Дополнение 2

Дополнение 2

Досье «Сарагоса» Пьера де Вильмаре

Борман и Гестапо-Мюллер после 1945 года…

Александр Владимирович Фоменко

политолог

Осенью 1990 года, сидя в уютной гостиной дома Пьера де Вильмаре в Норман-дии, я впервые услышал от него, что Мартин Борман вовсе не погиб в бункере в 1945 году, — и поежился. Но ветеран деголлевских спецслужб и автор много-численных исторических исследований спокойно продолжал объяснения: «Я это знаю, потому что я сам перевозил его в моей машине в 1947 году в Австрию, а затем он, через Швейцарию, оказался в Аргентине… Я рассказывал обо всем этом в европейских газетах. И никогда известные историки, гораздо более из-вестные, нежели я, великие историки — не пытались выяснить, является это правдой или нет. Была полная тишина! Нет никакой возможности выяснить ис-тину в деле Бормана. Все блокировано…»

Суть этой версии сводится к тому, что Борман в 1945 году исчез из берлинских развалин, через пару лет перебрался в Латинскую Америку, умер в январе 1959 года в Парагвае и был похоронен на немецком кладбище в местечке Ита, на юге Асунсьона. Но три или четыре года спустя его останки были перевезены в Бер-лин и вновь захоронены на месте уже запланированных строительных работ. Зимой 1972/73 года их, разумеется, нашли строители — что послужило доказа-тельством смерти «серого преосвященства» фюрера в 1945 году.

В интервью газете «Орор» 30 июля 1974 г. де Вильмаре обвинил западногер-манского прокурора, ведшего берлинское дело, в попытке использовать обнаружение останков как повод для закрытия «досье Бормана». Несмотря на то, что стоматолог Райдар Зогнэс обнаружил в челюсти, принадлежащей скелету Бормана, остатки очень специфической глины — и именно из местечка Ита в Асунсьоне! Глины, не существовавшей в Берлине! Историк и юрист Хью Томас пытался обратить внимание прессы и специалистов на эту странную «деталь», но, разумеется, безуспешно.

В те годы и Советы, и Запад по разным причинам были равно заинтересованы в закрытии дела Бормана — как, впрочем, и дела Мюллера.285

Причины эти разъясняются в новой книге, вышедшей в 2002 году в серии «Разведка и тайная война», научный совет которой пестрит именами и званиями ис-ториков и отставных разведчиков. Получив в 1995–1996 гг. около сотни доку-ментов из досье «штази» на Бормана (с помощью Томаша Мяновича, постоянно-го корреспондента «Свободной Европы», и при посредстве пастора Гаука, под чьим контролем находились восточногерманские архивы после падения Берлин-ской стены), де Вильмаре сумел существенно дополнить свою версию послево-енной «большой игры» с участием «политических призраков». Автор погружает читателя в предысторию и подробности той многолетней тайной операции, в которой, начиная с поворотного в военном отношении 1943 года и вплоть до не менее поворотного, в отношении политическом, 1951-го, участвовали руководи-тель советской контрразведки СМЕРШ Виктор Абакумов, Мюллер и Борман. «Первый — с благословения Сталина; остальные— без ведома Гитлера, но при очевидном потворстве Гиммлера», — утверждает де Вильмаре.

Именно участием в «большой игре» со Сталиным объясняет де Вильмаре и жесткое сопротивление Бормана попыткам военных создать союзную вермахту отдельную Русскую армию, и ту поразительную медлительность и пассивность, которую Мюллер и Гиммлер проявили непосредственно перед и в день покуше-ния на Гитлера 20 июля 1944 г. — хотя о заговоре они знали заранее. Впрочем, после провала покушения Мюллер действовал достаточно решительно и хлад-нокровно — против ненавистного англофила Канариса, явно не имевшего «про-восточных симпатий».

Ссылаясь на данные, полученные им после войны от людей из близкого окру-жения Бормана и Мюллера, а также на многочисленные южноамериканские публикации 1947–1950 годов, автор утверждает, что Борман намеревался после войны возглавить Германию, союзную с СССР, — как это было в идиллические времена договора в Рапалло или пакта Молотова — Риббентропа. А Мюллер видел себя великим полицейским — стражем этого «нового евразийского порядка». Впрочем, в случае отказа Москвы они были готовы предложить услуги своей сети и Западу в случае его нового — и неизбежного, по их мнению — конфликта с Востоком.

Не все их надежды сбылись, но все-таки Мюллер и Борман сумели — каждый по отдельности — продолжить после 1945 года достаточно бурную деятельность. Причем вдалеке от следователей и судей Нюрнбергского трибунала, которые, под неусыпным оком союзнических спецслужб, старались свалить ответственность за все несчастья России и Европы на менее удачливых руководителей нацистской Германии, не запятнав при этом чистых риз победителей.

За кулисами же, как и в довоенное время, продолжалась реальная работа ре-альных людей, не особенно обращавших внимание на политические ярлыки, ими самими и расклеивавшиеся. Согласно де Вильмаре, уже 10 июля 1944 г. на встрече в Страсбурге с ведущими промышленниками и банкирами страны Бор-ман и Мюллер конкретизировали планы по переводу за границу около 700 мил-лионов долларов — трех четвертей тайной имперской казны. С этого времени в испанской Сарагосе начала действовать группа немецких дипломатов и пред-принимателей, ставшая неформальным экономико-политическим штабом Бор-мана — вплоть до его окончательного отъезда в Аргентину.

Именно он руководил размещением (в Южной Америке и Турции) фондов Треть-ей империи и созданием на их основе своеобразной холдинговой группы. С по-следующим вливанием больших объемов этих средств в растущую экономику ФРГ: в течение четырех или пяти лет, начиная с 1950 года, при посредничестве группы Тиссена было репатриировано более половины южноамериканских аву-аров Бормана (около 400 миллионов золотых долларов).

При этом соглашение с Абакумовым «о ненападении» строго соблюдалось, и сеть Бормана в Южной Америке не вела никакой деятельности против СССР. Более того, тамошняя немецкоязычная пресса, вроде «Дер Вег», критиковала только американскую политику и открыто прославляла советско-германский пакт 1939 года.

Но если в 1938 году на обложке вполне либерального журнала «Тайм» красо-вался портрет очередного «человека года» — канцлера Адольфа Гитлера, то Борману и Мюллеру в 1948-м приходилось вести себя куда скромнее. За их пе-редвижениями неусыпно следили все заинтересованные лица и организации — в книге помещены копии донесений американских, западно- и восточногерман-ских агентов: 1945, 1946, 1950 и даже 1960 годов.

Впрочем, за ними лишь следили и особенно не беспокоили. Когда, например, 16 июня 1948 г. глава ФБР Эдгар Гувер поставил Трумэна в известность относи-тельно присутствия Бормана в Буэнос-Айресе, президент США не особенно за-волновался. В Буэнос-Айресе, кстати, Бормана принимал у себя в доме генерал Умберто Соса Молина, министр обороны Аргентины и соратник генерала Перона. («Он же вдохновлял в 1952 г. путч Нагиба и Насера, с целью свержения ко-роля Фарука», — походя добавляет автор.)

А когда известный «охотник за нацистами» Симон Визенталь появился в Арген-тине, ему объяснили видные члены тамошней еврейской общины (допущенные Борманом до управления его фондами), что организация бывшего рейхсляйтера — это очень влиятельная финансово-промышленная группа, чьи интересы про-стираются поверх идеологий.

Тогдашний представитель Визенталя в Аргентине Шимон Самуэльс задним чис-лом (в сентябре 1993 г.) признал в газете «Пахина 12», что в этой стране сам «Израиль заморозил наши поиски нацистских военных преступников». В том же 1993 году Цви Ашарони, один из участников захвата Эйхмана, рассказал этой же газете, что в свое время директор «Моссад» запретил своим людям трогать ферму Йозефа Менгеле, чье местоположение было им известно: Бонн и Тель-Авив договорились. (28 декабря 1993 г. «Юманите» перепечатала эту информа-цию без комментариев — и еврейская община Франции промолчала.)

Так же реалистично поступала, впрочем, и верхушка нацистской партии — когда дело касалось их собственного окружения. Стоило государственному радио от-странить от микрофона, из-за вскрывшегося еврейского происхождения, совет-ского агента журналиста Броннера, как его покровитель Геббельс вмешался лично: «Это — друг. И это — мое дело!» Совсем как Геринг, который говорил: «У меня свои евреи! Оставьте их в покое!» И оставляли… (Этого Броннера автор книги в 1947 году обнаружил в узком кругу интеллектуалов, группировавшихся вокруг Вальтера Ульбрихта, коммунистического вождя Восточной Германии.)

Вообще, по мнению де Вильмаре, «с 1935 по 1941 год Гитлер, Розенберг, Гей-дрих, Мюллер — все поддерживали идею отправки евреев в Палестину. Ялмар Шахт, министр финансов Гитлера, даже отправился в 1938 г. в Лондон, чтобы убедить англичан облегчить евреям Европы достижение этой земли обетован-ной. Но англичане отказали. Они рассматривали Палестину как свой собствен-ный заповедник. <…> Несколькими месяцами позже Эйхман предлагает обязать Францию разрешить эвакуацию около 4 миллионов европейских евреев на Ма-дагаскар, где они могли бы основать свое собственное государство. Гитлер находит проект столь замечательным, что 18 июня 1941 г. сообщает о нем Муссолини. Виши (1) отказывается. Все остается на бумаге…»

Автор привлекает внимание читателя к весьма странному обстоятельству. Не-смотря на то, что Адольф Эйхман подчинялся по службе Мюллеру с 1939 г., ко-гда подотделы по еврейским делам были присоединены к IV Управлению ведом-ства имперской безопасности, ни следователи Нюрнбергского трибунала, ни израильские следователи и судьи, занимавшиеся делом Эйхмана, предпочли особо не интересоваться его начальником. И в знаменитых мемуарах Эйхмана, отредактированных им в тюрьме и опубликованных посмертно, нет никаких по-дробностей относительно деятельности «шефа».

«Даже если Мюллер числился пропавшим или убитым в пору Нюрнбергского процесса, — пишет де Вильмаре, — есть все основания удивиться тому, что он также исчез и из сотен работ, посвященных Холокосту, где его имя упоминается лишь походя и без комментариев». А ведь после 1941 года он лично курировал все эти вопросы как на захваченной вермахтом внутренней территории России, так и в Прибалтике, Белоруссии, на Украине, и на Западе: в Скандинавии, Ни-дерландах, Бельгии, Франции и даже Швейцарии, «территорию которой бороз-дили, безо всяких законных оснований, следователи гестапо и СД».

Согласно де Вильмаре, первые годы после войны — до падения Абакумова — ни-кто не мешал Мюллеру заниматься созданием спецслужб ГДР (sic!). Автор утверждает, что в Чехословакии (на чешской стороне Эрцгебирге, в Хомутове, в Карловых Варах, в Боре, к западу от Пильзеня и на чешской стороне Богемских гор) существовали тайные центры подготовки агентов и коммандос, предназначенных для заброски в Западную Германию: «И именно Хайнрих Мюллер и ге-нерал Ханс Раттенхубер, бывший начальник личной охраны Гитлера <…> руко-водили этими центрами, под наблюдением ставки советских спецслужб в берлинском районе Карлсхорст и ее представителя в Лейпциге».

В специалистах недостатка не ощущалось: по оценкам автора, от 80 до 100 тысяч немцев сразу после войны жило среди беженцев по подложным паспортам — Мюллер начал их выдачу кадровым сотрудникам гестапо еще в феврале 1944 г. И после войны только в Южную Америку и на Ближний Восток (2) — в основном в Сирию и Египет — сумели перебраться около 20 тысяч человек. (В Каире, Да-маске, Саудовской Аравии и Ираке уже к середине 1950-х гг. немецкие компа-нии, под южноамериканскими вывесками, потеснили англо-американцев.)

Большое количество своих людей Мюллер задействовал в обеих частях Германии. В 1951 г. канцлер Аденауэр признал, например, что 134 бывших сотрудни-ка Риббентроппа получили места в западногерманском МИДе. Среди них была дюжина знакомцев Мюллера. Десятки высших офицеров Абвера, СД, гестапо были имплантированы Мюллером в западногерманскую разведку БНД в каче-стве восточногерманских агентов. (Так, Хайнц Фельфе, бывший сотрудник ап-парата Гиммлера, стал шефом управления контрразведки БНД. Через пять лет он был осужден на 14 лет за шпионаж в пользу СССР, после освобождения в 1967 г. уехал на восток, а в 1991 г. оказался уже в объединенной Германии.)

Мюллер всегда презирал Запад и не всегда скрывал своего восхищения СССР: он, похоже, был искренним энтузиастом пакта Молотова — Риббентроппа. Пауль Леверкюн, один из помощников адмирала Канариса, рассказывал автору книги в 1950 году, что «в пору сотрудничества гестапо и НКВД эйфория достигла такой степени, что в августе 1940 г. Мюллер предложил верховному командова-нию вермахта (до конца 1941 г. распоряжавшемуся во Франции) создать специ-альное подразделение с целью поддержания максимальных контактов с остат-ками коммунистической партии».

«Для всех нас, — говорил тогда Мюллер своим помощникам, — враг — это Англия и Виши!» Когда в сентябре 1940 года заместитель шефа СС во Франции Карл Бёмельбург предложил арестовать французских коммунистов, «которые лишь частично поддерживают игру в сотрудничество с нами против агентов британ-ского империализма в южной зоне» Франции (то есть международно признанно-го тогда правительства Французского государства во главе с маршалом Петэном), Мюллер просто не позволил провести необходимые облавы.

В известном разговоре с Шелленбергом в 1943 году шеф гестапо даже называл советское влияние в Европе «неизбежным следствием исторического развития, свойственного нашей эпохе, особенно если иметь в виду духовную анархию нашей западной культуры — включая и идеологию Третьей империи. Национал-социализм — не что иное, как куча навоза в этой духовной пустыне. Напротив, все видят, что в России развивается действительно чистая духовная и биологи-ческая сила. Духовная и материальная революция, к которой стремится комму-низм, предлагает своего рода положительный заряд — в противоположность нашему западному негативизму».

Вполне буржуазный Шелленберг был совершенно сбит с толку: Мюллер говорил об арестованных им советских агентах из знаменитой «Красной капеллы» как о «чистых прогрессивных революционерах, обладающих уверенностью в себе, которая полностью отсутствует у наших западных интеллектуалов, за исключе-нием, может быть, некоторых членов СС». (3)

Закончил же он предложением скорее договориться со Сталиным: «Это был бы такой удар, от которого бы Запад, со своим сатанинским лицемерием, никогда бы не оправился…»

Все это может показаться весьма удивительным, но только если не вспоминать о том, что слово «национал-большевизм» не всегда было ругательным в среде сторонников всего нового и прогрессивного. Ведь 15 июля 1934 года заявил же известный коммунист Карл Радек в «Известиях», что не существует причин, по которым немецкий фашизм и Советская Россия не могли бы идти нога в ногу. Ведь фашистская Италия и Советская Россия уже являлись к тому времени хо-рошими друзьями…

Подобные настроения в Германии олицетворял, в частности, знаменитый пол-ковник Вальтер Николаи, бывший начальником разведки кронпринца (наслед-ника престола) в годы Первой мировой войны, шефом военной разведки — вплоть до 1925 года. В 1917 г. он организовал отправку из Швейцарии — через Скандинавию — в Россию знаменитого поезда с 224 революционерами, из кото-рых добрых два десятка были его собственными (!) агентами. Николаи прини-мал самое деятельное участие и в интригах, предшествовавших приходу Гитле-ра к власти, но затем, в борьбе за место начальника военной разведки, проиг-рал адмиралу Канарису. (4) (Который при этом утверждал, что «Николаи в сво-ей завороженности отдельными большевиками дошел до степени «настоящего друга Москвы»».) «Это именно Николаи, — пишет де Вильмаре, — с конца 1919 г. продвигал концепцию тайных германо-советских соглашений, чьим повторени-ем стал договор 1939 г.»

Интересна также фигура генерала Рудольфа Бамлера, руководившего в 1938–1939 гг. управлением III F Абвера. На этом посту он показал себя настолько фанатичным нацистом и сторонником сближения с СССР (после 1937 г.), что Канарис отправил его сначала в Данциг, а затем в Норвегию. Попав в плен на Восточном фронте, он делил дачу с фон Паулюсом и впоследствии состоял в той же в группе Абакумова (в Карлсхорсте), руководя школой тайных полицейских агентов, работавших на К5 — предшественника восточногерманского МГБ.

Де Вильмаре удивляется, что с тех пор как Шелленберг в своих, откровенно цензурованных, мемуарах бросил фразу о том, что, по его мнению, начиная с 1943 года Мюллер находился в связи с советскими секретными службами, никто не пытался прояснить этот вопрос. Вокруг фигуры шефа гестапо словно суще-ствует некая «фигура умолчания». Например, глава западногерманской развед-ки Гелен в своих мемуарах не раз говорит о том же Шелленберге, но никогда — о Мюллере! «Чрезвычайно противоречивый историк Дэвид Ирвинг, которого наши «комиссары мысли» последние два десятка лет зовут «ревизионистом», — иронизирует де Вильмаре, — подготовил французскую версию мемуаров Райн-харда Гелена — и не обратил внимания на это умолчание».

Хотя при желании можно было бы внимательнее присмотреться к некоторым странным событиям в жизни шефа гестапо. Например, согласно данным, полу-ченным де Вильмаре в немецких архивах, после 1937 года Мюллер располагал 2450 сотрудниками, внедренными в дипломатический корпус. При этом и в са-мом Министерстве иностранных дел существовали советские агенты, и во мно-гих немецких посольствах — не только в Токио или Вашингтоне, но и в Париже, Брюсселе, в Швейцарии. И — никаких проблем, «за исключением четырех или пяти дел, начатых после 1941 года. Слепота или пассивность людей Мюллера поражает».

Мюллер так никогда и не потревожил ни Жака Дюкло, ни других товарищей из аппарата французской компартии, связанных с Москвой. И это вовсе не гестапо, а служба прослушивания военной разведки (Абвера) и подразделения полевой жандармерии, подчинявшейся вермахту, осенью и зимой 1941/42 года начали потихоньку вскрывать советскую разведывательную сеть «Красная капелла», которой, по утверждению де Вильмаре, знаменитый Леопольд Треппер руково-дил вместе с Мюллером. Дескать, именно поэтому «дирижер» так легко вы-скользнул из гестаповского заключения 13 сентября 1943 г. — и ни один из под-чиненных Мюллера не понес наказания! Хотя обычно в случаях побегов Мюллер легко отправлял провинившихся тюремщиков на смерть. (Похоже, что у Треппе-ра были основания опасаться разоблачений: не зря же он 22 октября 1974 года в последнюю минуту отказался встретиться с историком в телестудии — лицом к лицу.)

Сам де Вильмаре попытался проследить послевоенную судьбу Мюллера до са-мого конца. Большое значение придает автор роли генерала Виктора Абакумова — руководителя контрразведки СМЕРШ, а затем и министра государственной безопасности (при этом называя Жданова «покровителем, если не другом, Аба-кумова, разделяющим его антисемитизм»).

Он утверждает, что «шеф контрразведки и его люди принадлежали к антисе-митскому аппаратному клану, который интриговал вокруг Сталина, особенно начиная с 1949 года». Именно поэтому якобы они столь тесно работали с Мюл-лером даже и после войны. Французский историк утверждает, что вплоть до ле-та 1951 года, когда он был отстранен от своих обязанностей (на него было за-ведено дело, которое вел его противник генерал Серов), Абакумов держал под рукой многие тонны документов, захваченных в Германии и ставших впоследствии «Особым архивом» при Совете Министров СССР.

Даже после падения Абакумова Мюллер продолжал курсировать, до осени 1952 года, между Брно, Лейпцигом, Берлином (Карлсхорст) и Москвой. Лишь после XIX съезда, когда все его покровители покинули ЦК, он решил переместиться в Южную Америку. Но в 1954 году не кто иной, как генерал Иван Серов приказал шефу чехословацкой разведки Рудольфу Бараку найти и доставить Мюллера в Москву — живым (об этом сообщил автору сам, ныне покойный, Барак).

Операция по поимке Мюллера была проведена столь безупречно, что послужи-ла образцом для агентов «Моссад», когда через несколько лет они захватили 292

Эйхмана. Очнувшийся ото сна только в самолете Мюллер был доставлен в Пра-гу, где с ним пытались беседовать чехословацкие товарищи. Мюллер считал се-бя достаточно важной птицей и согласился говорить только со своим старым партнером — советским генералом Коротковым, специально приехавшим в Чехо-словакию. Затем Мюллера отправили в Москву, и конец его неизвестен. (Надо сказать, что де Вильмаре называет версию американского автора Грегори Ду-гласа о Мюллере — агенте американцев — «романной», а самого его — «неким московским агентом влияния в США».)

Разумеется, что ни советские, ни российские спецслужбы никогда не пускались в объяснения относительно всех этих странных догадок и свидетельств. Если факт смерти Бормана в 1959 году в Парагвае был все-таки упомянут в газете «Совершенно секретно» (№ 4, 2000), то по поводу Мюллера продолжается мол-чание. Французский автор считает причиной этого политкорректное нежелание привлекать излишнее внимание и к истории нацистско-советского сотрудниче-ства до и после 1939 года, и к весьма прагматичному использованию бывших нацистов после 1945 года. И добавляет: «Со своей стороны, ни Бонн, ни амери-канские секретные службы в Германии никогда не желали признавать проник-новения в свои структуры агентов не только КГБ, но и Мюллера — причем еще до КГБ». И это совсем не удивительно: запретили же в свое время в Соединен-ном Королевстве книгу, из которой следовало, что английский куратор антисо-ветского прибалтийского сопротивления был советским агентом…

В первый раз рассказывая мне о своих встречах с Борманом, де Вильмаре так объяснял внутренний смысл своей исследовательской работы: «Я ищу такие документы, которые показывают, что история — не такая простая вещь…»

И знакомство с его книгами лишний раз позволяет задуматься об этом. Вскры-вая подоплеку и взаимосвязь, казалось бы, весьма далеких друг от друга собы-тий, де Вильмаре предлагает читателю не одномерную, но стереоскопическую картину истории.

Примечания:

(1) В это время Мадагаскар, наряду с другими частями французской колониаль-ной империи, находился под юрисдикцией правительства маршала Петэна в г. Виши.

(2) Прославленный Фредериком Форсайтом тайный канал переброски людей за границу Германии «Одесса» касался лишь некоторых кланов СС. Автор книги утверждает, что существовало еще семь или восемь каналов, и, например, ка-нал «Паук» еще в 1949 г. находился под контролем Бормана.

(3) Последнее сравнение «прогрессивных революционеров» с «некоторыми членами СС» выпало из советского перевода «Мемуаров».

(4) В 1934 г. Николаи стал директором Института истории новой Германии и од-новременно возглавил Бюро по еврейским делам при МИДе.

Источник: http://ni-journal.ru/archive/56157ba6/n_1_2003/b43e0eb2/3bffbbe6/