§13. Окончание детанта и балканский «щит социализма»

Усиление значения Варшавского пакта на протяжении 25 лет его существования как важного элемента военно-политических отношений на международной арене сопровождалось созданием комплексной оборонной системы государств коммунистического блока и делало ОВД важным направлением оборонной политики СССР. В соответствии с мнением иностранных аналитиков о роли пакта, высказывавшимся ими накануне юбилея его создания, она заключалась в использовании советской стороной механизма ОВД для вовлечения восточноевропейских союзников Москвы как в региональные, так и в глобальные дела[2457]. Это, в свою очередь, обеспечивало им определенный политический вес на международной арене. В 1980 г. экспертам из стран НАТО и, прежде всего, США было ясно, что «Варшавский пакт продолжает играть ключевую роль в примирении советских интересов с интересами его союзников и обеспечивает общий фронт при переговорах с Западом. Только румыны, и, разумеется, албанцы были полностью против этих целей»[2458].

Особое значение приобретала политическая роль и место военных как профессиональной и социальной группы в обществах коммунистических государств, включая и членов Варшавского пакта[2459]. Лояльность вооруженных сил и офицерского корпуса политическим режимам, существовавшим в конкретных странах Восточного блока, и отношение представителей офицерского и командного состава национальных армий этих государств (включая не входившие в ОВД Албанию и Югославию) к СССР и его оборонной политике учитывались в прогнозах западных экспертов, занимавшихся изучением соотношения сил НАТО и ОВД. При этом обращалось внимание на то, что к середине 1970-х гг. из 58 дивизий Варшавского пакта, готовых для наступления в Западной Европе, 31 относилась к вооруженным силам союзников СССР, 43% дивизий на северном и центральном направлениях Восточной Европы составляли подразделения стран, географически расположенных там, а на южном направлении, включавшем балкано-средиземноморский сектор, – 81% дивизий был представлен не советскими вооруженными силами, а армиями государств-членов ОВД[2460]. В складывавшихся условиях, что отмечали и зарубежные эксперты, Москва была вынуждена уделять внимание совершенствованию вооруженных сил своих союзников и осуществлять поставки современной техники для сухопутных и военно-воздушных сил.

Смерть 4 мая 1980 г. главы СФРЮ и СКЮ И. Броз Тито стала фактором международной жизни и внутриполитической ситуации в Югославии. Вопрос о дальнейшей судьбе этого государства, включая военно-политический аспект, превращался в серьезную проблему и для противостоявших Западного и Восточного блоков[2461]. Ещё накануне произошедшего в дипломатических кругах Белграда, наряду с доминировавшим мнением о сохранении СФРЮ как единого государства, высказывались и отдельные предположения о её возможной дезинтеграции[2462].

С точки зрения оборонной политики, международные позиции Югославии, её взаимоотношения с НАТО и ОВД, а также ведущими силами этих блоков – США и СССР – имели доминирующее значение. Уход Тито повлиял и на распределение властных полномочий как в целом в партийном и государственном аппарате, так и в оборонной сфере. Президиум СФРЮ, являясь коллективным органом управления, фактически превращался в главный орган управления вооруженных сил, а сменявшийся отныне каждый год глава Президиума уже не обладал такими полномочиями, как это было при Тито, фактически сконцентрировавшем всю власть в своих руках. Министерство обороны (Союзный секретариат по обороне) также не могло действовать в этом вопросе самостоятельно. В заявлении по случаю смерти И. Броз Тито югославская сторона заявила о готовности защищать национальную независимость, суверенитет и предупредила, что любая попытка иностранной агрессии встретит массовое сопротивление со стороны народов СФРЮ[2463]. Вместе с усилением боевой готовности в период, последовавший после смерти главы СФРЮ, были приняты административно-организационные меры, которые свидетельствовали о стремлении представителей югославского военного истеблишмента использовать ситуацию для усиления централизации военного управления. После формирования Территориальной обороны и её децентрализации, вместе с частичной децентрализацией службы государственной госбезопасности, в военных кругах существовало недовольство фактом перехода «параллельной военной структуры» под контроль республиканских властей. Создание 15 мая 1980 г. Совета Территориальной обороны в структуре Министерства обороны как федерального координирующего органа было призвано поставить под более жёсткий контроль силы ТО и сократить полномочия республиканских властей. Назначение его председателем бывшего Начальника Генерального Штаба ЮНА генерала С. Поточара, а заместителем – генерала Р. Каденича, уже неоднократно выступавшего в печати с заявлениями о важной роли армии в общественно-политической жизни страны, было явным свидетельством укрепления позиций военных в новых условиях. Создание Совета Территориальной Обороны усилило так называемый сектор обороны и безопасности системы высших органов управления Югославии, в котором уже существовали Совет народной обороны, 6 из 11 членов которого являлись армейскими генералами; Совет по защите конституционного порядка (из 8 членов двое были генералами) и Совет Гражданской обороны, возглавлявшийся генерал-полковником И. Мишковичем.

Смерть Тито и его последующие торжественные похороны, на которые прибыли официальные государственные делегации и руководители многих стран, рассматривались Э. Ходжей как окончание титовской эпохи в истории СФРЮ. Характеристика покойного главы Югославии и СКЮ делалась в выражениях, которые использовал глава НСРА и при жизни своего личного врага[2464]. Одновременно Э. Ходжа оценивал позиции нового руководства Югославии через призму событий, произошедших в СФРЮ в начале и середине 70-х гг. XX в., включая действия Тито, направленные на изменения этнического состава в кадровом составе руководства Югославской народной армии. Этому аспекту глава АПТ уделил особое внимание. Как он считал, Тито «нанёс удар» сначала по хорватским националистам в начале 70-х гг., а затем, в середине 70-х гг., по сербским. Он полагал, что в СФРЮ «будет господствовать капиталистический клан, который опирается на западный капитал», а сильный «сербский клан» в действительности не является просоветским. Более того, Ходжа приходил к выводу о том, что советские инвестиции в экономику будут доминировать в Сербии, а болгарские – в Македонии. Он также считал маловероятным совместные военные действия СССР и Болгарии против СФРЮ, так как был убежден, что против этого могли выступить народы Югославии[2465].

Смерть Тито усилила ожидания возможных изменений в Югославии в политических кругах большинства стран. Болгарская сторона, изначально планировавшая прислать на похороны Тито партийно-государственную делегацию во главе с премьер-министром С. Тодоровым, изменила своё решение после того, когда стало известно, что на траурной церемонии предполагалось присутствие глав крупнейших стран и, прежде всего, Л. И. Брежнева. Прибытие 7 мая в Белград Т. Живкова было призвано подчеркнуть стремление Болгарии улучшить взаимоотношения с новым руководством СФРЮ[2466]. Для Болгарии вопрос о складывавшемся в Балканском регионе положении становился важным как с точки зрения внешнеполитических, так и оборонных интересов её руководства. На состоявшемся 14-15 мая 1980 г. в Варшаве совещании ПКК Варшавского пакта глава болгарской делегации Т. Живков достаточно пессимистично охарактеризовал региональную ситуацию и в полном соответствии с советскими оценками происходящего сослался на «обострение международной напряженности», на «решение НАТО разместить на территории Западной Европы новые виды ракетно-ядерного оружия», на «превращение территории некоторых балканских государств в ядерные полигоны», а также на укрепление американских военных баз в Турции и попытки вернуть Грецию в военную структуру Североатлантического альянса[2467].

В свою очередь, Н. Чаушеску однозначно заявил о том, «что если сейчас создалась такая напряженная обстановка, какой не существовало со времени Второй мировой войны, это объясняется и тем, что в деятельности социалистических стран, прогрессивных, антиимпериалистических сил появились недостатки, которые следует немедленно устранить, появились и некоторые ошибки, которые необходимо исправить и впредь избегать их»[2468]. Одной из главных причин обострения ситуации Чаушеску считал советскую интервенцию в Афганистане, в связи с чем он подтвердил несогласие Румынии с действиями СССР и заявил о необходимости использования «других форм для оказания поддержки революционным силам Афганистана»[2469]. Более того, глава Румынии дал положительную оценку укреплявшемуся румыно-китайскому сотрудничеству и выступил в поддержку улучшения отношений между СССР и КНР[2470]. В условиях продолжавшегося противостояния между Москвой и Пекином это предложение, похожее на готовность выступить в роли посредника, было достаточно болезненно воспринято как советской стороной, так и находившимися под её влиянием ближайшими советскими сателлитами. Позиция Бухареста по вопросам внешней и оборонной политики, озвученная Н. Чаушеску, заключалась в том, что необходимо вернуться к теме «замораживания» военных бюджетов на уровне 1980 г. и перейти к их сокращению к 1985 г. на 10-15%. Одновременно глава Румынии выступил вновь в поддержку идеи ликвидации военных баз и выводу вооруженных сил с иностранных территорий, а также отказу от размещения новых ядерных вооружений[2471], за широкое участие малых государств в обсуждении военно-политических вопросов на международном уровне, а не ограничении количества участников лишь представителями больших стран[2472].

Обсуждения внешнеполитической стратегии Варшавского пакта при активном участии Болгарии и Румынии проходило на фоне серьезных изменений в политической и оборонных областях другой коммунистической страны региона – Югославии. Параллельно с усилением присутствия военных в высших партийных и государственных органах, а также с попытками централизации оборонных структур в рамках федеральной системы управления, в политическом отношении новые власти СФРЮ развернули кампанию по противодействию любым попыткам, как с Запада, так и с Востока подорвать внутриполитическое положение в стране[2473]. На состоявшемся 12 июня 1980 г. в Белграде XI Пленуме ЦК СКЮ эта тема была одной из главных, а осуждение концепции «ограниченного суверенитета» и заявления о неприемлемости «военной интервенции» (что отметили также и зарубежные аналитики) являлись явным предупреждением в адрес СССР[2474]. Новое коллективное руководство в Белграде продолжало делать ставку, как и во времена покойного основателя Югославии, на усиление позиций СФРЮ в Движении неприсоединения и продолжение внешнеполитического курса «равного удаления» от двух сверхдержав[2475]. В свою очередь, военный истеблишмент Югославии постепенно усиливал свой контроль над системой государственного управления, и, судя по всему, все увеличивавшееся присутствие представителей генералитета, а также старших офицеров в партийных, государственных и общественно-политических структурах, являлось демонстрацией желания военных получить «причитавшуюся» им часть политической власти. Однако, как отмечали эксперты американского разведывательного сообщества, «имеющее опыт и консолидированное военное руководство под жёстким контролем Н. Любичича было на своём месте в переходный послетитовский период. Но это поколение военных руководителей может остаться [на своих местах] на протяжении последующих пяти лет или около того»[2476]. В основе общественно-политических воззрений военного истеблишмента ЮНА была его приверженность идее территориальной целостности и национального суверенитета страны и необходимости укрепления обороноспособности страны как против угрозы со стороны Восточного, так и Западного блоков.

Последовавшие в июне – августе 1980 г. попытки югославской стороны улучшить отношения с Тираной были затруднены продолжавшей сохраняться позицией Ходжи, требовавшего от Белграда «признания ошибок» в отношении Албании. Параллельно с этим, однако, албанская сторона продолжала укреплять экономические и культурные связи с СФРЮ, что нашло своё отражение в увеличении товарооборота между двумя странами и количестве делегаций по культурной и научной линиям. Власти Югославии отмечали в этой связи возросшее количество случаев распространения агитационных антиюгославских материалов в Косово и в местах компактного проживания албанцев в других регионах страны. С югославской стороны делались примирительные заявления и даже ссылки на готовность Албании оказать помощь Югославии в случае иностранного нападения на неё[2477].

Любое ослабление политических режимов в государствах Восточного блока влияло в условиях начала 80-х гг. XX в. на его обороноспособность. Поэтому социально-политический и экономический кризис в Польше конца лета – начала осени 1980 г. рассматривался как на Западе, так и на Востоке с точки зрения возможных последствий для общей военно-политической ситуации в Европе.

Опасения руководства СССР относительно возможного блокирования США и НАТО с КНР по ряду вопросов международных отношений являлись инициирующим фактором для алармистского подхода к положению на Балканах как советской, так и болгарской стороны. На состоявшихся 7 августа 1980 г. в Крыму и ставших традиционными в общем ряду «крымских встреч» переговорах Т. Живкова с Л. И. Брежневым, последний заявил о том, что «нынешнее обострение международной напряженности не является мимолетным течением в политике США и НАТО. Это серьезная борьба, которую империализм решил начать, воспользовавшись, не в последнюю очередь, переходом китайцев на другую сторону баррикад»[2478]. В то же время Брежнев положительно оценил позицию болгарского руководства и лично Т. Живкова по югославскому вопросу, когда заявил о сдержанности и терпении, проявленном Софией. В определенной степени это являлось одобрением избранного Политбюро ЦК БКП на заседании 1 апреля 1980 г. курса, рассчитанного на отказ от любого давления на Белград, если югославская сторона сама не прибегнет к провоцированию конфликтной ситуации в болгаро-югославских отношениях. Поездка Живкова на похороны Тито также рассматривалась главой КПСС как правильный с точки зрения взаимоотношений с СФРЮ шаг. Это было тем более важно, что Брежнев сообщил собеседнику о нежелании нового руководства Югославии ухудшать отношения с Восточным блоком[2479]. Судя по тому, что хозяин встречи, сославшись на существующую практику болгарской и советской стороны «координировать» подготовку к предстоявшим съездам двух партий, заявил о том, что «в последнее время в вашем [болгарском] руководстве появились новые, молодые товарищи»[2480], которых он приглашал посетить СССР, Кремль обратил внимание на усиливавшиеся позиции дочери Живкова Людмилы. Вероятнее всего, именно она имелась в виду как один из главных кандидатов на посещение СССР из числа «молодых товарищей». Имея устойчивые каналы получения информации в государственных и партийных структурах НРБ, советская сторона знала об участии Л. Живковой в подготовке «югославской» записки для Политбюро ЦК БКП и рассматривала это, вероятно, как вовлечение её во внешнеполитическую деятельность, хотя отвечавший за данное направление министр иностранных дел П. Мла-денов пользовался доверием Москвы.

Ухудшение общей ситуации в системе международных отношений имело для Болгарии большое значение. Одним из проявлений происходившего стала активизация деятельности военной разведки Турции, занимавшей важное место в оборонной политике Западного блока на его южном фланге. Государственный переворот 7 сентября 1980 г., в результате которого к власти пришли военные, способствовал усилению позиций США в Турции и укреплению её связей с НАТО. Одним из важных направлений оборонной политики Анкары было обеспечение как собственно турецких, так и союзных (НАТО) интересов на черноморско-средиземноморском направлениях. Болгария, граничившая непосредственно с Турцией, представляла в данном контексте особый интерес, что обусловило высокую активность турецкой разведки. Контрразведывательное управление болгарской госбезопасности было осведомлено о том, что «Разведывательное Управление Генерального Штаба турецкой армии приказало военной резидентуре в посольстве в Софии активизировать свою деятельность по сбору сведений политического, военного, экономического, социального и другого характера. Во исполнение возложенных на него задач военный атташе составил и направил в Центр план, который включал две продолжительные поездки по северо-восточной и южной Болгарии». В соответствии с имевшимися у болгарской контрразведки данными, военная разведка и Национальная разведывательная служба Турции (МИТ) координировали свою деятельность, направленную на получение «военной и иной информации о конкретных объектах НРБ» в интересах НАТО[2481]. Намерение турецкого военного атташе посетить ряд мест, в том числе имевшие стратегическое значение для обороны Болгарии Ямбол, Кырджали, Чешнигирово, Пловдив, Варну и др., свидетельствовало о том, что особый интерес проявлялся к штабам, а также дислокации средств ПВО и ракетной техники.

Для другого коммунистического балканского государства – Албании – обострение внутриполитической ситуации и развивавшийся кризис коммунистического режима в Польше осенью 1980 г. имели большое значение с точки зрения перспектив сохранения военно-политического контроля СССР над Восточной Европой и членства ПНР в Варшавском пакте. Как считал Э. Ходжа, в случае выхода Польши из ОВД Москва могла потерять в военно-стратегическом отношении всех своих восточноевропейских союзников, включая и балканских членов Варшавского Договора – Болгарию и Румынию. Это, в свою очередь, «привело бы к стратегической дестабилизации Варшавского Договора в Европе и, естественно, в таком случае советские социал-империалисты не сидели бы сложа руки»[2482]. Обращение главы Албании к ситуации в Польше не было случайным и соответствовало его ожиданиям масштабного кризиса в Восточном блоке, который мог, вероятно, уже в новых условиях совпасть с кризисом в соседней СФРЮ[2483].

На протяжении 1980 г. усилилась подготовка вооруженных сил Албании и её разведывательных организаций – Управления государственной безопасности и Управлении разведки Министерства обороны к возможным событиям в Югославии и особенно в приграничном Косово. Была реорганизована стратегическая разведка, которая ориентировалась на получение сведений о военно-политической ситуации в Косово. Степень осведомленности албанской стороны о положении на приграничных территориях СФРЮ была столь высока, что органы военной разведки располагали сведениями не только о дислокации югославских воинских подразделений, сил и средств МВД, а также сил специального назначения, но и имели установочные данные на командиров подразделений ЮНА и МВД среднего и нижнего звена. На одном из секретных совещаний, состоявшемся летом 1980 г. в населённом пункте Шиштевец (Шиштавец), который находится на расстоянии чуть более полукилометра от границы с Косово, министру обороны НСРА К. Хазбиу были продемонстрированы эти материалы, что вызвало даже у него удивление их детальностью[2484]. В то же время на проходивших в течение весны – осени 1980 г. заседаниях Военного совета и во время встреч Э. Ходжи с руководством Министерства обороны вопросы подготовки и проведения каких-либо военных операций в отношении соседней СФРЮ не поднимались, но постоянно подчеркивалась возможность возникновения внутриполитического кризиса в Югославии, чем аргументировалась необходимость укрепления албанских вооруженных сил. Однако оборонные возможности НСРА к концу 1980 г. свидетельствовали о наличии серьезных проблем как в военно-техническом оснащении вооруженных сил, так и в их подготовке.

Не менее противоречиво развивалась оборонная политика Румынии. Внешнеполитический курс Н. Чаушеску испытывал серьезное влияние нескольких неблагоприятных факторов. Главными из них являлись сложное экономическое положение в стране; советская интервенция в Афганистан, обострившая взаимоотношения между СССР и США, что заставляло главу РКП избегать сближения с Западом из-за опасения вступить в конфронтацию с Москвой; ограничения, вводившиеся Западным блоком на торговые и экономические отношения со странами-членами Восточного блока. Оборонная политика Румынии, ориентированная на обеспечение внешней безопасности, полностью зависела от степени военно-технической оснащенности вооруженных сил страны; способности в создавшихся условиях сохранить международные позиции СРР как члена Варшавского пакта, проводящего автономный курс, а также от сотрудничества румынской стороны как с союзниками по ОВД, так и с другими государствами, включая коммунистические Китай и Югославию. Примечательным фактом было то, что роль и место Министерства национальной обороны в Румынии определялись в соответствии с официальной идеологией как «специального органа для проведения военной политики Коммунистической партии»[2485].

На проходившем 9-10 сентября 1980 г. в Бухаресте заседании заместителей министров иностранных дел стран-членов Варшавского пакта и не входивших в него Монголии, Вьетнама, Кубы и Северной Кореи обсуждалась подготовка к предстоявшей 35-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, на которой, как ожидалось, западные страны могли инициировать обсуждение многих чувствительных для коммунистических режимов вопросов, как внешнеполитического, так и внутриполитического содержания, включая тему прав человека. Примечательным фактом являлось отсутствие на заседании представителей СФРЮ. В меморандуме, составленном по результатам встречи, заявлялось о том, что предстоявшая сессия ГА ООН будет проходить в более «сложном политическом климате», чем предыдущие. В этой связи изначально делался вывод о существовании сил, «противостоявших процессу разрядки» и стремившихся реализовать стратегию, «нацеленную на усиление международной напряженности в целях усиления гонки вооружений», активизировать попытки «вмешательства во внутренние дела»[2486]. Инициативу огласить на заседании Генеральной Ассамблеи проект документа от имени всех коммунистических стран взяла на себя Болгария, которая координировала свою внешнеполитическую деятельность с СССР. Основные предложения, выдвигавшиеся в ходе заседаний, касались заключения соглашения о неразмещении ядерного оружия там, где его ещё не было, и принятия резолюции Комитетом по разоружению о необходимости начала переговоров о подготовке проекта соглашения по этому вопросу. Румынская сторона выступила за сокращение военных бюджетов и поставила в известность участников о том, что собирается представить проект резолюции о замораживании и сокращении военных расходов, «а также об экономических и социальных последствиях гонки вооружений»[2487]. В то же время представители Румынии не стали выделять в своих выступлениях вопрос об Афганистане и Камбодже, что, как полагали, в частности, в МИДе Венгрии, было сделано в целях избежать дебатов по данным вопросам[2488].

Подготовка к предстоящей Мадридской встрече 11 ноября 1980 г. и сессии ГА ООН продолжилась на встрече министров иностранных дел государств-членов ОВД, состоявшейся 19-20 октября 1980 г. в Варшаве. Советская сторона осенью 1980 г. стремилась добиться обсуждения в Мадриде вопроса о созыве Конференции по разоружению[2489]. В свою очередь, глава румынского МИДа Шт. Андрей в достаточно резкой форме выступил в поддержку того, что страны, подписавшие итоговый документ Хельсинской конференции, должны жёстко соблюдать во взаимоотношениях «принципы суверенитета и национальной независимости, равноправия, отказа от применения силы или угрозы её применения, территориальной целостности, нерушимости границ, невмешательства во внутренние дела»[2490]. Обращение к этому вопросу румынской стороной было вызвано несколькими причинами. Главными из них являлось, во-первых, стремление руководства СРР продолжить проводимый им на международной арене особый курс, и, во-вторых, нежелание Бухареста создать впечатление у западных партнеров, а также у стран «третьего мира», с которыми он поддерживал отношения, что Румыния полностью одобряет действия СССР и его сателлитов по «афганскому вопросу». Прошедшая 11 ноября 1980 г. Мадридская встреча дала возможность СССР добиться согласия большинства стран-участниц совещания на проведение Конференции по разоружению, однако, советская сторона не собиралась отказываться от усиления Варшавского пакта.

В октябре 1980 г. Совет Национальной Безопасности США разработал документ, в котором определялись рекумендуемые сценарии реакции Вашингтона и его союзников по НАТО на вероятное вторжение СССР и сил стран-членов Варшавского пакта в Польшу с целью подавления протестного движения и «нормализации» ситуации по примеру того, как это было сделано в Чехословакии в августе 1968 г.[2491] Одновременно, в соответствии с мнением Командования союзных сил в Европе (т. е. европейского командования НАТО), делался вывод о том, что «серьезные политические последствия недавних беспорядков в Польше для СССР увеличивают, в случае дальнейшего ухудшения положения, возможность, в частности, интервенции со стороны Советского Союза или ОВД»[2492].

В условиях жесткого противостояния СССР и США на международной арене для Кремля было важно контролировать ситуацию в Восточной Европе, представлявшей собой «первую линию» обороны против гипотетического нападения с Запада. Обострение осенью 1980 г. ситуации в Польше, занимавшей значимое место в Варшавском пакте и его военно-стратегическом планировании на Северо-Западном и Западном ТВД, представляло угрозу для Москвы и возглавлявшегося ею блока. Общественно-политический кризис польской коммунистической системы рассматривался Кремлём как исключительно опасный с точки зрения его политических и военных последствий для всех членов ОВД. Более того, моральная поддержка движению «Солидарность», открыто продемонстрированная президентом США Дж. Картером, воспринималась советским партийно-государственным руководством как действия Вашингтона, направленные на подрыв коммунистического блока в целом. В этой связи на повестке дня встал вопрос о возможных советских действиях, включая военные, с целью добиться «стабилизации» по образцу Чехословакии августа 1968 г. Имея в виду начавшуюся в декабре 1979 г. советско-афганскую войну и жёсткую реакцию ведущих мировых государств, а также подавляющей части стран мусульманского Востока, вторжение в Польшу могло иметь для СССР и коммунистического блока самые серьезные последствия. С целью обсуждения «польского вопроса» предполагалось собраться главами стран-членов ОВД в Москве в декабре 1980 г.

Проходившее 1-3 декабря 1980 г. заседание Комитета министров обороны стран-участниц Варшавского пакта имело определенное символическое значение, так как главы военных ведомств и высшее руководство ОВД собрались в период начавшегося обострения внутриполитической ситуации в Польше в столице СРР – государстве, занимавшем особые позиции в военно-политическом союзе и всём коммунистическом блоке по большинству вопросов международной и оборонной политики. Однако «польские события», вопреки очевидной логичности ожиданий их обсуждения на встрече, фактически не упоминались[2493], что объяснялось, вероятнее всего, тем, что без рассмотрения данного вопроса высшим органом Варшавского блока – ПКК данная тема не могла быть затронута на заседании министров обороны. Более того, советской стороне было необходимо выяснить для себя, каковы настроения в высших кругах союзников по ОВД и, самое главное, вероятную реакцию Запада, прежде всего – США, на любое советское военное вмешательство в польские дела. На заседании Политбюро ЦК БКП 3 декабря 1980 г было принято решение об участии болгарской делегации в обсуждениях ситуации в Польше, где предполагалось выступление Т. Живкова, основные положения речи которого были озвучены на прошедшем в тот же день заседании Политбюро[2494].

На бухарестской встрече министров обороны государств-членов блока с главным докладом о состоянии инфраструктуры Североатлантического альянса и планах улучшения оперативной подготовки вооруженных сил Варшавского Договора выступил Начальники штаба Объединённых вооружённых сил ОВД генерал армии А. И. Грибков. Его основная тема – «Анализ состояния инфраструктуры НАТО и необходимость дальнейшего совершенствования оперативной подготовки на территории стран Варшавского договора»[2495] не имела прямого отношения к ситуации в Польше. В то же время она затрагивала геостратегическое положение, складывавшееся в Центральной Европе. Выступление содержало достаточно серьезную критику по вопросу о том, что решения ПКК и Комитета министров обороны по вопросам совершенствования вооружений реализуются медленно и не в полном объеме. Более того, была отмечена серьезная проблема с ресурсами ОВД в условиях, когда блок должен был ответить на «гонку вооружений» со стороны НАТО.

Тем временем ситуация в ПНР свидетельствовала о нарастании общественно-политического кризиса, и в Москве обращали внимание на военно-политическую составляющую оборонной политики всей ОВД в контексте «польских событий». В свою очередь, руководство СССР вновь, как и в случае с Чехословакией, приступило в обстановке секретности к поиску возможных способов действия на «польском направлении», включая военную интервенцию[2496]. Проведение масштабных учений «Братство по оружию-80» летом – осенью 1980 г. на территории ГДР и в акватории Балтийского моря при участии подразделений вооруженных сил почти всех государств-членов Варшавского пакта (Румыния была представлена только штабными офицерами) свидетельствовало о повторном обращении к «чехословацкому сценарию» при подготовке интервенции. Военное решение «польской проблемы» могло потребовать от советской стороны разработки операции, в которой предстояло бы привлечь силы и средства не только Прибалтийского и Белорусского военных округов, но и Прикарпатского[2497], граничившего с Румынией и ориентированного на Юго-Западный ТВД. В очередной раз под предлогом проведения маневров «Союз-80» и с участием 15 советских, 2 чехословацких, а также 1 восточногерманской дивизии, в начале декабря 1980 г. СССР мог начать интервенцию против Польши с целью подавления демократического антикоммунистического движения «Солидарность» и «стабилизации положения». Для румынского руководства и лично Н. Чаушеску подобное развитие ситуации было исключительно невыгодно с учетом как внутриполитического аспекта, так и внешнеполитических интересов Бухареста, стремившегося укреплять отношения с Западом и демонстрировать свою особую позицию в Варшавском пакте, но не достигая опасной степени остроты конфликта с СССР. Жёсткая позиция американского правительства, получившего точную информацию о готовящемся вторжении от сотрудничавшего с властями США польского полковника Р. Куклинского[2498], фактически предотвратила очередную советскую интервенцию в соседнюю страну, как это было с Венгрией в 1956 г., Чехословакией в 1968 г. и Афганистаном в 1979 г.

Собравшиеся 5 декабря 1980 г. в Москве на срочную встречу главы государств-членов Варшавского блока обсуждали «польскую тему» именно с точки зрения возможных действий, направленных на «стабилизацию» ситуации. После отказа от военных способов решения проблемы, советская сторона предприняла попытку организовать коллективное давление членов ОВД на польское партийно-государственное руководство в интересах принятия им более жёстких мер по отношению к движению «Солидарность». Позиции глав двух балканских государств-членов ОВД – Болгарии и Румынии – при всей схожести имели серьезные нюансы. Они свидетельствовали о различной мотивации сделанных ими заявлений, не противоречивших общей тональности проводимого совещания и советской позиции. Довольно отчётливо это проявилось в выступлении на встрече главы коммунистического режима в Болгарии Т. Живкова – ближайшего и самого лояльного союзника СССР по Варшавскому пакту. Его заявление о том, что польская сторона сама может урегулировать вопрос, сочеталось с констатацией исчерпанности политических методов, использовавшихся «польскими товарищами». Оно однозначно свидетельствовало о явном намеке на необходимость прибегнуть к «другим», т. е. силовым методам подавления демократического движения в Польше[2499]. В свою очередь, глава Румынии открыто предупредил о том, что «возможность внешнего вмешательства создала бы большую опасность в целом для социализма, для политики детанта и политики мира». Именно поэтому он склонялся к необходимости решения проблем исключительно польской стороной и без вмешательства извне[2500].

В условиях обострения системного кризиса в странах Восточного блока, одним из первых проявлений которого стали действия «Солидарности» в Польше, оборонная политика государств-членов Варшавского пакта превращалась в важный фактор консервации внутриполитического положения установленных в Восточной Европе режимов, что не было исключением и для коммунистических стран Балканского полуострова.

Для Н. Чаушеску, формулировавшего оборонную политику Румынии исключительно с позиций защиты национального суверенитета, независимости, территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела СРР, складывавшаяся ситуация была чревата повторением чехословацких событий 1968 г., но уже в новых и неблагоприятных для Бухареста условиях. С политической точки зрения, вовлеченность в «польские события» или дистанцирование от них были бы негативно восприняты как на Западе, так и на Востоке. Это имело бы нежелательные для международного престижа Румынии и её экономики последствия. Более того, краткий визит Чаушеску в Югославию во второй половине октября 1980 г. выявил начавшиеся проявляться противоречия между Белградом и Бухарестом по вопросу об отношении к польским событиям. Глава РКП, имея в виду массовые протесты шахтёров 1-3 августа 1977 г., считал недопустимым существование независимых профсоюзов и рабочего движения. В свою очередь, югославская сторона, как отмечали зарубежные обозреватели, полагала, что польское коммунистическое руководство должно учитывать требования рабочих[2501]. Однако общая заинтересованность Белграда и Бухареста в продолжении прежней политики взаимной поддержки в вопросах защиты национального суверенитета и автономного внешнеполитического курса двух стран, а также в их военно-техническом сотрудничестве способствовала консолидации позиции Румынии и Югославии. Продолжавшиеся сохраняться у югославского руководства опасения относительно возможного вмешательства СССР и его союзников во внутриполитические дела СФРЮ, а также имевшиеся у главы Румынии сведения, постоянно получаемые им по каналам румынской разведки, о различных действиях советской стороны на «румынском направлении» усиливали необходимость взаимодействия между двумя государствами, одно из которых – Румыния – было членом Варшавского пакта и наблюдателем в Движении неприсоединения, а другое – Югославия – являлось лидером этого движения.

Отношение главы СРР к кризису в Польше отражало двойственность проводившейся им внешней и оборонной политики. С одной стороны, Н. Чаушеску стремился к достижению максимально возможной самостоятельности от СССР и его союзников по ОВД, несмотря на то, что Румыния входила в этот блок. С другой, будучи главой коммунистического режима, Чаушеску не допускал никакой внутриполитической оппозиции, не говоря о той её части, которая выражала резко антикоммунистические взгляды. Для союзников Бухареста по Варшавскому блоку, а также западных партнеров Н. Чаушеску, его позиция по «польскому вопросу» представляла особое значение с учетом действий румынской стороны во время августовской 1968 г. интервенции советских войск и вооруженных сил стран-членов ОВД в Чехословакии. На основании публичных заявлений главы Румынии, его высказываний во время официальных встреч и приемов, а также конфиденциальной информации, полученной от сотрудников румынского МИДа, американские дипломаты составили достаточно точное представление о позиции Чаушеску по ситуации в Польше. Во-первых, становилось ясно, что глава Румынии против военного вмешательства и стремится дистанцироваться от любых возможных силовых действий Варшавского пакта в отношении ПНР. Во-вторых, как отмечали американские дипломаты в своих посланиях в адрес Госдепа, Чаушеску прибегал в публичных выступлениях внутри страны к высказываниям, позволявшим считать, что Бухарест будет оказывать поддержку ОВД в случае его вмешательства, когда местная компартия – ПОРП будет не в состоянии удерживать контроль над ситуацией[2502]. По мнению американских дипломатов заявления главы Румынии были рассчитаны на внутреннюю аудиторию и являлись предупреждением тем из «недовольных элементов» в Румынии, которые могли последовать польскому примеру. В то же время анализ занятой Чаушеску позиции и его действий, содержавшийся в телеграмме посольства США в Белграде, совпадал с мнением американского посольства в Бухаресте о том, что Румыния не примет прямого участия в возможной интервенции против Польши[2503].

Парадокс складывавшейся в оборонной политике балканских коммунистических государств к началу 80-х гг. XX в. ситуации заключался в том, что при всём различии в интерпретации национальных интересов и подходов к конкретным аспектам внешнеполитических вопросов, они оказались вынуждены считаться с серьезными общественно-политическими трансформациями в самом Восточном блоке и реакцией на эти процессы со стороны Запада. Усиление социально-экономического и общественно-политического кризиса в большинстве европейских коммунистических государств превращал их оборонную политику в заложницу при решении главной проблемы – сохранения коммунистического режима. Концепции национального суверенитета являлись формой защиты различных общественно-политических типов коммунистической системы, существовавших в Восточной Европе, от внешнего воздействия, а проводившаяся оборонная политика была всё более направлена на решение внутриполитических проблем.