§13. В поисках стратегического решения. От военной доктрины и внешнеполитических шагов к кадровым решениям

Проблема разработки военной доктрины Албании в условиях изменявшихся международных позиций соседних по Балканскому региону коммунистических государств тесно увязывалась албанским руководством с вероятностью угрозы внешнего вмешательства. Такие предположения делались в Тиране в связи с активизацией НАТО и ОВД в Средиземноморье; постепенным охлаждением албано-китайских отношений и «новым курсом» КНР на «американском направлении»; обострением кипрского кризиса. Работа над директивным документом, в котором предстояло сформулировать военную доктрину Албании, интенсифицировалась на протяжении апреля – июня 1974 г. Было подготовлено несколько вариантов, определявших как в целом оборонную политику, так и конкретно военную доктрину, включая стратегию и тактику вооруженной борьбы. Один из них (расширенный) был направлен Э. Ходже. Он внёс в его текст замечания, часть из которых имела явно конъюнктурно-политический характер. Они свидетельствовали о крайнем раздражении главы АПТ по поводу того, что в документе недостаточно учтены его идеи «народной войны», стратегии и тактики боевых действий. В то же время он согласился с рядом предложений, содержавшихся в представленном материале. 17 июня 1974 г. Министерство народной обороны НРА представило в Совет обороны секретный документ № 004. Его основные положения сводились к следующему.

Во-первых, предлагалось реформировать военно-командную систему, введенную в 1970 г. и состоявшую из основных звеньев полк – дивизия – бригада – корпус. Рекомендовалось отказаться от существования корпусов, как имеющих слишком большое количество воинских формирований в своём составе (от 15 до 24), и разукрупнить их до уровня бригад (включавших 4-5 формирований)[1689]. В сложившейся традиции и практике комплектования вооруженных сил корпус является промежуточным звеном между дивизией и армией. По своим возможностям он способен самостоятельно (или в составе армии) участвовать в боевых действиях. В свою очередь, бригада – тактическое формирование и представляет собой промежуточное звено между полком и дивизией. В военно-техническом отношении в документе уделялось внимание средствам ПВО и противотанковой борьбы как важным элементам противодействия возможному использованию потенциальным агрессором ударных танковых подразделений.

Во-вторых, в географическом отношении основная линия обороны страны определялась по горным хребтам, отделявшим береговую линию от остальной части территории Албании, а именно: Арденице – Поян – Леван – Мифол – проход Чафа (центральная, южная и ближе к центру северные зоны). Ставка делалась на удержание территории, находившейся за горными хребтами, что объяснялось трудностью защиты береговой части страны из-за малочисленности соответствующих сил и средств ВМФ. В 1974-1975 гг. они насчитывали 4 подводные лодки (из числа оставленных албанской стороной советских подлодок), 5 малых противолодочных кораблей советского производства проекта 122-А / 122-бис; 40 торпедных катеров, из которых 12 были советского проекта 123К, и 28 торпедных катеров Хучуан («Белый Лебедь») производства КНР; 10 минных тральщиков – два советских Т-43 (океанические тральщики) и шесть Т-301 (береговые тральщики); 10 патрульных катеров[1690]. В-третьих, для обозначения тактического отступления (упоминание которого в официальном документе было неприемлемо по идейно-политическим причинам) была использована так называемая «теория скольжения». Её сутью являлось обеспечение обороны при постепенном отходе вглубь от береговой черты, что, по сути, означало концентрацию сил в специально подготовленных труднодоступных местах, которые становились стратегическими базами вооруженных сил НРА. Наконец, в-четвертых, во многом под влиянием высшего партийного руководства, прежде всего М. Шеху, была воспринята идея «градации» сил обороны на три группы: сдерживающие, блокирующие и оперативно-стратегические. Каждая из них была призвана выполнять определенную задачу и концентрировалась в виде эшелонированной системы.

На проходившем в течение двух первых дней июля 1974 г. заседании Политбюро ЦК АПТ представленный Б. Балуку документ, по инициативе Э. Ходжи и М. Шеху, а также секретаря ЦК АПТ X. Капо, был подвергнут критике за отсутствие «активной позиции» в формулировании оборонной политики. Практически все выступавшие обвинили руководство военного ведомства – министра Б. Балуку, начальника Генерального Штаба П. Думе и начальника политического управления X. Чако – в ошибочной трактовке положений концепции «народной войны»; формулировании оборонной концепции, противоречащей основным принципам «Тезисов» Совета Обороны, и отказе от уроков партизанской борьбы. Им вменялось в вину использование чуждого албанским условиям и идеологически вредного зарубежного опыта (прежде всего, советского, югославского и американского); создание «нездоровой атмосферы» в руководстве Министерства обороны. Глава АПТ выступил за отстранение Балуку от должности военного министра и его исключение из Политбюро, а также ЦК АПТ на ближайшем пленуме ЦК. Представленный материал был назван Ходжей и его ближайшим окружением «Черными тезисами» («Tezat е zeza») и подвергся осуждению. Фактически речь шла о безоговорочном принятии концепции Э. Ходжи, не допускавшего возражений со стороны профессиональных военных, выступавших за проведение войсковых операций, а не исключительно партизанских методов борьбы.

Обсуждения оборонной политики и военной доктрины проходили на фоне обострившегося кризиса в Средиземноморье. После государственного переворота 15 июля 1974 г., осуществленного греческими военнослужащими, входившими в состав Национальной гвардии Кипра, и прихода к власти Н. Сэмпсона – ставленника военно-политического режима в Афинах, Турция осуществила 20 июля интервенцию на остров, оккупировав его северную часть[1691], и привела в боевую готовность войска на границе с Грецией[1692]. Реакция на кипрские события со стороны соседней с Албанией Югославии была достаточно резкой. Тито обвинил в произошедшем американское ЦРУ, «греческую хунту» и НАТО, а также в достаточно жёстких выражениях охарактеризовал действия Вашингтона не только в отношении Кипра, но и в целом на международной арене. Американская сторона болезненно отнеслась к этим заявлениям Тито, но не отказалась от продолжения курса, направленного на активизацию «югославского направления» внешней политики. Тем временем летом 1974 г. югославская Служба государственной безопасности раскрыла готовившийся просоветски настроенными сотрудниками СГБ и партийными кадрами заговор против Тито[1693], о чём было открыто заявлено самим главой Югославии в его речи 12 сентября 1974 г. Советское руководство восприняло заявления югославских властей крайне негативно, но официального ответа Москвы не последовало.

Со своей стороны, США начинали обращать всё большее внимание на действия югославского руководства, которое за короткий срок фактически подтвердило самостоятельность своей внешней и внутренней политики как перед Вашингтоном, так и перед Москвой. Госсекретарь Г. Киссинджер включил СФРЮ в список стран, которые ему предстояло посетить в ближайшее время, и его визит в Белград должен был состояться 4 ноября 1974 г. В определенной степени в Вашингтоне рассчитывали не только на улучшение двусторонних отношений, в которых у США была особая заинтересованность в контексте ожидавшейся перспективы «послетитовского» периода, но и на расширение военно-технического сотрудничества, так как югославская сторона испытывала трудности в реализации программ военно-промышленного комплекса[1694]. В свою очередь, Белград попытался в момент кипрского кризиса выступить на международной арене в роли посредника. Это дало основания для предположений иностранных аналитиков и экспертов о продолжающем оставаться действительным трёхстороннем греко-турецко-югославском договоре – Балканском пакте 1954 г., так как ни одна из стран-участниц не делала каких-либо заявлений о его официальной денонсации, а срок его действия истекал 20 августа 1974 г. В этой связи визиты министра иностранных дел СФРЮ М. Минина в Афины и Анкару рассматривались как часть югославского плана реанимации Балканского пакта – военно-политического союза, связанного через Грецию и Турцию с НАТО[1695].

Совершенно иную позицию заняла в кипрском конфликте коммунистическая Албания. Э. Ходжа солидаризировался с действиями Анкары, имея в виду, что Греция предъявляла территориальные претензии в отношении Северного Эпира, а глава Кипра – архиепископ Макариос, смещённый сторонниками эносиса (объединения) с Грецией, находился попеременно в хороших отношениях с США, Великобританией и СССР, являвшихся для руководителя АПТ главными противниками. Он также руководствовался и другим аргументом: для турецкого населения Кипра существовала угроза в случае победы заговорщиков[1696]. В определенной степени эта позиция была отражением внешнеполитической линии, суть которой заключалась в поисках способов ослабления возможных угроз, исходящих от соседей НРА, к числу которых относилась Греция. В то же время Э. Ходжа не хотел выступать однозначно и демонстративно на чьей-либо стороне в кипрском конфликте. В этой связи он ставил перед албанской дипломатией задачу «укрепить представления греческого народа о наших добрых чувствах в отношении него в тот момент, когда на него все набросились. Усилить уже сформировавшееся мнение о нашей мудрой и честной политике по кипрскому вопросу… Несмотря на проявления греческого и турецкого шовинизма, мы соблюдаем баланс доброй воли как в отношении народа Турции, так и Греции»[1697]. Сама ситуация на острове рассматривалась Ходжей как результат политики США, Великобритании и СССР, которые, по его мнению, «играли судьбой народов Средиземноморья, Балкан и всего мира»[1698]. Примечательным в этой связи было распоряжение МИДу НРА, данное главой АПТ. Ему предстояло уведомить официальные Афины, где к власти пришли гражданские политики после падения военно-политического режима 24 июля 1974 г., о том, что «в случае кризисов, подобных тому, что произошло на Кипре», Греция «может быть спокойна в отношении Албании»[1699].

Обострение военно-стратегической ситуации в Средиземноморском регионе в виде так называемого кипрского кризиса не повлияло тем не менее на развитие конфликта внутри руководства АПТ. На протяжении лета – осени 1974 г. во многом благодаря действиям Э. Ходжи, М. Шеху и X. Капо в вооруженных силах НРА начались массовые репрессии против военных кадров, так как на проходившем 25-26 июля V Пленуме ЦК АПТ руководство Министерства обороны и многие представители генералитета были обвинены в подготовке переворота и названы путчистами[1700]. Прошедший 16-17 декабря 1974 г. VI Пленум ЦК АПТ подтвердил обвинения, сделанные ещё на заседании Политбюро 1-2 июля 1974 г. в адрес руководства военного ведомства, расширив их. Все трое обвинялись уже в сознательном саботаже реформы вооруженных сил, сокрытии написанных Э. Ходжей «Тезисов» («Teza per shkollen е lire ushtarake») и использовании «вражеской иностранной литературы» при написании представленных Министерством обороны тезисов. На Пленуме было принято решение о выводе из состава высших партийных органов Б. Балуку, X. Чако и П. Думе, о придании их суду, а также увольнении из армии большого количества генералов и офицеров, обвиненных в подготовке антиправительственного заговора[1701]. Специальным решением Пленума ЦК расформировалось Политическое управление Министерства обороны, а ведение партработы в вооруженных силах переподчинялось напрямую ЦК АПТ[1702]. В ноябре 1975 г. бывший министр обороны, начальник Генерального Штаба и начальник Политического управления были расстреляны.

Ситуация в высших эшелонах власти коммунистического режима Албании, имевшая непосредственное отношение к её оборонной политике, анализировалась представителями Западного блока на основании скудной информации, поступавшей из страны. В свою очередь, албанские власти усиливали политику самоизоляции от остального мира. На основании данных, полученных от итальянского посла в Тиране, посол США в Риме Дж. Вольпи сообщал в Вашингтон 18 октября 1974 г. о том, что существует две возможные причины отстранения от должности Б. Балуку и ряда высших кадров оборонного ведомства. Во-первых, как считал американский дипломат, это могло происходить из-за существовавших у них с Э. Ходжей разногласий по вопросу организации Министерства обороны и в целом вооруженных сил. Во-вторых, Вольпи не исключал давления со стороны КНР на албанское руководство и требование китайской стороны сместить Балуку из-за его завышенных требований в вопросе китайских военно-технических поставок[1703]. События лета – осени 1974 г. свидетельствовали о стремлении Э. Ходжи лишить военных влияния, так как он видел в них опасность для своей власти. Активную роль в этом играл М. Шеху, ставший в октябре 1974 г. министром обороны, обязанности которого он исполнял до 1980 г. включительно. После проведённых массовых репрессий в вооруженных силах, в их руководстве фактически не осталось фигур, способных составить конкуренцию главе АПТ и его окружению в армии.

Положение на Кипре и действия сил НАТО в сложившейся ситуации внимательно отслеживались в болгарском военном ведомстве. Особый интерес для болгарских военных представляли возможные действия турецких войск при осуществлении десантной операции. По линии Разведывательного Управления ГШ БНА была получена информация о том, что среди предпринятых НАТО во время кипрских событий шагов была проверка системы управления и связи штабом верховного главнокомандующего силами НАТО в Европе с высшими органами управления альянса, а также проверка связи штаба главнокомандующего силами НАТО в Европе со штабом НАТО на Североевропейском ТВД. Параллельно с этими мероприятиями со стороны НАТО проводилась авиационная разведка по периметру границ СССР и его союзников[1704]. Таким образом, кипрский конфликт позволил болгарским военным определить характер возможных действий Западного блока при возникновении кризисной ситуации в стратегически важных для обоих пактов регионах.

Анализ боестолкновений на Кипре, сделанный 23 июля 1974 г. РУ ГШ БНА, привёл руководство Управления к выводу о том, что обе страны – Греция и Турция – стремятся закрепить свои позиции на острове и готовятся к переговорам[1705]. Военно-стратегическая ситуация на Кипре влияла в целом на расстановку сил в балкано-средиземноморском регионе и имела непосредственное отношение к оборонной политике Болгарии ввиду многофакторности кипрского конфликта как по числу прямо вовлечённых в него сторон, так и по разновекторности интересов государств-членов противостоявших блоков в лице НАТО и ОВД. Смена власти в Греции, произошедшая 24 июля 1974 г. под угрозой полномасштабной войны с Турцией, и назначение К. Караманлиса временным главой правительства серьезно изменили ситуацию не только в стране, но и в регионе[1706]. Важным для болгарской стороны было обращение свергнутого президента Республики Кипр архиепископа Макариоса к Т. Живкову с просьбой об «оказании любой помощи в интересах сохранения независимости, суверенитета и территориальной целостности», находившихся в опасности после того, как «Турция осуществила акт агрессии и захватила Кипр». По сути, этот призыв мог означать фактическое вовлечение Болгарии в конфликт. Для Софии, поддерживавшей тесные отношения с прокоммунистической АКЭЛ и оказывавшей ей вместе с советскими союзниками нелегально помощь, прямое военно-политическое или военно-техническое участие в кипрских событиях было невозможно по вполне понятным причинам. Однако предоставление гуманитарной помощи и, главное, действия на уровне дипломатии могли быть исключительно полезны для болгарской стороны при условии отказа от прямой конфронтации с соседями – Турцией и Грецией.

Оценка боевых действий на острове и военно-мобилизационных мероприятий, предпринятых греческой и турецкой стороной по линии разграничения по р. Марица, сделанные в РУ ГШ БНА, свидетельствовали о стремлении болгарских военных определить боевые возможности греческих и турецких вооруженных сил, их тактику и использование ими имеющегося вооружения и техники. Сделанные выводы касались как военно-стратегического, так политического аспекта боестолкновений. В соответствии с мнением руководства болгарской военной разведки «при наличии внешней помощи, каковую могла бы оказать Греция, создание значительных по численности вооруженных сил греческой кипрской общины и возобновление боевых действий может быть осуществлено на непродолжительный период» из-за слабости греческих вооруженных сил[1707]. Вывод греческих вооруженных сил из-под контроля НАТО, осуществленный пришедшим к власти гражданским правительством в Афинах, рассматривался авторами аналитического доклада РУ как положительный шаг. Однако особый интерес для них представляла судьба американских баз в Греции, о чём не было сделано никаких заявлений со стороны правительства К. Караманлиса. Подобных действий, как считали в Разведуправлении, не стоило ждать от греческой стороны, которая понимала, что таким шагом она могла окончательно ослабить международные позиции и отрицательно повлиять на боеспособность греческих вооруженных сил[1708]. В отношении Турции делался прогноз относительно попыток её руководства в лице Б. Эджевита добиться большей самостоятельности от США. Как считали в болгарской военной разведке, в конечном счёте, Анкаре пришлось бы считаться с мнением Вашингтона, который будет проводить свою политику в Турции более осмотрительно, с учётом важности этой страны для оборонных интересов НАТО на Юго-Восточном направлении[1709]. Общий вывод о перспективах развития ситуации, к которому приходили в РУ ГШ БНА, заключался в том, что кипрскую проблему США и их союзники будут стремиться решить через НАТО, а Турция готова идти на переговоры с Грецией в рамках Женевского договора по Кипру[1710]. Для Болгарии, как во внешнеполитической области, так и в военно-стратегической, кипрский конфликт создавал определенные возможности. Они оценивались болгарским военным руководством достаточно позитивно, в связи с чем констатировалось, во-первых, ослабление южного крыла НАТО и оказание негативного влияния происходившего на острове и вокруг него на единство НАТО. Во-вторых, в докладе отмечался «рост антиамериканских настроений среди греческой и турецкой общественности»; и, наконец, в-третьих, заявлялось о создании «более благоприятных условий для успешного проведения нашей внешней политики и усиления роли НРБ на Балканах»[1711].

В свою очередь, югославская дипломатия не смогла добиться положительных результатов в разрешении кипрской проблемы. Она пыталась посредничать между двумя средиземноморско-балканскими государствами – Грецией и Турцией, являвшимися членами Североатлантического блока. Это, однако, не ослабило стремление Белграда укрепить свои позиции в Балканском регионе, но уже обратившись к более активному сотрудничеству с Бухарестом. Румынская сторона была также заинтересована в продолжении не только внешнеполитического взаимодействия с СФРЮ, но и сотрудничества в оборонной области, имея в виду совместные военно-технические проекты, первым из которых было создание румыно-югославского боевого самолёта. Неожиданный для многих наблюдателей визит в Белград 23-25 сентября 1974 г. секретаря ЦК РКП Шт. Андрея и его встреча с Э. Карделем, а также И. Броз Тито, которому было передано личное послание главы Румынии Н. Чаушеску, преследовал цель получить у югославской стороны поддержку румынской инициативы многостороннего сотрудничества на Балканах[1712]. Вслед за этим визитом последовало посещение Бухареста премьер-министром СФРЮ Дж. Бийедичем. Он находился там 5-7 октября 1974 г. по приглашению главы румынского МИДа Дж. Маковеску. Не отказываясь от отношений с государствами Варшавского блока из числа его более лояльных, чем Румыния, союзников СССР, Белград продолжил сотрудничать с ними в военной сфере. Примером этому стал визит министра обороны СФ-РЮ генерала Н. Любичича в Польшу 2-6 октября 1974 г. и его встреча с главой ПОРП Э. Тереком. Практически в то же время И. Броз Тито дал интервью официальному органу советского Министерства обороны газете «Красная звезда», которое было опубликовано также и в газете «Борба». В нём глава Югославии заявил о единстве целей своей страны и СССР в деле «построения социализма»[1713].

Для румынской стороны формулирование оборонной политики страны проходило при доминировании во взглядах её руководства концепции «перманентной военной опасности» для Румынии как малой европейской страны. Во многом такой подход был обусловлен опасениями Н. Чаушеску по поводу возможного вооруженного вмешательства во внутренние дела СРР, прежде всего со стороны СССР. Значительную роль в получении Бухарестом международных гарантий было призвано сыграть Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Ему предстояло юридически закрепить выдвигавшиеся ранее Румынией принципы межгосударственных отношений, суть которых заключалась в обеспечении национального суверенитета Румынии и исключении угрозы военного вмешательства в её внутренние дела. Эта тема доминировала во время переговоров 5 октября 1974 г., состоявшихся в Вашингтоне между главой румынского МИДа Дж. Маковеску и Госсекретарём США Г. Киссинджером. В ходе беседы последний заявил, во-первых, о том, что американская сторона не считает бесполезным для себя Совещание по европейской безопасности, даже когда «не видит в нём ничего эффектного», и, во-вторых, что Белый дом понимает заинтересованность Бухареста в совещании, так как Румыния хочет исключить «давление на себя со стороны великой державы» (которая хотя и не была названа Госсекретарем, но было очевидно, что речь идёт об СССР)[1714]. В свою очередь, Дж. Маковеску призывал американскую сторону более активно участвовать в подготовке совещания[1715], что соответствовало стремлению Бухареста получить хотя бы косвенную поддержку Вашингтоном тезиса «учёта интересов малых государств».

Активизация румынской дипломатии на «американском направлении» и предпринимаемые высшим руководством СРР попытки добиться поддержки своей позиции на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе серьезно беспокоили Москву. Она стремилась консолидировать внешнеполитический курс союзников по проблемам европейской безопасности[1716]. С целью достичь положительных результатов советский МИД направил в конце октября – начале ноября 1974 г. в Бухарест замминистра иностранных дел ?. Н. Родионова, который встречался с замминистра иностранных дел СРР Дж. Маковеску и секретарем ЦК РКП Шт. Андреем, но так и не добился поставленной задачи[1717]. Спустя несколько дней после его отъезда, в Бухарест прибыл Госсекретарь Г. Киссинджер. В планы его визита входили встречи с главой румынского МИДа Дж. Маковеску и президентом СРР И. Чаушеску. Как на первой беседе с главой внешнеполитического ведомства Румынии, так и на второй – с самим главой страны, Киссинджер объяснил позицию США по вопросу создания механизма безопасности и сотрудничества. Суть её заключалась в том, что Вашингтон не желал предоставлять СССР возможность оказывать влияние на Западную Европу и не стремился включать в текст документов положения, которые могли этому способствовать. Дж. Маковеску было важно, чтобы получить для Румынии гарантии невмешательства в её дела извне (т. е. со стороны СССР), и он был также противником возможного расширения советского влияния в Западной Европе. Глава румынского МИДа надеялся на приемлемую формулу, позволявшую, в конечном счёте, рассчитывать на моральную поддержку США через постоянно существующий механизм общеевропейской безопасности[1718].

Эта точка зрения была изложена в достаточно откровенной форме во время переговоров президента СРР с Государственным секретарем США Г. Киссинджером, состоявшимися 3 ноября 1974 г. в Бухаресте накануне назначенного на конец ноября очередного съезда РКП. Глава Румынии надеялся на то, что активность американской дипломатии на «европейском направлении» будет способствовать продвижению его взглядов на необходимость создания особых механизмов (вплоть до образования некой общеевропейской организации), исключающих использование военной силы в отношении стран региона[1719].

В интересах усиления позиций румынской стороны на международной арене Чаушеску выступил на проходившем 25-28 ноября 1974 г. в Бухаресте XI съезде РКП в роли защитника «социалистического пути развития» в развивающихся странах и за «новый мировой политический и экономический порядок»[1720]. В области оборонной политики Н. Чаушеску сформулировал задачу СРР в следующем виде: «Учитывая современную международную ситуацию, мы считаем, что мы должны развивать отношения сотрудничества между социалистическими странами Варшавского Договора, между армиями государств, исходя из необходимости развития и укрепления каждой национальной армии, обороны и боеспособности каждой нации. Кроме того, необходимо активизировать борьбу за отмену военных блоков, должна быть усилена политическая сторона Варшавского договора в целях укрепления курса разрядки и сотрудничества в Европе и во всем мире»[1721].

Помимо декларируемых в политической части доклада основ оборонной политики, Н. Чаушеску осуществил конкретные организационные изменения в ЦК РКП, усилив присутствие в нём представителей армии и МВД. Таким образом, он укрепил их партийный номенклатурный статус, что было важно для главы Румынии с точки зрения усиления собственных позиций. На смену начальнику Генерального Штаба румынских вооруженных сил генерал-лейтенанту И. Георге, занимавшему этот пост с 1965 г., пришёл генерал-лейтенант И. Коман, бывший в 1964-1965 гг. командующим III Армией со штабом в г. Клуж, а с 1965 до момента назначения на новый пост – заместителем министра обороны и секретарем Высшего политического совета армии. Он являлся сторонником укрепления структуры вооруженных сил и усиления их технической базы за счёт продукции начавшего развиваться румынского ВПК, а также интенсификации военной подготовки в вооруженных силах. Бывший глава Генштаба направлялся на политическую работу в качестве секретаря бухарестской городской партийной организации РКП и заместителя председателя Народного Совета г. Бухарест. Среди членов ЦК, избранных на XI съезде РКП из числа высшего военного руководства, практически все имели на разных этапах карьеры отношение к партийной работе, что свидетельствовало о стремлении Н. Чаушеску делать ставку именно на военно-партийную номенклатуру

На состоявшейся 30 ноября встрече советской делегации, на съезде РКП и включавшей члена Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК КПСС А. Г. Кириленко и секретаря ЦК КПСС К. Ф. Катушева, отвечавшего за отношения с компартиями социалистических стран, с главой РКП Н. Чаушеску и кандидатом в члены Исполкома ЦК РКП Шт. Андреем, главой Международного отдела ЦК РКП, оборонная тематика стала доминировавшей. Попытки Катушева добиться от Чаушеску согласия на более тесное сотрудничество Румынии в рамках Варшавского пакта и перехода румынских вооруженных сил при необходимости под оперативное командование Главного командования ОВС ОВД вновь не принесли положительных для советской стороны результатов[1722].

Перестановки в высшем руководстве вооруженных сил Румынии, произошедшие в конце ноября – начале декабря 1974 г., привлекли внимание руководства болгарских вооруженных сил. Смещение 29 ноября первого замминистра обороны и начальника Генерального Штаба генерал-полковника И. Георге, занимавшего данный пост с июня 1965 г., и назначение на эти должности генерал-полковника И. Комана рассматривались как символичное явление, имеющее значение и для болгаро-румынских военных связей. В соответствии с данными болгарской разведки, Георге характеризовался как «близкий к СССР» и «не полностью разделяющий проводимую националистическую политику Румынии»[1723], в то время как новый назначенец – Коман, возглавлявший ранее Военный отдел ЦК РКП, рассматривался как «верный националистическому курсу румынского руководства» и «один из авторов румынской военной доктрины “народной войны”»[1724]. Особо отмечалось в аналитическом материале РУ ГШ БНА, адресованном лично Т. Живкову, что остальные назначенные на высшие должности в румынских вооруженных силах генералы прошли обучение в румынской военной академии и не учились в советских военных заведениях[1725]. Для Болгарии эти кадровые изменения означали следование Румынии по пути укрепления позиций Н. Чаушеску в вооруженных силах, проведение оборонной политики на основе избранной им доктрины «общенародной войны», приверженность особому внешнеполитическому курсу в коммунистическом блоке, развитие военно-технического сотрудничества не только со странами ОВД и СССР и сокращение влияние тех, кто был знаком болгарскому военному руководству ещё по временам совместного обучения в Советском Союзе. В этой связи отношения Софии и Бухареста приобретали особое значение, и болгарское руководство, лично Т. Живков, рассчитывали на координацию действий с советскими союзниками, которые надеялись использовать в складывавшейся на Балканах ситуации «болгарский фактор», минимизировав влияние Румынии, постаравшись добиться от последней изменения её отношения к участию в Варшавском пакте.

На фоне летнего регионального кризиса и серьезных изменений в военной части руководства страны глава другой балканской коммунистической страны – Албании начал предпринимать шаги по усилению региональных позиций НРА. В начале октября 1974 г. Э. Ходжа озвучил ряд тезисов, вносивших уточнение в общую концепцию албанского подхода к международным делам, когда Тирана заявляла о равновеликой ответственности США и СССР, а также возглавляемых ими военно-политических блоков в создании региональных и глобальных угроз. На этот раз Первый секретарь АПТ уже публично и детально сформулировал желаемую с точки зрения НРА «картину» военно-стратегической ситуации на Балканах. Необходимость действий по достижению региональной безопасности, как их видела Тирана, заключалась в следующем: «Албания, Югославия и Греция не только жили без Варшавского Договора и НАТО, но и далее могут жить свободно и независимо. Мы приветствуем усилия греческого правительства выйти из НАТО… Мы заявляем нашим соседям о том, что в нашей стране нет и не было иностранных военных баз, и что мы хотим, чтобы они удалили иностранные базы из своих стран… Мы уже заявляли о нашей позиции, направленной против агрессивных флотов США и СССР в Средиземном море и о нашей честной и принципиальной политике. Мы очень любим болгарский народ, и мы были с ним друзьями, но эта дружба прекратилась не по нашей вине… Тодор Живков и его клика стала в руках Советов опасными провокаторами против Югославии, Албании, Греции, Турции и т. д.». Осуждению также подверглось руководство Румынии за свою «комплиментарную» политику в отношении СССР и США, так как, по мнению главы АПТ, подобный курс был опасным и вредным в политическом и идеологическом отношениях для самой Румынии[1726].

Заявления Э. Ходжи оценены в части греческой прессы, а также в официальных партийных изданиях СФРЮ, так как глава АПТ утверждал, что Албания гарантирует со своей стороны безопасность границ этих государств. Реакция двух стран на представленный Тираной анализ ситуации в регионе привлекла внимание американской дипломатии. Об этом сообщалось в специальной телеграмме 7 октября 1974 г. посольства США в Афинах как в Государственный Департамент, так и в американские посольства в Белграде и Москве. В последующих телеграммах, направленных 10 октября и 13 ноября посольством США в Греции в адрес Госдепа, отмечалось стремление Э. Ходжи повлиять на складывавшуюся в Балканском регионе ситуацию. В сообщениях из Брюсселя Вашингтон информировался о мнении дипломатических представителей Италии и Турции относительно готовности коммунистической Албании (о чём заявлял и сам Э. Ходжа) установить дипломатические отношения с Великобританией в случае её согласия вернуть албанское золото, и с ФРГ в случае её согласия предоставить Албании компенсацию за причиненный в период Второй мировой войны ущерб[1727]. Публично озвученный Ходжей анализ военно-политического положения на Балканском полуострове дополнялся не предназначенным широкой общественности, конфиденциально сообщенным китайским союзникам прогнозом о том, что в случае смерти И. Броз Тито ситуация в Югославии может серьезно осложниться, а вмешательство СССР вообще может привести к войне[1728]. Крайне негативно Э. Ходжа оценивал и факт посещения в начале ноября 1974 г. Госсекретарём Г. Киссинджером Румынии, Югославии и КНР, а также идею сближения Тираны с Белградом, которое поддерживал официальный Пекин[1729]. Ожидание серьезного военно-политического конфликта, который мог начаться в случае непредсказуемого развития ситуации в Югославии после смерти Тито, становилось важным фактором оборонной политики Албании.