«Псы войны»

Оставалась только внешняя военная интервенция. Американская дипломатия попыталась подвигнуть на нее Бельгию. С этой целью 7 августа в Брюссель прибыл заместитель госсекретаря Аверелл Гарриман. Министр иностранных дел Поль-Анри Спаак категорически отверг его предложение направить в Конго бельгийские войска или хотя бы офицеров для восстановления командной структуры КНА. Спаак заявил, что «все как один» бельгийские предприниматели против военного вмешательства и готовы вести дела с Гбение, который понимает необходимость сохранения бельгийского присутствия в Конго и важность экономической помощи для экономики страны[1023].

США не могли допустить прихода повстанцев к власти, это означало конец проамериканского режима, который создавали и укрепляли три администрации (Эйзенхауэра, Кеннеди, убитого в ноябре 1963 г., и его преемника Джонсона) на протяжении четырех лет. 11 августа положение в Конго обсуждалось на заседании Совета национальной безопасности. Директор ЦРУ Джон Макоун констатировал, что «необходимы западные войска». Гарриман согласился: «Конголезская армия в большинстве случаев показала свою полную негодность. <…> Правительство деморализовано, Леопольдвиль в опасности». «Время уходит, Конго надо спасать», – резюмировал президент Джонсон[1024].

В тот же день в Леопольдвиль вылетел помощник Госсекретаря по африканским делам Меннен Уильямс. Вместе с ним летела сводная тактическая группа ЛЕО – взвод десантников, который должен был обеспечить эвакуацию американского посольства при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Чомбе прямо заявил Уильямсу, что «готов принять помощь хоть от дьявола». Накануне отъезда из Вашингтона Уильямс беседовал с послом ЮАР, который сообщил, что Чомбе попросил Преторию поставить ему две эскадрильи истребителей. От американского представителя Чомбе потребовал ни больше ни меньше как немедленно направить в Конго три батальона парашютистов для взятия Стэнливиля. Последовал «жесткий отказ». В планы Белого дома не входило посылать американские войска в Конго с перспективой получить оттуда гробы незадолго до президентских выборов. Уильямс предложил Чомбе четыре или пять «почти новых» бомбардировщиков Б-26К. Чтобы смягчить негативную реакцию африканских стран и ООН на появление у Чомбе американских штурмовых бомбардировщиков, помощник Госсекретаря настоятельно посоветовал ему «африканизировать военную ситуацию в Конго» – публично обратиться за помощью к африканским странам «ввиду попыток вмешательства внешних сил с подрывными целями»[1025].

Чомбе упирался. Он помнил, что ОАЕ отказало ему в праве участвовать в каирском саммите. В конце концов, под нажимом американского посла в Конго Джорджа Го дли Чомбе 16 августа направил послания главам Либерии, Мадагаскара, Сенегала, Эфиопии, а впоследствии и Нигерии, с просьбой прислать в Конго войска для помощи в подавлении восстания[1026]. Лишь Нигерия выразила готовность принять участие в операции по поддержанию мира в Конго, но только «под эгидой ОАЕ»[1027].

Советская пресса резко отреагировала на визит Уильямса. «Переброска парашютистов и техники США в Конго, – писала “Правда”, – не может быть расценена иначе, как начало американской интервенции в этой стране. Действия США не имеют никаких оправданий. Известны резолюции Совета Безопасности ООН, по которым военные поставки или посылка военного персонала в Конго не могут производиться в обход Организации Объединенных Наций. Вашингтон открыто попирает эти решения, полностью игнорируя ООН»[1028]. Автор использовал против США тот же аргумент, которым они мотивировали свою позицию в отношении советской помощи правительствам Лумумбы и Гизенги. Объявить об «американской интервенции» в Конго он поторопился.

После падения Стэнливиля США сделали выбор в пользу другого способа привлечь в Конго военную силу, способную справиться с восстанием, – воспользоваться услугами наемников. «С точки зрения Соединенных Штатов, – телеграфировал Годли Госсекретарю Раску 5 августа, – использование наемников выглядит предпочтительнее, поскольку дело с ними будет иметь конголезское правительство, а прямое вмешательство Запада (бельгийское или американское) будет сведено до минимума. <…> Бремя ответственности ляжет на правительство Конго, а не на нас или бельгийцев»[1029].

Спустя два дня Раск дал указание находившемуся в Брюсселе Гарриману «договориться с бельгийцами о помощи Чомбе в рекрутировании наемников». Спаак гарантировал содействие. Вашингтон и Брюссель условились о совместном финансировании «солдат удачи» и поставках им оружия. Официально это должно было выглядеть как помощь правительству Чомбе[1030].

В бытность главой Катанги у Чомбе был опыт вербовки и использования наемников. Там впервые проявил себя Майк Хоар, «Бешеный Майк»[1031]. Он участвовал в североафриканской кампании во время II мировой войны, дослужился до звания капитана британской армии. После войны переехал в Дурбан, где работал бухгалтером, продавал подержанные автомобили, организовывал сафари. Еще в апреле 1964 г., почувствовав, что в Конго снова запахло жареным, Чомбе послал в Южную Африку своего представителя. Тот передал майору предложение патрона возглавить отряд катангских жандармов, которые вторгнутся в Катангу из Анголы и начнут новую войну за отделение провинции. Хоар, любивший риск, но не авантюры, ответил коротко и ясно: «В кости не играю»[1032].

Теперь же расклад был другим. Риска никакого, и поддержка сильных мира сего обеспечена. 8 августа загодя вызванный из Дурбана в Леопольдвиль Хоар был приглашен на заседание, где присутствовали руководители силовых структур кабинета Чомбе. Премьер дал поручение: «привлечь белые наемные войска для помощи национальной армии в подавлении восстания, которое грозит захлестнуть страну». Главнокомандующий КНА Мобуту поставил конкретные задачи в тут же написанной директиве. Решили и вопрос об оплате ратного труда наемников[1033].

От желающих не было отбоя, вербовочные пункты работали расторопно. Через три недели тысяча человек, «готовых сражаться в Конго в качестве наемных солдат», была завербована[1034]. 23 августа американский самолет доставил первую группу на военную базу Камина. Так был сформирован Конголезский иностранный легион, который называли преторианской гвардией Чомбе. Подавляющее большинство «гвардейцев» составляли южноафриканцы и родезийцы, были граждане европейских стран и Израиля – бельгийцы, немцы, итальянцы, французы, евреи – всего 19 национальностей[1035]. Чернокожим претендентам указывали на дверь в вербовочных пунктах. Такой была принципиальная позиция Хоара. Его взгляды на расовую проблему, мягко говоря, не отличались толерантностью. «Африканцы, – говорил он другу-наемнику, – вбили себе в головы, что они могут поступать с нами, белыми, как хотят: топтать нас, плевать на нас»[1036]. В способность африканцев вести современную войну майор не верил. «Кто знает, – задавал Хоар риторический для себя вопрос, – не окажется ли наемный солдат единственной позитивной и реальной силой, способной на адекватные и жесткие меры чтобы остановить коммунистическое вторжение в Африку?»[1037].

Что влекло наемников в Конго? В интервью журналистам они обычно говорили: «Борьба с коммунизмом». И потом хохотали[1038]. Хоар был откровенен: «Мне очень хотелось бы сказать, что мы руководствовались антикоммунистическими настроениями, но, положа руку на сердце, я не могу этого сделать. Иногда встречались идеалисты, чьим главным мотивом был антикоммунизм, или просто искатели приключений, которые не думали о заработке, но почти все мы были в Конго ради одного – денег»[1039].

Деньги были единственной ценностью, верховным божеством в мире наемников. Хоар имел много случаев убедиться в этом. Он попытался проводить что-то вроде политинформаций, но отказался от этой затеи после первого раза. Построив личный состав, он убедительно говорил, что их миссия состоит не только в подавлении восстания, они должны «изменить лицо Конго», выполнить «историческую задачу, поставив заслон реальной угрозе проникновения коммунизма в эту страну» и т. п. Из явно скучавшего строя последовало два вопроса: «Что насчет нашей зарплаты?» и «Как выполняются наши контракты?». Хоар заверил, что операция не начнется, пока они не получат деньги. Все как в прачечной – «Нет оплаченной квитанции – нет выстиранного белья». Это вызвало оживление и одобрительный смех[1040].

Низкое качество оказавшегося в его распоряжении человеческого материала тревожило Хоара, и он в первую очередь избавился от тех, кого считал негодными – алкоголиков, наркоманов, люмпенов, гомосексуалистов. Отсев оказался значительным. Для оставшихся он разработал «Правила ведения боя», своеобразный устав. Из 10 правил только одно относилось к сфере духовной («Ежедневно молись Богу»). Остальные касались внешнего вида («Выгляди так, чтобы гордиться своим внешним видом даже в разгар боя, каждый день брейся»), поддержания боеготовности («При любых обстоятельствах чисть и береги оружие»), поведения в бою («Не рискуй без необходимости»)[1041].

Соблюдение этих правил обеспечивало поддержание воинской дисциплины, но не морали. Несмотря на формальный запрет грабежи для «солдат удачи» были обыденным занятием. Динамит редко использовался для военных целей, им взрывали сейфы банков и торговых фирм в «освобожденных» городах. Прихватывали все ценное из магазинов и лавок – слоновую кость, золото, алмазы, украшения, магнитофоны, радиоприемники. Кроме склонности к мародерству ЦРУ отмечало и другие «подвиги» наемников – убийства, изнасилования и грабежи мирных жителей[1042].

Война против симба была войной без правил. На конголезских «львов» Запад спустил своих «псов войны», жестоких и беспощадных. Пленных пристреливали сразу или после допроса с пытками. Нередко, дабы сэкономить патроны, им перерезали горло. Как и туристы, наемники посылали домой открытки. Но не с красотами природы, а с видами иными. Английский еженедельник «Обсервер», куда попало несколько таких фотографий, решился опубликовать далеко не все, поскольку «там были запечатлены не только сцены расстрелов и повешения пленных после пыток, но и то, как наемники используют их еще живые тела в качестве мишеней для стрельбы, заключают пари, сколько потребуется выстрелов, чтобы убить жертву»[1043]. В неформальных беседах Хоар называл своих бойцов «отъявленными головорезами»[1044]. А публично оправдывал: «Правила Куинсберри[1045] годны для боя с джентльменами, когда против вас дикари, никаких запретов быть не может»[1046].

Попасть в плен к наемникам было для повстанцев еще везеньем. Участь тех, кто оказывался в руках КНА, была поистине ужасной. Расстрел пленного по-конголезски выглядел так. Сначала стреляли в запястья и лодыжки, потом, по прошествии нескольких часов, – в колени и локти, проходило еще несколько часов, и следовал последний выстрел – в сердце. Другой способ умерщвления был не менее изощренным и мучительным для жертвы. Ее связывали мокрыми ремнями из сыромятной кожи и ставили под палящее солнце. Ремни сохли и стягивались, стягивались, разрезая плоть до костей. Бывало, что с пленными поступали совсем уж по-варварски, так, что даже наемники старались остановить изуверов. Взвод КНА решил сварить своего пленника заживо. Развели костер под бочкой с водой и бросили в нее связанного офицера повстанцев. Солдаты подбрасывали дрова, подливали в огонь бензин, радостно и оживленно комментировали агонию несчастного. Случайно проходивший мимо рядовой из отряда Хоара приказал прекратить жуткую казнь. Конголезцы отказывались подчиниться, пока наемник не пригрозил им пистолетом. Они неохотно погасили пламя и вывалили тело из бочки на землю. Было уже поздно[1047].

Из наемников было сформировано три отряда. Отряд 5 под командованием Хоара был англоязычным подразделением. Франкоязычный Отряд 6 возглавил француз Боб Денар. Личный состав Отряда 10, подчинявшегося бельгийцу Жану Шраму, говорил на двух языках – французском и фламандском. Как и Хоар, два других командира имели солидный боевой опыт и не были новичками в Конго. Шрам (кличка Черный Джек) (1929–1988), окончив школу, служил в армии, в 1953 г. купил плантацию в Конго. Владел 15 кв. км земли, на него работала тысяча африканцев. После отделения Катанги стал доверенным лицом Чомбе, шефом полиции Катанги. Денар (урожденный Жильбер Бурегард) (1929–2007) был профессиональным военным. Служил в Индокитае, Алжире, Марокко. Карьеру наемника начал в Катанге в декабре 1961 г.

Первый боевой успех КНА обеспечили «военно-воздушные силы Конго», в составе которых не было ни одного конголезца. За штурвалами сидели наемники-кубинцы. После революции 1959 г. в США оказались сотни профессиональных летчиков из числа кубинских эмигрантов. Многие из них имели боевой опыт – поддерживали с воздуха неудачную высадку антикастровских сил в Заливе Свиней в апреле 1961 г. В ноябре того же года ЦРУ организовало на базе одной из летных школ в Майами учебно-тренировочный центр для кубинских пилотов. Их рассчитывали использовать в горячих точках по всему миру. Завербованные кубинцы давали ЦРУ подписку о том, что в течение тридцати лет будут хранить в тайне свое участие в боевых действиях в Конго, столько же лет правительство США отрицало их причастность к конголезским операциям. В отличие от «сухопутных» наемников у кубинцев была сильная нематериальная мотивация. Они были ярыми убежденными антикоммунистами, готовыми защищать «свободу и демократию» в любой точке планеты[1048].

В конце 1962 г. первая группа из семи пилотов прибыла в Конго. Боевая мощь «ВВС Конго» была нулевой: пять стареньких учебно-тренировочных АТ-26 без вооружения. На них и стала летать «Кубинская добровольческая группа» (Grupo Voluntario Cubano). Конголезская правительственная армия называла ее Макаси, «сильный, могучий» на языке лингала. В апреле 1964 г. американские техники установили на АТ-6 вооружение: по два крупнокалиберных пулемета и две подвески для пуска неуправляемых ракетных снарядов (НУРС). К началу лета по каналам ЦРУ на вооружение Макаси поступили истребители Т-28. Эта была уже не тренировочная, а боевая машина с мощным вооружением – четыре крупнокалиберных пулемета, две подвески с 28 НУРС[1049].

К середине августа центральное правительство контролировало только один город в Восточном Конго – Букаву, столицу провинции Киву. Там сосредоточились остатки отступавших частей правительственных войск. Деморализованные, они бежали бы и дальше, но было некуда. За спиной озеро Киву, а за ним другая страна – Руанда. Народной освободительной армии необходимо было захватить город, чтобы консолидировать свой восточный фланг и начать наступление в западном направлении, на Леопольдвиль.

Повстанцы, которыми командовал Оленга, вошли в Букаву, после ожесточенного боя прижали защитников города к озеру и окружили их. Тут в небе появились два Т-28 и обрушили на симба град огня, выкашивая их ряды. 19 и 20 августа Оленга предпринял еще несколько атак, но они захлебнулись под пулеметным и ракетным огнем с воздуха. 21 августа симба отступили от города, понеся тяжелые потери[1050].

Использование боевых самолетов американского производства против повстанцев вызвало первую официальную советскую реакцию на ситуацию в Конго после начала восстания симба. В заявлении ТАСС от 25 августа утверждалось, что «Республика Конго вновь стала объектом вооруженной интервенции империалистических держав». Среди доказательств приводилось и следующее: «американская авиация начала боевые операции, обстреливая ракетами и пулеметным огнем отряды патриотических сил Конго». «Колониальные авантюры», попытки «сломить борьбу конголезских патриотов» не должны были остаться без ответа: «Правительства многих африканских государств, руководствуясь идеалами африканского единства, уже заявляли о своей готовности предоставить помощь силам, которые ведут борьбу за свободу и национальную независимость. Призывы о такой помощи всегда найдут отклик и у других народов. <…> Те, кто посягает на свободу конголезского народа, не могут не знать, что продолжение вооруженного вмешательства во внутренние дела Конго может привести к расширению конфликта. У народа Конго есть настоящие друзья в Африке и не только в Африке, которые смогут оказать ему необходимую поддержку»[1051].

Руководство НСО увидело в заявлении то, что хотело увидеть – шанс получить советскую помощь. После обсуждения документа 26 августа на заседании НСО в Браззавиле «было принято решение выразить благодарность правительству Советского Союза за решительную позицию, занятую им перед лицом конголезского кризиса». И тут же, в комментарии «Правды» к сообщению о заседании, последовал вполне определенный ответ: «Заявление ТАСС, выражающее авторитетное мнение Советского Союза, является большим моральным (выделено мной – С. М.) подспорьем для конголезских патриотов, которые с оружием в руках ведут борьбу за свободу и независимость Конго, против империализма, колониализма и неоколониализма»[1052].

Отечественные архивные материалы о повстанческом движении не рассекречены. Американский исследователь холодной войны в Африке Пьеро Глейджесес исследовал архивы бывшей ГДР на предмет выяснения советской позиции. Он сделал вывод, что «Советы не были склонны оказывать помощь восстанию симба, о котором они практически ничего не знали». «Наши советские товарищи, – сообщало в свое министерство иностранных дел посольство ГДР в Москве в середине сентября 1964 г., – не имеют ясного представления о ситуации в освободительном движении Конго. Они знают только, что… лидеры восстания… заняты борьбой за власть и руководствуются личными амбициями, а не политическими соображениями»[1053]. Конголезский кризис принес СССР столько неудач и разочарований, что его руководство не собиралось снова лезть в это пекло.

Неудача под Букаву стала первым крупным поражением повстанцев. В их тылу остался занятый противником анклав, куда американские С-130 доставляли подкрепления, оружие и боеприпасы. Сотни трупов «защищенных» магией воинов были наглядным аргументом в пользу ее бессилия перед смертоносными самолетами, которые для ружей и винтовок симба были действительно неуязвимы.

Радио Леопольдвиля объявило о гибели Оленги, но поторопилось. С остатками войск, штурмовавших Букаву, он прибыл в Кинду 21 августа. Это укрепило многих конголезцев во мнении: у генерала такая сильная дава, что ему нипочем и обстрелы с воздуха. Сам же Оленга был в ярости от обидного поражения, когда близкая победа ускользнула из рук из-за этих проклятых американских самолетов. В Стэнливиль полетела депеша: «Приказываю арестовать всех находящихся в Конго американцев и судить их военным судом без снисхождения, невзирая на религиозную принадлежность»[1054]. Лишь по счастливому стечению обстоятельств этот приказ не был исполнен.