Глава 2. Король уходит

Первая попытка организовать в Испании подобие профсоюза относится к 1830-м годам. В середине XIX века в стране существовало небольшое количество мелких объединений, не занимавшихся политикой. Потом стали укореняться занесенные из-за Пиренеев новые политические идеи. Первой ласточкой стала анархическая, или «либертарная», форма социализма, фундаментальные разногласия адептов которой с марксистами имели для Испании огромные последствия. К приезду в Испанию Джузеппе Фанелли[13] в 1868 году в стране уже появились первые переводы Прудона, сделанные Пи-и-Маргалем[14], президентом Первой республики. Фанелли был поклонником Бакунина, крупнейшего оппонента Маркса в Первом интернационале. Он появился в Мадриде, совершенно не владея испанским языком, без денег – зато его идеи принимались на ура. За четыре года в Испании (в особенности в Андалусии) появилось почти 40 тысяч бакунинцев.

Ранний анархизм стал мощнейшей силой в испанском рабочем классе по нескольким причинам. Предложенная им структура свободно образующихся коммун-кооперативов отвечала глубоко укорененным традициям взаимопомощи, а организационный федерализм был близок антицентралистским чувствам испанцев. Кроме того, он являлся сильной моральной альтернативой продажной политической системе и лицемерной Церкви.

Многие указывают на наивный оптимизм, с которым принимали анархизм безземельные крестьяне Андалусии. Сохранилось множество свидетельств того, что это учение распространяли аскеты, почти святые люди, и новообращенные отказывались от табака, спиртного и супружеской неверности (отвергая при этом официальный брак), – в результате этого анархизм часто воспринимался как «светская религия». Ранний анархизм набирал популярность столь стремительно, что многие новообращенные увидели в свободе и во взаимопомощи единственную основу для естественно организованного общества – и сочли, что не заметить этого может только слепой. По их мнению, восстание непременно должно было открыть людям глаза, высвободить огромный потенциал доброй воли и то, что Бакунин называл «стихийным творчеством масс».

Уныние от неспособности «отпереть механизм истории», как назвал это русский писатель Виктор Серж[15], приводило в 1890-е годы к актам индивидуального политического террора. «Тигры-одиночки», как называли их собратья-анархисты, либо действовали в надежде побудить других последовать их примеру, либо мстили за жестокость тайной полиции Brigada Social, не разбиравшей правых и виноватых. Самый известный пример – смерть в 1892 году нескольких анархистов, замученных в замке Монтжуик в Барселоне. Это вызвало волну возмущения в мире и убийство «отца» Реставрации Кановаса дель Кастильо. Возник порочный круг репрессий и мести.

В последней четверти XIX века медленно развивалось марксистское крыло социалистов, прозванное оппонентами «los autoritarios». После падения Парижской коммуны, в конце 1871 года, в страну приехал зять Карла Маркса Поль Лафарг: уже на следующий год в Мадриде были заложены основы испанского марксизма.

Относительный неуспех марксистов был отчасти вызван их ставкой на централизованное государство. Социалисты под руководством Пабло Иглесиаса, наборщика, превратившегося в ведущего испанского марксиста, действовали осторожно, сосредоточившись на создании организации. В 1879 году они основали Испанскую социалистическую рабочую партию (ИСРП), в 1888 году – собственный Всеобщий союз трудящихся (ВСТ). Иглесиас продолжал настаивать на умеренности и эволюционном характере классовой борьбы (ИСРП официально отказалась признавать монархию только в 1914 году). Своих соперников-анархистов социалисты обвиняли в «безответственности», сами же все чаще навлекали на себя обвинения в бюрократизме и даже получили прозвище «испанские пруссаки».

Другая причина медленного развития социалистического движения в преимущественно крестьянском обществе вытекала из презрения Маркса к крестьянству и к тому, что он называл «идиотизмом деревенской жизни». По его убеждению, капитализм суждено было свергнуть созданному самим капитализмом промышленному пролетариату. Однако в Испании большая часть промышленности была сосредоточена в Каталонии, ставшей оплотом анархизма – в результате «кастильским» социалистам приходилось искать поддержки у промышленных рабочих Бильбао. Основной сферой их влияния становился центр Испании и северное побережье, тогда как сторонников анархизма было больше всего на Средиземноморском побережье, особенно в Каталонии и в Андалусии.

Между 1890-ми и началом 1920-х годов в Испании было много тревожных лет, особенно во время русской и германской революций в конце Первой мировой войны. Наибольшей напряженностью отличалась обстановка в крупных земельных владениях – латифундиях – Андалусии и Эстремадуры, в шахтерских долинах Астурии и Бискайи, в промышленной Каталонии. В Барселоне конца XIX века у фабрикантов-нуворишей принято было хвастаться своим богатством посредством архитектурных излишеств и светского блеска.

Порой цикл насилия – заводской бунт и его подавление – принимал хаотический характер. Тайная полиция, Brigada Social, преувеличивая свою роль хранительницы общественного порядка, часто нанимала бандитов для устранения анархистов-pistoleros и лидеров забастовщиков. Однако первый всплеск городских бунтов, «трагическая неделя» в конце июля 1909 года в Барселоне, была вызвана не трениями на заводах. Это был побочный продукт колониальной войны в Марокко: там бунтари одного из племен Рифских гор[16] расстреляли колонну солдат, направленную для усмирения недовольства работников горной концессии, приобретенной графом Романьонесом, советником Альфонсо XIII. Правительство объявило дополнительный призыв; бедняки не могли откупиться от воинской службы, хуже всего пришлось женатым рабочим[17]. За годы, прошедшие после неудачи на Кубе, в стране окрепли антимилитаристские настроения, отсюда внезапная и дружная стихийная реакция в Барселоне на марокканский кризис.

«Молодые варвары», поддерживавшие лидера радикальной партии Алехандро Лерруса, вышли из-под контроля, их примеру последовали другие. Волнения начались с поджогов церквей, буйство сопровождалось кощунственными выходками, вроде знаменитого инцидента с рабочим, танцевавшим с выкопанным из могилы трупом монахини. Эта волна символического насилия стала реакцией народа, болезненно уязвленного суевериями. Учение испанской католической церкви было неразрывно связано с темными годами Средневековья, духовный авторитаризм наряду с политическими амбициями церковных властей поставили Церковь на одну доску с гражданской гвардией – и превратили ее в самую крупную мишень для стрел народного негодования.

Беспорядки стоили жизни полудюжине людей, но, когда за наведение порядка взялась армия, дело закончилось бойней. Были схвачены сотни людей, в том числе Франсиско Феррер, основатель либертарной «Свободной школы». Было очевидно, что Феррер не мог иметь отношение к бунту – и тем не менее католическая иерархия оказала давление на власти, заставив их предать своего главного конкурента на образовательной ниве суду. На основании заведомо сфабрикованных улик Ферреру вынесли смертный приговор: его казнь вызвала волну протестов не только в Испании, но и за границей.

После волнений в Барселоне в 1909 году большая часть оппозиции избрала новую стратегию. Это произошло под влиянием французского профсоюзного движения, конечной целью которого была всеобщая стачка и следом за ней – перестройка общества на основе мелкой промышленности и сельского хозяйства. Возникла анархо-синдикалистская Национальная конфедерация труда (НКТ) с отраслевой, а не профессиональной внутренней структурой. Таким образом, испанское движение за свободу изначально состояло из чистых анархистов и анархо-синдикалистов.

Во время Первой мировой войны, приносившей огромные прибыли хозяевам предприятий, рабочие страдали от галопирующей инфляции: с 1913 по 1918 год цены выросли вдвое, тогда как рост заработной платы не превысил 25 процентов[18].

В результате резко выросла численность профсоюзов. К примеру, ряды ВСТ выросли до 160 тысяч человек, в анархо-синдикалистской НКТ к концу 1919 года состояло 700 тысяч человек. Социалистическая партия, ИСРП, быстро выросла до 42 тысяч активистов. Ее руководителям – Франсиско Ларго Кабальеро, Индалесио Прието[19], Фернандо де Лос Риосу и Хулиану Бестерио – предстояло сыграть важную роль в недалеком будущем. Весьма умеренная католическая Национальная аграрная конфедерация (CONCA) росла главным образом в сельской глубинке Кастилии и Леона. В промышленных центрах она могла надеяться только на набожную Страну басков[20].

Серьезной преградой постепенным реформам в Испании было упорство военного истеблишмента. 160-тысячным испанским войском командовали 12 тысяч офицеров и 213 генералов[21]. Эта раздутая и некомпетентная армия висела на государстве тяжким грузом. Ее роль всегда оставалась противоречивой. Реакционная по сути, она порой видела себя союзницей народа в борьбе с продажными политиканами и силой, способствующей национальному возрождению. Низведенная после утраты империи до состояния прозябающих провинциальных гарнизонов, она активно действовала только в протекторате Марокко – гораздо меньшей, чем у Франции, области этой страны, выделенной Испании на конференции в Альхесирасе в 1906 году. Экономический интерес представляли там только залежи фосфатов; местное население, кабилы, мечтали избавиться от европейского правления. Испанским офицерам, задумывавшимся о карьере, служба в Марокко сулила продвижение по службе вдали от казарменной скуки на родине. Героический дух с налетом мистики – africanista – превращал их в испанскую военную элиту; они обретали цель и позволяли себе поглядывать на штатских свысока.

В 1917 году в Испании разразился военно-политический кризис. Возникшие в войсках группы, известные как «хунты обороны», начали с требований улучшения условий службы. Когда же правительство попыталось распустить хунты, их предводители обнародовали манифест, обличавший плачевное состояние армии. Испугавшись нового «пронунсиаменто», консервативный кабинет Эдуардо Дато[22] уступил некоторым их требованиям. Но это натолкнуло некоторых политиков, прежде всего Франсеска Камбо, лидера Каталонской лиги, на мысль использовать возникшую возможность для продвижения конституционных реформ: в этом они видели шанс модернизировать страну и установить реальную демократию. Камбо собрал 19 июля в Барселоне ассамблею политиков, считая это первым шагом к созыву учредительных кортесов – настоящего парламентского представительства.

Одновременно социалистические ИСРП и ВСТ, питавшие схожие иллюзии, увидели в хунтах шанс на перемены. Они призвали к всеобщей забастовке в поддержку своих требований созыва учредительных кортесов. Дато распустил парламент и отменил конституционные гарантии. 13 августа началась стачка в Мадриде, Барселоне, Бильбао, Сарагосе, Овьедо, в шахтерских районах Астурии и Андалусии. Но хунты обороны не только отказались поддержать революцию: их члены приняли участие в подавлении забастовок. 72 человека погибли, 156 человек были ранены, 2 тысячи арестованы. В Астурии, где забастовка затянулась на месяц, генерал Рикардо Бургете и молодой майор Африканского корпуса Франсиско Франко возглавили репрессии, не гнушаясь пыток. Все это было тренировкой гораздо более серьезного выступления в 1934 году, в подавлении которого генералу Франко предстояло сыграть ведущую роль. Суд в Картахене приговорил руководство социалистов к пожизненным срокам, Камбо не пострадал.

Одним подавлением нельзя было избавиться от нараставших в конце Первой мировой войны социальных проблем. Население росло благодаря главным образом снижению детской смертности, города переполнялись из-за внутренней миграции из нищающей деревни, мужчины и женщины искали работу в условиях роста безработицы. Церковь уже не могла удерживать под своим контролем население, однако политики у власти отказывались признавать необходимость перемен. Они не знали или не желали знать, как перейти от «олигархического либерализма к всеобщей демократии»[23]. Их взгляды сравнительно мало поменялись с тех пор, как столетие назад Фердинанд VII назвал Испанию бутылкой с шампанским, а себя пробкой, мешающей бурному выплеску содержимого.

С концом Первой мировой войны и прекращением экспортного бума рабочие стали воинственнее. Известия из России внушали левым надежду: шли разговоры о том, что революции вот-вот подожгут Европу с двух концов. 1918–1920 годы, когда в Андалусии не прекращались восстания, а в Барселоне шла упорная борьба, получили название «трех лет большевизма». Самая сильная волна беспорядков началась с забастовки рабочих компании «Ла Канадьенсе» по призыву анархо-синдикалистов из НКТ[24]. Каталонские фабриканты ответили увольнениями и завозом штрейкбрехеров из депрессивных районов. В ответ на насильственные действия профсоюзов, особенно НКТ, они нанимали убийц-pistoleros, отстреливавших профсоюзных вожаков. Для восстановления порядка Альфонсо XIII назначил гражданским губернатором генерала Севериано Мартинеса Анидо. По приказу начальника полиции генерала Арлеги наемники из pistoleros менее чем за двое суток застрелили свыше 20 профсоюзных вожаков. Анархисты не забыли эти злодеяния: в 1921 году они отомстили, убив Эдуардо Дато[25].

Радикализация НКТ сталкивалась с умеренностью социалистического ВСТ. Анархо-синдикалисты считали социалистов реформистами, а то и изменниками делу рабочего класса. В 1921 году образовалась Испанская коммунистическая партия. в ее состав вошли воинственные социалисты и анархисты, ответившие на призыв Андреу Нина[26] и Хоакина Маурина. Эта третья сила, первоначально малочисленная, тоже видела себя лидером класса промышленных рабочих.

В деревнях поденщики из Андалусии не прекращали собственную долгую жакерию – обреченные на провал бунты. Не было конца забастовкам сельских батраков. Для их подавления привлекалась Гражданская гвардия, прибегавшая к стрельбе и к арестам. Протесты распространились с Кордовы на Хаен, Севилью и Кадис, требования включали улучшение условий и признание сельскохозяйственных профсоюзов. Но, вдохновленные новостями с другого края Европы, недовольные стали выступать также с такими лозунгами, как «?Vivan los soviets!»[27]; эти призывы появлялись на беленых стенах, подкрепляя страх землевладельцев, что попустительство грозит обречь их на повторение незавидной участи русских помещиков[28]. Даже политики в Мадриде признавали срочную необходимость той или иной программы земельной реформы – но правительства менялись слишком часто, чтобы хотя бы приступить к рассмотрению этой проблемы[29].

Несмотря на то что мадридским политикам большую часть времени удавалось поддерживать статус-кво, в июле 1921 года разразился гораздо более глубокий кризис, вызванный позорным поражением испанской армии в Марокко. 20 июля 1921 года дивизия под командованием генерала Сильвестре попала в Анвале в засаду, устроенную предводителем местных племен Абд аль-Кримом. Говорили, что король Альфонсо, считая делом чести отметить праздник покровителя испанской армии святого Иакова громкой победой, оказал давление на военного министра, а тот – на генерала Сильвестре.

Операция в Анвале стала классическим примером военной некомпетентности: 10 тысяч солдат сложили головы, 4 тысячи попали в плен, Сильвестре покончил с собой. Через неделю были утрачены новые важные позиции, погибло еще 7 тысяч человек, противник взял в плен и заковал в кандалы всех офицеров. Возмущение по всей Испании было так велико, что правительству пришлось создать комиссию по расследованию: в ее выводах обвинение было брошено и самому королю. Но незадолго до его обнародования, 13 сентября, новый генерал-губернатор Каталонии Мигель Примо де Ривера выступил с «пронунсиаменто», где назначал себя диктатором (хотя номинально главой государства оставался Альфонсо). Другие военачальники оказали ему осторожную поддержку, чтобы не допустить публичного осуждения армии и короля.

Генерал Примо де Ривера незамедлительно объявил во всей стране военное положение, чтобы ликвидировать в зародыше любые выступления и протесты. При этом он не был типичным диктатором межвоенного периода, являя собой скорее андалусскую версию сурового воинственного сквайра эпохи английского Регентства. В бытность молодым офицером он возненавидел армейскую коррупцию вроде торговли солдатским провиантом и обмундированием. Однако ему было присуще фатальное заблуждение любого кадрового военного: дела непременно наладятся, стоит всем объединиться в одну партию по примеру самой армии. В итоге Примо де Ривера создал собственную организацию, Патриотический союз, который, правда, не получил массовой поддержки. Генерал отличался авторитарным подходом к правосудию, сочетая попытки изображать царя Соломона со склонностью к казарменным шуткам. Однако стоит отдать ему должное: при его диктатуре полиция сравнительно редко прибегала к жестоким мерам.

Первоначально власть Примо получила одобрение промышленников и либерального среднего класса, уставших от хаоса и кровопролития последних лет. Они надеялись, что диктатор (пусть и аристократ по происхождению) сумеет провести реформы в деревне, немыслимые для помещичьих правительств. Но Примо, патриархально сочувствовавший крестьянам, понимал, что любая попытка приступить к решению аграрной проблемы потребует мер, слишком радикальных для него самого и уж совсем невозможных для его покровителей.

Тем не менее он попытался положить конец острому трудовому конфликту в Каталонии, попытавшись заручиться поддержкой рабочих организаций и поставить под контроль заводчиков. Очевидным выбором стали для него социалисты-центристы: он пригласил в правительство, на должность государственного советника, секретаря ВСТ Франсиско Ларго Кабальеро и поручил ему создание арбитражных комиссий в промышленности. Другой крупный лидер социалистов Индалесио Прието был категорически против сотрудничества с администрацией Примо. Анархисты, чьи организации и пресса оказались под запретом, обвинили Ларго Кабальеро в бесстыдном оппортунизме.

Промышленники Каталонии, сначала приветствовавшие приход Примо к власти, выступили против его контроля над диалогом с профсоюзными вожаками. Примо, бывший яростным противником регионального национализма, повел наступление на каталанский язык и культуру. Как все люди патриархальных взглядов, он не сомневался в собственных благих намерениях, он любил широкие жесты, не отличаясь богатством реальных дел, и был слишком непредсказуем. Крупнейшим его успехом (скорее удачей, чем правильным политическим ходом) было прекращение войны в Марокко. В апреле 1925 года предводитель рифских племен Абд аль-Крим, переоценив свои силы, напал на французскую зону, что привело к немедленному заключению военного союза между Францией и Испанией. 8 сентября французские и испанские войска высадились в заливе Альхусемас и окружили войско Абд аль-Крима. Восстание в Марокко было окончательно подавлено.

В декабре Примо сформировал военно-гражданскую директорию. Однако его планам модернизации Испании недоставало профессионализма, да и фортуна явно к ним не благоволила. В основном идеи генерала свелись к сверхамбициозным и плохо продуманным инженерным прожектам вроде плотин, гидроэлектростанций и автодорог, строительство которых вылилось в огромные и бессмысленные расходы[30]. Дефицит бюджета с 1925 по 1929 год удвоился, молодой министр финансов Хосе Кальво Сотело усугубил положение, привязав песету к золотому стандарту. Спекулянты валютой сколотили огромные состояния за государственный счет, попытки поднять курс песеты провалились. Усилилось бегство капитала, и к моменту провозглашения в 1931 году Второй республики песета потеряла почти половину своей стоимости.

При правлении Примо страной овладело раздражение, близкое к клаустрофобии. Банкиры и промышленники возмущались его вмешательством в недоступные ему материи, средний класс – попытками напрямую руководить университетами. Происхождение и профессия сделали свое дело: благие намерения патриарха превратили его в угрозу для той самой монархии, которую стремился спасти, Альфонсо XIII стал опасаться за свой трон.

За пять лет в леволиберальных кругах и среди интеллигенции выросла политическая оппозиция диктатуре. Наибольшую известность приобрел Республиканский альянс во главе с Мануэлем Асаньей[31], Алехандро Леррусом, Марселино Доминго и другими – его целью было покончить не только с диктатурой, но и с монархией. Среди социалистов утвердилось нежелание сотрудничать с Примо, и к 1929 году даже Ларго Кабальеро поневоле признал, что его согласие работать на режим было ошибкой. Когда в 1930 году социалисты выступили против монархии и диктатуры, членство в ВСТ стало быстро расти: от 211 тысяч членов в 1923 году до 277 тысяч в 1930 году; за два следующих года оно достигло почти полумиллиона.

Как непреклонный отец, столкнувшийся с неповиновением, Примо все жестче проводил свою линию: обиженный непослушанием и растерянный, он призвал на помощь армию. Не получив в итоге ожидаемой поддержки, 28 января 1930 года он подал королю прошение об отставке и был выслан из страны, а через несколько недель скончался в Париже.

30 января Альфонсо XIII, уже неспособный опираться на конституцию, которую сам же открыто нарушил, назначил руководителем правительства другого генерала, Дамасо Беренгуэра. Тем самым он настроил против себя тогдашнего директора гражданской гвардии генерала Хосе Санхурхо, считавшего себя более подходящей кандидатурой на этот пост. Упорное пристрастие короля Альфонсо к генералам и то, что Беренгуэр целый год не созывал кортесы, все больше раздражало народ; страна управлялась посредством декретов, свирепствовала цензура. Даже политики из бывших монархистов – Нисето Алькала Самора и Мигель Маура[32] – публично высказывались в пользу республики.

К заговору присоединился Индалесио Прието – сперва сам, позже при поддержке исполнительных комитетов социалистической ИСРП и профобъединения ВСТ. Республиканский альянс официально был создан в курортном Сан-Себастьяне на баскском побережье 27 августа 1930 года, Каталонские республиканцы примкнули к Сан-Себастьянскому пакту на условии предоставления Каталонии автономии. Это республиканское движение усиливала поддержка военных, таких как Гонсало Кейпо де Льяно, один из главных соперников генерала Франко после военного выступления 1936 года, авиатор Рамон Франко, брат предводителя националистов, и Игнасио Идальго де Сиснерос, ставший впоследствии, во время гражданской войны, коммунистическим командующим республиканскими военно-воздушными силами.

В декабре ВСТ объявил всеобщую забастовку, против которой не протестовала и анархо-синдикалистская НКТ. Алькала Самора стал председателем революционного комитета, провозгласившего себя теневым правительством. Студенты университетов и рабочие открыто призывали к свержению монархии и к восстанию: оно было назначено на 12 декабря, но затем вынужденно отложено на три дня. Увы, никто не предупредил об этой отсрочке капитанов Галана и Гарсиа Эрнандеса из гарнизона в Хаке. В 6 утра они восстали, но, не получив поддержки, сдались. Состоялся суд, офицеров обвинили в мятеже и казнили. Это сразу превратило их в мучеников за республиканское дело. Генерал Эмилио Мола, генеральный директор безопасности, арестовал всех членов революционного комитета, каких удалось найти, и восстание сорвалось. Впрочем, это уже не могло остановить республиканцев.

В следующем месяце, январе 1931 года, вспыхнула новая университетская забастовка, возглавляемая группой «На службе республики». В нее входили виднейшие испанские интеллигенты: Хосе Ортега-и-Гассет, Грегорио Мараньон, Рамон Перес де Айала и председатель группы, поэт Антонио Мачадо.

14 февраля король отреагировал на усиление давления: заменил Беренгуэра адмиралом Хуаном Батистой Аснаром и повелел назначить на 12 апреля муниципальные выборы. Это позволило республиканцам превратить выборы в плебисцит о судьбе самой монархии.

Вечером 12 апреля стали появляться результаты. Социалисты и либеральные республиканцы победили почти во всех столицах испанских провинций. Возбужденные толпы, заполнившие центр Мадрида, немедленно провозгласили теневое правительство Алькалы Саморы действующим, хотя состоявшиеся выборы не имели никакого отношения к кортесам[33].

Генерал Беренгуэр, ставший военным министром, приказал армии подчиниться воле народа. Граф Романьонес, член правительства адмирала Аснара, тщетно пытался достичь согласия с республиканским комитетом. В ответ на его вопрос к директору гражданской гвардии генералу Санхурхо, может ли он рассчитывать на поддержку его войск, помнивший оскорбление и решивший отомстить генерал ответил отрицательно. Весь Мадрид охватил «праздник народа, выглядевший как революция»[34]. Тем же вечером адмирал Аснар подал королю прошение об отставке своего правительства.

В 6 часов утра 14 апреля 1931 года в Эйбаре[35] была провозглашена республика, и новость об этом почти мгновенно распространилась по всей Испании. Романьонес встретился с республиканским лидером Алькалой Саморой, сказавшим, что королю и его семейству следует в этот же день покинуть Испанию. Король, отвергший предложение еще одного министра о попытке сохранить его на троне при помощи армии, покинул Мадрид и отплыл из Картахены. Его отъезд не вызвал волнений. «Перед самым своим крушением, – написал Мигель Маура, – монархия испарилась из сознания испанцев»[36].