Глава 24. Битва при Брунете

В начале 1937 года Никонов, заместитель начальника разведки Красной армии в Испании, с воодушевлением писал Ворошилову: «Война в Испании обнаруживает множество чрезвычайно важных аспектов применения современного вооружения и дает ценный опыт для изучения оперативных, тактических и технических задач»[659]. На самом деле и советские советники, и коммунистические командиры усвоили очень мало, как показало первое же крупное наступление. Очень скоро «активная военная политика» картинных атак, предназначенных для коминтерновской пропаганды, окончательно лишит республику возможности сопротивляться.

В апреле 1937 года, во время продвижения войск националистов на северном побережье в направлении Бильбао, Генеральный штаб Ларго Кабальеро начал готовить крупное наступление в Эстремадуре, в котором предполагалось участие 23 бригад и танков Павлова[660] – этот план был разработан генералом Асенсио Торрадо еще до его смещения. Предполагалась массированная атака на юго-западе с целью рассечь территорию националистов надвое и покончить с непрекращающимися боями вокруг Мадрида, всегда выливавшимися в бесполезное кровопролитие. Другая причина выбора Эстремадуры, а не Новой Кастилии, состояла в том, что там у националистов находились неопытные, плохо вооруженные и распыленные войска. Франко трудно было бы отправлять туда подкрепления по железной дороге, учитывая действия республиканских партизан у него в тылу. С другой стороны, республиканцам тоже было бы крайне трудно тайно развернуть свои войска и танки так далеко от Мадрида; столица осталась бы незащищенной, снабжение армии в Эстремадуре тоже сталкивалось бы с трудностями.

Советские советники коммунистического руководства воспротивились этому плану по политическим причинам. Они развернули широкую пропаганду за рубежом, рисуя геройскую оборону Мадрида, но не говоря о принесении в жертву лучших войск в четырех сражениях. Теперь они были зациклены на столице в такой же степени, в которой это происходило с Франко в предыдущем полугодии. Поэтому они сообщили Ларго Кабальеро, что наступление в Эстремадуре не получит ни танковой, ни воздушной поддержки и что генерал Миаха не станет перебрасывать от столицы войска для этой операции. Вместо этого они предлагали наступать западнее Мадрида, вблизи тех мест, где раньше шли бои за дорогу на Ла-Корунью.

Спор из-за наступления в Эстремадуре привел к первому возмущению кадровых офицеров против коммунистического контроля в республиканской армии. Многие из них, поначалу приветствовавшие пристрастие коммунистов к дисциплине, теперь подозревали, что укрепление власти занимает их больше, чем победа в войне. Военных тревожило, что вопросы, касаемые армии, становятся предметами манипуляций в сугубо пропагандистских целях, их пугало проникновение партии в командные структуры и ее нападки на осмеливавшихся сопротивляться этому офицеров.

Падение Ларго Кабальеро в мае и назначение главой правительства Негрина усугубило положение. Прието, военный министр, отвечавший за все три рода войск, был готов к тесному сотрудничеству с коммунистами и к следованию их советам по ведению военных действий. Это не помешало ему впоследствии превратиться в их непримиримейшего оппонента.

На севере складывалась критическая ситуация: националисты угрожали взятием Бильбао. Руководство республики решило провести две операции, в мае и в июне, чтобы оттеснить противника от баскской столицы. Первая, начатая 30 мая, развернулась в Сьерра-де-Гвадарраме. В ее рамках началось наступление на Ла-Гранха-де-Сан-Ильдефонсо, имевшее целью, согласно инструкциям Прието, «неожиданный захват Сеговии в результате энергичной атаки». Позже Хемингуэй использовал это наступление как фон для своего романа «По ком звонит колокол». Оно же вдохновило Бертольта Брехта на единственное стихотворение о гражданской войне в Испании:

Мой брат был храбрый летчик,

Приказ ему дали вдруг.

Собрал он быстро чемодан

И укатил на юг.

Мой брат – завоеватель.

В стране у нас теснота.

Чужой земли захватить кусок –

Старинная наша мечта.

Мой брат захватил отважно

Кусок чужой страны:

Длины в том куске метр семьдесят пять

И метр пятьдесят глубины[661].

В этой операции республиканцев участвовали 34-я дивизия под командованием Хосе Марии Галана, 35-я дивизия генерала Вальтера и 69-я дивизия Дурана при поддержке артиллерии и танковой бригады Павлова. Все эти силы подчинялись командующему I корпусом полковнику Доминго Морионесе.

На рассвете 30 мая был нанесен массированный бомбовый удар по позициям националистов вокруг Кабеса-Гранде, Матабуйеса и Ла-Крус-де-ла-Гальеги. Пехота 69-й дивизии пошла в атаку без прикрытия с воздуха. Республиканская авиация, появившаяся только в 11 часов, сбросила бомбы на позиции самих республиканцев[662]. Тем не менее 69-й дивизии удалось занять Ла-Крус-де-ла-Гальегу и продолжить наступление к Кабеса-Гранде, откуда можно было вести огонь прямой наводкой по дороге, ведущей в Сеговию. Вальтер бросил XIV Интербригаду в лобовую атаку, усеявшую трупами поросший соснами склон холма. Цинизм Вальтера сквозит в его рапорте в Москву, где он пишет: «…XIV, которая геройски, но пассивно позволяла истреблять себя в течение пяти дней»[663].

1 июня контратаковали силы Варелы: одна дивизия из Авилы и приведенные Барроном с мадридского фронта подкрепления, имевшие сильную поддержку – истребители и бомбардировщики. Они выбили республиканцев из Кабеса-Гранде и поставили под угрозу все их наступление на Ла-Гранху[664]. Назавтра Вальтера отстранили от операционного командования наступлением, а 6 июня полковник Морионес приказал своим войскам отойти на позиции, с которых начиналось наступление. По донесениям Морионеса, атака стоила жизни 3 тысячам бойцов, из которых тысяча были из XIV Интербригады. Что касается первоначальной цели операции, то наступление националистов на Бильбао замедлилось не более чем на две недели.

Неудача операции частично была вызвана тем, что националисты узнали о ее подготовке, но главной причиной стала недооценка республиканским командованием скорости реакции националистов и эффективности их военной авиации. Истребители «Фиат» националистов под командованием Гарсиа Морато подвергли пулеметному обстрелу даже штаб Морионеса[665]. Советским пилотам республиканских самолетов, наоборот, не хватило настойчивости. Полковник Морионес писал в донесении: «Наша авиация вела бомбардировки с большой высоты и небрежно… наши истребители держались на почтительном расстоянии и редко снижали высоту, чтобы обстрелять противника из пулеметов… вражеская авиация проявляла высокую активность и была чрезвычайно эффективна»[666].

Эти бои в горах Гвадаррамы стали первым примером недовольства Интербригад, почти бесцельно приносимых командованием в жертву. Их командиры проявляли крайнюю жестокость в отношении тех, кто не выдерживал пикирования истребителей националистов. Капитан Дюшен, командир карательной роты XIV Интербригады, «выбрал наугад пятерых и застрелил их одного за другим по-советски, из пистолета в затылок»[667].

Когда 69-я дивизия отступила из Кабеса-Гранде, взбешенный Вальтер (еще не отозванный) приказал «бить из пулеметов по тем, кто отходит, расстреливать на месте, избивать отставших»[668].

Второй тактической операцией с целью отвлечь силы неприятеля с Северного фронта стала атака на Уэску недавно созданной Восточной армии под командованием генерала Посаса. Из Мадрида отозвали XII Интербригаду генерала Лукача, включавшую батальон «Гарибальди», еще четыре бригады сняли с Центрального фронта. Командование операцией поручили Лукачу, убедившемуся, что многие солдаты плохо вооружены и что на мощную артиллерийскую и танковую поддержку можно не рассчитывать.

Лукач начал наступление на Уэску 12 июня. Перед пехотой простиралась открытая местность шириной в километр, по которой пришлось идти в атаку. Хорошо окопавшиеся националисты отбили ее при помощи артиллерийского и пулеметного огня. В довершение зол в машину с генералом Лукачем и его помощниками попал снаряд. Лукач и водитель погибли, комиссар XII Интербригады Густав Реглер получил тяжелое ранение[669].

На рассвете 16 июня республиканские войска пошли в новое наступление на деревни Алерре и Чимильяс, но были вынуждены отступить из-за сильного вражеского огня. 19 июня, после двухдневной беспорядочной перестрелки, наступление было отменено. Бригады наваррцев только что вошли в Бильбао. Вальтер доносил, что действия XII Интербригады «нельзя было сравнить с тем, что она показывала первоначально»[670].

Наступление на Уэску, которой посвятил свою книгу «Великий пример» Густав Реглер, поспособствовало распространению в республиканских рядах пораженческих настроений. Оно происходило вскоре после майских событий в секторе, где находилось много подразделений анархистов, а также 29-я дивизия ПОУМ, в которую была включена британская «центурия» Джорджа Коппа, недавно арестованного по обвинению в шпионаже. Газеты из Валенсии и Барселоны перехватывались, чтобы в войсках не узнали о разоблачении членов ПОУМ как предателей[671].

Суммарные потери в наступлении на Уэску в три раза превысили число погибших в наступлении на Сеговию. Очень тяжелые потери понесли анархисты и ПОУМ. (Джордж Оруэлл был ранен навылет в горло, из-за чего выбыл из войны.) Националисты оказались предупреждены об операции, которой командовали коммунисты, отчего у последних еще больше возросла подозрительность.

Однако самая масштабная операция, заменившая несостоявшуюся операцию в Эстремадуре, развернулась у Брунете, деревни в 25 километрах западнее Мадрида. Замысел состоял в том, чтобы прорвать плохо обороняемые порядки националистов и ликвидировать выступ, доходивший по окраины столицы. Компартия тщательно готовила наступление у Брунете, стремясь продемонстрировать свою силу и военную эффективность.

Ключевая роль в наступлении была отдана всем пяти Интернациональным бригадам и самым известным коммунистическим формированиям; при каждом крупном офицере состоял советский советник. Командовал всей операцией Миаха. Справа в его распоряжении находился V корпус Модесто с 11-й дивизией Листера, 46-й дивизией Кампесино и 35-й дивизией Вальтера; слева действовал XVIII корпус Хурадо с 10, 15 и 34-й дивизиями. (Хурадо, единственный старший командир-некоммунист, заболел и был заменен в бою полковником Касадо). Имелся также передовой резерв в составе 45-й дивизии Клебера и 69-й Дурана. Для поддержки этих сил общей численностью в 70 тысяч человек Миаха мог привлечь 132 танка, 43 броневика, 217 полевых орудий, 50 бомбардировщиков и 90 истребителей, только 50 из которых смогли подняться в воздух[672]. Это было самое крупное сосредоточение войск с начала войны. Южнее Мадрида должен был наступать в направлении Алкорсона, на соединение с XVIII корпусом, II корпус полковника Ромеро. Этому же корпусу предстояло предпринять отвлекающую атаку у Куэста-де-ла-Рейна. «Если мы и с такими силами не добьемся успеха, – записал со своим трезвым пессимизмом Асанья, – значит, мы не добьемся его уже нигде»[673].

Но большая численность войск лишь маскировала серьезную слабость. Службы снабжения Народной армии не были приспособлены к такому размаху операций; наступление на Сеговию выявило недостатки связи между командирами, а также их безынициативность. Последний недостаток, который очень серьезно скажется в наступлении у Брунете, обычно объясняют страхом независимых решений у членов компартии. Такая осторожность может показаться странной, когда речь идет о решительных 30-летних мужчинах, вроде Модесто или Листера. Однако среди этих командиров новой формации только Модесто и Кампесино успели послужить в Марокко сержантами, Листер же обучался в Москве. Первый опыт военного командования они приобрели в стычках в горах предыдущим летом. Они часто демонстрировали отвагу и находчивость на батальонном уровне, но теперь, когда под их командованием оказались соединения в составе до 30 батальонов, новоиспеченным командирам пришлось столкнуться с незнакомыми им штабными процедурами.

Асанье не нравилось, что эти «неотесанные герильерос», «невежественные импровизаторы», оттесняют кадровых офицеров. При всех их стараниях, им «нечем было компенсировать свою неопытность»[674]. Но новые командиры Народной армии скрывали свой трепет перед свалившейся на них ответственностью, хотя и сознавали ограниченность своих возможностей. Как в Интернациональных бригадах на Хараме, невежество прятали под маской заносчивой самоуверенности и восполняли насаждением свирепой дисциплины.

Наступление началось в утренние часы 6 июля, когда 34-я дивизия XVIII корпуса атаковала Вильянуэва-де-ла-Каньяду. Сопротивление националистов оказалось неожиданно упорным, и, когда войска перед штурмом проявили неуверенность, Миаха приказал «любой ценой взять Каньяду, а если пехота не пойдет вперед, поставить позади наших войск пушки, чтобы их заставить». Но даже при численном соотношении 1:10 в пользу наступающих обороняющиеся сдерживали республиканцев целый день.

11-я дивизия Листера, не участвовавшая в этом бою, атаковала Брунете, защищаемую маленьким отрядом националистов, которым помогала горстка санитаров[675]. Утром 7 июля Листер захватил деревню, но потом не смог продвинуться в направлении Севилья-ла-Нуэвы и Навалькарнеро. Его настораживало то, что 46-я дивизия Кампесино не смогла раздавить батальон фалангистов, оборонявший Кихорну на правом участке его тыла. (Такая же заминка, вызванная храбростью оборонявшихся, случилась на левом фланге XVIII корпуса в Вильянуэва-дель-Пардильо.) Вместо наступления, которому никто не мешал, Листер и его русский советник Родимцев приказали своим войскам окопаться на южной окраине Брунете и дождаться, пока войска Кампесино покончат с фалангистами в Кихорне. На это ушло три дня отчасти из-за неправильного окружения деревни. Это дало Вареле время для отправки на помощь к фалангистам табора «регуларес»[676].

Тем временем два республиканских разведчика, захваченные националистами, признались, что целью наступления является Навалькарнеро[677]. Город не был подготовлен к обороне и не имел гарнизона, не считая горстки гражданских гвардейцев и подразделений снабжения. Националистов спасло промедление Листера. Варела мог рассчитывать, что не позже чем через сутки подойдет 13-я дивизия Баррона; на следующий день с севера приехали несколько сот грузовиков, приобретенных на американские кредиты, с солдатами 150-й дивизии Сайнса де Буруаги[678]. Он приказал 150-й дивизии наступать между Брунете и Кихорной. Наступление отражала 35-я дивизия Вальтера, заполнявшая промежуток между Листером и Кампесино.

На левом фланге 15-я дивизия, поддержанная артиллерией и авиацией, ударила в направлении Вильянуэва-де-ла-Каньяды и к 10 часам вечера захватила деревню после тяжелого боя с защищавшей сектор дивизией националистов. В конце первого дня боев фронт националистов был отодвинут только в центре, где часть 11-й дивизии Листера подошла к Севилья-ла-Нуэве на расстоянии менее двух километров. Центурия фалангистов из Саламанки[679] храбро держала оборону вокруг Кихорны и Вильяфранка-дель-Кастильо. Наступление республиканцев могло продолжиться только при разрыве неприятельской линии обороны, который позволил бы соединиться двум атакующим силам. На этом этапе республиканцы обладали численным превосходством в людях, артиллерии и авиации. Тем не менее угроза на обоих флангах Листера не позволила ему развить наступление.

Пока Листер ждал, 15-я дивизия генерала Гала успешно наступала на Боадилья-дель-Монте. Однако продвижению войск помешал холмик, прозванный «комариным» из-за свиста пуль, – ему суждено было оставить такую же ужасную память, как «холм самоубийц» на Хараме.

Дивизию Гала поджидали войска Асенсио, две бригады наваррцев и только что прибывшая 108-я галисийская дивизия. Вспыхнул ожесточенный бой, приведший к большим потерям с обеих сторон. Той ночью был убит и похоронен на месте гибели Оливер Лоу, чернокожий командир американского батальона «Вашингтон». Тем временем республиканские войска заняли наконец Кихорну, от которой остались одни дымящиеся развалины.

Хотя в начале сражения превосходство в небе было на стороне авиации республиканцев, каждый вылет которой насчитывал до тридцати истребителей, с 11 июля в небе стали господствовать националисты[680]. Их самолеты – сначала «Юнкерсы-52», «Фиаты» и «Хейнкели-51», пилотируемые испанскими летчиками, а потом и легион «Кондор» – не давали покоя восьми республиканским дивизиям, скопившимся на площади менее 200 квадратных километров посреди голой кастильской равнины. Первейшей мишенью самолетов националистов были танки Т-26, очень уязвимые на открытой местности. За два дня, выйдя на максимальный ритм вылетов, националисты сократили количество бронетехники республиканцев до 38 единиц. День и ночь «Юнкерсы-52» и «Хейнкели-111» бомбили республиканцев, не встречая сопротивления. С 12 июля легион «Кондор» задействовал «Мессершмитты-109», пилотируемые такими летчиками, как Адольф Галланд, ставший потом одним из главных асов Второй мировой войны. «Чато» и «Моска» республиканцев полностью им проигрывали. В тот день «в небе одновременно можно было наблюдать более 200 самолетов»[681].

10 июля ХХ Интербригада взяла наконец деревню Вильянуэва-дель-Пардильо, которую храбро защищал батальон пехотного полка Сан-Квентин. Националисты, в свою очередь, контратаковали на юго-востоке, между Кихорной и Брунете, силами 10-й и 150-й дивизий. Им противостояла 35-я дивизия генерала Вальтера, выдвинутая вперед для заполнения разрыва между войсками Кампесино и Листера. В боях пало 3 тысячи республиканских солдат, Интернациональные бригады были полностью обессилены[682]. 16 июля осколком бомбы ранило в плечо Джорджа Нейтана, командира британского батальона, который спустя несколько часов скончался. Безутешные товарищи похоронили его на берегу Гвадаррамы.

Кроме всего прочего, республиканским войскам отчаянно не хватало боеприпасов и воды: в июльский зной они страдали от жажды. Штаб Миахи сильно недооценил потребности в снабжении для операции подобного размаха. Уроки наступления на Ла-Гранхе не были учтены – кастильская равнина, выжженная солнцем, превращалась в топку, особенно для танкистов: внутри танка царил настоящий ад. Пехоте не хватало растительности для того, чтобы укрыться, в спекшейся земле трудно было рыть окопы. Повсюду валялись раздувшиеся, почерневшие на солнцепеке трупы, санитары, пытавшиеся эвакуировать раненых с поля боя на носилках, сами несли серьезные потери.

Целую неделю сохранялась патовая ситуация: не происходило ни продвижения, ни отступления. Но 18 июля, в годовщину мятежа, пехота националистов при поддержке артиллерии и авиации перешла в наступление во всех секторах. Фон Рихтхофен, прервавший отпуск, чтобы снова возглавить эскадрильи легиона «Кондор», записал: «18 июля. Атака на красную пехоту, оказавшуюся гораздо лучше, чем ожидалось. Воздушные атаки очень хороши, несмотря на небывалый огонь красных зениток. Хорошо продвигается 4-я бригада. Тяжелые потери с обеих сторон. 4-я бригада потеряла к обеду 18 офицеров и около 400 солдат. Артиллерия сильно пострадала. Три волны бомбовых атак прошли хорошо, но это не помогло. Правое крыло вообще не вступало в бой из-за невыхода на позиции артиллерии. Mana?a!»[683]

«19 июля, – записал он на другой день, – красные летчики сбрасывали тяжелые бомбы даже на свою пехоту! Досталось и их командному посту. Красные сильно атаковали 4-ю бригаду, но были отброшены. Атаки красных южнее Брунете. Правое крыло не может продвигаться. Наши летчики действуют против позиций красных вокруг Брунете.

20 июля. Мы летаем и атакуем аэродромы красных, чтобы не позволить им взлететь. Рихтхофен и Сандер (Шперле) с Франко на большом совещании с его генералами, командующим армией и генералом авиации Кинделаном. Очистить здесь и скорее обратно на север. Франко надеется, что тяжелые потери деморализуют красных. Франко требует, чтобы Рихтхофен сосредоточился на тяжелой артиллерии».

Снова стало ясно, что германские летчики и летчики националистов гораздо лучше обучены и более находчивы, чем их противники. Даже «Хейнкель-51», уступавший советским самолетам, наносил больший урон, чем они. Авиация националистов атаковала Интербригады у реки Гвадаррамы. В тот день погиб племянник Вирджинии Вулф Джулиан Белл, прибывший в Испанию всего месяц назад.

Бомбардировщики и истребители легиона «Кондор» без труда находили цели на открытой равнине. «Хейнкели-111» бомбили артиллерийские батареи, штабы и исходные позиции, а «Хейнкели-51» атаковали наземные цели на бреющем полете, бомбили и расстреливали танки республиканцев из 20-миллиметровых пушек. Кроме того, каждый истребитель нес по шесть 10-килограммовых осколочных бомб. Летя крыло к крылу, они сбрасывали бомбовый груз одновременно – в этом случае траншеи, вырытые не зигзагами, плохо защищали пехоту. Один командир германской эскадрильи хвастался, что после одного такого налета на 200-метровом отрезке траншеи нашли 120 мертвых тел[684].

23 июля войска националистов при поддержке массированного артиллерийского огня, танков и авиации перешли в наступление. На следующий день они достигли окраины Брунете. «Из-за бомбежек, – записал Рихтхофен, – все затянуто дымом, видимость плохая. Когда рассеивается туман, красные контратакуют. Красные летчики очень сильны в воздухе. Наша пехота несет тяжелые потери. Сегодня впервые развернута вся авиация. Благодаря этому красная пехота отброшена, но им на поддержку приходят семь новых батальонов»[685].

Отброшенная «красная пехота» – это, вероятно, дивизия Листера, потерпевшая поражение 24 июля, несмотря на свою репутацию соединения, скованного железной дисциплиной. Главный советский советник докладывал потом в Москву: «Дивизия Листера, лишившаяся командира, бежала. Мы с большим трудом снова привели ее к повиновению и не позволили солдатам покинуть подразделения. Пришлось прибегнуть к самым суровым репрессивным мерам. Около 400 бежавших было расстреляно 24 июля»[686]. «Была всеобщая паника и бегство, – доносил в Москву Вальтер. – Интернациональные бригады, кроме XI и отчасти XV, удержавших свои позиции, так же поспешно и необъяснимо откатывались назад»[687].

«Все атаки красных отбиты, – восторженно писал на следующий день Рихтхофен. – Несчетные красные потери, трупы уже разлагаются на жаре. Всюду подбитые красные танки. Великое зрелище! Наши “Хейнкели-51” и испанские истребители атакуют севернее Брунете». Через два дня он приписывал победу легиону «Кондор» и авиации националистов: «Положение здесь спасли летчики. Наземные силы оказались не на высоте»[688].

Генеральный штаб и коммунисты провозглашали наступление у Брунете шедевром военного планирования. Генерал Рохо даже хвалил его за «великолепную, почти безупречную техническую строгость»[689]. Эти суждения были, мягко говоря, слишком оптимистичными. Под Брунете планировалось окружение, врага собирались застать врасплох; предполагаемая операция во многом походила на то, что происходило потом во Второй мировой войне.

Лучшие умы Красной армии к тому времени уже разработали теорию «глубокого проникновения» и использования танковых частей как бронированного кулака. Прошлой осенью Арман применил эту тактику в атаке на Сесенью. Но ничего подобного у Брунете в июле 1937 года не произошло. Маршал Тухачевский, крупнейший теоретик танковой войны, признался под пытками в измене и в шпионаже в пользу Германии. За месяц до битвы у Брунете его судили и казнили вместе с еще семью военачальниками: их застрелили одного за другим на выходе из суда. Поэтому никто из советских советников не осмеливался следовать его тактическим теориям.

Дивизии действовали разрозненно, танки тоже. Вместо того чтобы двигаться дальше, оставляя очаги сопротивления позади, чтобы их впоследствии уничтожил следующий эшелон наступления, силам прорыва разрешали останавливаться. Удивительнее всего было то, что навстречу наступлению с севера должно было вестись наступление из южных предместий Мадрида в направлении Алкорсона с целью завершить окружение. Из этого ничего не вышло, план с самого начала оказался бесполезным: его разработчики не только серьезно недооценили способность неприятеля быстро реагировать, но и не смогли предвидеть, что, как только националисты достигнут превосходства в воздухе, растянутые коммуникации будут уничтожены.

Наряду с недостатками личного состава и с поражением в воздухе, республиканцы страдали от плохой связи между штабами. Полевые телефонные линии постоянно повреждались из-за попаданий снарядов, и связистам трудно было добираться без прикрытия до мест разрыва. Естественные трудности боевых действий без радиосвязи усугублялись безынициативностью республиканских командиров. В отличие от них, полевые командиры националистов реагировали инстинктивно и быстро, не дожидаясь приказаний сверху. К тому же они были чужды слепому следованию устаревшим инструкциям, понимая значение резких изменений ситуации.

Кроме всего прочего, штабы республиканцев не могли обеспечить свои войска картами: Интербригадам пришлось составлять их самостоятельно[690]. Проблемы командования и управления усугублялись привычкой командиров, подвергавшихся излишнему давлению, докладывать о результатах, когда до их достижения еще было очень далеко, – то же самое происходило потом в Красной армии во время Второй мировой войны.

Некоторые республиканские командиры сознательно врали своему начальству из тщеславия. Например, Кампесино без зазрения совести преувеличил потери националистов в Кихорне, когда она наконец пала, чтобы оправдать свои первоначальные неудачные действия. Листер в четыре раза завысил в донесении количество солдат противника, оборонявших Брунете, и даже доложил, что его войска достигли Навалькарнеро, когда до него оставалось еще 12 километров. Когда 14-я дивизия Меры двинулась к Брунете, чтобы сменить 11-ю, Листер заявил, будто не знал, что неприятель опять захватил этот населенный пункт. Начальник штаба Миахи полковник Матальяна предполагал, что подчиненные Листера все еще занимают невысокие холмы за ним.

Прието, находившийся в штабе Миахи в тот момент, когда Мера пожаловался на несоответствие получаемых приказов реальному положению, впал в бешенство именно из-за возмущения командующего тем, что его вводят в заблуждение. Генерал Вальтер докладывал в обычной для него едкой манере, что «причиной трогательного неведения командования 11-й дивизии о позициях их батальонов» был избыток офицеров в штабе Листера[691]. Тем не менее Модесто, командующий V корпусом, пытался отстоять репутацию прославленного коммунистического соединения, допустившего потерю Брунете.

После сражения Листеру было приказано «отвести дивизию на переобучение и пополнение», что было, наверное, необходимо после казни 400 человек. Его военного советника Родимцева вызвали в предместье Мадрида «к товарищу Малиновскому, желающему узнать о положении дел»[692].

Тем не менее главным фактором разгрома, как до того и неудачи наступления на Сеговию, было превосходство националистов в воздухе. Прието справедливо отмечал, что ахиллесова пята Народной армии – это «ее командиры и военно-воздушные силы»[693].

В результате наступления республиканцев у Брунете удалось завладеть всего 50 квадратными километрами территории, потеряв 25 тысяч человек, 80 процентов своих бронетанковых сил и лишившись трети приписанных к фронту истребителей[694]. Утрата вооружений и снаряжения была особенно болезненной в ситуации все более эффективной блокады республиканских портов.

Потери националистов составили 17 тысяч человек, но доля убитых была гораздо меньше, чем у республиканцев, более того, не столь велики оказались также потери техники и авиации.

Первое крупное наступление республики, слегка ослабившее напор противника на севере и давшее передышку в пять недель, завершилось серьезной неудачей. Упадок боевого духа в связи с потерями в лучших войсках усугублялся пониманием того, что националисты скоро сравняются с республиканцами в численности наземных сил. Франко заявил, что сражение завершилось 25 июля, в день святого Иакова, покровителя испанской армии, – а это значит, что победу даровал ей святой заступник. Он в тот момент был склонен использовать слабость республиканцев под Мадридом и развить успех у столицы, но генерал Вигон постарался убедить его, что важнее сначала уничтожить северную зону[695].

Погрешив против правды, коммунисты раструбили на весь мир о своей победе при Брунете. В XV Интербригаде комиссары рассказывали рядовым, что «полностью оправдалась активная военная политика правительства Негрина, пришедшая на смену бездействию Ларго Кабальеро». Преждевременные и сильно преувеличенные заявления об успехе операции в первые два дня заставили Миаху и его штаб упорствовать, платя высокую цену, вместо того чтобы признать свой провал. Коммунисты яростно отстаивали план операции, однако сосредоточение медленно движущихся войск на ограниченном пространстве позволило националистам использовать превосходящий потенциал своих ВВС для ударов по наземным целям противника. Аэродромы Авилы и Талаверы находились менее чем в получасе лета от Брунете, что позволяло непрерывно производить налеты бомбардировочной и истребительной авиации, сильно недооцененной сторонниками наступления.

Пропагандистский раж коммунистов, в жертву которому часто приносились человеческие жизни, привел к недовольству в Интернациональных бригадах. Мятежи американцев, британцев и поляков XIII Интербригады изображались в донесениях в Москву как «неприятные происшествия». Бойцов батальона «Линкольн» заставили снова встать в строй под угрозой расправы. Британцы – их осталось всего 80 человек – обвинили генерала Гала в некомпетентности и вернулись на фронт только из-за того, что их командиру Уолтеру Тапселлу грозил расстрел. Поляки, проведшие на фронте без перерыва несколько месяцев, решили вернуться в Мадрид. Командир бригады Винченцо Бианко («Кригер») попытался подавить выступление силой: одного из мятежников он убил выстрелом в голову. Для восстановления порядка и предотвращения бегства личного состава с фронта был использован Интернациональный кавалерийский отряд, не задействованный в сражении. Модесто приказал установить позади республиканских порядков пулеметы и открывать огонь по любому, кто станет отходить, независимо от предлога. Войска были разгневаны огромными потерями; главное, сильны были подозрения, что людей приносят в жертву в бессмысленной бойне[696].

В советских донесениях подчеркивалось ужасное состояние Интербригад после Брунете. При численности 13 353 человек их потери составили 4300 человек, около 5 тысяч оказались в госпиталях[697]. Теперь иностранцы-добровольцы составляли только 10 процентов XI бригады, а оставшиеся в абсолютном большинстве испанцы были, конечно, недовольны тем, что ими командуют офицеры, не владеющие их языком. В XIV и XV бригадах от прежних четырех батальонов в каждой осталось менее двух. Гомес, начальник лагеря Интернациональных бригад в Альбасете, докладывал командованию разведки Красной армии в Москве, что на действия Интербригад при Брунете оказала воздействие «систематическая работа пятой колонны»[698].

Параноидальная охота на ведьм-троцкистов достигла в то время немыслимых масштабов. Каждая оплошность – а их на войне не счесть – объявлялась сознательным саботажем. Генерал Вальтер был до такой степени убежден в том, что бригады нашпигованы изменниками, что, как и Модесто, прибег к заградотрядам из пулеметчиков, чтобы предотвратить сдачу батальонов неприятелю. «В первую ночь операции, – докладывал он в Москву, – пришлось разоружить и арестовать целую роту одного из батальонов бригады. Восемнадцать человек из роты во главе с лейтенантом и тремя сержантами были расстреляны по приговору военного трибунала за организацию перехода роты к неприятелю. Дивизионный комиссар и командир бригады (анархисты) были расстреляны Листером во вторую ночь операции за отказ выполнить распоряжение командования и за склонение командиров к сдаче. Более того, за 22 дня нахождения бригады на передовой было разоблачено и удалено из дивизии до двадцати вражеских агентов. Добрая половина их были офицерами. Сдача Брунете и бегство многих бригад стали в значительной степени результатом паники, которую сеяла “пятая колонна”, внедренная фашистами в наши ряды»[699].

Во всех случаях боевой дух стал крайне низким, о чем докладывал в Москву генерал Клебер: «Меня стало сильно беспокоить состояние Интернациональных бригад. Там происходит много событий: меняется отношение к ним испанцев и их отношение к испанцам; волнуют вопросы боевого духа; шовинизм некоторых национальностей (особенно французов, поляков и итальянцев); желание вернуться на родину; наличие врагов в рядах Интербригад. Крайне важно срочно прислать крупную фигуру из большого дома, в целях обеспечения лидерства в этом отношении»[700].

В следующем докладе говорилось, что «значительное большинство политических лидеров, солдат, чиновников и политических партий республиканской Испании… считает Интербригады чуждым образованием, бандой незваных гостей…». При этом сами иностранные добровольцы «чувствовали отношение к себе как к иностранному легиону, которым готовы пожертвовать», так как их всегда бросали в самые опасные атаки, в которых они видели «сознательные усилия погубить интернациональный контингент». Некоторые Интербригады оставались на фронте по «150 дней подряд». В XIII Интербригаде капитан Рер «совершил самоубийство в бою, потому что не мог больше чего-либо приказывать своим обессиленным подчиненным и в то же время считал себя не вправе требовать от командования отдыха для них»[701].

В еще одном докладе Ворошилову, переданном Сталину, отмечались «пессимизм и отсутствие веры в победу» (последнее особенно усилилось после Брунетской операции). Многие интербригадовцы чувствовали себя обманутыми. Они добровольно приехали на полгода, но по истечении этого срока их не отпускали домой[702].

…Самым же поразительным было создание Интербригадами собственного концлагеря, названного «лагерем Лукача». За три месяца начиная с 1 августа туда отправили не менее 4 тысяч человек[703].