2. Рабочие и социальный протест в городе

Для массы рабочих патриотизм символизировал утверждение социальной справедливости в «своей» стране. Сообщали, что в Николаеве рабочий-эсдек Белов заявил градоначальнику о единении и преданности нашему императору^{2127}. Наблюдалось и нечто противоположное. В Петрограде были слабые попытки устроить демонстрации запасных под лозунгами «Долой войну!». В Пермской губернии 5 тыс. рабочих Лысьвенского завода, бастовавших с весны 1914 г., при известии о мобилизации разъярились. Как сообщала полиция, 20 июля рабочие и запасные нижние чины осадили здание заводской администрации и облили его керосином, подожгли, а «выбегавших оттуда зверски убивали»^{2128}. Погибло 15 полицейских стражников и служащих. Пятерых бунтовщиков приговорили к смертной казни, 415 рабочих сослали в административном порядке. В меньших масштабах события повторились на Надеждинском заводе^{2129}.

Прежняя «классовая» конфликтность сомкнулись с «обывательским» недовольством. Дороговизна стала особенно ощутимой с начала 1915 г.: цены на керосин, мыло, дрова, уголь, жилье резко поднялись, а соль стала исчезать из продажи. Столичный городской голова в феврале 1915 г. предупреждал полицмейстера, что «мы, может быть, накануне народных движений, причем не исключена опасность голодного бунта»^{2130}. «В Москве становится очень трудно жить, — отмечал Тихомиров 18 марта 1915 г. — Все страшно дорого…

У нас создается внутренней блокадой то, что в Германии внешней, и, может быть, мы себя заморим успешнее, чем Германию»^{2131}. «У нас все умы остолбенели из-за [нехватки] дров, муки и сахару», — писала А.В. Тыркова из Петрограда в Москву М.О. Гершензону^{2132}.

С октября 1915 г., согласно письмам в армию, половина городов России испытывала нужду в хлебе и других продуктах. С ноября цензоры отмечали «ужасающую дороговизну» и нехватку масла, молока, «жалобы и вопли» при «ликовании торгашей, наживающих на народном бедствии миллионы…» В конце 1915 г. в столицах появились пресловутые «хвосты». Дефицит обострился осенью 1916 г. В октябре в некоторых губерниях исчезли из свободной продажи ржаная мука, подсолнечное масло, свиное сало, мясо, сахар, мыло, ситец-китайка, кожа; в декабре были перебои с хлебом. Сотрудники жандармских управлений «не ручались за спокойствие в такой обстановке»^{2133}.

В целом цены на предметы первой необходимости выросли за годы войны в 3–7 раз. Особенно страдали служащие с фиксированной зарплатой. Местная администрация пыталась, как могла, разрешить проблему снабжения. С начала 1915 г. самоуправления стали закупать продовольствие для горожан, используя правительственные субсидии. Однако это лишь расширяло спектр «виновных». Дороговизна стала мощным фактором радикализации антиправительственных настроений, порождая все новые забастовки и продовольственные волнения^{2134}.

С начала войны до конца 1914 г. произошло 170 стачек, в 1915 г. их было 1928, в 1916 г. — 2417, с начала 1917 г. до 22 февраля 1917 г. — 718 стачек различной интенсивности. В 1915 г. в сравнении с военным периодом 1914 г. их число возросло в 11 раз, а в 1916 г. по сравнению с 1915 г. — на 25,4%. Число стачечников (по неполным данным) составило с 19 июля по 31 декабря 1914 г. 86,7 тыс., в 1915 г. — 862 тыс., в 1916 г. — 1558,4 тыс. В январе-феврале 1917 г. бастовали 548,3 тыс. человек^{2135}. В отличие от мирного времени стачки приобретали все более отчаянный характер — сказывалось влияние «феминизированной» среды.

Народ стал уставать от войны. В Москве в конце апреля 1915 г. на рынках говорили, что «…не пойдут на призыв, разграбят лавки и устроят забастовку»^{2136}. В ходе сентябрьских стачек протеста против действий властей полиция арестовала на заводе «Динамо» 200 рабочих, военнообязанные были отправлены на фронт, на заводе «Гном» мобилизовали 34 военнообязанных. Стачки перекинулись в провинцию: в Нижнем Новгороде бастовало 25 тыс. человек, забастовали также в Саратове, Царицыне и более мелких городах. Со временем социалисты прибегли к тактике затягивания забастовок с целью превращения их в экономические выступления^{2137}. Однако политические выступления рабочих (в частности, в связи с роспуском Государственной думы) оказались слабыми.

Городское недовольство по-своему сказывалось на армии. В январе 1916 г. цензоры констатировали, что посланий с «угнетенным настроением», направленных в армию, стало втрое больше, чем писем с фронта. В сводке по Западному фронту (наиболее близкому к столице) подчеркивалось «подозрительное отношение к властям, якобы подкупленным немцами» и повинным в дороговизне. Заговорили о «немцах» во власти. «…Вся Россия охвачена дороговизной, которая отражается в дурную сторону на духе армии», — констатировали цензоры. В марте 1916 г. отмечалось, что «крайнее вздорожание продуктов первой необходимости есть явление повсеместное и, отражаясь в дурную сторону на душевном состоянии войск, в тылу рождает уже не недовольство, а иногда и раздражение». В мае 1916 г. в армию писали о продовольственных беспорядках, самосудах над торговцами, о бунтах в Красноярске, где «разбивают магазины жидов». В июне 1916 г. цензура выделяла сообщения о бунтах и забастовках в Ставропольской, Казанской, Симбирской губерниях, Терской области, Петрограде, Москве^{2138}. В общем, рисовалась весьма возбуждающая картина.

После московского погрома требования удалить «немцев» с предприятий усилились. Недовольство стимулировалось страхами перед новыми напастями. В августе 1915 г. из Ярославского ГЖУ сообщали, что настроение рабочих приблизилось к грани, за которой возможен «переход к открытым выступлениям». Помимо всего, их раздражал «наплыв беженцев» — работодатели предпочитали менее требовательных мигрантов^{2139}.

Со временем волнения не могли не приобрести антиправительственную окраску; однако степень влияния левых партий не стоит преувеличивать. Осенью 1915 г. цензоры отмечали интенсификацию информации о волне забастовок в Московском регионе с требованиями создания ответственного правительства. В армию сообщали, что волнения в Москве на почве дороговизны привели к десяткам убитых и раненых. Солдатам становилось известно о росте числа забастовщиков, об особой активности металлистов, сознающих уступчивость предпринимателей, опасавшихся срыва оборонных заказов. Крупные стачки произошли в Иваново-Вознесенске в августе 1915 г.; на заводе «Наваль» в Николаеве в январе 1916 г., в Горловско-Шербинском районе Донбасса в апреле-мае 1916 г., в Луганске в июле 1916 г.^{2140}

Забастовки множились в провинции. Только из выполнявших оборонные заказы в Калужской губернии в 1916 — феврале 1917 г. 27 раз бастовали 16 заводов, а в Орловской губернии — 17 раз 10 заводов^{2141}. В пролетарской среде наметился психологический перелом. Один рабочий признавался: «Заболел угаром патриотизма, но к 1915 г. стал выздоравливать»^{2142}.

Особенное беспокойство властей вызывала растущая активность работавших на оборону. В 1914 г. из 135 тыс. занятых на крупнейших заводах призвано было в армию почти 60%; производительность предприятий упала до 7–12% нормы^{2143}. Рабочие соглашались на сверхурочную занятость, нуждаясь в дополнительном заработке. За 1915–1916 гг. годовая зарплата «оборонщиков» в среднем увеличилась с 594 до 912 руб. Однако на прочих предприятиях зарплата снизилась. При этом доходы рабочих поглощались (до 80% зарплаты) ростом цен^{2144}. В апреле 1915 г. рабочие 16 частных фабрик объявили забастовку, продолжавшуюся 14 дней. Их требования были частично удовлетворены — рабочий день был сокращен с 11,5 часа до 11 и повышена зарплата^{2145}.

В верхах было замечено, что пропаганда «на основе “патриотизма”» среди фабричных не прекращается^{2146}. В Особом совещании по обороне были обеспокоены возможностью срыва заказов военного ведомства. Начальник Главного артиллерийского управления А.А. Маниковский 5 октября 1915 г. опасался, что дороговизна послужит источником волнений на Ижевских оборонных заводах^{2147}. Действительно, в декабре 1915 г. здесь возникло недовольство в связи с дефицитом сахара и прочих продуктов; трезвенническое движение сменилось разгулом самогоноварения — более 2 тыс. запротоколированных случаев за 1916 г.^{2148}

Неуклонная деморализация городской среды захватила пролетариат. В 1915 г. в Новониколаевске полицмейстер сообщал, что «дома терпимости превращены в какие-то притоны пьянства и разгула», а надзор за проституцией «находится в самом печальном положении»^{2149}. В Москве жаловались на разгул хулиганства, тайной продажи вина, взяточничества полиции, спекуляции^{2150}.

От 70 до 80% забастовщиков в 1915 г. преследовали чисто экономические цели. Предпринимателям приходилось идти на уступки. По некоторым данным, в пользу рабочих закончилось в 1914 г. 9,2% забастовок, 1915 — 31,5%, 1916 — 26,8%. В ряде случаев рабочие выставляли качественно новые требования. Так, на заводе Международной кампании жатвенных машин в Люберцах наряду с прибавкой зарплаты, надбавками на дороговизну они настаивали на вежливом обращении, прекращении немотивированных увольнений, признании выборных от рабочих посредниками на случай переговоров^{2151}. В Гусь-Хрустальном Владимирской губернии рабочие добились удаления директора ткацкой фабрики, запрещавшего женщинам делать перерывы для кормления детей грудью. Значительная часть пролетариев сохраняла патерналистские иллюзии. Так, весной 1916 г. забастовщики Брянского завода тешили себя надеждой: если продержаться подольше, завод перейдет в казну и заработки возрастут. Работу они возобновили лишь при угрозе лишения хлебных карточек и квартир^{2152}.

Считалось, что стачки инспирируются левыми партиями. В начале сентября 1915 г. в Москве забастовали трамвайщики, не вышли газеты. «“Товарищи” продолжают глупить вовсю и показывать полное отсутствие всякого политического смысла», — так комментировал происходящее Богословский^{2153}. Были, однако, и другие мнения: «…Вот что натворил полоумный Горемыкин»^{2154}.

Далеко не все экономические забастовки заканчивались миром. В начале июня 1915 г. в Костроме при столкновении с полицией погибло 5 рабочих. Здесь толпа пыталась освободить арестованных товарищей. 10 августа в Иваново-Вознесенске проходила многотысячная демонстрация под лозунгами «Долой правительство!», «Всеобщая амнистия!». Возле здания городской управы полиция открыла огонь. Было убито 30 человек^{2155}. Вслед за этим в знак протеста в Петрограде забастовало свыше 18 тыс. рабочих на 16 предприятиях. Стачки продолжались 3 дня^{2156}.

Беспорядки вспыхивали по самым различным поводам. В августе 1915 г. в столице «по ошибке» была разгромлена булочная швейцарца. Вслед за тем 1600 рабочих верфи Путиловского завода потребовали удаления немцев и австрийцев, перешедших в германское подданство^{2157}. В сентябре начались стачки протеста на Путиловском и Петроградском металлическом заводах против ареста 30 служащих больничных касс, находившихся под влиянием большевиков. Одновременно произошел роспуск Государственной думы. Забастовало 36 760 рабочих 34 столичных предприятий. Военные власти угрожали стачечникам преданием военному суду, предприниматели начали рассчитывать рабочих. 5 сентября стачка прекратилась^{2158}

Продовольственная проблема особенно остро встала в городах «потребляющих» губерний. Из 13 городов Тверской губернии 11 ощущали нехватку хлебных продуктов, а также сена и овса, затем сахара. В июне 1915 г. в Твери ожидали «бунта против дороговизны» и еврейского погрома. В 1916 — начале 1917 г. резко выросли цены на свежие овощи, а их тайный вывоз за пределы губернии поставил на грань срыва заготовку овощей для армии и заводов, работающих на оборону^{2159}.

В марте 1916 г. стачечным движением было охвачено 62 предприятия металлообрабатывающей промышленности, число забастовавших составило 94 278 человек. В апреле того же года бастовало 95 тыс. рабочих 80 предприятий. С 1 января по 1 июля 1916 г. бросили работу на 71 оборонном предприятии. Количество забастовщиков составило 130 579 человек, а число потерянных рабочих дней — 939 617. Серьезное беспокойство вызвала ситуация в топливном секторе. В мае 1916 г. на Грозненских нефтепромыслах забастовали 9 тыс. рабочих. Длительная забастовка закончилась успехом рабочих: заработная плата была увеличена на 15%. Однако многие военнообязанные рабочие получили расчет и были призваны в армию^{2160}.

На долю Петрограда в годы войны приходилось от трети стачек и от трети до половины стачечников. Серьезное значение приобрела забастовка на Путиловском заводе, вспыхнувшая в феврале 1916 г. из-за неудовлетворения требований о повышении заработной платы на 70%. Возмущенные рабочие вывезли одного из управляющих на тачке. Несмотря на вмешательство полиции и военных властей, последовавшие увольнения и закрытия цехов, 10 февраля рабочие потребовали освобождения арестованных и отмены призыва в армию военнообязанных. Не меньшее значение имели и события на Сормовском заводе в июне 1916 г., которые начались с волнений в связи с увольнением с завода неугодных администрации лиц. Рабочие начали забастовку, остановили электростанцию. На работу вышло 4963 рабочих из 8 тыс., но и те работали «вяло и неохотно». Несмотря на прибытие на завод двух рот солдат, на работу вышла лишь 1 тыс. человек. Применяя угрозы, аресты, увольнения, отправку на фронт администрация завода смогла остановить забастовку. Но рабочие согласились возобновить работу лишь при условии возвращения уволенных, увольнения начальника цеха, гарантий неувольнения забастовщиков^{2161}. В ноябре 1916 г. по сообщениям осведомителей охранки среди рабочих Ижевских заводов ходили слухи о петроградской забастовке, говорили о больших потерях на фронте, о мире, отказывались верить официальным сообщениям^{2162}.

В начале августа 1916 г. произошла забастовка на Трубочном заводе в Самаре. В ходе нее рабочие потребовали не только увеличения заработной платы, сокращения продолжительности рабочего дня и отмены штрафов, но и отправки на фронт «рабочих из богачей, которые поступили на завод с целью уклониться от войны». Между прочим, наряду с «богачами» на военные заводы поступали и революционеры — полиция не успевала проверять их на благонадежность. Конфликты в рабочей среде множились. В феврале 1917 г. рабочие инструментальной мастерской Ижевского оружейного завода выставили внушительный ряд требований. В результате переговоров 12 требований было удовлетворено, 8 — отклонено, по трем администрация обещала ходатайствовать в Главном артиллерийском управлении^{2163}. Было очевидно, что экстремальная интенсификация производства особенно взрывоопасна в связи с наполнением предприятий людьми, далекими от индустриальной культуры.

Наряду с привычными проявлениями недовольства вспыхивали «хлебные бунты» — в 1915 г. их было около двух десятков. В следующем году количество их участников увеличилось в 13 раз^{2164}. Наиболее активными стали женщины. Между 1914 и 1917 гг. их удельный вес на промышленных предприятиях возрос с 26,6 до 43,2%; в Петрограде их число выросло в шесть раз. Особое недовольство демонстрировали солдатки^{2165}.[153] По словам столичного градоначальника, они вели себя «крайне энергично, а иногда и бесстыдно», требуя немедленного удовлетворения своих требований. Впрочем, они быстро успокаивались, получив казенный паек^{2166}.

Женские выступления, как правило, протекали по одному сценарию: начиналось с препирательств о поднятых ценах, затем толпа принималась «восстанавливать социальную справедливость», громя магазины и унося с собой товары. Массовые беспорядки работниц случились в мае 1915 г. в Орехово (на границе Московской и Владимирской губерний). В июне «бабьи бунты» прошли в селах Гордеевка, в городах Канавин и Хохлома Нижегородской губернии, в Моршанске Самарской губернии. В июле взбунтовались женщины в трех городах Нижегородской губернии, на Таганском рынке Москвы. В августе в Колпино на Ижорских заводах жены рабочих и солдатки учинили разгром лавок. В октябре в Богородске (Нижегородской губернии) вспыхнули волнения работниц, обернувшиеся погромом магазинов. Усмирять бунтовщиц пришлось казакам; были убитые и раненые. Тут же забастовали на ткацкой фабрике Морозова, к ним присоединилось до 80 тыс. рабочих с предприятий Павловска, Обухова и Орехова. Беспорядки, охватившие почти 12 тыс. работниц в Богородске, продолжались в течение нескольких недель. В декабре продовольственный бунт произошел в городе Каменный завод Пермской губернии. Все это становилось известно в армии^{2167}.

В начале 1916 г. полицейские подтверждали, что бунты «устроены исключительно женщинами, преимущественно солдатками, и произошли только благодаря неимоверной алчности торговцев, поднявших цены на предметы первой необходимости», в первую очередь на сахар. Подобные случаи отмечались в Воронежской, Томской и Оренбургской губерниях, вовсе не бедных «своим» продовольствием^{2168}. Однако дело было не просто в нехватке хлеба насущного. Священники сетовали, что «…жены солдат, которые так усердно молятся в храмах… вне храма… держат себя нахально, вызывающе», при этом «работать не желают, без конца требуют даровых пособий», а полученные пайки «тратят безрассудно: на модные кофточки, галоши, духи и помады»^{2169}. Война не только разоряла, но и развращала.

Продовольственные бунты продолжились в 1916 г.: 14 и 16 февраля в Баку, в конце июня — в промышленной Кинешме Костромской губернии и в середине июля — в фабричном поселке Родники Костромской губернии. В июле солдатские жены устраивали самосуды над торговцами в Самаре, Екатеринославе, Нарве, Таганроге. Информация о десятках убитых и раненых растекалась по всей России и действующей армии^{2170}.