§11. Балканские бастионы. Румыния и Югославия: ВПК и «ядерная тематика»; Албания: военная доктрина; Болгария: военная разведка

В кругах американского разведывательного сообщества летом 1973 г. всё большее внимание обращали на перспективы сохранения как территориальной целостности СФРЮ после возможного «ухода Тито с политической сцены», так и внешнеполитического курса Югославии. Несмотря на признание возможности развития ситуации в СФРЮ по негативному сценарию (нарастание кризиса и ослабление её единства), тем не менее со стороны американских экспертов делались предположения о возможности трансформации «приходящей в упадок Югославской коммунистической партии [СКЮ] в эффективную национальную силу»[1592]. Одновременно они отмечали, обращаясь к военно-политической теме, что проблемы, существующие в Югославии, не будут способствовать советскому вмешательству после ухода Тито. Аргументом в поддержку этого вывода было то, что «Москва не пользуется поддержкой внутри югославского общества и понимает, что сильное давление, оказываемое на Белград, вероятно, будет лишь способствовать его дрейфу в западном направлении». Этот же факт, как они полагали, обуславливал и её отказ от восстановления своего влияния в этой стране[1593]. Летом 1973 г. аналитики из американских разведывательных организаций делали предположения о том, что даже в случае серьезных внутриполитических волнений в СФРЮ советская сторона, скорее всего, прибегнет к мерам по установлению «карантина», чем напрямую станет участвовать во внутриюгославских делах. Особое значение придавалось в этой связи роли ЮНА как важной политической силе. На неё возлагалась роль спасителя Югославии от «национального коллапса», а лояльность вооруженных сил, как предполагали американские эксперты, будет проявлена, прежде всего, в отношении тех политических деятелей после ухода Тито, кто выступит «за сильную и сплоченную Югославию»[1594]. Как предполагалось, в случае распада часть союзных республик СФРЮ в начавшейся гражданской войне могла обратиться за помощью к НАТО и Западу, а часть (аналитики выделяли в данном контексте Сербию) – к СССР[1595]. Советское вмешательство в форме военной интервенции во внутриполитический конфликт в СФРЮ оценивалось как создающее угрозу безопасности НАТО и США. Целью последних было поддержание территориальной целостности и независимости Югославии. Это сделало бы для советской стороны риск участия в югославских делах неоправданным[1596].

Румыно-югославский «тандем» становился предметом особого внимания для Софии. Внешнеполитический курс руководства СФРЮ, включая политику Белграда в Балканском регионе, распространялся и на военную сферу, в том числе и на определение степени сотрудничества в области обороны государств-членов ОВД. Деятельность югославской военной разведки в Восточной Европе, в частности в Чехословакии, после наступления «периода нормализации», т. е. подавления Пражской весны силами Варшавского пакта, была направлена на выяснение ситуации в вооруженных силах и оборонных мероприятий. В соответствии с полученными болгарской и чехословацкой разведкой осенью 1973 г. данными, югославский военный атташе вёл активную разведывательную деятельность в ЧССР, используя югославские строительные фирмы. Более того, с ним сотрудничал военный атташе Румынии, который обменивался со своим югославским коллегой полученной информацией[1597].

Решение военно-технических проблем оборонной политики СРР обуславливалось существованием двух факторов. Первый из них заключался в членстве страны в ОВД и зависимости Бухареста от поставок техники и вооружения из СССР, а также, в незначительных количествах, из других стран Варшавского пакта. Второй фактор – это наличие развивающейся собственной военной промышленности, которая на определенных направлениях, прежде всего в авиастроении, рассчитывала на сотрудничество с ВПК соседней Югославии и получение лицензий на производство ряда образцов техники (вертолетов) у Франции. На очередном заседании Постоянной Комиссии СЭВ по оборонной промышленности (ПКОП СЭВ), состоявшемся 20-25 ноября 1972 г. в Москве, румынская сторона заявила о своём желании начать производство военного снаряжения как для нужд национальных вооруженных сил, так и для его экспортной реализации. Помимо заинтересованности в закупках техники и вооружения для ВВС Румынии, было сообщено о планах Бухареста начать производство, в сотрудничестве с союзниками по ОВД, зенитно-ракетных комплексов «Стрела-1» и «Стрела-2М», приборов ночного видения, а также комплектующих и узлов для модернизации основного танка румынских вооруженных сил – Т-54/Т-55[1598]. Создание национального ВПК рассматривалось Н. Чаушеску как одно из главных направлений в оборонной и внешней политике. Выступая на заседании Постоянного Президиума ЦК РКП 5 ноября 1973 г., он поставил задачу развития собственного военно-промышленного комплекса. Одним из важных шагов на этом направлении было получение лицензий на производство военной техники и снаряжения, а также закрепление за Румынией определенной специализации в рамках военно-промышленного производства стран-участниц ОВД[1599]. Спустя полмесяца после очередного заседании ПКОП СЭВ, проходившего 19-24 ноября 1973 г., румынская делегация заявила, что импортные потребности вооруженных сил Румынии на 1976-1980 гг. должны были составить 250-300 средних танков, 700-800 единиц оборудования радио связи и электронного противодействия, 300-350 радиостанций, 50 установок «Стрела-1» и 1500 ракет земля-воздух к ним, 250 пусковых установок «Стрела-2М» с 3000 ракет «земля-воздух», а также 4000 ракет «воздух-воздух» и 4000^4200 ракет «воздух-воздух» КПЗ, она же Р-ЗР[1600] (американский прототип АА-2 Atoll и аналогичный советскому китайский вариант PL-2). Румынская сторона стремилась получить лицензии на производство реактивных установок залпового огня (РУЗО) «Град», самолётов МиГ-23 и танков Т-72[1601]. Производство РУЗО началось по советской лицензии в виде модели APR-21, а затем как APR-40 с расширенными тактико-техническими возможностями. В отношении двух последних видов техники Бухарест получил отказ. В этой связи началось переоборудование завода Мизил по ремонту танков в производственное предприятие. На первом этапе на нём выпускались отдельные узлы для Т-54/Т-55 и самоходных гаубиц, с перспективой выпуска с 1977 г. по советской лицензии модернизированных танков Т-55 под названием TR-77 (Tanc Romanesc Model 1977)[1602], а с 1980 г. собственной продукции – румынских танков[1603]. В соответствии с решением Совета обороны от 13 мая 1974 г. была начата программа создания румынского среднего танка массой в 40 т, вооруженного 100 мм орудием и оснащенного силовой установкой в 800 л. с.[1604]

Столь масштабная программа модернизации вооружения и ориентация на создание собственного ВПК, производящего тяжёлое вооружение для сухопутных войск и ВВС, требовала серьезных финансовых ресурсов. В то же время, имея в виду экономические сложности, развитие военных отраслей промышленности могло серьезно ухудшить социально-экономическое положение в стране в целом. Это дало основание зарубежным аналитикам, специализировавшимся по военным проблемам и вооружениям, сделать вывод уже в 80-х гг. XX в. о том, что «у Румынии самое старое и бедное снаряжение из всех восточноевропейских государств, и оно не поддерживается на должном уровне»[1605]. Ставка на техническую оснащенность румынских вооруженных сил, сделанная руководством, а точнее – лично Н. Чаушеску, требовала концентрации усилий на разработке и внедрении новых технологий, но в отличие от СФРЮ и КНР, пример которых учитывался главой РКП, Бухарест не обладал достаточными экономическими и финансовыми ресурсами. Поэтому кратковременное увеличение военных расходов на душу населения, произошедшее в Румынии с 1973 г. по 1977 г., было затем резко сокращено.

Таблица 25

Военные расходы Румынии в 1973-1980 гг.[1606]

Военный конфликт на Ближнем Востоке осенью 1973 г., вошедший в историю как четвертая арабо-израильская война или война Судного дня (6-25 октября 1973 г.), серьезно повлиял на военно-стратегическую ситуацию в мире, а решение 16 октября стран-членов Организации экспортеров нефти (ОПЕК) ввести эмбарго на экспорт нефти государствам, поддерживавшим в войне Израиль, вызвал мировой энергетический кризис. Ближневосточный кризис оказал серьезное влияние на ситуацию, складывавшуюся в Варшавском блоке, а также на взаимоотношения коммунистических государств региона как с «внешним» миром, так и между собой. Она серьезно осложнила отношения Румынии с другими членами ОВД, включая, в первую очередь, СССР. Этому способствовали действия румынского руководства во время арабо-израильской войны, когда румынское воздушное пространство было закрыто для переброски военных грузов стран-членов Варшавского пакта, поддерживавших арабские государства. Более того, Чаушеску попытался выступить посредником между Израилем и арабскими странами, пригласив израильского министра иностранных дел А. Эвана в Бухарест, куда, однако, не прибыли арабские представители. Ближневосточная политика главы РКП вызвала резкую реакцию СССР и его союзников по ОВД, поддерживавших арабские страны. Помимо этого аспекта внутриблоковой ситуации, существовал ещё один – это назначение на высший пост Командующего объединёнными вооружёнными силами стран ОВД. 15 октября 1973 г. на заседании Исполкома ЦК РКП обсуждалось, что занимавший пост Командующего маршал И. Якубовский находился в этой должности уже 6 лет и вставал вопрос о ротации. Н. Чаушеску считал, что этот пост мог занять представитель Румынии. По мнению одного из членов румынского руководства Г. Рэдулеску, занятие должности Командующего ОВС ОВД представителем Болгарии могло быть наиболее худшим вариантом. Однако Кремль вновь провёл свою кандидатуру – маршала И. Якубовского на второй срок, и план Чаушеску не был реализован[1607]. В ноябре 1973 г. года из-за срыва предполагавшейся встречи высшего военного руководства ОВД отношения между Бухарестом и Москвой начинали приобретать конфронтационный характер[1608].

Действия румынского руководства являлись предметом особого внимания во внешнеполитических институтах ведущей силы НАТО – США. Характер оценок, дававшихся аналитиками, свидетельствовал о том, что, несмотря на попытки Н. Чаушеску предстать на Западе в образе современного и европейски мыслящего политика, ему это практически не удавалось. В составленном специалистами ЦРУ 16 ноября 1973 г. документе под названием «Специальный доклад – Румыния: стиль Чаушеску» отмечалось, что «Чаушеску… поддерживает жёсткую коммунистическую систему. Он полностью контролирует страну. Политические и культурные контакты с Западом запрещены для большинства румын… В руках Чаушеску все нити власти»[1609]. В докладе также отмечалось, что глава РКП создал из советников «надежный круг мыслителей» и что «ничего подобного не существует в коммунистическом мире, этот “кухонный кабинет” в состоянии вырабатывать политику и решать все проблемы. Назначенный в начале 1973 г. Николаэ Экобеску на должность советника является таким примером. Один из высокопоставленных румынских экспертов по европейской безопасности, Экобеску поддерживает прямые и частые контакты с Чаушеску и будет сопровождать его во время поездок»[1610]. Особую важность для Вашингтона представляла внешняя политика Бухареста. Аналитики ЦРУ характеризовали её как «сочетание неповиновения и подчинения» с целью усиления независимости от СССР[1611]. Для американских специалистов было очевидным, что «Чаушеску овладели опасения относительно двух сфер влияния, в которых доминируют две сверхдержавы. Таким образом, Бухарест будет вынужден оказаться под давлением, если не станет взаимодействовать с Западом»[1612]. Оборонная политика Румынии в части, касавшейся сотрудничества в военной сфере с Югославией, оценивалась в докладе с точки зрения совместного производства военной техники и заимствования югославского опыта при формулировании военной доктрины «всенародной борьбы»[1613]. Одновременно аналитики ЦРУ отмечали, что политика главы РКП в арабо-израильском конфликте не принесла ему дивидендов и нанесла больше вреда, так как усилила конфронтацию с арабскими государствами, которые применили в отношении Румынии эмбарго[1614]. Осенью того же 1973 г. ряд американских экспертов обращали внимание на соотношение проблем безопасности в Европе и экономического развития. В этой связи они писали: «Породит ли обостренное чувство безопасности со стороны Советов “финляндизацию” Восточной Европы, продолжает оставаться пока неизвестным, но если это всё-таки произойдёт, то возможности Румынии продолжать проведение автономной внешней политики сохранится и даже увеличится. Наконец, движение в сторону создания европейской системы безопасности может вполне породить усиление возможностей и интерес в экономическом обмене и сотрудничестве. В середине 60-х гг. Румыния получила многочисленные экономические выгоды от Запада, в первую очередь благодаря своей внешней политике. Недавно экономические взаимоотношения Восток —Запад пришли к тому, чтобы основываться более на экономических, чем политических соображениях, и румыны столкнулись с растущими проблемами торговых платежей и платежей по кредитам»[1615]. К середине 70-х гг. XX в. в румынской экономике, пока ещё в виде тенденций, начали проявляться негативные черты. Это могло повлиять соответствующим образом на все сферы жизни страны, включая и оборонную политику, так как создавались препятствия для планировавшейся военно-технической модернизации вооруженных сил и создания национального ВПК. Решение многих экономических проблем связывалось румынским руководством с активным экономическим сотрудничеством с Западом и США в частности. Официальный визит главы РКП в Вашингтон, состоявшийся 4-8 декабря 1973 г. был призван в планах Бухареста способствовать этому. В то же время румынская сторона стремилась обусловить необходимость благоприятного отношения к себе проводимой ею внешнеполитической линией.

Основной интерес для Н. Чаушеску заключался в предоставлении Румынии американским Конгрессом статуса наибольшего благоприятствования в торговле с США. Это делалось в соответствии с настойчиво повторявшимися главой РКП утверждениями о том, что его страна относится к числу развивающихся и стремится войти в Генеральное соглашение по тарифам и торговле (GATT), стать членом Международного Банка Реконструкции и развития (IBRD), а также Международного валютного фонда (IMF)[1616]. Во внешнеполитическом отношении Н. Чаушеску стремился продемонстрировать румынский подход к оценке складывавшейся «картины мира», основными элементами которой были центры силы, как их видели в Бухаресте: Китай, Европа (в которой ведущее место занимает Общий рынок), Азия, Африка и Латинская Америка. Наибольшую обеспокоенность, как это почувствовали в Вашингтоне, румынская сторона проявляла по вопросу о том, чтобы «улучшение взаимоотношений США с СССР и Китаем не привело к игнорированию интересов малых государств, таких как Румыния». В свою очередь, Президент Р. Никсон «заверил, что США продолжат уделять пристальное внимание правам малых государств и твёрдо выступать за независимость и суверенитет Румынии»[1617]. Говоря о Европе, глава РКП избегал любой коннотации СССР и коммунистического блока. Он достаточно умело дал понять собеседникам, в ответ на уточняющую реплику Г. Киссинджера о единстве или разделенности Европы на Восток и Запад, о том, что «знает тех, кто хотел бы видеть всю Европу вместе, играющей важную роль в политике»[1618]. Одновременно Н. Чаушеску постарался продемонстрировать свою позицию сторонника запрета всех видов оружия массового уничтожения: от ядерного до биологического[1619].

Арабо-израильская война серьезно повлияла и на международные позиции СФРЮ, однозначно поддержавшей арабские государства, и, прежде всего, Египет, являвшийся одним из основателей Движения неприсоединения. Более того, жёсткой критике с югославской стороны подверглись США за свою поддержку Израиля. Для оборонной политики Белграда это означало сближение с Восточным блоком, члены которого (за исключением Румынии) оказывали военно-техническую поддержку коалиции арабских государств[1620]. Одновременно, как отмечали зарубежные аналитики, а также журналисты, затрагивавшие в своих публикациях политику Белграда на Ближнем Востоке, руководство СФРЮ могло укрепить данными действиями позиции своей страны как лидера Движения неприсоединения[1621]. Югославская сторона возлагала определенные надежды и на улучшение отношений с СССР, когда президент СФРЮ И. Б. Тито встречался с Генсеком ЦК КПСС Л. И. Брежневым в Киеве 12-15 ноября 1973 г. после ближневосточных событий. Публичная оценка советской пропагандой складывавшейся во взаимоотношениях двух стран ситуации носила в начале декабря 1973 г. комплиментарный характер. Подчеркивалась близость позиций Москвы и Белграда практически по всем вопросам, а при упоминании различий делалось уточнение, что они касаются только «методов строительства социализма». Более того, советская сторона положительно оценивала роль и место Югославии в Движении неприсоединения и объясняла внеблоковую позицию СФРЮ именно участием в этой организации[1622]. Однако однозначно положительные характеристики советской стороной внешней политики Югославии не могли уменьшить подозрения руководства СФРЮ относительно возможного образа действий Кремля. Симптоматичными в этом контексте стали шаги югославских властей в связи с публикацией в венском издании «Профиль» в конце февраля следующего, 1974 г. интервью бывшего генерал-майора чехословацкой армии Я. Шейны, бежавшего из ЧССР в феврале 1968 г. в США. Он, в частности, заявил о том, что ещё в 1968 г. в СССР был разработан некий план сдерживания под названием «Северная звезда». В соответствии с ним, советским вооруженным силам предстояло оккупировать южную и восточную части Австрии в «случае нежелательного развития событий» в Югославии после смерти И. Тито и войти в СФРЮ[1623]. Несмотря на то, что министр обороны Австрии генерал К. Лютгендорф впоследствии заявил о том, что австрийская сторона «знакома с советскими планами», официальный Белград отверг наличие подобных замыслов у Кремля. Более того, номер журнала с этим интервью не был допущен к распространению в СФРЮ[1624]. Судя по реакции руководства Югославии, оно стремилось избежать любого обострения взаимоотношений с СССР и, серьезно рассматривая возможность интервенции, не желало провоцировать Кремль.

Для Белграда демонстративное сближение с Москвой было важно как по внешнеполитическим соображениям, так и с точки зрения проводимой руководством СФРЮ оборонной политики. Последнее касалось заинтересованности югославской стороны в увеличении объемов военных закупок у СССР и участии в работе СЭВ, включая военно-технический аспект сотрудничества с этой организацией. Значимость советских военных поставок для СФРЮ отмечалась и в западных политических кругах, включая США. Ещё в конце 1970 г. американский посол в Белграде У. Лионхарт отмечал, что «закупки Югославией оружия у Советов в период с 1971 г. по 1975 г. могут колебаться от 400 млн до 800 млн долларов, а закупки за период 1966-1970 гг. могут составлять 500 млн долларов, или 100 млн долларов США в год»[1625]. В то же время в 1974-1975 гг. продолжала сохраняться разнотипность вооружения ЮНА, использовавшей отечественные, советские и зарубежные образцы. Так, в частности, большинство танкового парка (около 1500 машин) было представлено советскими Т-54/55 производства второй половины 50-х гг. – начала 60-х гг. и Т-34, относящимися к 40-м гг., американскими М47 Patton первой половины 50-х гг. и 650 американскими М4 Sherman производства 40-х – 50-х гг., относящимися к классу средних танков. На вооружении ЮНА были также советские легкие плавающие танки ПТ-76. Парк бронетранспортеров был представлен как советскими (БТР-50П, БТР-60П, БТР-152), так и американскими образцами (М-3, М-8, М-590)[1626].

Особое значение для развития оборонной политики СФРЮ имели события весны 1974 г., когда 18 мая Индия, являвшаяся одним из лидеров Движения неприсоединения, провела испытания ядерного оружия. Подписанный в 1968 г. и ратифицированный в 1970 г. Белградом Договор о нераспространении ядерного оружия рассматривался ранее югославским руководством как основа международной позиции СФРЮ, её внешней и оборонной политики[1627]. В новых условиях вопрос обладания этим типом вооружений означал принадлежность к сообществу стран, играющих важную роль в системе международных отношений и лишающих великие державы монополии на ядерное оружие. Именно поэтому менее чем через месяц после испытаний в Индии И. Броз Тито собрал в обстановке секретности в здании Генштаба ЮНА представителей высшего командования армии, а также ряд ученых и фактически поставил задачу проведения соответствующих работ по ядерной тематике под прикрытием гражданских научных исследований[1628]. На состоявшейся между 23 и 28 декабря 1974 г. встрече Тито с учеными и военными этот тезис был повторен[1629].

Для другого коммунистического балканского государства – Болгарии складывавшаяся осенью 1973 г. международная ситуация была важна с точки зрения укрепления её позиций в Варшавском пакте. В условиях начавшейся арабо-израильской войны НРБ внимательно следила за происходящим в регионе, тесно связанным с Восточным Средиземноморьем и Ближним Востоком. Боевые действия представляли важность для Софии не только в политическом, но и в военном отношении. Они давали возможность судить о различных аспектах военно-технической подготовленности самой Болгарии с точки зрения её оборонных интересов, а также в контексте стратегических и оперативно-тактических задач, стоявших перед вооруженными силами страны в случае военного конфликта в регионе. В соответствии с выводами, сделанными в Министерстве обороны НРБ и предназначенными для совершенствования боевой подготовки болгарских вооруженных сил, «боевые действия на Ближнем Востоке подтвердили большое значение превосходства в воздухе для успешного ведения наступательных действий», а также роль собственных ПВО в ликвидации аналогичных средств противника[1630]. Особо болгарскими военными, авторами соответствующего доклада об уроках октябрьской (1973 г.) войны на Ближнем Востоке, подчеркивалась роль танков как одного из главных родов сухопутных войск, что являлось отражением доминировавшего в советском военном руководстве мнения о роли танков в современной войне.

Однако наибольшую обеспокоенность с учётом потребностей проведения Болгарией оборонной политики вызывала деятельность разведывательных органов, которым предстояло добывать упреждающую информацию для формулирования конкретных оперативно-тактических задач вооруженных сил[1631]. Одновременно болгарское руководство обращало внимание на расширение военно-технической помощи дружественным зарубежным режимам, политическим движениям и организациям «третьего мира», которые являлись противниками Запада[1632]. Это направление военной политики Софии развивалось при активном участии её советских союзников и при их поддержке. В свою очередь, Болгария получала определенные политические и экономические дивиденды от проводимого ею курса, усиливая собственное присутствие в странах Латинской Америки, Африки, Азии и арабских государствах. Однако основное значение с точки зрения оборонных интересов НРБ для неё представлял средиземноморско-балканский регион, одной из конфликтных точек которого продолжал оставаться Кипр.

Война на Ближнем Востоке также затронула внешнеполитические и оборонные интересы Албании. Официальная Тирана в этом конфликте заняла сторону арабских стран[1633]. Боевые действия в регионе, имеющем выход к Средиземному морю, где усилилось в связи с конфликтом присутствие военно-морских группировок США и СССР, рассматривались как в политическом, так и в военном отношении Э. Ходжей как угроза милитаризации всего региона. В Министерстве обороны НРА к событиям на Ближнем Востоке проявлялся интерес с точки зрения применения стратегии и тактики ведения современных боевых действий, а также использования нового оружия. Для разработки военной доктрины этот опыт имел особое значение, так как предусматривал использование различных родов и видов вооруженных сил, среди которых для условий Албании были важны авиация и военно-морской флот, а также мобильные сухопутные подразделения, включая танковые и пехотные. Всё это учитывалось в работе над проектом документа. Сам текст – 1500 страниц – был готов к концу 1973 г. и назывался «Некоторые проблемы обороны равнинной местности» («МЫ disa probleme ?? mbrojtjes пё terrenin fushor»). До этого данный материал направлялся главе АПТ, но из-за произошедшего у Э. Ходжи в октябре 1973 г. инфаркта его посылка в Военный Совет была задержана. В декабре 1973 г. Б. Балуку, после получения документа из канцелярии Э. Ходжи, переслал его члену Совета обороны и премьер-министру М. Шеху, сообщив о согласии главы АПТ с изложенными в документе положениями[1634]. Спешность, с которой глава военного ведомства пытался получить одобрение проделанной работы высшим партийным руководством, была обусловлена сразу двумя причинами. Первая из них заключалась в стремлении добиться принятия военной доктрины, соответствовавшей условиям современной войны. Вторая причина, политическая, состояла в нежелании Балуку вновь оказаться под огнём критики Ходжи за медлительность и неумение организовать работу различных структур Министерства обороны в рамках единого ведомства.