Глава 36. Беженцы и Вторая мировая война

450 тысяч республиканцев, перешедшие границу с Францией в феврале 1939 года, когда пала Каталония, были не первыми беженцами от гражданской войны[1037]. Последней волной они тоже не стали. Еще 150 тысяч, которым посчастливилось бежать из средиземноморских портов в марте, при окончательном крушении республики, добрались до французской колонии Тунис, где их интернировали в лагеря Гетта и Гафса около города Тунис, а также в лагеря близ Бизерты и Аргелии. Условия там были нечеловеческими: французские колониальные власти не приветствовали наплыв «красных». Среди пленных был Сиприано Мера, бывший каменщик, ставший командиром IV корпуса, соратник Касадо при военном перевороте. Как многих других республиканцев, Меру после падения Франции в 1940 году передали националистской Испании, но приведение в действие его смертного приговора было отменено[1038].

Беженцев, перешедших границу в феврале – марте 1939 года, поделили на две категории: в одну попали женщины, дети, старики и больные, в другую военные и мужчины призывного возраста. Первых, примерно 170 тысяч, отправили в лагеря Пратс-де-Мольо, Ла-Тур-де-Кароль, Ле-Булю, Бур-Мадам и Арль-сюр-Тек, а далее раскидали по 70 французским департаментам. Вторую группу интернировали в импровизированные лагеря, главным образом на морском берегу в Юго-Западной Франции.

Разгромленных республиканцев поместили на мокрые просоленные пляжи, не защищенные от ветра. Первый лагерь открылся в середине февраля в Аржелес-сюр-Мер. Это была болотистая местность, поделенная на прямоугольники площадью в гектар, обнесенная по периметру колючей проволокой и охраняемая сенегальскими войсками. Пленным не хватало воды, вплоть до того, что многие пытались пить морскую воду, ничего не было сделано для обеспечения людей возможностью мыться и справлять нужду. Кормили их скудно и плохо. Люди мучались от струпьев и вшей. 77 тысяч беженцев, плохо одетые, без всего, без денег и еды, строили укрытия для своих больных и раненых. Остальные зарывались в песок, прячась от ветра. Только через несколько недель им привезли цистерны с питьевой водой и доски для строительства туалетов.

Интербригадовец из Латвии Эмиль Штейнгольд описывает самый крупный лагерь, Сен-Сиприен, куда согнали до 90 тысяч человек. «Представьте мрачную полосу песка без единой травинки, длиной в два километра и шириной в 400–500 метров. С одной стороны – Средиземное море, с другой – болото. Все это огорожено колючей проволокой и поделено на квадраты. По периметру лагеря установлены пулеметы. На пляже возведен нужник – длинный настил на сваях, под ним набегают и откатываются волны. Так гостеприимно приняла нас демократическая Франция со своим социалистическим правительством. В знак благодарности за этот теплый прием мы решили назвать нужник и его окрестности “бульваром Даладье”… Песок выглядел сухим, но сухой была только поверхность. Мы спали группами по пять-десять человек. Одни шинели и одеяла мы клали под себя, другими укрывались. Переворачиваться на другой бок не рекомендовалось, потому что мокрый бок мерз на ветру, от этого недалеко до пневмонии… Сюда доставили также раненых и больных. Смертность была очень высокой, до 100 человек ежедневно»[1039].

Другие лагеря на юге мало чем отличались, открывались все новые. В апреле басков, летчиков и интербригадовцев перевели в Гюрс, чуть лучше был Баркар, потому что туда отправляли тех, кто изъявлял желание вернуться в Испанию. “Маленький Брам”, близ Каркассона, был одним из немногих приличных. Там даже имелся санаторий на 80 коек. Пытаясь улучшить условия в крупных лагерях, французские власти стали переправлять некоторых пленных в горы, в первоначальные сортировочные лагеря в Арле и Пратс-де-Молло, но этому пришлось положить конец, потому что там многие умирали от холода[1040].

Лагерь в Верне-ле-Бэн, расположенный между Саверденом и Фуа, во время Первой мировой войны был уголовно-исправительным лагерем, отрезанным от внешнего мира. Его 50 гектаров, поделенных на три сектора, были окружены колючей проволокой. Там держали республиканцев, которых французские власти сочли «угрозой для общественной безопасности», в их числе выживших из 26-й дивизии, бывшей «колонны Дуррути» и 150-й Интербригады, помещенных в сектор, прозванный «колонией прокаженных». При вишистах лагерь перешел к немцам, перестроившим его по их собственным лагерным нормативам. Как писал Артур Кестлер, «с точки зрения кормежки, построек и гигиены Верне был хуже нацистского концентрационного лагеря»[1041]. Нетрудно было предсказать, что в таких условиях беженцы будут умирать сотнями. Мужчины, заподозренные в политической деятельности, переводились в бывший замок тамплиеров Коллиур, женщины-активистки – в лагерь Рьекро.

Французские власти не готовились к такому наплыву беженцев, но, даже когда стало ясно, какая разразилась катастрофа, реагировали медленно и неохотно. Удивляться этому не приходится, так как расходы на охрану такого количества беженцев достигали 7 миллионов франков в день. Правая пресса непрерывно клеймила Даладье за то, что он впустил столько левых, газета «Кандид» сетовала на необходимость их кормить[1042].

Французские власти поощряли беженцев, желавших вернуться в Испанию и сдаться националистам. Из лагерей выпускали только тех, кто имел во Франции родственников и был готов письменно обязаться никогда не обращаться за государственной помощью. Другими вариантами, кроме возвращения в Испанию, была эмиграция в Новый Свет или в другую страну, согласную их принять, «добровольное» поступление на службу во французский Иностранный легион или запись в трудовые батальоны, работавшие на фортификационных сооружениях и на других объектах в связи с надвигавшейся угрозой войны[1043].

К концу 1939 года 140–180 тысяч человек решили рискнуть и вернуться в Испанию[1044]. Примерно 300 тысяч человек выбрали изгнание – во Францию, другие европейские страны, Латинскую Америку. Мексиканское правительство президента Ласаро Карденаса уже принимало эвакуированных из республиканской зоны детей. Ежедневно прибывали новые тысячи беженцев разных возрастов – очередная волна принесла, в частности, Хосе Хираля и генерала Миаху. Некоторые очутились в Чили, где тогда у власти было правительство Народного фронта, некоторые на Доминике, в Венесуэле и на Кубе. Аргентина впустила только 2500 человек, предпочтительно басков. В Европе Бельгия приняла 5 тысяч, Британия ограничила иммиграцию несколькими сотнями. Советский Союз принял не более 3 тысяч человек, большинство из которых принадлежали к руководству кпи. Из 50–60 тысяч, оставшихся во Франции, большинство было записано в «бригады иностранных рабочих» – полувоенную организацию – и трудились в шахтах, в военной промышленности и в сельском хозяйстве[1045].

Республиканские лидеры редко терпели те же лишения, что и обычные изгнанники. Асанья, страдавший болезнью сердца, умер в Монтобане 4 ноября 1940 года. Хуан Негрин и Индалесио Прието, бывшие друзья, ставшие непримиримыми врагами, продолжили свою свару во Франции. Негрин назначил на 31 марта 1939 года собрание постоянной делегации кортесов в Париже, а Прието созвал 27 июля другой форум с целью официального роспуска правительства республики, результаты голосования на котором Негрин отказался признать.

Противостояние усугубилось, когда Прието и постоянная делегация учредили JARE, Совет помощи испанским республиканцам[1046]. Прието требовал от Негрина отказа от контроля ценностей и валюты, которые республиканское правительство держало в Европе и в Северной Америке, в том числе знаменитого «сокровища» с яхты «Вита». Негрин отдал все эти ценности своей организации SERE, Службе эвакуации испанских республиканцев. Сокровище – драгоценные камни, ценные бумаги и прочее – общей стоимостью 300 млн долларов – образовалось в результате конфискации ценностей сторонников националистов Народным трибуналом гражданской ответственности. Оно хранилось на яхте «Вита», раньше принадлежавшей Альфонсу XIII, которую стерег отряд карабинеров Негрина.

«Вита» вышла из Гавра в Мексику и пришла в Веракрус на несколько дней раньше, чем ожидалось. В результате доктора Хосе Пуче, доверенного человека Негрина, не оказалось в нужный момент в порту. Командир карабинеров Энрике Пуэнте позвонил Прието и затребовал инструкций. Прието с одобрения президента Карденеса завладел всем грузом яхты. JARE перевез сокровища в Мехико. Так Прието забрал их из-под самого носа Негрина и коммунистов.

Но и после этого удара Негрин и его помощники не столкнулись с нуждой. Негрин лично распоряжался трастом из конфискованных его правительством средств и приобрел большой загородный дом под Лондоном, где прожил до 1945 года и где давал кров дюжине политиков-республиканцев. Другим руководителям повезло меньше. После оккупации Франции немецкими войсками летом 1940 года генерал Франко попросил маршала Петена выслать 3617 республиканских лидеров. Режим Виши выслал совсем немногих, зато передал в лапы гестапо семерых крупных деятелей, в том числе президента Женералитата Луиса Компаниса, бывшего министра анархиста Хуана Пейро, Франсиско Крус Салидо и Хулиана Сугасагойтиа. Этих четверых казнили, оставшихся троих посадили пожизненно. Гестапо поймало Ларго Кабальеро, подвергло его допросам в Берлине и отправило в концентрационный лагерь Заксенхаузен. В 1945 году его освободили едва живого, и вскоре он скончался.

Иностранные коммунисты во Франции, следуя приказам Коминтерна, встретили подписание германо-советского пакта в августе молчанием. Те, кто остался в Испании, пытались создавать подпольные организации, но франкистская тайная полиция громила их одну за другой, вытаскивая под пытками имена все новых участников.

Вторая мировая война подвергла государство Франко тяжелому испытанию. Когда 1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу, Франко издал декрет о «строгом нейтралитете испанских граждан». Но спустя два месяца, 31 октября, он созвал Хунту национальной обороны и объявил об амбициозном плане перевооружения и доведения численности армии до 150 дивизий способом призыва. Предстояло поставить под ружье 2 млн человек. Он приказал Генеральному штабу готовить перекрытие Гибралтарского пролива путем сосредоточения на его берегу артиллерии. Он пожелал также усилить армию в Марокко, чтобы иметь возможность занять гораздо более обширную французскую зону. Военно-морскому флоту надлежало подготовиться к блокаде французского судоходства в Средиземном море, в том числе французских портов в Северной Африке, к удару по британскому судоходству и к вероятной блокаде португальского побережья[1047].

Испанское побережье и территориальные воды отдавались в распоряжение германского Kriegsmarine, который получал в дополнение к своей базе в Кадисе базу для подводных лодок в Виго, куда могли заходить в целях подготовки подлодок к плаванию танкеры и вспомогательные суда. Итальянские надводные и подводные суда, дежурившие в Гибралтарском проливе, регулярно использовали испанские территориальные воды в Средиземноморье и в Атлантике[1048].

В апреле 1940 года Франко решил вступить в войну на стороне Германии. 12 июня, когда терпела поражение Франция, он сменил нейтральный статус на «невоенный». Через двое суток он решил занять Танжер. В тот же день на встрече с германским послом фон Шторером он передал письмо Гитлеру, в котором выражал желание вступить в войну, если нужно фюреру. В середине июля он отправил к Гитлеру и Риббентропу, находившимся в тот момент в Шато-д’Акос в Бельгии, генерала Вигона с уведомлением о своем желании воевать на стороне «оси». Оставалось обсудить условия. Кроме оружия, горючего, боеприпасов и продовольствия он хотел получить в виде компенсации «Марокко, Оран, Сахару до двадцатой широты и береговую линию Гвинеи до дельты Нигера»[1049].

Нацисты были поражены запрошенной Франко ценой участия в войне и проявили мало интереса к его предложению, но через несколько дней Гитлер передал через Рихтхофена, что готов сотрудничать в готовящейся операции против Гибралтара, которая должна была начаться одновременно с операцией «Морской лев» – вторжением в Британию. Рихтхофен и Вигон встретились для координации наступательных планов, но 31 июля операция «Морской лев» была отменена, так как адмирал Редер предупредил фюрера о неспособности Kriegsmarine гарантировать ее успех.

Вскоре Гитлер перенес основное внимание на свою главную цель – завоевание Советского Союза. Предлагая превратить Испанию в бастион «оси» в Атлантике, Франко написал 15 августа Муссолини, прося его уговорить Гитлера согласиться на условия вступления Испании в войну «в благоприятный момент». Но Гитлер не желал отдавать Франко власть над Западным Средиземноморьем, так как все Средиземное море должно было оставаться во власти Италии[1050].

Гитлер решил встретиться с Франко с глазу на глаз 23 октября в Андае, на французской границе. Но Франко не повезло: он ехал на встречу по испанской железной дороге и опоздал, что вызвало у нацистского главаря сильное раздражение. Гитлер снова отказался уступить требованиям Франко отдать ему французские владения в Северной Африке. Назавтра у него намечалась встреча с маршалом Петеном, и он стремился к упрочению сотрудничества с режимом Виши. В конце концов был составлен протокол, по которому Франко обязывался вступить в войну, когда потребуется, а Испании был обещан Гибралтар; в протоколе содержались туманные обещания будущих компенсаций в виде неназванных территорий в Африке.

В декабре Гитлер отправил к Франко Канариса с сообщением о подготовке пятнадцати дивизий вермахта к операции «Феликс» – захвату Гибралтара. Франко в ответ высказал опасение, что британцы в отместку нападут на Канарские острова, и запросил гарантий. Гитлер, узнав о «предательстве» Франко Андайского соглашения, пришел в бешенство. 6 февраля он отправил Франко новое письмо, вежливое, но настойчивое. Оно совпало с меморандумом Франко: тот запрашивал столько артиллерии, запасных частей, оборудования связи, грузовиков, локомотивов и вагонов, что германские чиновники сочли этот перечень неподъемным для Германии[1051]. После этого Гитлер письменно попросил Муссолини договориться с Франко, полагая, что «латинские шарлатаны» лучше поймут друг друга.

12 февраля Муссолини встретился с Франко на вилле «Маргарита» в Бордигере, также на их встрече присутствовал Серрано Суньер, ставший министром иностранных дел. Франко сказал, что опасается вступить в войну с опозданием, и пожаловался на то, как медлительно немцы передают ему необходимые вооружения. Муссолини доложил Гитлеру о результатах встречи и посоветовал больше на давить на каудильо. Очень может быть, что Муссолини не хотел иметь в Средиземноморье такого соперника, как Франко[1052].

После возвращения в Мадрид Серрано Суньер, недавно встречавшийся с Гитлером и имевший пять встреч с Риббентропом, возомнил себя хозяином положения. Он не учел ненависти к нему со стороны испанских генералов и «старых рубашек» Фаланги. Британская секретная служба уже не один месяц подкупала испанских военачальников, проявлявших склонность к монархии и религии, настраивая их против Франко и его шурина. С середины 1940-го до конца 1941 года тридцати генералам было выплачено 13 млн долларов, и поток денег не прекращался. Один Аранда получил в 1942 году 2 млн долларов. Финансовой стороной аферы управлял все тот же Хуан Марч, теперь сговорившийся с британцами[1053]. Генерал Вигон имел частную встречу с Франко, на которой предупредил его о недовольстве генералов огромной властью, приобретенной Серрано Суньером, и рассказал о ходящих по Испании слухах, будто всем в стране заправляет шурин каудильо.

Противники Серрано Суньера появились даже среди фалангистов, хотя были и такие, кто охотно укреплял свое могущество. Положение усугублялось тем, что раскол поощряли германские агенты. Серрано Суньер полагал, что для него лучше всего будет побудить Франко как можно скорее вступить в войну. В то время, весной 1941 года, немцы напали на Югославию и Грецию и захватили Крит.

Франко действовал поэтапно, совершая серии перестановок в верхах. Серрано Суньер остался без своего Министерства внутренних дел и утратил контроль над «Движением», более того, ведение им иностранных дел вызывало во властных кругах все больше вопросов. Наступило 22 июня, вермахт вторгся в Советский Союз. Через два дня фалангисты высыпали на улицы и устроили мощную демонстрацию под лозунгом: «Долой атеистический коммунизм!» Серрано Суньер усмотрел в этом свой шанс. Нарядившись в мундир, он выступил с речью с балкона Генерального секретариата «Движения», выходившего на улицу Алкала. «Россия виновата! – вещал он. – Виновата в нашей гражданской войне! История и будущее Европы требуют уничтожения России!» Демонстранты-фалангисты, впав в воинственное неистовство, вопили перед британским посольством: «Гибралтар – испанский!»

Серрано Суньер решил, что сможет вернуть себе былую власть, если направит энергию фалангистов в нужное ему русло. Он задумал шаг, который должен был принести ему ослепительную победу в глазах как испанцев, так и немцев. Явившись к Франко, он повел речь о необходимости сформировать дивизию фалангистов-добровольцев, которая вместе с вермахтом билась бы в России со «зверем апокалипсиса». Но генералитет устами Варелы дал понять, что не согласен с попыткой Серрано вмешаться в военные дела, тем более вовлекая в это Фалангу. Франко снова принял обоюдоострое решение: он соглашался на формирование дивизии из добровольцев-фалангистов, но под командованием одного из своих военачальников.

13 июля испанская добровольческая дивизия, известная как Division Azul, «Голубая дивизия», начала движение в направлении учебного лагеря в немецком Графенвере. В качестве 250-й пехотной дивизии немецкой армии под командованием генерала Агустина Муньос Грандеса она была отправлена на Волховский фронт вблизи озера Ильмень, восточнее Ленинграда[1054]. Через несколько дней после отправки добровольцев Франко произнес речь по случаю годовщины выступления, в которой связал судьбу Испании с победой нацистов и заявил, что союзники уже проиграли войну. Эта речь в сочетании с отправкой «Голубой дивизии» встревожила британцев, начавших готовить операцию «Пилигрим» – вторжение на Канарские острова. Позднее Черчилль отменил это вторжение, однако усилил давление на режим Франко, сократив поставки нефти и зерна и потребовав прекращения снабжения Германии испанским вольфрамом.

Самоуверенность Серрано Суньера росла, даже невзирая на неудачу Гитлера под Москвой в декабре 1941 года и на вступление в войну США. Но 16 августа 1942 года, когда армии Гитлера начали наступление на Сталинград и продвижение на Кавказ, в Бильбао произошел странный инцидент. Во время религиозного праздника в соборе Бегонской Девы карлистские традиционалисты вступили в конфликт с фалангистами. Началось с взаимных оскорблений и толчков, но потом схватка приобрела смертоносный характер. Фалангист Хуан Доминго швырнул ручную гранату, от взрыва которой пострадало 30 человек. Традиционалист генерал Варела счел беспорядки попыткой покушения на себя, назвал их «нападением на всю армию» и разослал телеграммы во все капитан-генеральства. Доминго обвинили в том, что он – провокатор на службе британцев, и казнили. Для Франко это послужило идеальным предлогом в его политике «разделяй и властвуй». 3 сентября он принял отставку Варелы, отказавшегося мириться с «фалангизацией» режима, но ради равновесия уволил и Серрано Суньера. Министром иностранных дел стал генерал Гомес-Хордана, известный своим англофильством. Политической карьере шурина каудильо пришел конец.

Когда союзники приступили к операции «Факел» – высадке в Северной Африке – в ноябре 1942 года, в качестве главной базы использовался Гибралтар. Рузвельт в своей телеграмме Франко уверял, что намерения союзников не угрожают Испании и ее владениям в Марокко. Тем временем британцы побуждали Кинделана надавить на Франко и добиться восстановления монархии, но это успеха не имело. Однако давление из-за рубежа и внутри страны побуждало Франко к трезвому подходу к имперским планам и к былым надеждам на успех «оси». После победы союзников в Северной Африке, полностью изменившей баланс сил в Западном Средиземноморье, в январе 1943 года в Сталинграде капитулировал фельдмаршал Паулюс. Потом, в июле, Красная армия разгромила танковую армаду вермахта в Курской битве, а союзники высадились на Сицилии, что привело к падению Муссолини. Следующим летом союзники высадились в Нормандии, а в Белоруссии потерпела поражение группа немецких армий «Центр». В конце августа Франция была освобождена, в конце года окончилось неудачей последнее немецкое наступление в Арденнах. В 1945 году Третий рейх наконец рухнул.

Франко приспосабливался к этим радикальным геополитическим изменениям, меняя свою политику в отношении союзников руками Гомес-Хорданы. 16 марта 1943 года он произнес на открытии сессии франкистских кортесов речь с призывом к соглашению с союзниками ради защиты «западной цивилизации» от Советов, а в ноябре одновременно с отзывом «Голубой дивизии» вернулся от «невоинствености» к прежнему нейтралитету. В мае 1944 года он закрыл германское консульство в Танжере и остановил экспорт в Германию вольфрама. В августе, после смерти Хорданы, он назначил министром иностранных дел Хосе Феликса де Лакерису, начавшего относиться к союзникам так же подобострастно, как прежде Серрано Суньер относился к державам «оси».

Во внутренней политике при этом закручивались гайки. В ответ на давление в июне 1943 года с целью восстановления монархии Франко заявил своему генералитету, что все это – масонский заговор с намерением свергнуть режим 18 июля 1936 года. В сентябре того же года он уволил группу генералов-монархистов из страха, что его может постигнуть та же судьба, что постигла Муссолини в руках Большого фашистского совета.

4 ноября 1944 года он дал интервью агентству Юнайтед Пресс, в котором заявил, что Испания никогда не была ни фашистской, ни национал-социалистской и никогда не вступала в союз со странами «оси». Услышав об этом, Гитлер сказал, что «бесстыдству сеньора Франко нет предела»[1055].

Сразу после окончания Второй мировой войны, 17 июля 1945 года, Франко издал декрет о «правах испанцев», в котором объявлял о помиловании всех политических заключенных, взятых в плен в ходе Гражданской войны. Он успокаивал крупных землевладельцев и генералитет и снова поворачивался лицом к Церкви. 18 июля 1945 года он сформировал новое правительство, где ключевые посты получили католические политики, чем осуществил переход к национальному католицизму, оттеснившему «Движение». 13 декабря 1946 года Организация Объединенных Наций рекомендовала отозвать послов из Испании, однако начавшаяся холодная война, затянувшаяся на сорок лет, оказалась для режима Франко спасением. 17 апреля 1948 года, почти через двенадцать лет после начала гражданской войны, генерал Франко отменил в Испании военное положение.