§4. Юго-Западный ТВД Варшавского Договора: кто и против кого?

Американское разведывательное сообщество, внимательно следившие по мере возможностей за трансформациями, происходившими в советской оборонной политике, а также развитием разрабатываемых в СССР вооружений, пришло осенью 1976 г. к ряду выводов, важных для понимания возможных конкретных действий советских сил на соответствующих театрах военных действий[1949]. Так, в частности, делалось заключение о том, что «советские концепции сущности войны в Европе изменились в последнее десятилетие и Советы ныне ожидают, что конфликт между НАТО и ОВД, возможно, начнётся с использованием обеими сторонами только неядерных вооружений… Советское планирование основывается на уверенности в том, что они [СССР] могли бы быстро сдержать неядерное нападение НАТО, перейти в наступление и достигнуть быстрого успеха в прорыве обороны НАТО»[1950]. Обращение к теме гипотетического вооруженного конфликта между НАТО и ОВД без использования ядерного оружия не было случайным. В самих США к середине 70-х гг. XX в. в военно-политическом планировании начинает происходить серьезное изменение в подходах к использованию ядерного оружия. На смену предыдущей концепции массированного ядерного удара возмездия 50-х гг. и «гарантированного взаимного уничтожения» (Mutually Assured Destruction – MAD) 60-х гг. приходят концепции, во-первых, ограниченного использования ядерного оружия и, во вторых, избирательности ядерного удара, нанесение которого предусматривалось, прежде всего, по вооруженным силам противника и его ядерному потенциалу, в отличие от ранее существовавшего плана нанесения удара по широкому спектру целей[1951]. Наиболее отчётливо такой подход нашёл своё выражение в американских директивных документах в начале следующего 1977 г. уже в период президентства Дж. Картера. В феврале Совет Национальной Безопасности провёл серьезную ревизию как внешнеполитической, так и оборонной стратегии США, в результате чего появился так называемый Президентский обзорный меморандум № 10, в котором рассматривалась необходимость понижения порога взаимного сдерживания[1952].

Однако уже осенью 1976 г., ввиду начинавшихся перемен в оборонной политике и военно-стратегическом планировании, особое внимание американской стороной уделялось использованию СССР танков как ударной силы, способной взломать оборону Североатлантического союза в Европе. Как отмечали аналитики американских разведслужб, в случае, «если бы Советы когда-нибудь пришли к выводу о том, что их танки не способны прорвать оборону НАТО, тогда они оказались бы вынуждены переосмыслить свою стратегию и подумать над коренным переустройством своих сил»[1953]. Применительно к масштабу конкретных ТВД американской стороной было отмечено, что произошли изменения и в концепции планирования боевых действий, так как «операции Пакта [ОВД], включая основные наступательные, должны начинаться до того, как прибудет общее подкрепление, которое они планируют осуществлять наземными силами со стороны СССР. Вплоть до середины 60-х гг. Советы рассчитывали на такое подкрепление накануне войны. Это изменение… могло произойти, потому что Советы больше полагаются на то, что у них будет время для обеспечения подкрепления заранее, а также из-за опасности, что подобные действия могут быть контрпродуктивными»[1954]. Одновременно американские аналитики из разведывательных служб достаточно точно делали прогноз относительно того, что для СССР Центральная Европа являлась «решающим театром полномасштабного конфликта между НАТО и ОВД». Эксперты делали предположения о возможностях Варшавского блока вести ограниченные, а не общие наступательные действия на флангах – северном (так называемом скандинавском) и южном, сочетая их одновременно с операциями на основном театре – центральном. При этом главными целями фланговых операций могли выступать Северная Норвегия и Черноморские Проливы[1955]. В этой связи высказывалось закономерное в сложившейся ситуации предположение о том, что задачами на южном направлении было проведение операций против Греции и Турции с целью обезопасить для себя проливы; наступление в направлении северной Италии с тем, чтобы «обезопасить действующие на южном фланге силы пакта [ОВД] при проведении против Западной Германии операции, которая могла проводиться с территории Венгрии через Югославию и Австрию»[1956].

Укрепление оборонного потенциала коммунистических стран, расположенных на южном фланге НАТО или Юго-Западном ТВД ОВД, становилось важным фактором геостратегической обстановки в Балканском регионе. Имея в виду необходимость укрепления военно-технического оснащения вооруженных сил с учётом складывавшейся ситуации и при продолжающих оставаться неясными для Н. Чаушеску перспективах взаимоотношений с Москвой и странами Запада, прежде всего США, глава СРР постарался укрепить связи с КНР в области военно-технического сотрудничества. С этой целью в мае 1976 г. премьер-министр СРР М. Мэнэску обратился к премьеру КНР Хуа Гофэну относительно поставок оборудования, предоставления технологий и документации для производства военной техники, одного эсминца, «технической документации для производства турбореактивных моторов»[1957], необходимых для начавшейся разработки сверхзвукового румынского учебно-боевого самолёта IAR-99 «§oim» («Ястреб»), шести подводных лодок (которых не было вообще в составе румынских ВМФ), документации для производства эсминцев и танков Т-55, а также «пресса с давлением 2 тыс. тонн с подвижной массой, подобного тем, которые есть на танковом заводе Бао-Тао». Изучение списка запрашиваемого вооружения и оборудования китайской стороной длилось до начала 1977 г., когда Пекин согласился на поставку двух лёгких бомбардировщиков Hong-5 (копия советского Ил-28) с соответствующим комплектом, документации для производства зажигательных бомб и другого вооружения для артиллерии и легкого стрелкового оружия[1958]. Одновременно Бухарест получил советскую лицензию на изготовление танков Т-55, производство которых румынская сторона хотела наладить за период 1977-1981 гг. (около 400 единиц)[1959]. В то же время стоимость военной техники была достаточно высокой для бюджета Румынии. Так, в частности, один сверхзвуковой высотный перехватчик МиГ-25 оценивался в 6 млн советских рублей или 50-55 млн румынских лей; ракетная установка стоила около 3 млн рублей или 25 млн лей, танк Т-72 – 1 млн рублей или около 7,5-8 млн румынских лей[1960].

В результате заключенных ещё в конце 60-х гг. договоров с Францией Румыния смогла начать производство по лицензии многоцелевых вертолетов SA 316 «Alouette III». Они были переименованы в IAR-316 и выпущены на протяжении 1971-1976 гг. в количестве 80 единиц. Из них 38 машин поступило в ВВС страны, 14 было передано Управлению гражданской авиации и 28 единиц экспортировано во Францию[1961]. Однако уже 21 декабря 1976 г. министр обороны генерал-полковник И. Коман направил Н. Чаушеску специальный доклад, в котором предлагал отказаться от этой модели вертолетов в связи с тем, что они не отвечают новым требованиям, и заменить их на более совершенные французские SA 330 «Пума» или советские Ми-8. Чаушеску не согласился с этой рекомендацией, основанной на мнении экспертов, и поручил усовершенствовать IAR-316[1962].

Приобретение компонентов и важных узлов для производства военной техники, прежде всего авиационной и сухопутной (танки), являлось важной составляющей оборонной политики Бухареста, стремившегося создать национальную военно-промышленную базу не только для оснащения собственных вооруженных сил, но и для имевшегося в виду в перспективе экспорта продукции за рубеж[1963]. Во время проводившейся осенью 1976 г. в Румынии выставки вооружений и военной техники Чаушеску поручил министру машиностроения И. Авраму и министру внешней торговли и международного экономического сотрудничества И. Пэцану провести переговоры с британскими и китайскими специалистами с целью получения лицензий для производства двигателей для румынского боевого самолёта, что не удалось сделать главе Румынии в 1967 г., когда он обратился к Л. И. Брежневу с просьбой предоставить лицензию на производство боевого самолёта МиГ-21[1964]. По линии технической разведки Чаушеску дал поручение провести негласную закупку технологий и документации военного назначения в США и странах НАТО в обход имеющихся запретов с их стороны, существовавших в отношении государств-членов Восточного блока[1965]. 8 декабря 1976 г. глава Управления внешней разведки (Directia de Informatii Exteme) генерал-полковник H. Дойчару получил через секретариат ЦК РКП одну из копий секретного письменного поручения за подписью Н. Чаушеску. В нём ставилась задача проведения закупок военного оборудования с оплатой из секретных фондов в размере 200 тыс. долларов США[1966].

Параллельно с деятельностью, направленной на получение военно-технической документации и образцов техники за рубежом, румынская сторона форсировала производство собственных моделей тяжёлой военной техники, в частности, танков[1967]. Основная сложность, с которой столкнулась танкостроительная отрасль ВПК Румынии, о чём сообщали 28 июня 1976 г. в докладной записке Н. Чаушеску министр обороны И. Коман и министр машиностроения И. Авраам, заключалась в создании силовой установки (двигателя) для проектируемого на базе советского танка Т-55 танка TR-580 (Tanc Romanesc Model 580)[1968]. К марту 1977 г. было создано 10 единиц опытных образцов танка, многие из узлов которого были разработаны по оригинальной технологии румынскими инженерами. В 1979 г. началось массовое производство TR-580 с силовой установкой мощностью 800 л. с. румынского производства[1969], которая была создана на базе полученного в результате спецоперации румынской разведки двигателя для производившегося в ФРГ танка «Леопард»[1970].

Ситуация, складывавшаяся в вооруженных силах СРР с танками, свидетельствовала об особенностях подхода румынской стороны к использованию этой техники в планировании обороны страны на «восточном направлении». Несмотря на создание танкостроительной отрасли в структуре национального ВПК и взятый курс на оснащение вооруженных сил техникой собственного производства, руководство страны и, соответственно, военного ведомства полагало, что в случае военного конфликта с советским союзником по Варшавскому пакту танковая техника окажется уязвимой из-за возможного использования мощного арсенала советских противотанковых средств наземных и военно-воздушных сил[1971]. В то же время наличие танковых сил позволяло рассчитывать на получение дополнительного времени для организации очагов сопротивления. Поэтому, помимо имевшихся на вооружении советских танков разных моделей, румынский ВПК приступал к производству собственной версии советского танка Т-55. Глубокая модернизация этой модели в определенной степени компенсировала невозможность получения Бухарестом советских лицензий на производство танков Т-72, как, впрочем, и в случае с боевыми самолетами МиГ-23. Просьбы румынского руководства к советской стороне по данным вопросам были отклонены советской стороной, что вызвало негативную реакцию Бухареста[1972].

Несмотря на провозглашенный в системе международных отношений детант, оборонная политика государств на региональном уровне продолжала свидетельствовать о проведении серьезных мероприятий, направленных на повышение качественных показателей обороны. Это относилось и к тем из коммунистических государств Балканского полуострова, которые не входили в блоки.

В контексте определявшихся югославским руководством источников внешних угроз в виде вероятности нападения сверхдержавы или членов конкретного военно-политического блока на СФРЮ сложившаяся система обороны свидетельствовала о высокой степени готовности к отражению подобной агрессии. Это относилось как к регулярным вооруженным силам в лице ЮНА, так и к двум другим вооруженным структурам – Территориальной и Гражданской обороне. Аналитики американских разведывательных организаций не ставили под сомнение подлинный характер опасений Белграда относительно наиболее вероятного, по его мнению, источника угроз – Варшавского пакта. Мотивацией действий ОВД могло выступить его желание «вернуть» СФРЮ в орбиту своего влияния[1973]. Однако на смену прямой интервенции в отношении СФРЮ как главной угрозы, по мнению югославского руководства (что становилось ясно и американским экспертам из разведывательных организаций), приходила другая – возможность проведения подрывных операций внутри СФРЮ со стороны Запада или Востока[1974]. Слабость ЮНА и двух других организационных структур – Территориальной и Гражданской обороны – заключалась в малом количестве новейших типов вооружений; отсутствии стандартизации и большом разнообразии образцов военной техники и вооружений местного, советского, американского и европейского производства; недостатке средств транспортировки; децентрализации системы командования и контроля, способных замедлить проведение операций на начальном этапе активных боевых действий. Серьезные финансовые проблемы также ослабляли боеспособность вооруженных сил СФРЮ, по мнению западных аналитиков[1975]. Однако наряду с указанием на эти слабости при проведении Югославией оборонной политики, зарубежные эксперты приходили к обоснованному выводу и о её сильных сторонах. Они, в частности, отмечали, что «планы югославов выглядят реалистично», а «вооруженные силы, вероятно, могли бы успешно реализовать стратегический план, а именно: оттянуть захват трети части страны на севере на несколько дней с тем, чтобы позволить командованию и основной части вооруженных сил перегруппироваться в горных районах внутри страны, откуда они могли бы продолжить борьбу»[1976].

Техническая составляющая обороны СФРЮ становилась в этих условиях одним из важных компонентов военной доктрины в целом. Проведение летом 1976 г. испытаний штурмовика Soko J-22 Огао, производившегося совместно с Румынией, свидетельствовали об определенном успехе югославского военно-промышленного комплекса, на который делалась ставка югославского руководства, надеявшегося обеспечить потребности собственных ВВС в отечественной технике, а также перейти к экспорту этого вида техники за рубеж

Активизация в области укрепления обороны Албании – ещё одного коммунистического балканского государства, не являвшегося членом военно-политических блоков, по плану строительства фортификационных сооружений во второй половине 1976 г. сопровождалась дальнейшим ухудшением взаимоотношений Тираны и Пекина. На состоявшемся в октябре X Пленуме ЦК АПТ Ходжа выразил несогласие с точкой зрения руководства КПК по вопросу так называемого третьего мира, к государствам которого китайская сторона относила и КНР, в то время как Ходжа был сторонником разделения мира на социалистический (в него, по утверждению главы Албании, входило пока только два государства – НРА и КНР) и капиталистический. Этот идеологический, на первый взгляд, спор в действительности имел прямое отношение к внешнеполитическим позициям Тираны и её оборонной политике, так как для албанской стороны был важен союз с КНР, базирующийся на идейно-политической основе блок двух социалистических государств, в отличие от государств Восточной Европы, которые социалистическими руководством Албании не считались[1977]. В то же время глава АПТ стремился временно воздержаться от открытой полемики с китайской стороной. Это было связано с тем, что после смерти 9 сентября 1976 г. Мао Цзэдуна ситуация в Пекине оставалась для Э. Ходжи неясной. Он стремился выждать время, с тем чтобы выяснить дальнейшие шаги нового руководства как в целом на международной арене, так и в частности – по отношению к Албании. Более того, после кончины китайского руководителя албанская пропаганда оценивала его деятельность только в положительном тоне. В стране был объявлен трёхдневный государственный траур.

Проходивший 1-7 ноября 1976 г. VIII съезд АПТ, на котором с отчётным докладом выступил Э. Ходжа, был призван закрепить основные направления во внешней и оборонной политике НРА в контексте существовавшего у главы Албании видения мира. Ходжа озвучил важные для понимания оборонной политики тезисы накануне принятия новой конституции. Её проект содержал положение о запрете размещения иностранных военных баз, а также любых иностранных вооруженных сил (ст. 91) на территории страны. Суть политики Тираны в вопросах обороны определялась следующим образом. Во-первых, принцип опоры на собственные силы становился главным не только для хозяйственно-экономического развития, но и для оборонной сферы[1978]. Во-вторых, усиливалась роль военизированной организации Добровольческих сил в оборонной политике. Это нашло своё выражение в заявлении Э. Ходжи о том, что «в деле защиты Родины партия всегда энергично поддерживала не только армию, но также вооружение народа и его военную организацию»[1979]. В-третьих, чётко определялась организующая и контролирующая роль АПТ в вооруженных силах[1980]. Выполнение этих положений обуславливалось необходимостью обеспечить обороноспособность НРА в условиях, когда имело место «соперничество американского империализма с советским социал-империализмом в деле организации против народов заговорщических интриг, в разжигании конфликтов и разделении народов»[1981]. НАТО и ОВД объявлялись прикрытием и основным орудием в деле подготовки войны[1982].

Достаточно серьезно глава АПТ продолжал воспринимать возможность иностранного вмешательства во внутренние дела Албании, что рассматривалось им (и о чём он, разумеется, не заявлял открыто), как угроза его личной власти. В своей речи на съезде Ходжа облёк это в политически «правильный» тезис, призванный подчеркнуть причину, по которой режим выступает против военных альянсов: «военные блоки поддерживают силы внутренней реакции, антипатриотов и ликвидаторов национального суверенитета, которые продают свою землю иностранцам»[1983]. Одновременно он резко выступил и против Движения неприсоединения как не способного обеспечить независимость входивших в него стран, поскольку многие из них были связаны с противостоявшими блоками[1984]. Фактически, это был удар по соседней Югославии, являвшейся одним из ведущих государств Движения и постоянно подчеркивавшей приверженность именно этой внешнеполитической линии. Более того, глава АПТ предсказал нарастание центробежных сил в обоих блоках, что могло вести к их кризису. Как во внешнеполитическом, так и в оборонном отношении основным идеологическим постулатом было непризнание «теории необходимости сохранения “баланса сил между сверхдержавами как условия или основы для того, чтобы избежать войны и сохранить мир”», отвергались также «концепции сохранения империалистических “сфер влияния” и “взаимозависимого мира”, “биполярности” и политики шантажа»[1985].

Принятие 28 декабря 1976 г. новой конституции страны, в соответствии с которой объявлялось новое название государства – Народная Социалистическая Республика Албания, свидетельствовало о стремлении её главы – Э. Ходжи узаконить выдвигавшийся им идеологический постулат о построении социализма в Албании и переходе её общественно-политического развития в новое качество. Одновременно закреплялась «ведущая роль» АПТ в общественной жизни и системе государственного управления, легитимировались позиции её главы – Первого секретаря, за которым закреплялись в статье 89 Конституции функции главнокомандующего и Председателя Комитета Обороны. Буквально за неделю до принятия основного закона 22 декабря 1976 г. прошло заседание ЦК АПТ, на котором обсуждалась необходимость усиления партийной работы в вооруженных силах[1986]. В соответствии с положениями конституции (ст. 88) защита страны обеспечивалась «народом, вооруженным и организованным в Вооруженные силы, состоящие из Народной армии, сил Министерства внутренних дел и сил добровольной народной самозащиты». Совет обороны занимался руководством, организацией и мобилизацией средств и ресурсов в интересах обороны (ст. 89)[1987]. Одним из главных положений новой конституции, касавшихся непосредственно вопросов обороны, был юридически оформленный в виде отдельной статьи основного закона постулат о том, что «никто не вправе подписывать от имени Народной Социалистической Республики Албании капитуляцию или признавать оккупацию. Любое подобное действие является актом предательства Родины» (ст. 90). Похожий на аналогичные пункты в конституциях Югославии и Румынии, он отражал стремление Э. Ходжи не допустить потери власти в условиях вооруженного конфликта, при котором кто-либо мог заключить договор с противником, создать собственные органы власти на оккупированной части территории НСРА и выступить от их имени с обращением к иностранным силам за помощью.

Отказ албанского партийного руководства от любых критических оценок КНР во время работы съезда и озвучивание в резкой форме тезисов по внешнеполитическим проблемам свидетельствовали о желании официальной Тираны подчеркнуть неизменность собственной позиции. Зарубежные наблюдатели обратили в этой связи внимание на жёсткую тональность выступления Э. Ходжи, его отказ от сотрудничества в любой форме с США, ФРГ и Великобританией, от какого-либо примирения с СССР или установления более тесных отношений с Восточной Европой, одну из стран которой – Болгарию – он назвал «орудием советского империализма»[1988]. Особый интерес наблюдателей вызывало заявление о готовности придти на помощь Югославии в случае военной агрессии против неё[1989].

Эта тема представляла интерес не только для соседних стран, но и для великих держав, в частности США. Ожидание вероятных изменений во внутриполитической ситуации СФРЮ и её международных позициях, а также степень вероятной готовности югославской стороны не допустить силового давления Восточного блока в переходный период после ухода И. Броз Тито являлись главной темой экспертно-аналитических материалов Госдепа и ЦРУ США. В начале 1977 г. авторы специального доклада внешнеполитического ведомства США о вероятных действиях СССР и возможных ответных мерах США рассматривали как вполне ожидаемые действия Москвы на «югославском направлении» в преддверии ухода Тито с политической арены. Основные сценарии советского участия в событиях включали, по мнению аналитиков, «оказание дипломатического давления и предоставление помощи несогласным накануне ухода Тито»; «усиление такого давления и оказание подобной помощи после смерти Тито, включая проведение больших военных учений на границах Югославии»; «ограниченное вторжение силами до 10 дивизий советских вооруженных сил и сил Варшавского пакта с целью оказания поддержки движениям, выступающим за отделение [от Югославии] или [противоборствующим] сторонам в гражданской войне»; «крупное советское вторжение вместе с Варшавским пактом с участием до 36 дивизий на двух фронтах»[1990]. Серьезность предположений о возможных действиях Кремля и его союзников по Варшавскому блоку, прежде всего Венгрии и Болгарии (за вероятным исключением Румынии),[1991] обуславливала соответствующий набор вариантов действий США и членов Североатлантического альянса. Они могли включать при определенных обстоятельствах «оказание ограниченной экономической поддержки и помощь военным снаряжением; предоставление помощи в ведении неконвенциональных боевых действий (UW) (диверсионно-партизанских – Ар. У.)[1992]; вероятную логистическую и воздушную поддержку; демонстрацию военно-морской мощи; возвращение США к двойной системе базирования ВВС и сухопутных сил в Европе; оккупацию всей Австрии или её части со стороны США или НАТО и подготовка к общей войне в Европе»[1993]. В отношении действий ЮНА делались предположения о том, что она окажет серьезное сопротивление силам вторжения. В то же время предполагалось, что она «быстро потеряет контроль над основными населенными пунктами», но это не остановило бы «переход к неконвенциональным действиям в горных районах, в соответствии с югославской концепцией всенародной вооруженной борьбы, что создаст возможности для помощи со стороны США и союзников югославским силам, но не приведёт к втягиванию больших боевых сил США и союзников»[1994]. Советские цели, определявшиеся американскими аналитиками как стремление поставить Югославию под контроль СССР, противоречили интересам западных союзников, стремившихся добиться усиления позиций СФРЮ, по крайней мере, как неприсоединившегося государства.

Возможность участия СССР и его союзников по Организации Варшавского Договора в военных действиях на Балканах с целью «возвращения» СФРЮ в орбиту советского влияния в условиях внутриполитического кризиса на «послетитовском» этапе её развития не исключалась и в соседней Албании. Внимание Э. Ходжи к политике советского руководства на Балканах, особенно в отношении коммунистических стран региона, осенью 1976 г. было во многом обусловлено активизацией контактов Москвы с Белградом и Бухарестом. Поездка Л. И. Брежнева 15-17 ноября в Югославию и его визит 22 ноября в Румынию, где 25-26 ноября намечалось проведение заседания Политического Консультативного Комитета стран-участниц Варшавского пакта, оценивались Э. Ходжей не только в контексте внешнеполитической, но и военно-стратегической ситуации в регионе.

Особый акцент глава АПТ делал на определении характера постти-товского периода СФРЮ. В этой связи он особо отмечал противоборство СССР и США за влияние на ситуацию в этой стране и попытки двух сверхдержав получить поддержку в руководящих кругах Югославии соответствующих кланов и групп[1995]. Готовность советской стороны оказать СФРЮ экономическую помощь, включая поставки вооружений, расценивались Ходжей как отвлекающий маневр, рассчитанный на достижение главной цели – установления контроля над СФРЮ. Возможность провоцирования СССР и его ближайшим союзником в регионе – Болгарией – на какие-либо действия, направленные на реализацию данного плана, вызывала резкое неприятие Ходжи. В личных записях он констатировал, что в случае «если они (СССР и НРБ. – Ар. У.) спровоцируют пролитие крови, кровь вызовет кровь, и мы, албанцы, будем воевать с ними и победим. Почему открыто не сказать нашим братьям, народам Югославии: СССР и Болгария должны знать, что албанцы, живущие в Югославии, являются нашими братьями в Косово, Македонии, Черногории, и они неприкосновенны. Сейчас они живут вместе с народами Югославии, но если кто-либо третий придёт и захватит Югославию, будьте уверены – албанцы восстанут»[1996]. Использование «албанской карты» в случае советского военного вмешательства во внутриюгославские дела могло произойти в исключительном случае, что, судя по всему, понимал и Э. Ходжа. Его прогноз заключался в предсказывании более мягкого, мирного способа вмешательства Москвы в югославские дела, так как Кремль, по мнению главы АПТ, понимал опасность для себя военных действий в Югославии. Албанское национальное меньшинство в Югославии в данном случае превращалось в серьезный фактор, имеющий прямое отношение к оборонной политике ходжистского режима. Осенью 1976 г. этот вопрос затрагивался главой АПТ и на международном уровне во время бесед с иностранными политическими и общественными деятелями, приезжавшими в Албанию. Э. Ходжа упоминал о своих беседах с И. Броз Тито после Второй мировой войны, когда в 1946 г. он говорил главе КПЮ о необходимости передачи Косово и ряда других мест с компактным проживанием албанцев в состав Албании[1997].

Для СССР «албанский фактор» также имел большое значение как на региональном, так и на более высоком уровне. Оценка происходившего в Албании делалась советской стороной в начале февраля 1977 г. в контексте прошедшего VII съезда АПТ, а также принятия в конце 1976 г. новой конституции. В аппарате ЦК КПСС внимательно отслеживали ситуацию в «албанском секторе» международного коммунизма, прибегая к помощи советской разведки. 17 февраля 1977 г. заместитель начальника Первого Главного Управления КГБ СССР Е. И. Шишкин направил резидентам советской разведки за рубежом ориентировку «Взгляды Запада на различные аспекты внутриполитической ситуации и внешней политики Албании после VII съезда Албанской партии труда». В ней, в частности, говорилось: «Внешнеполитический курс АПТ после VII съезда продолжает оставаться антисоветским и прокитайским. Албанские руководители придают первостепенное значение в своей внешней политике отношениям с Китаем. В то же время наблюдается определенное охлаждение в албано-китайских отношениях… Так, ряду деятелей, которые в декабре 1976 г. посетили Тирану, представляя так называемые «марксистско-ленинские» партии, ЦК АПТ рекомендовал не высказывать своих оценок относительно событий в Китае до тех пор, пока Албания не определит собственную позицию по данному вопросу… Как заявил недавно министр иностранных дел Греции Бициос, целью греческой политики является убедить Албанию, что она выиграет, наладив более тесные связи с другими балканскими странами и с Западом…»[1998]

На проходившем 7-8 декабря 1976 г. в Брюсселе заседании Комитета планирования НАТО со стороны министров была признана необходимость для Португалии и Турции «зарубежной помощи в интересах улучшения их союзнического вклада» и готовность альянса в выяснении этого вопроса, так как сотрудничество при обороне Юго-Восточного фланга блока представлялось одной из важных задач[1999]. Ужу в начале 80-х гг., получив по каналам разведки данные за предыдущий период, американские эксперты отмечали, что вооруженные силы Болгарии и Венгрии, т. е. государств, находившихся на Юго-Западном ТВД Варшавского пакта, составили «небольшое дополнение к советскому военному потенциалу»[2000].

Определение конкретных перспектив вероятных действия СССР и его союзников по Варшавскому пакту на Юго-Западном ТВД было тесно связано с общей оценкой американскими аналитиками советской внешней и оборонной политики[2001]. В экспертном сообществе США к концу 1976 – началу 1977 г. не существовало единого мнения по данному вопросу. Одна группа специалистов придерживалась мнения о том, что военный потенциал используется Москвой для реализации своих политических целей, в то время как другая обращала внимание на усиление политических позиций представителей ВПК и военных, которые имели собственные интересы[2002].

Схема 3

Радиус действий советской фронтовой авиации. Европейский театр[2003]

Оценка международной ситуации в целом и её региональных аспектов, делавшаяся советским руководством осенью 1976 г., также свидетельствовала об определенных изменениях в расстановке акцентов при характеристике конкретных событий. На проходившем 25-26 ноября 1976 г. в Бухаресте очередном заседании Политического Консультативного Комитета глава советской делегации Л. И. Брежнев заявил о том, что «сокращение угрозы войны делает ещё более трудным для реакционных империалистических сил подавление развивающегося революционного движения под предлогом внешней угрозы»[2004]. В то же время Москва не оставляла мысли о создании более жёсткой системы координации внешнеполитического курса членов Варшавского пакта в виде создания Комитета министров иностранных дел и Объединенного Секретариата[2005] с целью усиления контроля над Восточным блоком[2006]. Недовольство руководства Румынии, выражавшееся им ранее по поводу создания подобного органа, в новых условиях, когда Бухарест стремился улучшить отношения с Москвой в интересах удовлетворения своих экономических потребностей и развития румынского ВПК, перестало демонстрироваться румынской стороной, которая ныне поддержала советское предложение. Обращение к этой теме со стороны Москвы было традиционным, однако «после Хельсинки» её актуализация, помимо всех других причин, была вызвана отмечавшимися советским руководством новыми чертами во взаимоотношениях внутри НАТО. Это было высказано Брежневым в его выступлении, когда он заявил о том, что «противоречия между США и западноевропейскими союзниками не проявлялись больше столь открыто»[2007]. Парадоксальным образом данный вывод, однако, явно контрастировал с мнением многих западных экспертов, занимавшихся анализом ситуации, складывавшейся на южном фланге НАТО. Оценка положения, дававшаяся этими специалистами в открытой печати, была тревожной и негативной. Взаимоотношения между Турцией и Грецией, а также между США и их союзниками по НАТО характеризовались как конфликтные, в то время как обстановка требовала восстановления стабильности в этом регионе, имея в виду непредсказуемость ситуации после ухода И. Тито с политической сцены в Югославии[2008].

Сделанное Брежневым на заседании ПКК предположение о том, что на предстоявшей летом 1977 г. в Белграде конференции, являвшейся продолжением хельсинкского процесса, страны коммунистического блока столкнутся со стремлением Запада усилить вмешательство в их внутренние дела по проблеме прав человека, свидетельствовало о приверженности Кремля прежнему курсу Таким образом, в идеологическом и политическом отношениях советское руководство не собиралось отказываться от существовавших догматов или смягчать своё отношение к их реализации на практике. В военно-стратегическом отношении и применительно к ситуации в Балканском секторе международной политики советской стороной делался вывод о том, что «турецко-греческие противоречия потеряли свою остроту…»[2009]. Оценка болгарским руководством сложившейся ситуации заключалась в том, что «с целью усиления давления на Соединенные Штаты и НАТО в греко-турецком споре Турция и Греция пытаются расширить отношения с социалистическим содружеством различными способами. В то же время, развивая отношения с социалистическими странами, как Греция, так и Турция стремятся получить твёрдые гарантии безопасности и лучшие условия для развития экономики»[2010].

Для Румынии осенью 1976 г. наступал, как, вероятно, полагал президент СРР Н. Чаушеску, достаточно выгодный момент. Бухарест был заинтересован в продвижении ряда важных для него установок, способных обеспечить большую самостоятельность от ОВД и поддержку западных партнеров. Главными тезисами внешнеполитического плана Н. Чаушеску, имевшими непосредственное отношение к сфере обороны, были: «а) сокращение и окончательное прекращение военных маневров и другой демонстрации силы вдоль границ с другими государствами; закрытие военных баз – особенно с ядерным оружием – и вывод иностранных войск с территории других стран; б) сокращение (как первый шаг) уровня войск и вооружений, размещённых на территории других государств на 10-15% и сокращение армий всех участников конференции по безопасности на 5-10% на первом этапе»[2011]. Эта позиция имела и чётко выраженный «финансово-экономический» характер для Бухареста, стремившегося сократить расходы на оборону из-за складывавшейся диспропорции в бюджете и увеличении его дефицита. В соответствии с принятым ещё в 1969 г. положением об Объединенных вооруженных силах ОВД доля Румынии в финансировании деятельности Объединенного Командования Варшавского пакта и его структур (Штаба, контрольных органов и т. д.) составляла 10% от общего бюджета, предназначенного для этих целей. Другой балканский член ОВД – Болгария выплачивала 6%. Однако и представительство военнослужащих двух стран в Объединенном Командовании соответствовало их участию в финансировании его деятельности. Из противостоявших им на Юго-Западном ТВД Греции, Италии и Турции на протяжении 1971-1976 гг. только первая и последняя увеличивали свои вооруженные силы. Так, в частности, греческие вооруженные силы в 1971 г. составляли 179 тыс. человек (т. е. 6,2% трудоспособного населения страны), а в 1976 г. уже 186 тыс. человек (6,6% трудоспособного населения); Италия, соответственно, снижала количество военнослужащих с 526 тыс. человек (3,1% трудоспособного населения) до 480 (2,7% трудоспособного населения), а Турция повышала их с 615 тыс. человек (4,2 % трудоспособного населения) до 674 тыс. человек (4,5% трудоспособного населения)[2012].

Тем временем румынское руководство продолжало выдвигать тезис одновременного роспуска НАТО и ОВД и распространения процесса разоружения на весь континент, а не только на отдельную часть Европы[2013]. В отличие от своего болгарского коллеги по Варшавскому пакту, заявившему о стремлении Софии добиваться добрососедских отношений в Балканском регионе, И. Чаушеску продолжал проводить курс на создание зоны мира на полуострове[2014], т. е. фактическую демилитаризацию региона и вывода с его территории ракетного оружия. В планах Бухареста это означало необходимость налаживания многостороннего сотрудничества всех Балканских государств, независимо от их блоковой принадлежности, с целью дальнейшего подписания специального документа. Глава Болгарии Т. Живков, зная об опасениях Кремля, крайне остро воспринимавшего любые попытки создания региональных объединений с участием членов Восточного блока, избегал выдвижения подобных планов.

Ситуация, складывавшаяся на Юго-Западном ТВД, внимательно изучалась как советской стороной, так и Болгарией. Москва стремилась добиться от союзников по блоку создания более гибкой системы управления объединенного командования, имея в виду проходившие в Североатлантическом альянсе реформы структурных звеньев его военной организации. Более того, советские представители в ОВД подчеркивали «слабость оснащения Объединенных Вооруженных Сил, в частности, продолжающее сохраняться большое количество устаревших танков, самолётов и другого вооружения»[2015]. Модернизация вооружений, совершенствование управления и взаимодействия являлись основными проблемами, которые предстояло решать на протяжении ближайшего времени, в 1976-1980 гг.[2016]

На проходившем 10-11 декабря 1976 г. в Софии заседании Комитета Министров обороны ОВД выявились серьезные проблемы. Так министр обороны Восточной Германии X. Хоффман критически оценил ситуацию в ОВД с точки зрения модернизации и обратился к опыту НАТО[2017]. Отставание стран коммунистического блока от своих западных соперников серьезно воспринималось в Варшавском пакте, тем более что речь шла о совершенствовании обычных, а не ядерных вооружений. В довольно алармистском духе была рассмотрена военно-стратегическая ситуация на южном фланговом секторе ОВД. В первый же день заседаний Комитета был представлен доклад заместителя начальника Генерального штаба БНА В. Зикулова, возглавлявшего Разведывательное управление Генерального Штаба. Рассмотрев военно-политическую ситуацию и позиции НАТО на Юго-Западном ТВД Варшавского пакта, Зикулов основное внимание уделил силам Североатлантического альянса в Италии, Греции и Турции. В соответствии со сделанными в докладе выводами расстановка сил на этом ТВД свидетельствовала, по мнению болгарской стороны, о его важности, так как НАТО обладал вторыми (после Центрально-Европейского) по численности и мощи силами в Европе, составлявшими около 37% от всей мощи блока[2018]. Болгарская сторона подчеркивала, со стратегически важных турецкого и греческого направлений могло развиваться наступление вглубь Балканского полуострова силами трёх армий этих стран. Значение Юго-Западного театра определялась также наличием здесь американского ядер-ного оружия. Качество вооружения национальных сил стран-членов НАТО оценивалось болгарской военной разведкой как в ряде случаев устаревшее, но отмечались также шаги по его замене на более современное. Особую обеспокоенность у автора доклада вызывали возможности ВВС НАТО, так как они были укомплектованы, по сведениям болгарской военной разведки, на 70% новыми самолетами. Не менее важным фактом было оснащение их ракетами «воздух-земля» и «воздух-воздух». Одновременно делался вывод о том, что единая система противовоздушной обороны НАТО, а также «противоракетное прикрытие территории стран на этом театре развиты слабо»[2019]. Важным с точки зрения оборонной политики ОВД на Балканском направлении был вывод о происходивших изменениях в соотношении боевых и вспомогательных частей вооруженных сил Италии, Греции и Турции в пользу первых и общее увеличение числа боевых соединений[2020]. В. Зикулов констатировал продолжавшееся наращивание военного потенциала сил НАТО на Юго-Западном ТВД и необходимость «усиления бдительности» со стороны ОВД в отношении намерений Североатлантического альянса[2021].

Представленная на заседании Комитета Министров обороны оценка сил и средств НАТО в балканско-средиземноморском секторе Юго-Западного ТВД свидетельствовала об обеспокоенности, существовавшей в ОВД по поводу вероятного усиления Западного блока на стратегически важном для всей системы обороны Варшавского пакта участке. Для руководства СССР выход в Средиземноморье и арабский Восток являлся жизненно необходимым условием в деле проведения ближневосточной политики.