге Наций, утверждая вопреки истине, что оно сократило поток войск из-за рубежа. Кроме того, британское правительство пыталось не позволить Испанской республике огласить подробности итальянской интервенции. Иден соглашался, что «было бы бессмысленно отрицать, что в соглашении существуют большие бреши», но при этом по-прежнему выступал за сохранение соглашения о невмешательстве, ибо «даже дамба с течью может работать по назначению»[715]. Правда, националистам «дамба» ничуть не мешала.

В конце концов Лига Наций решила, что если «политика невмешательства не заработает в ближайшем будущем, то члены Лиги задумаются о ее прекращении». Представитель республиканской Испании попросил уточнить, что означает «ближайшее будущее». Министр иностранных дел Франции Дельбос выразил надежду, что речь идет максимум о десяти днях, а британский делегат ответил, что это произойдет «вероятно, раньше, чем полагает делегат Испании». «Ближайшее будущее» не наступило и спустя полтора года, когда Испанская республика прекратила существование.

Отношение британских консервативных политиков к республиканскому правительству могло бы измениться к лучшему, если бы они догадывались о невидимой борьбе за власть в Валенсии. Коммунистические руководители и советские советники приходили в волнение и даже впадали в гнев, видя, что против них выступают их прежние политические союзники.

30 июля Димитров направил Ворошилову доклад видного советского представителя в Валенсии о состоянии отношений с правительством Негрина. Из документа ясно, как велика была решимость коммунистов полностью завладеть властью в Испании. «Медовый месяц позади… Правительственное семейство далеко не дружное, в нем мало любви и мира… Верно, что у нашей партии больше возможностей работать с этим правительством, оказывать давление на его политику, чем было при другом правительстве. Но мы еще далеки от достижения даже желаемого минимума».

Вновь развернулась кампания критики в адрес Прието из-за освобождения из тюрьмы командира ПОУМ Ровиры – Прието даже приказал снова вооружить 29-ю дивизию ПОУМ, но коммунисты, действуя через своих партийцев в армии, успели полностью ее развалить. Прието, говорилось далее в докладе, «боится, что Народная армия, возглавляемая командирами из народа (то есть верными коммунистами), закаленными в борьбе, станет огромной революционной силой и в результате сыграет решающую роль в определении экономической и социальной жизни и в политической системе будущей Испании». Иными словами, Прието пытался помешать политической активности, «особенно коммунистической, и в этом он пользуется поддержкой профессиональных военных, в том числе Рохо. Он не желает, чтобы командный состав был представлен активными революционерами. Эта политика Прието фундаментально связана с его политическим мировоззрением, не допускающим развития испанской революции за пределы классической буржуазно-демократической республики… Должен добавить, что позиция Прието по армии пользуется полной поддержкой Мартинеса Баррио и республиканцев… Республиканцы начинают все сильнее менять свои отношения с коммунистической партией. Еще недавно они относились к ней с большим уважением. В июне это стало меняться». Видимо, одной из причин охлаждения послужило исчезновение Андреу Нина.

Далее в докладе представлен как «замаскированный троцкист» Сугасагойтиа, министр внутренних дел – социалист. «Это он саботировал преследование ПОУМистов. Более того, он сам организовывал и проводил ряд кампаний шантажа, провокаций с целью обернуть дело шпиона-троцкиста против партии. Он не позволял публиковать материалы, вскрывавшие связи между Нином и ПОУМистами и Генштабом Франко. Он снял с поста генерального директора общественной безопасности коммуниста Ортегу».

Атакам подверглись и другие министры. Баск Ирухо, министр юстиции, «действует как настоящий фашист… Вместе с Сугасагойтиа Ирухо делает все возможное и невозможное для спасения троцкистов и для саботирования судов над ними. Он все сделает, чтобы добиться их оправдания».

Министр иностранных дел Хираль обвинялся в докладе в наводнении министерства троцкистами. Поддерживал коммунистическую партию один Негрин, но он был недостаточно силен. «Наша партия настаивала на следующих трех пунктах: чистка военного аппарата и помощь в выдвижении на высокие посты командиров из народа, прекращение антикоммунистической кампании; неустанное вычищение троцкистских элементов в тылу; раз и навсегда прекратить потворствовать прессе, группам и отдельным лицам, ведущим клеветническую кампанию против СССР. Если он этого не сделает, то партии хватит сил и понимания своей ответственности, чтобы найти необходимые методы и средства для защиты интересов народа». Обзор политической ситуации завершался утверждением: «Народная революция не может кончиться успехом, если коммунистическая партия не возьмет власть в собственные руки»[716].