8. Народы и их лидеры (В.П. Булдаков, С.М. Исхаков)

Радикализм национальных движений усиливался по мере радикализации солдатских масс. По некоторым данным, в русскую армию было мобилизовано от 600 до 650 тыс. поляков, 400 тыс. евреев, 350 тыс. грузин, 350 тыс. азербайджанцев, 250 тыс. литовцев, 180 тыс. латышей, 120 тыс. армян, 100 тыс. эстонцев^{2654}. Выделить сколь-нибудь определенное число украинцев, как и православных белорусов, не представляется возможным. В национальных революциях происходили те же социально-политические процессы, что и в России в целом. Не случайно после Февраля их либеральные лидеры старого поколения или перекрасились, или были потеснены социалистами.

26 марта в Петрограде состоялась манифестация эстонцев, включавшая немало солдат. Были заметны лозунги: «Демократическая республика», «Автономная Эстония», «Война до конца», «Земля народу». В Таврическом дворце демонстранты передали представителям Совета декларацию с перечнем требований об «автономии Эстонии и праве национального самоопределения»^{2655}.

25 марта в Симферополе на крымско-татарском курултае был избран Временный крымско-мусульманский исполнительный комитет (ВКМИК), главой которого стал Ч. Челебиев, впервые в истории российских мусульман выбранный (а не назначенный) муфтием — главой Таврического магометанского духовного управления^{2656}. На съезде решено было добиваться осуществления национально-культурной автономии. ВКМИК получил признание Временного правительства в качестве единственного, законного и полномочного органа, представляющего всех крымских татар и обладающего правом решать все их проблемы^{2657}. Временное правительство 30 марта разрешило вернуться на родину высланным во время войны турецко-подданным — уроженцам Крыма^{2658}.

13 марта в Ташкенте на митинге мусульман возле главной мечети был избран Мусульманский совет — Шура-и Исламия. Его возглавили местные джадиды (реформаторы). Шура-и Исламия имела свой устав, печатный орган «Наджат»^{2659}. Но распространение влияния этого органа не везде протекало гладко. Так, в Андижане интересы местных мусульман разделились, и они стали группироваться вокруг двух враждующих организаций, которые возглавлялись двумя баями^{2660}. В Старой Бухаре, управляемой бухарскими властями, граждане-мусульмане не были допущены к выборам членов исполкома Новой Бухары, где проживали европейцы. 15 марта Туркестанский генерал-губернатор А.Н. Куропаткин телеграфировал российскому резиденту в Бухаре о желательности исправить положение во избежание трений между двумя этническими группами. К концу месяца по этому вопросу было достигнуто соглашение^{2661}.

Некоторым российским интеллигентам уже в начале апреля казалось, что «от России почти ничего не осталось» — все окраины говорят о самостоятельности, живут своими «маленькими интересами», а о России «как об объединяющей идее» никто уже не думает. Возникал вопрос: «Соединенные Русские штаты — утопия или реальность?»^{2662}

Однако некоторые этносы вели себя подчеркнуто верноподданнически. Так, состоявшийся 14–16 мая в Киеве 2-тысячный съезд «русских немцев», где были представители Поволжья, Сибири, Кавказа, поддержал кадетскую аграрную программу, предложил записываться в республиканско-демократическую партию (состояла по преимуществу из бывших октябристов). Все предложения в национальной сфере свелись к решению об учреждении всероссийского союза немцев-меннонитов, просьб к Временному правительству о возвращении в Киевскую и Волынскую губернию 400 тыс. депортированных колонистов. Но потенциальным источником конфликта были просьбы об удалении из немецких колоний галицийских русин^{2663}.

Все народы России, включая поляков, которым была обещана независимость (пусть под военно-полицейским патронажем России), и финнов, чья автономия восстанавливалась в полном (достолыпинском) объеме, поначалу готовы были ждать Всероссийского Учредительного собрания — тем более что комитеты общественной безопасности на местах охотно включали их представителей в свой состав. Так, в Казани к началу апреля было решено, что в состав КОба в числе представителей от 28 различных организаций войдут и представители от Мусульманского социалистического комитета и Мусульманского комитета, а также от национальных организаций всех прочих народов губернии, не говоря уже о беженских (в том числе латышских и еврейских) организациях^{2664}. Казалось, ситуация находится под контролем центральной власти и местной общественности.

Однако на деле началась эскалация агрессивного национализма. Обычно все начиналось с недоразумений, вызванных какой-либо случайно усвоенной или запущенной с провокационной целью информацией, затем начинали муссироваться всевозможные слухи, которые при многократном обороте перерастали в твердое убеждение. 26 марта в Петроградский Совет адресовалась «группа эстонцев г. Юрьева». Ознакомившись с одним из номеров «Правды», они уверовали, что большевики намерены отстаивать «политическую автономию областей с компактным составом населения». Созрело убеждение, что министр-председатель Г.Е. Львов под влиянием не кого-нибудь, а П.Н. Милюкова категорически отклонил дарование эстонцам автономии (на деле Временное правительство охотнее всего шло навстречу именно эстонцам). На основании всего этого сложилось убеждение, что «буржуазное» правительство решительно противостоит в национальном вопросе Петроградскому Совету^{2665}. Впрочем, не исключено, что подобные послания инспирировались большевистскими пропагандистами.

В целом местные национальные лидеры старались найти с центральной властью общий язык. Это касалось и процесса создания национальных военных формирований. 27–30 апреля в Москве проходило всероссийское совещание мусульман-воинов, около трети участников которого составляли офицеры. Совещание высказалось за скорейший мир без аннексий и контрибуций и участие мусульманских представителей в будущей мирной конференции. Для формирования мусульманских частей был создан специальный Всероссийский Временный мусульманский военный совет^{2666}. Мусульманизация армии разворачивалась и по другим каналам. 15 мая в Севастополе, во время пребывания там Керенского, к нему была направлена крымско-татарская делегация. Была высказана просьба о возвращении в Крым дислоцированного в Херсонской губернии Крымского конного полка и образования татарского полка из маршевых эскадронов этого полка. Керенский высказался за удовлетворение этих просьб и предложений^{2667}.

14–17 апреля в Уфе проходил 1-й Уфимский губернский мусульманский съезд, инициированный Уфимским комитетом распространения грамотности среди мусульман^{2668}. Съезд высказался за культурно-национальную автономию, выдвинув требование признания татарского языка официальным языком в районах с мусульманским населением, избрал губернское мусульманское шуро. 14 апреля председательствующий на съезде И. Ахтямов по поручению Уфимского губернского комитета общественных организаций отбыл в Петроград, чтобы проинформировать премьера Г.Е. Львова о положении дел в губернии^{2669}. Практически параллельно, 15–16 апреля, в ауле Тлянчитамак проходил многочисленный (2500 чел.) съезд мусульман Мензелинского уезда Уфимской губернии, высказавшийся за предоставление мусульманам «религиозной, национальной и культурной свободы», за отмену частной собственности на землю, за мусульманизацию армии и т. д.^{2670}

Но по-настоящему ситуация изменилась в связи с событиями на Украине. В Киеве, центре будущей украинской революции, позиции националистов казались заведомо слабыми. В гарнизоне было 15 тыс. солдат-украинцев, в массе городского населения они составляли всего 12% (евреев было 18,6%). Местный пролетариат составлял 8,4% городского населения, причем украинцев среди него было только 13%. Украинские политики, как и российские, находились между собой не в лучших отношениях^{2671}.

Ситуация стала обостряться вовсе не с образованием Украинской Центральной Рады, составленной по привычному для того времени «революционно-соборному» принципу (входили культурно-просветительские, самоуправленческие, профессионально-корпоративные, национальные, политические организации), а с возобладанием в ее руководстве украинских социал-демократов и пополнением состава представителями крестьян, и особенно солдат. Центральная Рада рассчитывала всего лишь на признание Временным правительством права украинского народа на широкую национально-территориальную автономию в рамках федеративной Российской республики, гарантируя при этом соблюдение прав этнических меньшинств^{2672}. Несколько неловких шагов центральной власти, воспринятых в штыки в Киеве, скоро накалили обстановку. К этому добавлялся фактор территориально-этнического размещения населения: города на Украине были «русско-еврейскими», в деревне крестьянам противостояли помещики из великороссов (русифицированных украинцев) и поляков. Чрезвычайно мощной оставалась инерция антисемитизма.

Среди национальных лидеров, входивших в различные партии и увлеченных теми или иными доктринами, не было единства не только относительно конечных целей «своих» движений, но даже ближайших их задач. Тем более не могло быть устойчивых представлений о единой политической стратегии и тактике. Наиболее популярные в то время понятия «автономия» и «федерация» трактовались ими весьма произвольно. Это означало, что, независимо от выдвигаемых лозунгов, они становились заложниками «освободительного» нетерпения масс, т. е. объективно способствовали разрушению существовавшей партийно-политической системы, а затем и разложению некогда единого тела империи.