Операция «Красный дракон»

После взятия Кинду наступление на Стэнливиль приостановилось почти на две недели. Шла перегруппировка сил, чинили износившуюся на ухабистых дорогах технику. Колонна Лима I получила подкрепление – колонну Лима II (50 франкоязычных наемников и 300 военнослужащих КНА), отряд бельгийских наемников («Пятая механизированная бригада») и подразделение под командованием офицера ЦРУ Уильяма Робертсона, состоящее из восемнадцати отлично подготовленных кубинских эмигрантов, «вооруженных восемью видами оружия»[1104]. Стэнливильская колонна, как ее стали называть, выступила 18 ноября.

В тот же день на далеком Острове Вознесения, где находилась британская военная база, высадились бельгийские парашютисты. Они должны были войти в Стэнливиль одновременно с колоннами под командованием Вандерваля.

После того как сотни бельгийских граждан фактически стали заложниками симба в Стэнливиле, правительство Бельгии стало предпринимать срочные усилия для их спасения. 8 ноября Спаак в Вашингтоне предложил Гарриману провести совместную операцию. США обеспечивают воздушный мост до Стэнливиля, где высаживается бельгийский десант и вызволяет всех иностранцев. Гарриман согласился. 10 ноября было получено «добро» от президента Джонсона и высшего руководства Бельгии, включая короля Бодуэна[1105].

11 ноября в американском посольстве в Брюсселе собралась группа планирования. Она состояла из генерала и трех офицеров армии США и семи офицеров бельгийской армии. 14 ноября план операции под кодовым названием «Красный дракон» (Dragon Rouge) был готов. Он состоял из трех этапов. На первом 12 американских транспортных самолетов С-130 должны были перелететь со своей базы в Эвре (Франция) на бельгийскую авиабазу Кляйн Брогель, взять на борт 545 десантников и перевести их на расстояние 4134 морские мили на остров Вознесения, британское владение в Южной Атлантике. На столь протяженном маршруте планировалась одна посадка для заправки топливом в Испании, на американской базе Морон. На втором этапе предстоял перелет с острова Вознесения на базу Камина в Катанге (2405 мили), которая становилась плацдармом. Третий этап – полет до Стэнливиля (550 миль) и высадка десанта с боем. В условленной точке за 100 миль до Стэнливиля С-130 должны были встретиться с самолетами сопровождения – звеном Б-26[1106].

До начала десантирования руководство операцией осуществляли американцы, потом бельгийцы. Бельгийские офицеры из числа разработчиков «Красного дракона», служили в Конго до независимости, принимали участие в интервенции 1960 г. и хорошо знали местные условия. Они не видели в симба серьезных противников, относились к ним с «самоуверенным патернализмом». Шапкозакидательские настроения выразил полковник Чарльз Лоран, командир задействованного в операции парашютно-десантного полка. Ему выполнение задачи казалось делом простым: «Спрыгнуть на Стэнливиль и забрать заложников»[1107].

План был рискованным, особенно с точки зрения выполнения основной задачи – спасения заложников. Вряд ли найдется боевая десантная операция, которую готовили на основе столь скудных разведданных. Не было информации о наличии или отсутствии у повстанцев средств ПВО, численности и вооружении сил Оленги, их дислокации в городе. Неизвестно было даже, где находятся заложники, которых предполагалось спасать. Требование генерала ВВС США Рассела Доугерти о проведении авиаразведки Стэнливиля Комитет начальников штабов отверг, опасаясь, что появление самолетов над городом может спровоцировать симба на резню заложников. Не существовало никакого резервного плана[1108].

Днем 17 ноября 14 С-130 взлетели с базы Кляйн Брогель и вечером 18 ноября приземлились на острове Вознесения. Никогда столь внушительная армада не прилетала на этот Богом забытый вулканический островок. Местный британский гарнизон предоставил бельгийским десантникам все необходимое, и уже на следующий день около аэродрома вырос палаточный городок со столовой, душевыми, пунктом обмена валюты и даже кинотеатром[1109].

По плану операции стэнливильская колонна должна была начать штурм города одновременно с высадкой десанта. Чтобы выйти к Стэнливилю, колонне надо было преодолеть за ночь пару десятков километров. Хотя колонну возглавил сам Вандерваль, наемникам не удалось выполнить приказ к установленному сроку. В каждой деревне их ждала засада, ожесточенность сопротивления нарастала. Повстанцы направили на колонну горящий грузовик, она остановилась, завязался рукопашный бой. Наемники понесли потери убитыми и ранеными. Смертельное ранение в голову получил корреспондент американской телекомпании Эн-Би-Си, записывавший звуки боя. Хоар решил, что колонну надо остановить и дождаться рассвета, когда сможет действовать авиация. Вандерваль, узнав о потерях, согласился. По признанию Хоара, эта ночь была для него «самой ужасной и горестной в жизни»[1110].

Проблемы, возникшие у сухопутных сил на подступах к Стэнливилю, не повлияли на сроки проведения операции «Красный дракон». 21 ноября воздушная армада перелетела на базу Камина и находилась в трехчасовой боевой готовности. Приказ к выступлению поступил из Объединенного комитета начальников штабов США 24 ноября в 1.30, в 3.00 операция началась. В 6.00 самолеты появились над аэродромом Стэнливиля. Впереди шли Б-26, они должны были подавить огневые точки повстанцев, но целей не было обнаружено.

320 бельгийских парашютистов беспрепятственно десантировались на примыкавшее к аэродрому поле для гольфа. Им хватило получаса, чтобы захватить аэродром и расчистить взлетно-посадочную полосу от бочек с водой, сломанных транспортных средств и других препятствий. Охрана практически не оказала сопротивления, покинув оборудованные пулеметные точки, симба скрылись в лесу. Несколько очередей по самолетам успели дать два крупнокалиберных пулемета китайского производства на диспетчерской вышке, но и их расчеты обратились в бегство при приближении парашютистов. Три джипа пытались выехать из аэропорта, два десантники уничтожили, один захватили. В нем нашли загранпаспорт на имя Гбение, его удостоверение личности, справку о прививках и «значительную» сумму денег[1111].

Около 7 часов на диспетчерской вышке, где командир десанта полковник Лоран развернул свой штаб, неожиданно зазвонил телефон. Мужской голос сообщил на французском языке, что заложники находятся в отеле «Виктория». Спустя несколько минут к вышке подошел голландский миссионер и подтвердил эту информацию. Лоран отдал приказ немедленно выдвигаться в город. Три километра рота парашютистов преодолела меньше чем за час, уничтожая стрелявших по ним симба метким и плотным огнем. Достигнув последнего поворота перед отелем, когда до него оставалось всего ничего, десантники услышали стрельбу[1112].

В отеле «Виктория» находились 298 заложников – 280 бельгийцев, 17 американцев и 1 итальянец, в том числе примерно 100 женщин и детей. 24 ноября они проснулись в шесть утра от гула самолетов. Те, кто занимал номера на верхних этажах, могли наблюдать в окна высадку десанта, некоторые даже вышли на крышу, чтобы лучше видеть это редкое зрелище. Обитателям нижних этажей вид на аэропорт закрывали дома, но они сразу же догадались в чем дело. Радио Стэнливиля окончательно развеяло сомнения: «Мы получили нож в спину от бельгийцев и американцев. Берите мачете и убивайте белых людей. Убивайте белых людей!» Спасение было близко, но до него надо было еще дожить.

В тревожном ожидании прошел час. В семь часов в коридорах появились вооруженные симба. Они распахивали двери номеров и приказывали заложникам выходить на улицу. Их построили перед отелем. В колонне оказалось примерно 250 человек, полусотне удалось остаться в отеле, спрятавшись на крыше, в туалетах, платяных шкафах. Двенадцать симба окружили заложников, держа автоматы наготове. «Ваши братья пришли с неба. Сейчас вы будете убиты», – повторяли они. У командовавшего конвоем полковника Жозефа Опепе, похоже, были несколько другие планы. «Вы должны заплатить за бомбардировки. Мы отведем вас в аэропорт, где вы погибнете от ваших же бомб», – заявил он заложникам, оставляя им пусть призрачный, но шанс остаться в живых. Услышав слова Опепе, пленники воспрянули духом. Еще недавно полковник пребывал в немилости у Оленги «за симпатии к европейцам», поговаривали даже о связях Опепе с разведкой Чомбе. «Давайте убьем их сейчас», – зароптали солдаты. Полковник сказал, что белые будут живым щитом, и скомандовал: «Марш!»

По мере продвижения колонны становилось ясно, что Опепе ведет собственную игру, тянет время и не жаждет крови. Один из конвоиров опознал Хойта и Нотомба и предложил не мешкая убить консулов, которые «водили нас за нос с переговорами». «Не сейчас», – ответил Опепе. Нарастал звук интенсивной перестрелки, бельгийские парашютисты были уже близко. Конвоиры стали нервничать. Надо покончить с заложниками сейчас, настаивали они. «Я прикончу первого, кто начнет убивать белых», – пригрозил командир. Подчиненные стали смотреть на него с подозрением. Навстречу колонне вылетел джип с двумя офицерами НАО. Они удирали от парашютистов и были вне себя от ярости. «Расстреляй их всех», – крикнули они Опепе. Тот схитрил: «Расстрелять? Это для них легкая смерть. Мы порвем их на куски копьями и ножами». Выругавшись, офицеры уехали. Конвоиры приказали всем сесть. Со стороны аэропорта подъехал пикап. Из кабины вылез майор Бубу, один из приближенных Сумиало, глухонемой бородатый гигант, боксер-тяжеловес. Бубу отчаянно жестикулировал, показывая Опепе, что парашютисты совсем рядом и с белыми пора кончать. Полковник от него отмахнулся[1113].

Дальше описания очевидцев расходятся. Одни пишут, что Бубу не понял жеста Опепе и открыл огонь по заложникам, другие утверждают, что первым на спусковой крючок нажал самый молодой конвоир, у которого не выдержали нервы. Все сходятся на том, что Опепе не давал команды стрелять.

Так или иначе, но через несколько секунд все 12 конвоиров без разбору палили по сидящим заложникам. Кому не достались первые пули, бросились врассыпную. Хойт бежал рядом с Гринвисом. Это был опасный забег: «Несколько человек, бежавших вместе с нами, упали на землю. Надо было бежать дальше! Я слышал свист пуль, а, может быть, это мне казалось. Вопли женщин, мужчин и детей сливались с гортанными криками симба»[1114]. Шедший в первом ряду «марша смерти» Макаров попытался спрятаться за узким деревом. Русского заметил один из конвойных, прицелился, но тот успел упасть в траву.

Выстрелить в Макарова симба не успел, подоспели парашютисты[1115]. Увидев их, конвойные бросились наутек. Позже полковник Опепе был расстрелян симба за невыполнение приказа Оленги уничтожить заложников сразу после начала вторжения. Парашютисты смогли предотвратить полное истребление заложников, но жертвы были велики. 33 заложника были убиты на месте, шестеро умерли от ран, 40 получили ранения[1116].

Раненых на первом попавшемся транспорте отправляли в аэропорт, те, кто был в состоянии самостоятельно идти, брели туда же под охраной десантников. Стоявшие наготове С-130 взмывали в воздух и брали курс на Леопольдвиль. Хойт и Гринвис улетели на одном из первых бортов. Перелет был тяжелым. «На полу салона, – вспоминает Хойт, – стояли лужи крови. Медики трудились над ранеными. Остальные пассажиры лежали и находились в шоковом состоянии»[1117].

В городе продолжалась перестрелка. Десантники двигались от дома к дому, собирали иностранцев и направляли их под охраной в аэропорт. Два дня воздушный мост Стэнливиль-Леопольдвиль функционировал без перерывов. Были задействованы самолеты бельгийской компании «Сабена» и конголезской «Эр Конго». Воздушные суда прислала Британия, Италия и Франция. Всего были эвакуированы примерно 1500 иностранных граждан и 150 конголезцев. Поиски руководителей повстанцев результатов не дали. Оленга, Гбение и Сумиало тайно покинули город еще до начала высадки десанта[1118].

В 11.00 в Стэнливиль вошла колонна Вандерваля. Через полчаса он встретился с командиром парашютистов Лораном. Договорились, что бельгийцы обеспечат охрану аэропорта и эвакуацию иностранцев, а люди Вандерваля займутся городом. И они им занялись. КНА устроила в конголезских кварталах «день охоты», как выразился Хоар. Озверевшие солдаты стреляли во всех без разбору на улицах, врывались в дома, убивали мужчин, насиловали женщин. Местом жуткой бойни стала штаб-квартира партии Лумумбы НДК, где были убиты десятки человек, все, кто не успел покинуть здание. Даже видавших виды бельгийских военных коробило. «Я никогда в жизни не видел такой резни. Пленных не брали. Их резали, расстреливали или забивали до смерти. Это было отвратительно», – вспоминал Лоран. Полковник приказал поскорее вывести из города своих молодых парашютистов, дабы созерцание таких «торжеств по случаю победы» не травмировало их юную психику[1119].

Город подвергся тотальному разграблению. Военнослужащие КНА без затей вышибали витрины магазинов и брали все, что им нравится. Наемники на мелочи не разменивались, при помощи динамита и ацетиленовых горелок вскрывали бронированные сейфы с наличностью и драгоценностями. Пьяные наемники устраивали дикие выходки. Осушив содержимое винного погреба одного из крупных отелей, патруль зашел в городской зоопарк, где выпустил из клеток голодных львов[1120].

После зачистки конголезских кварталов «мятежников» и «подозреваемых пособников» свезли на городской стадион. Таких набралось более 20 тыс. человек. Их держали в страшной тесноте, антисанитарии, почти не кормили. Даже наемники из отряда Хоара проявили к ним сострадание, пригнали на стадион грузовик риса, чтобы задержанные не умерли от голода. Увиденное там произвело на Хоара неизгладимое впечатление: «На мокрой от дождя освещенной деревянной платформе работал трибунал. Это был “суд единодушного одобрения”. Наблюдая за этим действом, я все больше проникался мыслью, что стрелки часов переведены на тысячу лет назад. На помост выводили мятежника, и его имя объявлялось по системе оповещения. Если собравшиеся его приветствовали, пленника освобождали. Если же освистывали, то его выводили и расстреливали прямо у стадиона»[1121]. Заправлял судилищем известный пренебрежением к нормам закона глава службы безопасности Чомбе Виктор Нендака. У него были личные причины лютовать в Стэнливиле – там симба казнили его жену и детей[1122].

В специальном заявлении администрация США разъяснила, что целью операции в Стэнливиле было «спасение жизней невинных мужчин, женщин и детей, конголезцев и граждан по меньшей мере восемнадцати стран». Утверждалось, что если бы акция не состоялась, погибло бы еще больше заложников. Президент Джонсон тоже объяснил прямое военное вмешательство гуманитарными мотивами и провозгласил победу Запада на конголезском фронте холодной войны: «Конго было ареной борьбы держав и идеологических войн. Я надеюсь, что теперь у этой страны появился шанс на мир»[1123].

Высадка десанта и расправа над повстанцами вызвала широкий международный резонанс. ОАЕ осудила иностранную вооруженную интервенцию на стороне режима Чомбе. Кваме Нкрума расценил ее «как наглую агрессию против Африки, напомнившую, что колониализм не умер». Президент Алжира Ахмед Бен Белла заявил, что направит добровольцев и оружие для помощи «конголезским братьям». Словесным осуждением дело не ограничилось. В Каире толпа прорвалась на территорию американского посольства и сожгла носившую имя президента Кеннеди библиотеку культурного центра, где хранилось 27 тыс. книг. В Кении прошла демонстрация под лозунгом «Повесить президента Джонсона!» Массовые демонстрации протеста против действий Бельгии и США прошли в Джакарте, Пекине, Софии, Праге, где в здании американского посольства были выбиты стекла. В Москве демонстранты, среди которых было много студентов из Азии и Африки, атаковали американское и бельгийское посольства, зданиям был причинен ущерб[1124].

Официальная советская реакция была предсказуемо жесткой. 26 ноября в МИД был приглашен посол Бельгии, где его ознакомили с заявлением советского правительства. Оно охарактеризовало «высадку бельгийских парашютистов и захват силой оружия города Стэнливиль» как «грубый акт вооруженного вмешательства во внутренние дела со стороны Бельгии, США и Англии, продолжающих политику произвола и насилия в отношении конголезского народа». Ссылка на необходимость освобождения заложников была сочтена фальшивым предлогом, раскрывающим «колониальную сущность этого агрессивного акта»: «И дело не в том, что в Стэнливиле оказалось какое-то количество иностранцев, а в том, что колониальные державы, убедившись в неспособности своего ставленника Чомбе справиться с положением в стране, решили оказать ему открытую помощь в подавлении национально-освободительного движения частями регулярной армии». Советское правительство потребовало «прекращения военной интервенции и вывода из Конго всех бельгийских войск и всех иностранных наемников». Заявления аналогичного содержания были сделаны послу Великобритании в СССР и временному поверенному в делах США в СССР[1125]. 25 ноября постоянный представитель СССР в ООН Федоренко направил письмо председателю Совета Безопасности. Его текст отличался от заявления лишь мелкими деталями[1126].

Волна протестов вынудила руководство США и Бельгии внести коррективы в военные планы в Конго. Помимо «Красного дракона» планировались еще три операции по спасению заложников. Из них была проведена только одна – «Черный дракон». 26–27 ноября десантники Лорана освободили 375 белых в г. Полис, где накануне симба убили 22 заложника в отместку за Стэнливиль. Несмотря на настойчивые просьбы посла Годли продолжить военные операции, 28 ноября «на самом высоком правительственном уровне США и Бельгии» было принято решение немедленно вывести бельгийских парашютистов. Один из членов ситуационной группы по Конго неофициально объяснил это так: «Мы струсили»[1127].

В СССР развернулась пропагандистская кампания против «новых преступлений империалистов в Конго» со всеми ее атрибутами: митингами трудящихся, заявлениями общественных организаций, подборками сообщений в центральных газетах об акциях протеста в других странах[1128]. Пресса старалась создать впечатление, что «стэнливильский орешек оказался слишком крепким для агрессоров»[1129], и конголезские патриоты вот-вот отобьют город. Это не только не имело касательства к реальному положению дел, бывало, что одна газета публиковала взаимоисключающую информацию. К примеру «Правда» сообщила 5 декабря: «В Стэнливиле повстанцы по-прежнему удерживают левый берег [р. Конго] и во многих местах проникают на правый берег. Около 50 измученных наемников и части КНА, поредевшие от минометных и пулеметных обстрелов, удерживают в настоящее время лишь аэропорт и узкую полоску прибрежной территории. <…> Наемники Чомбе <…> показали свое бессилие перед лицом повстанцев»[1130]. Непонятно, как, пусть и при поддержке авиации, «белым наемникам и отрядам катангских жандармов удалось форсировать реку и создать небольшой плацдарм». О чем газета сообщила 7 декабря[1131].

О ситуации в Конго высказались первые советские официальные лица. Избранный вместо смещенного Н. С. Хрущева Первым секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежнев не поскупился на гневные эпитеты в адрес «колонизаторов»: «Кровопролитная резня, устроенная в конголезских городах бельгийскими парашютистами, доставленными на американских самолетах с благословения Белого дома и с одобрения Совета НАТО, – это разительный пример коллективного пиратства колонизаторов». Об ответных мерах советский лидер говорил обтекаемо: «Конголезские патриоты не сдаются <…> На их стороне – вся Африка, на их стороне – силы свободы и мира во всем мире. <…> Верный своему интернациональному долгу, неизменно поддерживающий национально-освободительную борьбу народов, Советский Союз решительно отстаивает дело свободы и независимости Конго. Коллективная акция колонизаторов должна встретить солидарный отпор всех сил, отстаивающих свободу и независимость народов!»[1132]

«Можно ли представить, – гневно вопрошал с трибуны XIX сессии ГА ООН министр иностранных дел Громыко, – более грубую форму вмешательства во внутренние дела независимого государства, чем объединенная акция колонизаторов в Конго, осуществленная бельгийскими парашютистами, переброшенными в Стэнливиль на американских военно-транспортных самолетах с находящегося под контролем Англии острова Вознесения?»[1133]

Ситуация в Конго после высадки десанта в Стэнливиле неоднократно обсуждалась в Совете Безопасности. 1 декабря 22 неприсоединившиеся страны, в основном африканские, обратились к его председателю с просьбой «в срочном порядке» созвать заседание для «рассмотрения положения в Демократической Республике Конго». Они назвали «военные операции в Стэнливиле и в других частях Конго», к которым приступили правительства Бельгии и Соединенных Штатов с согласия правительства Соединенного Королевства, «вмешательством в африканские дела, явным нарушением Устава Организации Объединенных Наций и угрозой миру и безопасности африканского континента»[1134].

Срочно Совет не собрался, обсуждение конголезского вопроса началось 9 декабря. На нем четко обозначились позиции противников по холодной войне. Представитель СССР Федоренко назвал высадку десанта «агрессией колонизаторов, которые самым вызывающим образом попрали принципы Устава Организации Объединенных Наций, грубо нарушили национальный суверенитет Конго». Представитель США Стивенсон заявил, что «акция, предпринятая Соединенными Штатами и Бельгией, представляет собой лишь чисто спасательную миссию, заранее согласованную с законным правительством Конго»[1135].

Африканские страны акцентировали внимание на расовом аспекте вызволения заложников, подчеркивали недопустимость «спасения жизни нескольких людей, принадлежащих к белой расе, в то время как жизни лишаются тысячи африканцев». «Агрессия в Стэнливиле, – заявил представитель Конго (Браззавиль) Ш. Д. Ганао, – является исключительно серьезным делом. Она только что доказала разительным образом, что в этом мире нет места для черного человека, кто бы он ни был, будь то в стране, в которую он приехал, <…> или на его собственной родине, в Африке». Представитель Ганы К. Ботсио не преминул указать в весьма жестких выражениях на наличие расовой проблемы в США: «Согласно международному праву, у Соединенных Штатов не больше прав на вмешательство [в Конго], чем, скажем, у Ганы в дела южных штатов Соединенных Штатов Америки в целях защиты жизни афро-американских жителей этих штатов, которые постоянно подвергаются пыткам и которых убивают за то, что они требуют своих законных прав, и защищать жизнь которых поручено правительству Соединенных Штатов»[1136]. Ему вторил представитель Гвинеи Л. Беавоги. «Так называемые цивилизованные правительства и страны, которые сейчас осуждают то, что они называют зверствами повстанцев», не выражали негодования, когда американские самолеты, пилотируемые кубинскими наемниками, «бомбили города, удерживаемые силами Совета национального освобождения, убивали конголезских и европейских мирных жителей, например в Альбервиле и Букаву». «Не по той ли причине, что тысячи конголезских граждан, убитых южноафриканскими, родезийскими, бельгийскими авантюристами, а также кубинскими эмигрантами, были чернокожие, как и цветные граждане Соединенных Штатов, которых убивали в Миссисипи?»[1137]

Стивенсон ответил, что за семь лет работы в ООН он «не слышал такого бессмысленного, безответственного, оскорбительного и отвратительного языка в этом зале, языка, используемого, если хотите, бесцеремонно с целью очернить и оболгать смелые и успешные усилия по спасению человеческих жизней представителей многих национальностей, людей различного цвета кожи».

С сожалением отметив возникновение в зале «призрака расового антагонизма и конфликта», представитель США заявил, что черный расизм не является «противоядием против белого расизма»[1138].

Результатом острых и продолжительных дебатов стала «беззубая» резолюция, принятая Советом 30 декабря. Призывы «всем государствам воздержаться от вмешательства или прекратить вмешательство во внутренние дела Конго» и «прекратить огонь в Конго» были не более чем благими пожеланиями. Не предусматривалось никаких конкретных мер, генеральному секретарю всего лишь предлагалось «следить за развитием положения в Конго и представить Совету Безопасности доклад в соответствующий момент»[1139]. Федоренко справедливо отметил, что резолюция «далеко не в полной мере выражает законные требования африканских государств, которые обратились к Совету Безопасности за помощью», в ней «не названы по именам те, кто несет ответственность за агрессивные действия против конголезского народа, <…> и не содержится должного осуждения совершенной этими странами вооруженной интервенции в Конго»[1140].

Советская реакция на интервенцию не ограничилась вербальным уровнем. Посольство Демократической Республики Конго в СССР было закрыто. Временный поверенный в делах ДРК в СССР Г. Ньямбани 22 декабря покинул Москву. На аэродроме его провожали дипломаты из Бельгии, Великобритании и США, но не было ни одного представителя африканского дипломатического корпуса[1141].

Советский Союз начал военные поставки повстанцам через третьи страны. До операции «Красный дракон» оружие симба в небольшом количестве поставлял только Китай. После высадки бельгийских парашютистов в Стэнливиле военную помощь антиправительственным силам стали оказывать Алжир, Египет и Гана. В декабре к поставкам подключилась советская военно-транспортная авиация. Пилотируемые советскими экипажами АН-12 доставляли грузы из Алжира в суданскую Джубу, откуда грузовики перевозили их в восточное Конго[1142]. С провозом грузов через Судан в отличие от 1961 года проблем не было. 15 ноября 1964 г. И. Аббуд передал власть временному гражданскому правительству, которое открыто поддержало конголезскую оппозицию. Данные об объеме советских поставок не опубликованы, отечественные архивные документы на этот счет остаются засекреченными. Л. Намикас установила по материалам из архивов бывшей ГДР, что СССР договорился с Восточной Германией о поставках симба 2 тыс. ящиков с боеприпасами, 100 танков (?!), средств связи и других военных грузов всего на сумму более 3 млн. марок. «Сомнительно, – резонно считает автор, – что все или хотя бы большая часть этого было доставлено в Конго»[1143].

К середине 1965 г. Египет свернул помощь конголезским повстанцам в обмен на реальные дивиденды от улучшения отношений с Западом. В Алжире 19 июня был свергнут Бен Белла, а новый лидер Хуари Бумедьен быстро нашел общий язык с западными странами по Конго[1144]. Основные силы повстанцев были разбиты бригадой из тысячи наемников под командованием М. Хоара. В результате операции «Белый гигант» пути снабжения симба из Судана и Уганды были перерезаны[1145].

Лишь Танзания по-прежнему пропускала через свою территорию грузы для повстанцев и дала пристанище многим их лидерам. В танзанийскую столицу Дар-эс-Салам и прибыл в январе 1965 г. Че Гевара. Неблагоприятное впечатление от встреч с лидерами конголезского и других африканских освободительных движений не отвратило его от намерения лично наладить партизанскую войну в восточном Конго и превратить его в «еще один Вьетнам». В апреле он под чужим именем, изменив внешность, вместе с небольшим кубинским отрядом переправился через озеро Танганьика в «освобожденный район» в северной Катанге.

Че называл свою конголезскую эпопею «историей поражения» и «историей разложения конголезской революции»[1146]. Человеческий материал, с которым он столкнулся, оказался совершенно непригодным для формирования революционных кадров и организации вооруженной борьбы. В конголезском дневнике много ярких и обескураживающих наблюдений на этот счет. Вот его мнение о рядовом составе Конголезской народно-освободительной армии: «Солдаты – все из крестьян и совершенно не отесаны. Для них главное получить винтовку и форму, иногда и ботинки, и, конечно, некоторые властные полномочия в своем районе. Они испорчены бездельем и привычкой распоряжаться крестьянами, их головы забиты фетишистскими представлениями о смерти и враге, у них нет никакого политического образования, полностью отсутствует революционная сознательность, чувство перспективы, их воображение не распространяется дальше пределов обитания их племени. Ленивые и недисциплинированные, они лишены духа борьбы или самопожертвования. Они не доверяют своим лидерам, которые первые только в соблазнении женщин, пьянстве, чревоугодии и устройстве для себя легкой жизни. У них нет постоянного боевого опыта, что могло бы способствовать их становлению как бойцов, весь их опыт состоит разве что в убийстве безоружных людей. У них отсутствует какая-либо подготовка, строевые занятия – это все, чем с ними занимались по нашим наблюдениям»[1147].

Помимо пьянства и распутства, командный состав отличала коррупция, желание «нажиться на революции». Из всех руководителей восстания Че Гевара дал позитивную характеристику только полевому командиру Лорану Кабиле, чьи силы действовали на западном побережье озера Танганьика: «Кабила – определенно единственный из них, кто помимо ясной головы и способности логически мыслить, обладает качествами лидера». Николас Оленга жил на широкую ногу, «компрометируя дело революции». Этот «генерал в ссылке», саркастически замечал Че, «проводит военные операции посредством телепатии, находясь в Каире или другой столице». Бывший министр обороны НРК Гастон Сумиало – «революционный лидер средней руки. При правильных советах и руководстве он может принести пользу как председатель Высшего совета революции. Основное его занятие – поездки, красивая жизнь и сенсационные пресс-конференции. Это все, на что он способен. У него начисто отсутствуют организационные способности». В отношении бывшего президента НРК Кристофа Гбение Че был лаконичен – «он просто агент контрреволюции»[1148]. Основанием для столь жесткой оценки послужила информация о сепаратных переговорах Гбение с властями в Леопольдвиле.

Че Геваре и его кубинским бойцам не удалось подготовить из конголезцев боеспособной силы и провести хотя бы одну успешную крупную операцию. Повстанцы бежали с поля боя или стреляли, закрыв глаза и не отпуская спусковой крючок, пока не кончались патроны. В конце ноября кубинцы покинули Конго, пробыв там семь месяцев. Для Че это было трудным решением, но другого выхода не было. «Мы, – писал он, – руководствовались идеей, что необходимо создать такую ситуацию, когда люди, получившие опыт в освободительных сражениях (и в дальнейшем в борьбе против реакционных сил), сражались плечом к плечу с неопытными, необстрелянными людьми, т. е. обеспечить “кубинизацию” конголезцев». Получилось же наоборот, произошла «конголезация» кубинцев, которые оказались на грани деморализации[1149].

13-25 сентября 1965 г. в СССР по приглашению Советского комитета солидарности стран Азии и Африки в Москве находилась делегация Высшего революционного совета Конго. 24 сентября делегация во главе с Сумиало была принята в ЦК КПСС, где с ней беседовали секретари ЦК М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев[1150]. Содержание беседы не рассекречено. Советская помощь конголезским повстанцам ограничивалась поставками оружия через Танзанию.

Неудачный кубинский опыт отправки в Конго военных советников показал, что СССР занял в отношении восстания симба взвешенную, осторожную позицию. Опасения относительно слабостей восстания оказались обоснованными. Оно было подавлено, конголезский кризис закончился полной победой Запада. Мобуту, захвативший власть 26 ноября 1965 г. в результате бескровного переворота, был его верным союзником на протяжении более тридцати лет.

Премьер-министр Республики Конго Патрис Лумумба. 23 июня 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. 10 апреля 1958 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Выступление первого заместителя министра иностранных дел В.В. Кузнецова на заседании Совета Безопасности ООН 20 июля 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Председатель Совета Министров СССР Н.С. Хрущев в зале заседания XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Сентябрь 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Н.С Хрущев и президент Гоны Кваме Нкрума в здании постоянного представительства СССР при ООН на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН 22 сентября 1960 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Демонстрация протеста против убийства Патриса Лумумбы и его соратников Мориса Мполо и Жозефа Окито у здания посольства Бельгии в Москве 14 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Рабочие сборочного цеха Московского завода малолитражных автомобилей во время митинга принимают резолюцию с требованием призвать к ответу виновных в убийстве П. Лумумбы и его соратников 15 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Митинг рабочих завода «Фрезер» им. М.И. Калинина в защиту Антуана Гизенги 29 мая 1962 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Парламентская делегация Республики Конго в СССР 25 июля 1963 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Один из лидеров восстания симба Гастон Сумиало. Август 1964 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Иностранные студенты, обучающиеся в Москве, у здания посольства США во время демонстрации против иностранной интервенции в Конго 28 ноября 1964 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск