8.4. Зондеркоманда против «Красного оркестра»
8.4. Зондеркоманда против «Красного оркестра»
Что же за люди собрались в этой специальной команде, которые, начиная с се-редины августа 1942 года, но главным образом в 1943 году и позднее являются единственными специалистами, получившими приказ бороться с советскими агентурными сетями в оккупированной Европе?
Они приходят из четырех главных отделов Гестапо. Всего их двадцать пять че-ловек, и все они отобраны Мюллером. Двое отныне находятся в Париже, и трое помогают Мюллеру в Берлине. Хорст Копков — с самого начала один из наибо-лее активных. Выходец из уголовной полиции, вступивший в партию в 1931 го-ду, а в СС и в Гестапо в 1934 году, Копков это главный следователь, которому помогает еще один профессиональный полицейский без какой-либо идеологии, который разделяет точку зрения Гестапо-Мюллера, что он мог бы служить лю-бому режиму, так как он профессионально делает свою работу.
Этого помощника зовут Йоханн Штрюбинг. Ему 36 лет, и он знает Копкова с 1937 года. Оба действуют с грозной эффективностью, с тех пор как в конце ав-густа 1942 года они ухватились за дюжину нитей, ведущих в некоторые мини-стерства Рейха. Тем не менее, именно благодаря Абверу они взяли с поличным одного из наиболее важных информаторов «Оркестра» в министерстве авиации.
(Харро Шульце-Бойзена. — прим. перев.)
Рядом с Копковым также Фридрих Панцингер, выходец из Мюнхена, как и Мюл-лер. Он был коллегой последнего с 1919 года, и поднимался вслед за ним по карьерной лестнице в баварской полиции. Как только Мюллер оказался у Гей-дриха, он привел в Берлин и Панцингера. Начиная с 1937 года, он стал одним из наиболее надежных сотрудников Мюллера.
В 1943 году он является тенью главы Гестапо во всех расследованиях рядом с комиссаром уголовной полиции Карлом Гирингом, который умрет от рака зимой 1943 года.
Третий человек команды, это Хайнц Паннвиц, родившийся в 1911 году, капитан (хауптштурмфюрер) СС. Он помогал в Праге Гейдриху до убийства последнего. Именно он, вместе с Мюллером, организовал уничтожение виновных в этом по-кушении и, практически сразу же, — безжалостные репрессии во всей стране. Тем не менее, Паннвиц это тот самый человек, который — если поверить его за-явлениям еженедельному журналу «Дер Шпигель» в 1968 году — отстаивал свое мнение, что Гестапо «должно было покончить с пытками и жестоким обращени-ем, которые, в конечном счете, оборачивались лишь тем, что порождали новых противников, и что лучше стоило бы играть с теми, кто арестован». Мюллер, по его словам, после этого посмотрел прямо в глаза своему собеседнику, не говоря ни слова. Но, в следующем, 1943, году, после допросов, которые не привели ни к какому признанию, он якобы сказал ему: «В конце концов, сделайте то, что вы мне предложили в прошлом году. Разыгрывайте карты, которые вам кажутся хорошими. Здесь, в рутине наших служб, мы ничего не добьемся!»
Типичная двусмысленность Мюллера. Провести игру с пленниками зондерко-манды. Но к чему должна была эта игра привести?
Осенью 1942 года Гитлер все еще был в гневе. Когда ему сообщили о первой волне арестов, он формально приказал Мюллеру «покончить с этим до конца года». Теперь было уже лето 1943 года, и то, что Гитлер принял за маленькую измену, не прекращало расширяться.
В Абвере иронизировали. В своем докладе Гиммлеру и Гитлеру, датированном 24 сентября 1942 года, Мюллер уверял, что в настоящее время «Красный ор-кестр» «абсолютно разгромлен». Но доклад Абвера от 24 марта 1943 года при-вел намного больше данных, чем предыдущие обзоры руководителя Гестапо. Очень странно, но Гестапо-Мюллер тут же снова набросился на молодого про-курора Манфреда Рёдера: с этим пора заканчивать. Из 117 текущих дел, 76 бы-ли завершены для судебного производства. Чего он, мол, еще ждет, чтобы начать процессы?106
При подробном исследовании того, что последовало из этих дел, то есть, из то-го, кого осудили и казнили, или же, после неприметного вмешательства Мюллера, пощадили, складывается однозначное впечатление, что кто-то каким-то об-разом на расстоянии управлял удивительной сортировкой. Жертвоприношение того или иного агента навсегда ложилось тяжелым бременем на советский ап-парат в Германии, в Бельгии, в Нидерландах, во Франции, и т. д., однако, не было ли у «Центра» своих причин посылать на расстрел некоторых из своих преданных агентов, чтобы этим спасти других? Других, которых мы после 1945 года обнаружим, из расчета одного из трех, если говорить только о сети Треп-пера, в Восточной Германии, да еще и почти сразу же на первостепенных должностях!
Возвратимся к этому аспекту проблемы. В 1943 году самое важное состоит в том, чтобы хорошо уяснить себе, что технически Берлин не мог бы вести свою большую радиоигру только лишь с одними работающими под его контролем радистами — т. н. «пианистами». Ему нужно было держать при себе достаточно ин-форматоров, чтобы надлежащим образом отвечать на вопросы Москвы, которая часто требует новых сведений от X или Y, и которая может с их помощью полу-чить определенные данные о людях, а также тактические и стратегические по-дробности.
ОКВ (Верховное главнокомандование немецкого Вермахта) беспрерывно жало-валось, что Борман и Мюллер присвоили себе право копаться в его документах, чтобы с их помощью заставить Москву поверить в то, что ее сети продолжают функционировать, даже понеся потери. Идентичные жалобы поступают и от Ка-нариса. Вообще-то, это Абвер был создан для проведения такого рода опера-ций, но зондеркоманда, располагая поручительством Гиммлера и приказами Гитлера, могла по своей прихоти распоряжаться сведениями и связями Канари-са. Риббентроп в министерстве иностранных дел, со своей стороны, злился отто-го, что не принимал участие в «Большой игре», и что сведениями из документов его министерства пользовались без его разрешения.
В своих воспоминаниях (пусть даже «отредактированных» в соответствии с его вкусом и со вкусом его бывших хозяев в Москве), Леопольд Треппер уточнял: «Начиная с лета 1943 года, никто иной, как сам Мартин Борман вплотную заин-тересовался этим делом. Он не только создал группу экспертов, готовящих ма-териалы, нужные для «Большой игры», но и самолично пишет и редактирует донесения для Москвы».
У Канариса ходили слухи, что на самом деле Борман и Мюллер под предлогом дезинформации вели игру в согласии с Москвой. Тем более что после поражения под Сталинградом среди высокопоставленных фигур Берлина, если не счи-тать тех, кого фанатизм лишил слуха и зрения, уже мало кто верил, что Герма-ния еще может выиграть войну.
Все историки знают, что многие, от Геринга до Гиммлера, и от Гиммлера до Бормана, чтобы спасти свою жизнь, пытались вести переговоры либо с Западом, либо с русскими, под предлогом защиты будущего Германии.
Другое замечание: если верить немецким архивам, то Мюллер и Борман в пред-дверии 1944 года использовали, по крайней мере, половину из приблизительно двухсот передатчиков, запеленгованных, захваченных или работавших под их контролем в Европе, из них пятьдесят на Балканах.
Иными словами, для такой работы им понадобился бы не один, не два или три «Макса», а несколько десятков. Но ведь невозможно, чтобы такое количество двойных агентов могли бы так долго водить Москву за нос. Несколько приме-ров, приведенных ниже, впрочем, доказывают, что это и не могло быть так.
Потому удивительно, что как апологеты, так и противники «Красного оркестра» затуманили эту проблему. Впрочем, даже чествуя героев этих сетей, наиболее фанатичные советские историки избегали называть такие цифры. И почему Москва никогда ни слова не говорила по поводу Бормана и Мюллера, двух ос-новных виновников этих манипуляций? Это молчание — одна из убедительных причин того, почему появилась эта книга.