Глава 31. Сражение на Эбро

Весной, после падения Арагона, республиканское правительство взялось заново собирать армию из разрозненных соединений, отброшенных в изолированную восточную зону. Надежными рубежами, за которыми они могли собираться, служили реки: Сегре на западе и Эбро на юге. С марта по середину июня через французскую границу поступило 18 тысяч тонн военного снаряжения. На реорганизацию было больше времени, чем первоначально ожидалось, – помогло несвоевременное наступление Франко на Валенсию.

В конце весны – начале лета воинский призыв коснулся всех, кто входил в призывные категории 1925–1929 и 1940–1941 годов. Это помогло сформировать двенадцать новых дивизий. Теперь среди новобранцев были и 16-летние (которых ветераны называли quinta del biberon, «оторванные от бутылочки»), и отцы семейств средних лет. К ним добавлялись военнопленные и многие квалифицированные технические специалисты, призванные в армию ввиду того, что утрата пиренейских гидроэлектростанций нанесла сильный удар по промышленности Каталонии. Но поскольку оружия на всех не хватало, указы о мобилизации скорее создавали видимость решительности и концентрации, а не были обусловлены военной необходимостью. Новое снаряжение больше всего пригодилось военной авиации, пулеметным ротам и т. д., а полученное стрелковое оружие заменило утраченное фронтовыми дивизиями у Теруэля и в Арагоне.

После неудачи своих мирных инициатив Негрин, поддержанный коммунистами, решил привлечь внимание внешнего мира к Испании новым героическим усилием – в случае его успеха республика могла бы провести переговоры о мире с более сильных позиций. Но у этой логики было несколько уязвимых мест: внимание Европы было теперь приковано к событиям на Востоке, особенно к притязаниям Гитлера к Чехословакии. Рассчитывать на то, что Франко передумает и согласится с компромиссом[872], как и на помощь республике со стороны Чемберлена, не было никаких оснований.

Военное обоснование проекта представляло собой более чем утопическую идею – завладеть пробитым националистами коридором к морю и снова связать воедино две республиканские зоны. Но это лишь демонстрировало, что правительство и коммунисты по-прежнему отказываются учиться на собственных катастрофических ошибках. Ход событий был предсказуем: даже если бы республиканцы застали армии националистов врасплох, те, располагая американскими грузовиками, сумели бы развернуться и быстро поставить заслон наступлению. На открытой местности превосходство националистов в воздухе и в артиллерии не оставляло республиканцам никаких шансов. Кроме того, на пути наступления лежала крупная река, что влекло за собой трудности с подвозом и создавало куда более серьезные риски, чем даже наступления на Брунете и на Теруэль. Потери авиации и другой техники были бы гораздо катастрофичнее, чем раньше, так как французская граница снова закрылась, и ждать новых поставок уже не приходилось.

Негрин отказывался видеть, что еще одно сражение с огромными потерями нанесет непоправимый удар боевому духу республиканцев. Все вместе представляло собой чрезвычайно рискованную игру в заведомо проигрышной ситуации, совершенно не соответствовавшую надежде самого Негрина на то, что республика сохранит силы к моменту начала европейской войны.

Для этого наступления была специально сформирована армия Эбро. Как и под Брунете, в ней доминировали коммунисты, она получила почти все бронетанковые силы, артиллерию и авиацию. Командование армией доверили Модесто. В нее входил V корпус Листера и XV корпус 26-летнего физика-коммуниста Мануэля Тагуэньи. Правый фланг Модесто прикрывал XIII корпус, защищавший верховья Сегре от Лериды до места ее слияния с Эбро напротив Мекиненсы[873].

Излучина Эбро между Файоном и Чертой стала сектором, выбранным для главного удара. Справа находился XV корпус, слева V. Предполагалось две дополнительные операции: 42-я дивизия переходила на северный берег между Файоном и Мекиненсой для препятствования контратаке с правого фланга, а французская XIV Интербригада переправлялась ниже по течению, в Ампосте. Всего в операции было задействовано 80 тысяч человек[874].

Самым слабым местом была вследствие понесенных в Арагоне потерь артиллерия. Во всей армии набиралось не более 150 орудий, считая уцелевшие еще с прошлого века. К тому же было известно о неисправности 76-мм зенитной артиллерии, хотя солдат об этом не информировали «по соображениям сохранения боевого духа»[875].

Войска националистов на противоположном, правом берегу Эбро состояли из 50-й дивизии полковника Луиса Кампоса Гереты, штаб которой располагался в Гандесе, резервной 13-й дивизии и 105-й, прикрывавшей фронт от Черты до моря[876]. Численность этих дивизий Марокканского корпуса Ягуэ составляла примерно 40 тысяч человек.

Последние несколько дней перед наступлением республиканцев полковник Кампос пересылал Ягуэ разведдонесения и предупреждал, что его подчиненные наблюдают на противоположном берегу Эбро передвижения войск и другие подготовительные действия. Эти наблюдения подтверждались воздушной разведкой, тем не менее командование националистов не приняло угрозу всерьез. Им казалось невероятным, чтобы республиканская армия, которой так досталось в Арагоне, снова была готова к наступлению, тем более связанному с переправой через широкую реку.

24 июня адъютант генералиссимуса полковник Франко-Салгадо получил донесение о подготовке республиканцами плотов для переправы через реку и понтонных мостов, а также о сосредоточении большинства Интернациональных бригад в Фалсете[877]. Это подтверждали на допросах дезертиры и пленные, однако Франко ограничился приказом Ягуэ сохранять бдительность[878].

Переправу через Эбро готовили в мельчайших деталях целую неделю: республиканские войска тренировались в оврагах, на реках, на морском берегу. Инженерные войска отрабатывали переправу на мостах, построенных в Барселоне или купленных во Франции. Тем временем разведка особого XIV диверсионно-десантного корпуса ночью переправилась на неприятельский берег. Там она встретилась с крестьянами, чтобы добыть сведения о позициях националистов. Среди разведчиков был 17-летний сын Пассионарии Рубен Руис – впоследствии он стал майором Красной армии и погиб в 1942 году под Сталинградом.

В ранние утренние часы 25 июля бесшумно переправившиеся через Эбро диверсанты сняли часовых националистов, затем они закрепили ориентиры для атакующих плавсредств. После этого шесть республиканских дивизий приступили к переправе через реку. Штурмовые подразделения переправлялись на плавсредствах, следуя указаниям знавших реку местных крестьян. Главные силы воспользовались двенадцатью наведенными саперами понтонными мостами.

Выше Файона 22-я бригада из 42-й дивизии перерезала дорогу из Мекиненсы, остальной XV корпус переправился через Эбро в Рибаррохе и во Флисе с целью создания плацдарма на линии Аско – Ла-Фатарелья. Одновременно V корпус переправлялся близ Миравета с целью захватить Корбера-д’Эбре на своей линии наступления к Гандесе, а также у Бениссанета, чтобы атаковать Мора-д’Эбре и сомкнуться с фланговыми частями XV корпуса.

Гораздо дальше вниз по течению, почти у моря, пыталась переправиться XIV Интербригада, однако до другого берега добрались живыми лишь немногие. Тяжелые потери им нанесли рифские стрелки 105-й дивизии: всего XIV Интербригада потеряла за сутки 1200 человек убитыми и утонувшими. По словам Пьера Ландрие из батальона «Анри Барбюс», переправиться через реку и помочь застрявшим там товарищам, напрасно звавшим на помощь, было невозможно[879].

На центральном участке быстро наступавшие республиканские войска захватили в плен 4 тысячи человек из 50-й дивизии. На следующий день они приблизились к Вилальба-дельс-Арс и к Гандесе, заняв перед этим Пуиг-де-л’Алигу между горами Пандолс и Каваллс – ключ к Терра-Альте, как назывался этот засушливый горный район. Там находилась роковая «точка 481», прозванная «смертельной высотой», – по выражению интербригадовцев, «прыщ»[880].

За сутки с небольшим войска Модесто заняли 800 квадратных километров. Но Ягуэ, не забывший ошибок Модесто при Брунете и Бельчите, приказал 13-й дивизии Баррона поспешить на защиту Гандесы. Форсированный марш на расстояние 50 километров под июльским солнцем стоил многих жизней: люди гибли от жары и изнеможения. У многих после этого марш-броска ноги превратились в кровавое месиво[881]. Тем не менее к утру 26 июля 13-я дивизия изготовилась к защите города. Новый командующий легиона «Кондор» генерал Фолькманн, побывавший как раз тогда в ставке Ягуэ, обратил внимание на его спокойствие и писал о нем как о самом способном полевом командире.

Франко узнал о наступлении республиканцев через считаные часы после его начала 25 июля, в день завершения битвы при Брунете и праздника святого Иакова; в этот самый день он раньше планировал взять Валенсию. Он отреагировал типичным для него образом: отверг всякие мысли о том, чтобы позволить республиканцам удержать какие-либо территории, какой бы ни оказалась цена. Операции на Левантском фронте были немедленно остановлены, восемь дивизий были развернуты и брошены против республиканского плацдарма. Легион «Кондор», ВВС Итальянского экспедиционного корпуса и испанская воздушная бригада оперативно получили приказы о действиях на фронте Эбро. В полдень первого же дня авиация националистов уже была над Терра-Альтой, бомбя переправы через реку. Главными целями бомбометания были понтонные мосты. В налете участвовали 40 самолетов «Савойя-79», 20 – «Савойя-81», 9 – «Бреда-20», 30 – «Хейнкель-111», 8 – «Дорнье-20», 30 – «Юнкерсов-52» и 6 – «Юнкерсов-87» («Штука»)[882], а также 100 истребителей. Авиации республиканцев замечено не было[883].

Получив от одного из инженеров заверения, что промышленность Барселоны не получит непоправимых повреждений[884], Франко приказал открыть плотины в Тремпе и Камасаре в Пиренейских горах. Поднявшаяся на два метра вода Эбро смыла понтонные мосты, по которым к войскам Модесто должны были поступать подкрепления и боеприпасы. Республиканские военные инженеры справились с бедой за два дня, но эта задержка оказалась роковой: через реку успели переправиться лишь немногие танки и орудия, которых оказалось недостаточно, чтобы разбить войска Баррона в Гандесе.

Непрерывная бомбардировка мостов в ходе сражения требовала от республиканских саперных войск максимального напряжения сил. Это был воистину сизифов труд: ночь за ночью они устраняли причиненные днем повреждения. Самым эффективным оружием националистов против узких мостов был пикирующий бомбардировщик «Штука», но легион «Кондор» ни разу не использовал больше двух их пар за раз, причем всегда с сильным охранением из истребителей. Люфтваффе боялось, как бы такой самолет не сбили над вражеской территорией: тогда обломки отправили бы в Советский Союз. Подходить к этим машинам не разрешалось даже офицерам-националистам. Впервые «Штуки» были применены в Арагонском наступлении, но тогда эта опасность была невелика: республиканцы быстро отступали, и обломки сбитого самолета можно было подобрать самим.

На рассвете 27 июля, так и не дождавшись своей авиации, Модесто приказал своим немногочисленным танкам атаковать Гандесу. Генерал Рохо был в ужасе от необъяснимого отсутствия республиканского воздушного прикрытия. 29 июля он писал в Центральную армию, своему другу полковнику Мануэлю Матальяне: «Фронт Эбро почти парализован… Мы сталкиваемся с одним и тем же явлением, во всех наших четырех наступлениях из некоторых как будто выпускают воздух»[885].

Удивляться тут было нечему – план с самого начала был глубоко ущербным, и, когда первоначальное преимущество, достигнутое эффектом неожиданности, было исчерпано, у коммунистического командования не осталось идей, как исправить ситуацию. Оно вернулось к своей привычной практике бесцельного расходования жизней, не имея сил признать, что операция провалилась. За одну первую неделю боев войска понесли большие потери от бомбежек и от расстрела с воздуха на бреющем полете, а также от дизентерии и тифа[886].

Остро стояла проблема физического и психологического истощения, особенно в Интербригадах. Димитров докладывал Ворошилову и Сталину: «Бойцы Интернациональных бригад крайне измотаны непрекращающимися боями, их боеспособность резко снизилась, и испанские дивизии значительно превзошли их по боеготовности и дисциплинированности»[887].

30 июля Модесто реорганизовал свои войска в центральном секторе и лично возглавил операции. Танки и артиллерию, сумевшие переправиться через Эбро, он сосредоточил вокруг Гандесы. Однако танки представляли собой отличные мишени для зениток калибра 88 мм легиона «Кондор», использовавшихся там, где не было опасности налетов. Kampfgruppe бомбардировщиков «Хейнкель-111» продолжали бомбить мосты, делая по 40 самолето-вылетов в день, уничтожив два моста и один пешеходный мост с высоты 4 тысячи метров. Один из мостов починили, но при ночном налете он был снова разрушен. Звено бомбардировщиков «Штука» сбросило на мосты в Аско и в Винебре 8 своих бомб весом 4500 кг каждая. Последний мост пострадал от прямого попадания[888]. На следующий день самолетам «Штука», метившим в выезд из тоннеля в четырех километрах восточнее Мора-ла-Нуэва, повезло меньше.

Модесто, непрерывно обстреливавший Гандесу из орудий своих тринадцати батарей, бросил в атаку пехоту. Она добралась до кладбища и вплотную приблизилась к хорошо защищенному зданию сельскохозяйственного профсоюза, но сладить с людьми Баррона не смогла.

Тем временем 3-я дивизия атаковала Вильяльбу-дельс-Аркс. Но все светлое время суток авиация националистов и их союзников продолжала наносить удары по сосредоточениям войск и линиям подвоза, не встречая сопротивления со стороны республиканской авиации. Первый налет на Гандесу республиканская авиация предприняла только 31 июля.

После этого над фронтом Эбро развернулись самые масштабные за всю войну воздушные бои. 31 июля более 300 самолетов участвовали в воздушных боях и препятствовали бомбардировщикам, бомбившим наземные позиции. «Стояла чудовищная трупная вонь, – писал американский интербригадовец Эдвин Рольф. – Вражеские бомбардировщики снова принялись за наши позиции в долине, убивая эвакуировавшихся раненых и санитаров, тащивших носилки, бомбя колодцы… Над нашими головами свистели пули, красные трассирующие снаряды, казалось, зависали в воздухе… Это был самый долгий день в моей жизни»[889].

Не земле царил сущий ад, но предыдущие четыре недели были катастрофой для республики, несмотря на отсутствие ее авиации на фронте Эбро. Только в июле легион «Кондор» и националисты, по их утверждениям, сбили 76 республиканских самолетов и докладывали о 7 вероятных воздушных победах. Но сражение на Эбро предоставило националистам и их союзникам еще более удобную возможность раз и навсегда уничтожить республиканскую авиацию.

Рохо, Модесто и Тагуэнья считали все произошедшее до этого тактической победой. Они не сомневались во впечатлении, производимом сражением на зарубежную аудиторию, как и на республиканскую зону. Но в действительности они добились одного: выпустили на арену своего быка, почти не оставив ему шансов выжить. Даже если бы они взяли Гандесу, дальнейшее наступление все равно нельзя было бы развить из-за скорости сосредоточения противостоявших им сил националистов. За первую неделю они растратили все свои преимущества – неожиданность, скорость и дерзость[890]. Крупное наступление республиканцев снова выдохлось, не достигнув поставленных целей, из-за незавершенности, вызванной тратой времени на подавление узлов вражеского сопротивления вместо концентрации сил на главной задаче. Быстрая реакция Ягуэ на атаку предоставила националистам время на подтягивание восьми дивизий подкрепления. Положение республиканцев было еще хуже, чем под Брунете, – за спиной у них была река, что крайне затрудняло любое снабжение. Крайне острой была ситуация с питьевой водой.

1 августа Модесто отдал армии Эбро приказ перейти к обороне. Ради захвата безлюдного, выжженного солнцем клочка земли, лишенного всякого стратегического значения, полегло 12 тысяч человек. Жара нарастала: 4 августа легион «Кондор» зафиксировал температуру 37 °C в тени и 57 °C на солнце. Даже ночь не приносила облегчения[891].

Решение перейти к обороне далось республиканцам нелегко. В спекшейся до состояния железной твердости земле среди скал Терра-Альта невозможно было рыть траншеи, защищаться можно было только при помощи брустверов и заграждений из камней. Но вскоре стало ясно, что артиллерийские снаряды куда опаснее на такой местности, чем на открытом пространстве: здесь каждый взрыв превращал камни в шрапнель.

Продолжать сражение в таких условиях было бы совершенно бессмысленно в военном отношении, особенно при такой уязвимости республики и при отсутствии всякой надежды добиться первоначальной цели наступления. Но вместо организованного отвода своих лучших войск для последующего продолжения боев республиканское командование все отправляло и отправляло бойцов через Эбро. Происходило это из-за веры Негрина в то, что на них смотрит вся Европа и что для него невозможно признать свое поражение. В очередной раз соображения политики и пропаганды приводили к разгрому, которого можно было бы избежать. Единственным утешением служило разве что то, что Франко стремился в первую очередь разгромить силы, занявшие территорию националистов, и это спасло армию Эбро от контратаки националистов через Сегре, в тыл ее правого фланга, которой как будто требовала военная логика[892].

Желая довести до победного конца «слепое столкновение баранов»[893], националисты были вынуждены шесть раз переходить в контрнаступление против позиций республиканцев. Первое, начавшееся 6 августа, было направлено против плацдарма в Файоне, защищаемого 42-й дивизией. За два дня легион «Кондор» произвел 40 самолето-вылетов против этой цели, сбросив 50 тонн бомб. «Потери красных очень велики», – отмечено в боевом журнале легиона[894]. Бойня продолжалась до 10 августа, когда националисты оттеснили республиканцев за реку.

Следующая атака, начавшаяся 11 августа, была нацелена против 11-й дивизии в Сьерра-де-Пандолс. Это было неудачное решение, так как республиканцы, оседлавшие высоты, могли с легкостью расстреливать карабкающихся снизу солдат. Всю следующую неделю легион «Кондор» использовал все свои самолеты, включая «Штуки», для бомбардировок мостов с целью перерезать снабжение. Возможно, расчет националистов был на измождение подчиненных Листера, на их нестерпимую жажду в убийственную жару, на голод вследствие отсутствия подвоза. Нехватка воды заставляла их мочиться в кожухи водяного охлаждения на стволах пулеметов «максим».

В дневное время не было конца бомбежкам и обстрелам. Республиканцам оставалось одно – ждать наступления ночи. Погибших нельзя было похоронить, нигде не было ни клочка тени[895]. Согласно утверждениям пропаганды, войска заняли позиции на такой неудобной местности, будучи дисциплинированными борцами с фашизмом, хотя скептики указывали на другую причину – истерику таких командиров, как Модесто и Листер, грозивших пристрелить любого, кто «отдаст хоть пядь земли». Но скорее всего, эта упорная отвага была инстинктивным выражением ненависти к врагу.

13 августа, во время наступления националистов в Сьерра-де-Пандолс, в небе над Терра-Альта вспыхнул упорный бой между авиацией республиканцев и истребителями националистов: три эскадрильи «Мессершмиттов» и рой «Фиатов» напали на армаду «Чато» и «Супер-Моска» – усиленной по вооружению и мощности двигателей версии советского моноплана. Одновременно «Хейнкели-111» легиона «Кондор» и «Юнкерсы-52» Испанской авиабригады продолжали бомбить речные переправы, когда они не использовались как «летающая артиллерия» для расстрела позиций войск в горах.

Воздушные бои были неравной дуэлью: республиканцы проигрывали численностью как минимум вдвое. Пока «Моска» и «Чато», выстроившись буквой V, бились по старинке с «Фиатами», эскадрильи «Мессершмиттов» опробовали новую тактику. Они вели воздушный бой парами – система, принятая потом обеими сторонами в Битве за Британию. Главной опасностью таких хаотичных воздушных боев было столкновение самолетов или дружественный огонь. Великого воздушного аса националистов Гарсиа Морато сбил по ошибке их же пилот – первый такой случай за войну.

18 августа националисты снова открыли плотины на Сегре. Стена воды, поднявшейся на 3,5 м, снесла мосты во Фликсе, Мора-д’Эбре и Гинестаре. На следующий день началась «долгожданная» контратака националистов против главного плацдарма республиканцев на берегу Эбро, в которой приняли участие шесть дивизий и кавалерийская бригада. 88-миллиметрового орудия легиона «Кондор» поддерживали наземное наступление, самолеты «Штука» бомбили артиллерийские батареи республиканцев. Kampfgruppe «Хейнкелей-111» снова атаковали мосты. Наибольшего успеха добилась эскадрилья «Мессершмиттов», сбившая четыре «Моска» (националисты называли эти самолеты «Рата»), сами не понеся в тот день потерь. Один из пилотов, обер-лейтенант Вернер Мельдерс, во Второй мировой прославился как ас: в Испании он сбил 14 неприятельских самолетов – наивысшее достижение в авиации националистов, а потом стал первым пилотом-истребителем люфтваффе, одержавшим сто побед[896].

Ягуэ бросил свои войска против позиций республиканцев вокруг Вильяльбы-дельс-Аркс и захватил высоты Гаэта. Теперь самолеты националистов стали разбрасывать листовки с призывом сдаваться, за ними на землю летели тяжелые бомбы. На протяжении пяти дней упорных боев дивизии Ягуэ наталкивались на умело подготовленные позиции опытных войск, способных отбивать волны пехоты. Тактика националистов часто бывала не лучше тактики республиканских командиров.

26 августа Модесто был произведен в полковники – первое столь высокое звание, присвоенное офицеру милиции. Однако наибольшее, что могла теперь делать армия Эбро, – это держаться. В ее окопы наведывались дружественные журналисты, свидетели прошлых боев: Хемингуэй, Мэттьюс, Капа; приезжали также Джозеф Норт из «Нью-Йорк дейли уоркер», Дениэл Рузвельт из «Бруклин дейли игл», Луис Фишер из «Нейшн», немецкий поэт Эрнст Толлер[897].

С командного поста Ягуэ в Коль-дель-Моро генерал Франко разглядывал в бинокль поле боя: справа Сьерра-де-Пандолс, посередине Гандесы и горы Каваллс и Лаваль-де-ла-Торре, слева Корбера, дальше последний перед впадением в море участок течения Эбро. «Все на протяжении менее 35 километров! – радостно сказал Франко своему адъютанту Луису Марии де Лохендио. – Я поймал в ловушку лучшие красные части»[898]. Но в Италии Муссолини смотрел на вещи иначе. «Сегодня, 29 августа, – сказал он Чиано, – я предрекаю поражение Франко. Этот человек либо не умеет, либо не хочет воевать»[899].

23 августа националисты начали свое третье контрнаступление – оно развивалось между Пуиг-де-л’Алига и дорогой из Альканьиса в Таррагону. Целью было любой ценой захватить гряду Серра-де-Кавальс и подступить к Корбера-д’Эбре. Передовые войска получили в качестве подкрепления корпус «Маэстрасго» Гарсиа Валиньо и теперь насчитывали восемь дивизий, 300 орудий, 500 самолетов и 100 танков. Им противостояла 35-я дивизия между Корберой и Гандесой, 11-я дивизия вокруг Каваллас и 43-я в Пуиг-де-л’Алига. (По словам Тегуэньи, телефонную линию из ставки пришлось чинить 83 раза за одно утро из-за града снарядов.) Республиканские солдаты вешали себе на шею кусочки дерева и кусали их во время бомбежек. Взрывные контузии и непреодолимая усталость от боев случались среди республиканцев гораздо чаще, чем на противоположной стороне, что неудивительно при такой интенсивности бомбардировок.

3 сентября, ровно за год до начала Второй мировой войны, националисты предприняли четвертую по счету атаку, в этот раз против Листера, в горах. После массированного артобстрела они двинулись из Гандесы на Ла-Вента-де-Кампосинес и на следующий день захватили Корберу. В этом секторе они развернули 300 полевых орудий и немецкие 88-миллиметровые зенитки, стрелявшие прямой наводкой по наземным целям[900].

В этой атаке силам Ягуэ удалось взломать оборону республиканцев между секторами V и XV корпусов. У Модесто не было выбора, кроме введения в действие единственного резерва (35-й дивизии) для устранения прорыва. Приказы, которые отдавал при этом Модесто, подчеркивают безумие решения республиканцев держаться. «Ни одна позиция не должна быть потеряна. Если противник захватит хотя бы одну, необходима быстрая контратака – сражайтесь столько времени, сколько понадобится, чтобы позиция осталась в руках республиканцев. Ни пяди земли врагу!»[901]

Через две недели, между 19 и 26 сентября, националисты в упорных боях штурмовали высоты Серра-де-Каваллс, удерживаемые измотанными бойцами армии Модесто. Рохо находился в отчаянии, так как у Менендеса, командующего армией Леванта, и у Миахи не было сил для наступления на их стороне коридора, которое уменьшило бы давление на армию Эбро.

2 октября, после захвата высот Лавалл, националисты достигли Ла-Вента-де-Кампосинес. Еще через две недели они захватили в ночной атаке точку 666 – ключ к Сьерра-де-Пандолс. Сокрушив оборонительные позиции в горах Каваллс, они оставили республиканцев без прикрытия, а потом взяли их в клещи: Ягуэ атаковал в направлении Ла-Фатерелла, а Гарсиа Валиньо отдал приказ о подрыве. «Взрыв, вспышка, падение железных обломков в воду оповестили о завершении сражения на Эбро через 113 дней после его начала»[902]. Генерал Рохо оказал поддержку Тагуэньо при отходе в направлении Аско и Фликса.

У республиканцев, понесших огромные потери, осталась только небольшая полоска земли на правом берегу Эбро. В 4:30 утра 1 ноября, воспользовавшись густым туманом на реке, последние бойцы 35-й дивизии ушли на другую сторону Эбро по чугунному мосту во Фликсе. Через пятнадцать минут решение об уходе принял и Тагуэньо.

Главная ошибка была в том, что это решение не было принято тремя месяцами раньше – теперь же армия Модесто практически прекратила существование. Ее остатки вернулись на позиции, которые она занимала 24 июля.

Терра-Альта представляла собой крайне неудобную местность для кровопролитного столкновения, вылившегося в летнее повторение зимних ужасов Теруэля. Потери националистов составили 60 тысяч человек, республиканцев – 75 тысяч, в том числе 30 тысяч убитых, многие из которых так и остались непохороненными, так как армии Модесто пришлось покинуть горы. Помимо невосполнимых людских потерь, в этой бессмысленной игре было утрачено почти все оружие, необходимое для обороны Каталонии.

Офицеры-некоммунисты были наиболее решительными критиками самой кампании на Эбро и способов ее ведения. Генерал Гамир Улибарри утверждал, что на Эбро пала Каталония. Другие, например полковник Переа, командующий Восточной армией, негодовавший на Рохо, возмущался военными ошибками на протяжении всей операции. Что касается агентов Коминтерна, то они пытались свалить всю вину на Рохо и на Генеральный штаб. Тольятти сообщил в Москву, что армия Эбро осталась без поддержки Центрального фронта из-за «саботажа и вредительства генерала Миахи и других командующих центром»[903].

Искажая действительность в худших советских традициях, Степанов набросился на Генеральный штаб и на Рохо за затягивание операции, которое было, дескать, «расчетом на обессиливание армии Эбро, на лишение ее способности к сопротивлению»[904]. Тот факт, что вся стратегия была разработана Негрином и коммунистами и что армией командовал коммунист, отказывавшийся отступать, естественно, не принимался во внимание. Ущербность всего плана в целом и вовсе осталась за кадром – а ведь очевидно было, что атака в секторе неподалеку от основных сил Маневренной армии гарантировала быстрое неприятельское контрнаступление. Широкая река за спиной в условиях подавляющего превосходства врага в воздухе, при котором было невозможно снабжение, – диспозиция, граничившая с идиотизмом; отказ отойти через неделю боев, показавших отсутствие шансов на достижение поставленной цели, вел к бессмысленному принесению в жертву целой армии, которую было некем возместить. Все это было не просто военной глупостью, а неизбежной расплатой за безумное пропагандистское ослепление.