4. Провал наступления на фронте и июльский кризис

Готовясь к наступлению, правительство усиленно перебрасывало на фронт резервы. В период с 8 июня по 15 июля 1917 г. в действующую армию отправилось 807 маршевых рот и 30 запасных полков общей численностью в 290,9 тыс. человек{2741}. Вряд ли это способствовало поднятию боевого духа в действующей армии: одни солдаты разбегались непосредственно из маршевых рот{2742}, другие прибывали на фронт зараженные идеями «мира без аннексий». В таких условиях призывы «миротворца» Керенского к активным военным действиям, конечно, вызывали раздражение. На Юго-западном фронте, куда отправился премьер, он получил полушутливое, полупрезрительное прозвище «главноуговаривающий»{2743}. Армия, отзывавшаяся о своем вожде подобным образом, стоила немногого. Впрочем, кое-где Керенский, лично производивший в прапорщики отличившихся солдат, все же имел успех{2744}.

В принципе единственный шанс на успех наступления был связан с выдвижением полководца, в котором бы увидели русского Наполеона. От генералов царской армии такого ожидать не приходилось. Всем известны были враждебные отношения между М.В. Алексеевым и А.А. Брусиловым. Первый приобрел репутацию добросовестного, но излишне осторожного и нерешительного человека{2745}. Второй имел склонность к политиканству и интригам{2746}. Алексеев обвинял Брусилова в том, что тот «предоставил Керенскому полную свободу распоряжений и сам даже в оперативном отношении поставил себя в полное ему подчинение»{2747}.

В ходе наступления правительство попыталось инициировать революционно-патриотический порыв: отличившимся частям присваивались почетные звания «полк 18 июня», вручались красные знамена{2748}. Но наступление провалилось, несмотря на серьезное превосходство в живой силе и технике. А.И. Деникин приводил данные по 19-верстному участку фронта, где при трехкратном преимуществе в артиллерии 17 немецких батальонов атаковали 138 русских{2749}. Солдаты атаковать не хотели — это не согласовывалось с удобным для них лозунгом «мир без аннексий и контрибуций». В ряде случаев в атаку шли одни офицеры, сопровождаемые смехом противника{2750}. Иной раз после успешной атаки солдаты отступали к прежним окопам, не изъявляя желания заниматься оборудованием новых позиций{2751}. Даже в боеспособных полках обнаружились громадные потери, после которых солдаты отказывались идти в наступление[159]. Дело в том, что солдаты «всегда протестовали против наступления, которое им казалось нарушением миролюбивой политики»{2752}.

Тем временем разразился правительственный кризис. 2 июля кадетские министры, не согласившись с соглашениями, достигнутыми социалистами с Центральной радой (они якобы предрешали волю Учредительного собрания), вышли из коалиционного кабинета. Расчет делался на пробуждение недовольства «мазепинцами» и активизацию сторонников «единой и неделимой». В дополнение к партийной программе кадеты приняли резолюцию: «В развитие программы партии принять принцип областной автономии Украины; образовать комиссию при ЦК по выработке для внесения в Учредительное собрание законопроекта об областной автономии Украины, с сохранением государственного единства России и при строгом обеспечении общегосударственных интересов»{2753}.

Уже утром 3 июля слухи о правительственном кризисе поползли по столице. В 1-м пулеметном полку анархисты созвали митинг, на котором призвали к демонстрации против Временного правительства. Вместо полкового комитета, которым руководили большевики, был избран временный революционный комитет, который возглавили анархисты. Пулеметчики реквизировали около трех десятков грузовиков, украсили их красными и черными знаменами, установили на них пулеметы и отправились на них в город, предварительно направив делегатов на предприятия Выборгской стороны и Путиловский завод.

Предполагалось, что это будет демонстрация устрашения: на знаменах красовались лозунги типа «Да погибнет буржуазия от наших пулеметов!», «Берегись капитал — булат и пулемет сокрушат тебя!» Свергать Временное правительство на самом деле никто не собирался — пулеметчики попросту не желали отправляться на фронт. Со стороны происходящее виделось так: «С раннего утра 3 июля по Фурштатской улице к Таврическому дворцу началось движение большевизированных войсковых частей и толп вооруженных рабочих… Заметно было их сильное волнение, неуверенность и даже трусость…»{2754} В общем, солдаты вели себя так, как полагается вести постепенно разбухающей и потому смелеющей толпе.

Во второй половине дня на Выборгской стороне появились первые колонны рабочих, которые прихватили с собой те самые знамена, которыми снабдили их большевики 18 июня. Грузовики с пулеметами появились в центре города, где «чистая публика» пыталась усовестить солдат. Прозвучали револьверные выстрелы в воздух, затем пулеметчики начали палить поверх голов. Поднялась паника, появились случайные жертвы. К центру города тем временем приближалась 30-тысячная колонна рабочих Путиловского завода. На Сенной площади ее обстреляли из пулеметов с колокольни — этот момент запечатлен на известном фотоснимке, который в советское время комментировался как «расстрел Временным правительством мирной демонстрации».

Вопреки представлениям о давно планировавшемся заговоре, июльский кризис застал лидеров большевиков врасплох. Ленин находился на даче В.Д. Бонч-Бруевича в Нейволе. Ход заседаний рабочей секции Петроградского Совета, где тон задавал Г.Е. Зиновьев, убеждал, что большевики вяло отреагировали на кризис правительственного кабинета и не задумывались о его последствиях. Известие о том, что к Таврическому дворцу идут Пулеметный и Гренадерский полки, прогремело, как гром среди ясного неба: Л.Б. Каменев предлагал срочно выбрать комиссию для того, чтобы придать выступлению мирный характер. Лишь в связи с выступлениями анархиста И.С. Блейхмана и неизвестного представителя меньшевиков-интернационалистов члены рабочей секции приняли резолюцию о желательности перехода власти к съезду Советов{2755}. До вечера 3 июля большевики отнюдь не считали себя руководителями событий на улицах.

H. H. Суханов описал следующую картину. По Невскому от Садовой к Литейному шел один из восставших полков — внушительная вооруженная сила, которой «было, пожалуй, достаточно, чтобы держать власть над городом». Но когда со стороны Знаменской площади раздались выстрелы, «командир колонны, ехавший в автомобиле, обернулся и увидел пятки разбегавшихся во все концы солдат». Восставшая армия не знала, куда и зачем ей идти. «У нее не было ничего, кроме “настроения”», — так оценил ситуацию Суханов{2756}.

Около 10 час. вечера 3 июля собрание большевистских организаций в Таврическом дворце все же решило присоединиться к движению, чтобы «придать ему организованный характер». Решили вернуть в столицу Ленина. Только на следующий день, 4 июля, большевики решились возглавить демонстрацию под лозунгами передачи власти Советам. Тем временем в Петроград прибыла делегация из Кронштадта, к центру города стянулись около 100 тыс. солдат и 300 тыс. рабочих. Матросы направились к дворцу Кшесинской, где перед ними с балкона выступил Ленин. Из-за недомогания он говорил кратко, выражая надежду, что лозунг демонстрантов «Вся власть Советам!» победит. Вероятно, в связи с этим возник слух, что Ленин «никуда не уезжал и скрывался среди павловцев (солдат Павловского полка. — В. Б.), облекшись в мундир этого полка». Люди готовы были поверить, что павловцы «его прикрывали, а он их баламутил»{2757}.

В свое время в советской историографии утвердилось представление, что Временное правительство «расстреляло мирную демонстрацию» рабочих и солдат. На деле даже большевики были не в силах усмирить агрессивную стихию. «От казармы к казарме перебегали какие-то темные подстрекатели, уговаривая солдат примкнуть к вооруженному выступлению заводов», — свидетельствовал Ф. Степун. Но все это, по его мнению, «было скорее какою-то бунтарскою маятою, чем революционным действием»{2758}.

В разных частях города прозвучали выстрелы. Настоящее сражение произошло около Литейного моста, где солдаты открыли огонь по казакам, ехавшим по вызову ЦИК на охрану Таврического дворца. В перестрелке было убито и скончалось от ран 16 человек, несколько сот получили ранения и травмы. Город фактически был в руках рабочих и солдат. Часть солдат у Таврического дворца почти всю ночь безуспешно уговаривали лидеров Совета взять власть в свои руки{2759}. Свои попытки они возобновили на следующий день. Тогда и произошел примечательный случай: В.М. Чернов, пытавшийся урезонить толпу, услышал в ответ слова рабочего: «Принимай власть, сукин сын, коли дают!» Отказавшийся от такой чести «селянский министр» был тут же арестован возбужденными анархистами — по словам Л.Д. Троцкого, «полууголовного-полупровокаторского типа». Именно Троцкий выручил Чернова. Сообщали, что он поставил перед толпой на голосование вопрос об освобождении Чернова — против никто не возражал. По другой версии на речь Троцкого анархисты реагировали отрицательно; отпустили Чернова матросы{2760}. В конечном счете лидеры ЦИК обещали митингующим созвать через две недели Второй съезд Советов. Демонстранты стали расходиться.

После прекращения июльских беспорядков в верхах воцарилась неопределенность. 6 июля на совещаниях кадетских лидеров звучали весьма своеобразные заявления. Так, А.И. Шингарев предлагал потребовать от правительства «категорического разрыва с большевиками», Ф.И. Родичев считал, что кадеты должны уйти в оппозицию и «разоблачать правительство» на митингах, некоторые сетовали на отсутствие убедительных доказательств «шпионства» Ленина. В.Н. Пепеляев заявил, что не верит в Учредительное собрание, и требовал «разоружения полков и рабочих», не боясь крови. Другие советовали проще: «перестрелять». Звучало разочарование в Керенском, однако отставной Г.Е. Львов говорил о возможности «комбинации — Керенский — Милюков». Сам Милюков был уверен, что кадеты сильнее Керенского — «падающей звезды». Ему поддакивали: «Кадеты самая сильная партия»{2761}.

6 июля Временное правительство приняло постановление о привлечении к судебной ответственности лиц, принявших участие в выступлениях против государственной власти. Виновные в публичном призыве к убийству, разбою, грабежу, неисполнению распоряжений власти наказывались тюремным заключением до 3 лет, а виновные к подстрекательству воинских к неисполнению законов наказывались как за государственную измену{2762}. 7 июля было принято решение о расформировании всех воинских частей, принимавших участие в вооруженном мятеже, 8 июля — об аресте матросов Балтийского флота, прибывших в Петроград на судах «Орфей» и «Грозящий», а 9 июля появилось постановление об образовании Особой следственной комиссии для расследования степени участия в восстании 3–5 июля отдельных частей войск и чинов гарнизона Петрограда и его окрестностей.

Одновременно последовала перетасовка состава Временного правительства. Правительство приняло отставку кадетов А.А. Мануйлова, кн. Д.И. Шаховского, Н.В. Некрасова (вскоре вернувшегося в правительство), А.И. Шингарева, П.Н. Переверзева и В.А. Степанова. Ушли также И.Г. Церетели, В.Н. Львов, И.В. Годнев. В окончательный состав правительства вошли министр-председатель и военный и морской министр А.Ф. Керенский, заместитель министра-председателя и министр финансов Н.В. Некрасов, министр внутренних дел Н.Д. Авксентьев, министр иностранных дел М.И. Терещенко, министр юстиции А.С. Зарудный, министр просвещения С.Ф. Ольденбург, министр торговли и промышленности С.Н. Прокопович, министр земледелия В.М. Чернов, министр почт и телеграфов А.М. Никитин, министр труда М.И. Скобелев, министр продовольствия А.В. Пешехонов, министр государственного призрения И.Н. Ефремов, министр путей сообщения П.П. Юренев, обер-прокурор Св. Синода А.В. Карташев, государственный контролер Ф.Ф. Кокошкин.

Для Керенского был характерен авторитарный стиль руководства. Однако принято было считать возглавляемое им правительство «правительством спасения революции». В предложенной Керенским декларации было обещано провести выборы в Учредительное собрание в срок (17 сентября), разработать законопроект о восьмичасовом рабочем дне, социальном страховании. В основу решения земельного вопроса был положен принцип «перехода земли в руки трудящихся» по общегосударственному плану, которому противостоят «земельные захваты и тому подобные самочинные местные способы разрешения земельных нужд»{2763}. На деле спасти революцию в том понимании, какое вкладывал в него Керенский, вряд ли было возможно. В социальных низах развивались свои собственные процессы: действовать по «общегосударственному плану» они не желали.

Сразу после июльского бунта на большевиков посыпались обвинения в том, что они действуют на «немецкие деньги». Вопрос о деньгах возникал с 1915 г. в самых различных контекстах. В марте харьковские профессора заподозрили студентов, что те бастуют на немецкие деньги, в июне 1915 г. в действующей армии некоторым казалось, что майский антинемецкий погром в Москве был устроен «революционерами-жидами, действовавшими на немецкие деньги». 14 февраля 1917 г. «русские воины-баптисты» жаловались М.В. Родзянко на обвинения в том, что они якобы получают деньги из Германии{2764}. В глазах общественности любое неожиданное событие тут же представало в своего роде параноидальной ауре.

О финансировании большевиков немцами первым заговорил в эмиграции журналист Г.А. Алексинский во французской прессе еще в марте 1915 г. Его информацию подхватил редактор газеты «Русская воля» А.В. Амфитеатров{2765}. Но тогда эти публикации не вызвали общественного резонанса, они пришлись кстати лишь в 1917 г. Не удивительно, что П.Н. Милюков, по наущению которого союзники задержали Л.Д. Троцкого в Галифаксе (Канада), не постеснялся сделать соответствующие намеки относительно обнаруженных у последнего 10 тыс. американских долларов (около 200 тыс. по современному курсу). (Тот скорее всего позаимствовал их у богатых родственников, но, как «истинный революционер», постеснялся их «буржуазного» происхождения.) Впрочем, поскольку Временное правительство имело обыкновение снимать былые обвинения в пособничестве врагу, представления о «немецких деньгах» в массовом сознании притупились.

Между тем Австро-Венгрия тайно финансировала сепаратистский Союз вызволения Украины (СВУ) — немногочисленную группу украинских социалистов-самостийников — с 1915 г. Затем интерес к СВУ появился у немцев, которые оказались более щедрыми. В общей сложности лидеры СВУ получили из Германии в 1915–1918 г. почти 750 тыс. марок, однако успеха они не имели{2766}. Трудно предположить, что Германия воздержалась бы от финансирования прочих элементов, ослабляющих своего противника.

Новые обвинения в том, что Ленин — «немецкий шпион» поначалу строились на показаниях Д.С. Ермоленко — попавшего в плен еще в ноябре 1914 г., завербованного немецкой разведкой, а затем, после переброски в Россию в конце апреля 1917 г., решившего повиниться. Ермоленко подробно рассказал о том, как германское командование сформировало из военнопленных-украинцев 1-й Украинский полк им. Шевченко, а затем, между прочим, сослался на слова немецкого офицера о том, что с ними заодно действует Ленин, находящийся в постоянном контакте с известным самостийником А.Ф. Скоропись-Иолтуховским{2767}.

Похоже, сначала российские контрразведчики хотели использовать Ермоленко для дискредитации Ленина в связи с апрельскими беспорядками, затем в борьбе против «украинского сепаратизма», однако в связи с наступлением на фронте поспешно вложили в его уста легенду о «предательстве». В суде опровергнуть эту версию не составило бы труда[160]. Но бульварные газеты заговорили о связи Ленина и с Германией, и с «сепаратистами»{2768}. Разумеется, немцы готовы были субсидировать не только последних, но и всех российских «циммервальдцев». Но знакомство с многочисленными протоколами допросов Ермоленко (человека неоднократно контуженого) показывает, что в свое время немцы намеренно дезинформировали его относительно встреч Ленина со Скоропись-Иолтуховским, а российские контрразведчики не только «поверили» в это, но и добавили в эту версию «подробности»[161]. Дело дошло до того, что сам Скоропись-Иолтуховский в язвительной форме опроверг эти выдумки: Ленин физически не мог встречаться с ним.

Из материалов следствия видно, что большевики пользовались сомнительными деньгами от контрабандно-спекулятивных торговых акций. Можно также предположить, что немецкие деньги через Л.Б. Красина, работавшего в Русско-Азиатском банке, действительно поступали большевикам, но не по тем каналам, по которым предполагали сотрудники Чрезвычайной следственной комиссии{2769}. Скорее всего это было известно Ленину{2770}, но вряд ли вызвало у него какие-либо моральные угрызения. По представлениям тогдашних левых социал-демократов, согласно «единственно верной» марксистской теории империалистический мир объективно движется к своей собственной гибели, оставалось только помочь ему в этой «исторически-прогрессивной» задаче за его же деньги.

Провал наступления заставил активизироваться меньшевиков и эсеров. 27 июля под председательством Ф.И. Дана состоялось совместное совещание представителей Бюро ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, Бюро исполкома крестьянских депутатов, Центрального бюро профсоюзов, союза металлистов, представителей социалистических партий. Критика правительства не ослабла: звучали заявления о том, что «ведомство торговли разбойничье гнездо», меньшевик Н. Череванин вновь обвинял министра Пальчинского в саботировании экономической программы коалиционного правительства{2771}. Но радикальных предложений по реорганизации власти не прозвучало. Меньшевик Б.О. Богданов предложил учредить специальный орган — Комитет обороны страны из представителей «революционных» организаций и созвать съезд демократических сил. Поначалу решили провести съезд уже на следующей неделе, затем сообразили, что это невозможно по организационным причинам{2772}.

Тем временем правительство награждало себя все новыми и новыми полномочиями. Помимо арестов большевиков, запретов ряда съездов и собраний и спешной отправки на фронт солдат тыловых гарнизонов (особенно петроградского и киевского) начались аресты членов земельных комитетов, которые в соответствии с инструкциями министра земледелия Чернова брали на себя заведование земельными запасами. Представители военного отдела при Крестьянском Совете потребовали от Чернова немедленного осуществления объявленного курса, а тот не придумал ничего лучшего, как отправить их к Керенскому. Последний, в свою очередь, вновь направил их к министру земледелия. Создавался заколдованный круг. «Керенский и Чернов становятся палачами, — записывал в дневник 16 июля Пришвин. — И делают они совершенно то же, что и буржуазия… Изменяют слова и формы, сущность остается одна». 22 июля он добавлял: «В комитеты мы не верим. И даже в Учредительное собрание не верим… Не хватает какого-то звена»{2773}. Людям не хватало способности к гражданской самоорганизации, а ее и быть не могло. Демократическим политикам оставалось лишь бессильно сопротивляться ходу событий.

7–9 августа состоялось Совещание демократических организаций по обороне. В речи Ф.И. Дана была поставлена цель: «Взять дело обороны страны в свои руки и вырвать влияние у тех, кто ставит свои классовые интересы выше национальных». В принятой резолюции говорилось о необходимости «значительных жертв от всех классов населения» в борьбе с разрухой. Представители крестьянской секции со своей стороны предложили привести твердые цены на зерно в соответствие с ценами на продукты промышленного производства. Но установить «справедливый» баланс цен было уже невозможно. Состоявшийся 3–5 августа в Москве торгово-промышленный съезд осудил хлебную монополию как «меру антигосударственную», вызвавшую ухудшение продовольственного положения{2774}. 20 августа очередное частное совещание членов Государственной думы также подвергло критике хлебную монополию и деятельность местных продовольственных комитетов{2775}. Тем временем на местах крестьяне начали захватывать реквизированный у помещиков хлеб. Не прекращалась агитация против твердых цен. На этом фоне предложения Совещания выглядели нереалистичными. Политика местных продовольственных комитетов, озабоченных, прежде всего, сохранением хлебных запасов для нужд местного населения, все менее согласовывалась с общегосударственной продовольственной программой. Но что-либо изменить было уже невозможно.

Ясно, что Совещание оказалось пустой говорильней, способной лишь вызвать дополнительное раздражение в правых кругах. Образованный на нем Объединенный комитет демократических организаций фактически дублировал работу ВЦИК. Левая общественность не справлялась с ситуацией.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК