§8. «Румынская проблема» Варшавского пакта

Складывавшаяся в Организации Варшавского Договора ситуация свидетельствовала о продолжавшейся сохраняться проблеме создания централизованных командных структур. Советская сторона стремилась добиться от союзников по пакту одобрения специального документа, легитимировавшего такую систему Решение об этом было принято как на предыдущем заседании ПКК, так и на встрече Комитета Министров Обороны стран-членов ОВД в декабре 1977 г. На проходившем 12-14 июня 1978 г. в Софии заседании Начальников Генеральных Штабов представлявший советское военное руководство генерал С. Романов заявил о том, что «внимательный анализ проблемы общей обороны… приводит к заключению о том, что будущая война, если она будет развязана империалистическим агрессором, становится основным конфликтом между классами двух противостоящих систем, капиталистической и социалистической… Вероятнее всего, в такой войне будет задействован потенциал всех доступных средств разрушения… Стратегическое и тактическое ядерное оружие может стать главным средством уничтожения противника…»[2171] Основные задачи Объединенных Вооруженных сил Варшавского пакта при осуществлении стратегической операции на ТВД были «оборона против вражеской агрессии, отражение ядерного удара с его стороны, достижение стратегической инициативы путем ликвидации основных группировок ракетных ядерных сил, сухопутных сил, тактической авиации и военно-морских сил противника на театре военных действий и достижение полной победы над врагом». Столь широкий комплекс задач обуславливал, по мнению советской стороны, необходимость введения принципа единоначалия Объединенных Вооруженных Сил в лице одного командующего, отвечающего перед государственно-политическим руководством[2172]. При этом выступавший перед собравшимися генерал С. Романов сослался на проходившую в Вашингтоне 30-31 мая 1978 г. встречу глав правительств и государств-членов НАТО, на которой вопросу координации и командной ответственности уделялось особое внимание[2173]. Он подчеркивал необходимость непосредственного распоряжения силами ОВД на театре военных действий, включая фронты и флоты, отдельные армии и тактические подразделения, одним лицом – командующим.

Легитимация принципа единоначалия в командной системе Варшавского пакта была способна серьезно повлиять на действенность проведения фланговых операции блока на Юго-Западном ТВД, так как способствовала бы полному подчинению всех сил и средств единому командованию в целях реализации единой стратегической операции. Имея в виду позицию румынского руководства по вопросу подчинения национальных вооруженных сил фактически советскому стратегическому командованию, Москва была заинтересована добиться от Бухареста согласия на принятие им советских предложений. В свою очередь, американские военные эксперты стремились определить возможные действия ОВД на фланговых или так называемых периферийных направлениях, к числу которых относился Балканский и Средиземноморский сектора. В соответствии со сделанными ими в сентябре 1978 г. предположениями, базировавшимися, как они признавались, на «ограниченном количестве данных», «концепции выбора цели Советами для сил на периферии (т. е. флангах. – Ар. У.) указывают на предпочтения – боевое противодействие, направленное на ликвидацию ядерных сил противника и создание условий, благоприятных для успешных действий [собственных] сухопутных сил»[2174].

Планирование фронтовой операции, по мнению советского военного руководства (о чём стало известно американской стороне из полученных ЦРУ США секретных советских документов), включало использование трёх-четырёх армий (одна из которых была танковая), от трёх до пяти резервных дивизий, одной воздушной армии с двумя-тремя дивизиями истребителей и одной-двух дивизий штурмовиков, а также одной дивизии бомбардировщиков. Помимо этого, предусматривалось использование двух фронтовых ракетных бригад, одного-двух артиллерийских дивизионов, одной-двух бригад истребителей танков (САУ) и от четырех до пяти полков ПВО с ракетами «земля-воздух», одной бригады ВДВ.

Таким образом, в распоряжении командующего фронтом находилось бы от 22 до 25 дивизий, включая 8-10 танковых, 130-160 оперативно-тактических и тактических пусковых установок; 3700-4100 артиллерийских установок; 6200-7100 танков, более 2000 противотанковых орудий и ракет, 6200-7000 БМП, 600-800 боевых самолётов, включая 400-500 самолётов, способных нести ядерное оружие[2175]. Армия состояла из 5-6 дивизий, включая 1-2 танковые дивизии, армейскую ракетную бригаду с 29-33 пусковыми установками, до 1260 танков, около 740 орудий артиллерии, миномётов и ракетных установок и около 480 единиц противотанковых средств. Средства ВВС и ПВО, входившие в состав армейской группировки, были призваны прикрывать действия соединений и подразделений на полосе их зоны ответственности[2176]. Для балканско-средиземноморского сектора Юго-Западного ТВД, исходя из расчётного количества сил и средств, вероятнее всего, планировался масштаб сил в пределах нескольких армий, так как особенности рельефа и потенциальной полосы наступления не позволяли концентрировать большое количество бронетехники и войск.

Проведение серьезных изменений в структуре Варшавского пакта в контексте подобных планов было невозможно без получения согласия всех членов блока, включая Румынию, имевшую особые взгляды на принцип единоначалия в ОВД. Летом 1978 г. Чаушеску столкнулся с серьезной проблемой, имевшей прямое отношение к обороне и безопасности страны. В июне службой контрразведки Секуритате были зафиксированы несанкционированные устойчивые контакты генерал-полковника Н. Милитару – командующего Второй армией со штаб-квартирой в Бухаресте с военными и гражданскими сотрудниками советского посольства. В ходе проведённой операции румынская сторона получила информацию о просьбе советских контактеров генерала предоставить секретный телефонный справочник лиц и служб Министерства Национальной Обороны.

Имея в виду факт обучения Милитару в советской Академии им М. Фрунзе, его тесные неформальные конфиденциальные отношения с советскими представителями, о чём получила информацию контрразведка, Н. Чаушеску сделал вывод о явно конспиративном характере деятельности генерала. Наблюдение за ним было установлено ещё с периода выявления негласной деятельности другого генерала – Шерба, который был, в конечном счёте, по просьбе советской стороны освобождён от наказания, наложенного на него фактически за шпионаж. Сам факт установления высшим военным чином несанкционированных конспиративных контактов с советскими представителями был оценен Н. Чаушеску как возможная подготовительная работа по реализации плана устранения его от власти. Особенно тревожным это выглядело на фоне того, что генерал-полковник Н. Милитару должен был принимать 23 августа 1978 г. парад по случаю национального праздника. После получения информации от Секуритате глава Румынии срочно сместил 5 июня 1978 г. командующего Второй армии с его поста и для того, чтобы избежать обострения отношений с СССР, назначил его заместителем министра промышленного строительства[2177]. Новым командующим стал верный Чаушеску генерал-полковник В. Миля.

Вторым серьезным вызовом главе РКП стало бегство в США в июле 1978 г. заместителя начальника внешней разведки и советника главы СРР генерал-лейтенанта И. М. Пачепы, который был отправлен в ФРГ со специальным посланием канцлеру Западной Германии Г Шмидту именно по вопросам, связанным с экономическим сотрудничеством и производством гражданских самолётов. Результатом ухода за рубеж «второго человека» в румынской внешней разведке, в руководстве Секуритате и ряде ведомств стало проведение серьезных кадровых изменений. Многие сотрудники госбезопасности, работавшие за рубежом, были срочно отозваны, заменены все шифры Секуритате и МИДа, а также был усилен в целом контрразведывательный режим[2178].

Произошедшее стало ударом для Н. Чаушеску, который увидел, что в государственном аппарате и, прежде всего, в тех его частях, которые отвечали за оборону и безопасность, существовало недовольство, перераставшее в готовность сотрудничать с иностранными разведывательными службами. Обнаружение советского и американского «следов» в этой важной для главы Румынии сфере дало ему основания считать, что существует реальная опасность режиму как со стороны Западного, так и Восточного блока. 3 августа 1978 г. на встрече с активом парторганизации Бухареста Н. Чаушеску озвучил внешнеполитическую позицию Румынии. Примечательным фактом было то, что это происходило накануне назначенной на 7 августа встречи в Крыму с Брежневым и перед официальным визитом председателя ЦК КПК Хуа Гофэна в Румынию, намеченным на 16-21 августа 1978 г. В своей речи глава СРР подверг жёсткой критике политику разделения мира на сферы влияния и использование в интересах «мирового господства» военного и экономического давления. Однако наибольший акцент был сделан им на неэффективность использования военной силы для достижения своих целей, в связи с чем Чаушеску сослался на опыт США, перешедших к реализации своей политики с помощью экономических способов. Более того, глава Румынии заявил о том, что складывавшаяся ситуация обуславливает необходимость проведения румынской стороной внешней политики, направленной на создание нового типа международных отношений, базирующихся на «принципах равенства и независимости». Глава РКП выступил против любого иностранного военного вмешательства в Африке, предоставив возможность решать внутренние дела стран континента самим африканцам. Зарубежные аналитики обратили внимание на то, что выступление Чаушеску состоялось после Белградской конференции Движения неприсоединения, участники которой негативно относились к советско-кубинскому вмешательству в африканские дела. Эксперты отмечали, что президент СРР, являясь главой государства-члена Варшавского пакта, фактически признал китайскую концепцию «трех миров». Советская реакция на сделанные Чаушеску заявления была оперативной, что привлекло внимание зарубежных аналитиков. Речь главы РКП накануне его поездки в СССР являлась фактически предупреждением советскому руководству о том, что он знает о попытках Кремля оказать на него нажим, не исключает применения советской военной силы в отношении Румынии и осведомлён о возможных планах организации государственного переворота с целью своего смещения[2179].

7 августа 1978 г. утром Чаушеску прибыл в Ялту вместе с министром иностранных дел Шт. Андреем и своим советником К. Митя. Советская сторона на встрече была представлена Л. Брежневым, главой советского МИДа А. А. Громыко, членом Политбюро секретарем ЦК КПСС К. У. Черненко. На встрече отчётливо проявились противоречия между подходами СССР и Румынии ко всем затронутым вопросам внешней политики, главными среди которых были взаимоотношения с КНР, межгосударственное сотрудничество на Балканах, взаимоотношения Румынии с Западом и её участие в ближневосточном урегулировании. Вечером того же дня румынская делегация отбыла в Бухарест, а по результатам встречи было опубликовано малоинформативное сообщение. Состоявшиеся переговоры не решили главной и наиболее важной для Н. Чаушеску проблемы: добиться отказа СССР от участия во внутриполитических делах Румынии в любом виде[2180]. Настрой Брежнева был продемонстрирован ещё накануне встречи с ним, когда 25 июля Генсек ЦК КПСС во время беседы в Крыму с главой Восточной Германии Э. Хонеккером заявил ему о том, что США используют «националистические отклонения таких политиков, как Чаушеску», с целью расколоть Восточный блок. Сам руководитель Румынии был охарактеризован как предатель[2181].

На состоявшейся спустя неделю после советско-румынских переговоров, т. е. 14 августа 1978 г., встрече Живкова и Брежнева в Крыму вопросы оборонной политики как на европейском, так и на региональном уровне являлись главными. Информация главы КПСС о проявившихся в советско-американских переговорах по ограничению вооружений «весьма опасных намерениях Запада использовать Пекин и его злобный шовинизм с целью ослабления международных позиций социалистического сообщества»[2182] была воспринята главой НРБ исключительно серьезно, так как касалась формулирования внешнеполитического курса ближайшего союзника – СССР и всего Варшавского пакта. Не меньшее значение для оборонной политики как ОВД, так и в частности НРБ, имело заключение Брежнева о том, что как Вашингтон, так и Пекин «взяли на вооружение так называемый дифференцированный подход к социалистическим странам. Они по-разному определяют своё отношение к странам социалистического единства: за одними “ухаживают”, в отношении других проявляют высокомерие»[2183]. Обращение Брежнева к теме тесных советско-болгарских отношений, которые, по его словам, рассматриваются и в Вашингтоне и в Пекине «с раздражением и неприязненностью», имело прямое отношение к ситуации в Балканском регионе и складывавшемуся в нём соотношению сил. Именно в этом контексте глава КПСС обсуждал с Т. Живковым «румынскую тему», о чём он сам заявил своему собеседнику. Суть советской позиции, изложенной Брежневым после встречи с главой Румынии, заключалась в следующем. Во-первых, поведение Н. Чаушеску оценивалось Москвой как постоянно ухудшающееся, а его действия как откровенно противоречащие позиции Варшавского пакта. Это касалось взаимоотношений Бухареста с Вашингтоном и Пекином, а также действий Румынии на ближневосточном направлении, где она фактически выступила в поддержку А. Садата и М. Бегина в деле урегулирования кризиса в этом регионе.[2184]Во-вторых, Кремль был против создания регионального объединения – «региональной группировки» Балканских государств, рассматривавшейся советской стороной как инструмент ослабления влияния Варшавского блока на полуострове в интересах трёх основных инициаторов этого проекта – Румынии, Югославии и Греции[2185]. Одновременно Брежнев напомнил Живкову о трудностях, которые создает подобный подход румынской стороны к балканскому сотрудничеству и для самой Болгарии, а также о болгаро-югославских противоречиях. Москва хотела использовать своего ближайшего союзника для оказания нажима на Бухарест, о чём заявил во время встречи и лично Брежнев, попросивший собеседника переговорить с Н. Чаушеску[2186].

Для находившейся в самоизоляции Албании активизация коммунистических государств Балканского полуострова на международной арене выглядела подозрительно. Тирана попыталась «прозондировать» почву по поводу налаживания отношений с рядом членов Варшавского пакта и даже ближайшим союзником СССР – Болгарией, о чём Т. Живков сообщил Л. И. Брежневу. Однако, как понимала советская сторона, Э. Ходжа не собирался менять своего отношения к Москве[2187]. В свою очередь, болгарская сторона была заинтересована в развитии отношений с НСРА, так как руководствовалась не только политическими, но и военно-стратегическими соображениями, имея в виду «югославский фактор» на полуострове. София стремилась урегулировать отношения с Албанией, но хотела при этом минимизировать подозрения своего главного союзника – СССР относительно болгарских планов на «албанском» направлении. Поэтому глава НРБ Живков аргументировал при переговорах с Брежневым 14 августа 1978 г. необходимость действий Софии тем, что «НАТО предпринимает меры, чтобы использовать вакуум в отношениях Албании с Китаем». Москва рассчитывала на обращение к ней, в первую очередь, албанской стороны. Без ссылки на эти очевидные ожидания, но имея их в виду, а также учитывая и подозрительность Кремля, Живков пытался убедить Брежнева в том, что «в данный момент мы не видим для Албании возможности урегулировать отношений одновременно со всеми братскими странами, в том числе и с Советским Союзом. Для албанцев в данный момент это было бы политическим самоубийством. По нашему мнению, нам необходимо работать для того, чтобы не допустить американцев и НАТО воспользоваться создавшимся положением, и мы должны бороться против их намерений… Нет необходимости здесь указывать на то, что представляет собой Албания в стратегическом отношении». При этом Живков заверял Брежнева в том, что болгарская сторона будет согласовывать все свои действия по данному вопросу с советской[2188].

Совершенно иную позицию занимал в вопросах координации внешней политики с СССР Н. Чаушеску. Официальный визит 16-21 августа 1978 г. главы КПК Хуа Гофэна в Бухарест рассматривался как важный для него с точки зрения оказания морально-политической поддержки. Особое значение глава Румынии придавал сотрудничеству с КНР в области развития румынской тяжёлой промышленности и военно-технического сотрудничества. Опасения Москвы относительно возможности создания неформального военно-политического союза на Балканах под руководством Пекина с участием Румынии, Югославии, а при определенных условиях и Албании, не будучи продемонстрированы публично, тем не менее нашли своё выражение в публикациях советской прессы. Вопрос о неформальном военно-политическом блоке привлекал внимание и зарубежных экспертов, наблюдавших за китайской дипломатией в регионе и советской реакцией на её действия[2189]. Обострение болгаро-югославских отношений по «македонскому вопросу» в августе 1978 г. в связи с празднованием очередной годовщины Илинденского восстания 1907 г. стало подтверждением предположений экспертов относительно перспектив взаимоотношений между Софией и Белградом. В этой связи визит главы КНР Хуа Гофэна в СФРЮ 21-29 августа 1978 г. в ходе его балканской поездки имел для руководства Югославии принципиальное значение, так как являлся демонстрацией морально-дипломатической поддержки, оказываемой Белграду. Однако, как справедливо полагали западные эксперты, югославская сторона также подозревала, что «интересы Китая на Балканах были направлены, в большей степени, на противодействие “гегемонистским планам” Москвы в этой части Европы, а не на оказание реальной помощи малым народам, проживавшим там». Настороженность в отношении балканских планов Пекина заставляла И. Броз Тито избегать демонстративной близости с КНР, так как это могло крайне негативно повлиять на советско-югославские отношения[2190], тем более «что Китай – далеко, а мощный Советский Союз находится очень близко к югославским границам»[2191]. Одновременно в югославском руководстве усилились подозрения о том, что два наиболее близких союзника по Варшавскому пакту – Болгария и СССР – стремились усилить своё присутствие в регионе, используя активизацию взаимоотношений с Афинами. Подтверждением подобных предположений были визиты министра иностранных дел Греции Г. Рал-лиса в Москву 6 сентября 1978 г. – первый за более чем 30 лет приезд главы греческого МИДа в СССР, и греческого премьера К. Караманлиса в Софию 6-7 ноября 1978 г. Являясь членом НАТО, занимавшим особые позиции в альянсе, Греция представляла особый интерес как для стран, входивших в Варшавский блок, так и для неприсоединившейся Югославии. Её руководство рассчитывало на усиление во внутриполитической жизни Греции левоцентристского Всегреческого социалистического движения во главе с А. Папандреу, выступавшим за укрепление взаимоотношений с не входившими в блоки государствами. Состоявшаяся 27-30 сентября 1978 г. поездка секретаря ЦК СКЮ С. Доланца в Грецию для встречи с Папандреу рассматривалась руководством СФРЮ как важный шаг в деле сближения позиций неприсоединившейся Югославии и становившейся всё более независимой на международной арене Греции.

В аналитических материалах западных специалистов отмечалось, что «существует большое сходство во внешней политике Румынии и Югославии», так как «они преследуют главную общую для них цель во внешней политике: расширить свою независимость или коридор для маневра перед лицом советской политики господства»[2192]. Поэтому поездка Н. Чаушеску в Белград 16-17 ноября 1978 г. на переговоры с И. Броз Тито явилась логическим продолжением политики обоих руководителей, направленной на укрепление международных позиций своих стран. Для Чаушеску было важно получить поддержку в складывавшейся ситуации, когда руководство СССР оказывало на него серьезное давление в вопросах взаимоотношений с КНР, а также координации внешнеполитического курса в рамках Варшавского пакта. Эта встреча имела принципиальное значение для обоих руководителей ещё и потому, что проходила накануне поездки Чаушеску в Москву на заседание ПКК.

Взаимоотношения Белграда и Бухареста, имевшие стратегическое значение как для югославской, так и для румынской стороны, рассматривались руководством СФРЮ в декабре 1978 г. с учётом происходивших изменений в советско-румынских отношениях. Обеспокоенность проявлялась на уровне публикаций в югославской печати, формально не имеющей статуса официальных СМИ, связанных с органами власти СФРЮ. Политические аспекты находились в данном случае в тесной связи с оборонной политикой двух стран, занимавшихся совместным производством отдельных видов техники и имевших близкие по своему содержанию военные доктрины. В этой связи в популярной югославской газете «Политика» был опубликован материал работавшего в середине 60-х гг. в Москве корреспондентом югославского телевидения и радио М. Сундича. Он недвусмысленно отмечал, что «различия в позиции также усиливаются, становясь характерной чертой блоков или даже их членов, чьи интересы не всегда совпадают»[2193]. Не давая каких-либо комментариев, югославские СМИ постарались избежать прямой критики СССР и опубликовали высказывания главы Румынии Н. Чаушеску о том, что румынская армия не будет находиться под иностранным командованием и о стремлении Бухареста снизить военные расходы[2194].

Румыно-советские разногласия на прошедшем заседании ПКК стали достоянием гласности, чему способствовали и публикации югославских СМИ, обеспечивших фактически информационную поддержку позиции Н. Чаушеску. В то же время в ряде комментариев выражалась надежда на то, что во взаимоотношениях Бухареста и Москвы не будет дальнейшего обострения[2195]. Зарубежные аналитики отмечали в этой связи, что советское руководство было довольно сдержанной реакцией югославской стороны на действия румынского руководства во время заседаний ПКК Варшавского пакта. Причина подобного поведения югославского руководства, как, судя по всему, справедливо полагали эксперты, заключалась в том, что несмотря на их симпатию по отношению к внешнеполитической позиции Н. Чау-шеску, «нынешняя ситуация в их собственной стране столь серьезна, что они, вероятно, пытались избежать любого ухудшения взаимоотношений Югославии с Советским Союзом, имея в виду ожидавшийся уход Тито»[2196].

Реакция Болгарии на посещение Румынии и Югославии Председателем КПК и Премьером Госсовета КНР Хуа Гофэна была отрицательной. Как отмечал сам Т. Живков во время встречи с Брежневым 14 августа 1978 г., в публикациях болгарской прессы эти две страны не назывались[2197]. София рассматривала действия Пекина, США и НАТО как опасные для себя и, соответственно, для Москвы и стремилась не допустить создания обособленной группировки государств региона, которая потенциально была бы враждебна СССР и Болгарии[2198]. Подчеркивая полное согласие с советской позицией по данному вопросу, глава БКП преследовал и собственную цель – с одной стороны, ещё раз заявить о лояльности Кремлю, а, с другой, гарантировать для себя советскую поддержку в региональных делах. Внимание Москвы к Балканскому полуострову и координации действий по региональным делам с Софией было столь пристальным, что на встрече с Живковым 14 августа Брежнев сообщил своему собеседнику о том, что в случае необходимости советская сторона готова без отлагательств предоставить консультации руководству Болгарии по балканским делам[2199].

В другой балканской коммунистической стране – Албании действия китайской дипломатии в регионе воспринимались с особой подозрительностью. Поездка Хуа Гофэна в Румынию и Югославию рассматривалась Э. Ходжей как продолжение политики Пекина, направленной на создание неформального блока коммунистических стран полуострова. По мнению албанской стороны, план китайского руководства был рассчитан на сплочение ряда коммунистических государств, зависимых от КНР в политическом, экономическом и военно-техническом отношениях. Довольно резко отреагировала на балканскую поездку главы КНР и советская сторона. Белград, почувствовав, что сближение с Пекином создает угрозу проведению им независимой внешней политики, дал понять о неизменности избранного курса как члена Движения неприсоединения.

В соответствии с информацией, полученной ещё накануне визита главой АПТ через неофициальные каналы, китайская сторона собиралась обсуждать с румынскими и югославскими собеседниками экономические, военно-технические вопросы, а также стратегическую по своей значимости тему – укрепление отношений между Белградом и Бухарестом с возможным включением в это процесс Тираны. Однако позиция Румынии по данному вопросу, как следовало из неофициальных бесед албанских дипломатов с румынскими коллегами, была исключительно осторожной и заключалась в том, что Бухарест рассматривал такого рода союз как создающий трудности во взаимоотношениях с СССР. В то же время Румыния стремилась сохранить тесные отношения с КНР и СФРЮ в целях усиления собственных позиций как в регионе, так и в целом в Европе[2200]. Одновременно Э. Ходжа делал вывод о том, что даже в случае оказания нажима со стороны Хуа Гофэна на Тито и Чаушеску, они едва ли согласятся поддержать публично китайскую сторону. Это объяснялось Ходжей тем, что оба руководителя не были заинтересованы ухудшать отношений с соседями по Балканскому региону и, в частности, с НСРА (последнее являлось явным преувеличением. – Ар. У.)[2201], в то время как Пекин стремился создать «санитарный кордон» на Балканах против СССР[2202].

Боевая подготовка вооруженных сил СССР и Варшавского пакта рассматривалась советской стороной в ноябре 1978 г. в контексте координации и комбинированного использования различных родов и видов войск в ОВД. В этой связи отмечалось, что «учения на уровне стратегического управления, включая высшее командование на театрах военных действий, проводились более активно. Все виды стратегических действий и операций фронтов, флотов и оперативных подразделений видов Вооруженных Сил продолжают изучаться. Более конкретно было отработано сотрудничество армий союзных стран»[2203]. Положительную оценку советского военного руководства получили Штабы Прикарпатского Одесского военного округа. В то же время действия командования Южной Группы Войск оценивались критически из-за отсутствия оперативности при принятии решений на начальном этапе действий, что вело на заключительном этапе к поспешным и не продуманным решениям[2204]. Отмечалась также непродуманно сть концепции проведения учений Черноморского флота[2205], что свидетельствовало, судя по всему, и о чём не говорилось открыто даже в секретном документе ГШ ВС СССР, о слабой подготовке штабной работы и оперативно-тактического планирования ВМС на Юго-Западном ТВД.

Ещё накануне заседаний ПКК в Москве, 20 ноября 1978 г., срочно собрался Исполком ЦК РКП, главным докладчиком на котором стал Н. Чаушеску. Практически глава СРР готовился к возможной конфронтации с союзниками по ОВД и, прежде всего, с советским руководством, которое могло начать обвинять румынскую сторону в том, что она занимает по многим внешнеполитическим и оборонным вопросам позицию, враждебную Варшавскому пакту Чаушеску сообщил собравшимся о том, что подготовил часовую речь. Её основные положения заключались в отказе от признания в новых международных условиях угрозы мировой войны; недопущении вовлечения коммунистических стран в гонку вооружений и военных расходов, которые подрывают экономику этих государств; сокращении вооруженных сил и военных расходов, по меньшей мере, на 5%; выводе войск с территории других государств и достижении общих договоренностей по разоружению[2206]. Глава Румынии также заявил о том, что собирается озвучить предложение об одновременном роспуске двух блоков и ликвидации баз, но, судя по всему, против вывода войск могли выступить, как он ожидал, Чехословакия и Восточная Германия[2207].

На этом фоне особое значение приобретала тесная координация внешнеполитической деятельности Москвы и Софии, их оборонной политики в рамках ОВД и постоянно подчеркивавшийся болгарским руководством особый характер взаимоотношений с Кремлём. Данные факты были очевидны для многих как на Западе, так и на Востоке. Действия болгарской стороны на международной арене синхронизировались с конкретными шагами советских союзников. Осенью 1978 г. София активизировала свою деятельность в Египте, с которым у СССР окончательно ухудшились отношения в годы правления президента А. Садата, что закончилось для советских ВМФ потерей египетских морских портов. В сентябре 1978 г. египетские власти начали подозревать, что Болгария вместе с рядом других государств-членов Варшавского пакта предпринимает шаги, направленные на дестабилизацию ситуации в стране в связи с наметившимся курсом

Каира на заключение мирного договора с Израилем. Для Софии участие в подобной операции было частью её внешнеполитической линии, направленной против усиления США и НАТО в регионе Средиземноморья, а также выполнением общестратегического плана СССР и руководимой им ОВД, по ослаблению Североатлантического альянса на Юго-Западном ТВД. В ходе проведённого египетским властями обыска болгарского посольства в Каире были найдены компрометирующие болгарскую сторону документы, а египетские власти сообщили ещё и о попытках дестабилизации положения в стране с помощью совместных действий болгарского представительства с посольствами ряда неназванных стран[2208]. Эти действия привели к разрыву в декабре 1978 г. дипломатических отношений между Софией и Каиром.

Усиление так называемых активных мероприятий по линии разведывательных организаций Варшавского блока и, прежде всего, СССР, не осталось незамеченным и руководством Румынии. «Иностранный след» в ряде событий в стране летом – осенью 1978 г. и полученные от государственной безопасности главой РКП сведения о возможных действиях внешних сил явно обеспокоили Чаушеску. Он решил вынести и эту тему на заседание ПКК, чтобы, вероятно, продемонстрировать ряду руководителей государств-союзников по ОВД свою осведомленность о существующих у некоторых из них, а точнее – СССР – планах и намерениях. Его целью, судя по всему, было также напомнить о действиях Москвы, стремившейся использовать во время конфликта с Белградом в 1948 г. так называемых коминформовцев – членов югославской компартии-сторонников антиюго с лавских резолюций Информбюро[2209]. Не исключено, что к этому добавились и действия Болгарии в Египте, который рассматривался Н. Чаушеску, стремившимся участвовать в урегулировании ближневосточного конфликта, как важный внешнеполитический партнер, заинтересованный и в военно-техническом сотрудничестве с Румынией. Прямолинейность формулировки в речи главы РКП не оставляла сомнений относительно его решительности. Он, в частности, собирался заявить, что «Румынская коммунистическая партия крайне обеспокоена по поводу того, что непонимание, расхождения выражаются и превращаются в особо тяжкие действия, поддержку контрреволюционных элементов из разных социалистических стран, в призывы, обращенные к [таким контрреволюционным элементам], и поднять мятеж против правительств соответствующих стран. Потакание враждебным действиям или контрреволюционным восстаниям в определенных социалистических странах противоречит самым очевидным образом нашей революционной концепции о мире и сосуществовании, нормах и принципах взаимоотношений между социалистическими странами и находится в полном противоречии с самими принципами международного права и хартией ООН»[2210]. Чау-шеску также готовился, в случае, если эта проблема будет поднята на заседании, ответить и на вопрос об отношении Румынии с КНР, заявив о праве Бухареста на самостоятельную внешнюю политику, и фактически защитить позицию Пекина по внешнеполитическим вопросам. Однако он не собирался инициировать обсуждение этой темы.

Политические планы советского руководства в отношении Варшавского пакта и его роли в системе международных отношений были озвучены Брежневым на походившем в Москве 22-23 ноября 1978 г. очередном заседании ПКК стран-участниц пакта.

Во-первых, Кремлю не нравилось, что «одни социалистические страны объявляются “приемлемыми”, с которыми можно и нужно сотрудничать. Но сотрудничать, конечно, так, чтобы попытаться связать им руки кредитной задолженностью и использовать для нажима на них иные экономические рычаги. С другими странами связи сдерживаются, а то и просто свертываются»[2211]. Данное заявление было, несомненно, рассчитано на двух членов Варшавского пакта – Румынию и частично Польшу. Москва явно стремилась «укрепить взаимопонимание и взаимодействие государств-членов Варшавского Договора на международной арене». Данная задача аргументировалась «осложнением международной обстановки»[2212]. Взаимоотношения между коммунистическими государствами являлись основной идеей выступления Брежнева, что отражало стремление советской стороны усилить единство Варшавского пакта[2213]. Особенно важное значение в этой связи имело военно-техническое сотрудничество государств-членов блока, и глава КПСС настаивал на недопущении нарушения равновесия военных сил и принятия необходимых мер взаимодействия членов ОВД. Он утверждал, что страны Варшавского Договора ничего не делали и не делают в этом плане сверх того, что «вызывается требованиями надежной защиты рубежей социализма»[2214]. В определенной степени подобные заявления были ответом на позицию Н. Чаушеску, высказывавшегося ранее за сокращение военных расходов и взаимную ликвидацию НАТО и Варшавского блока[2215]. Слова Брежнев о том, что причина «озлобления в стане империализма» и «активизации противников разрядки» заключается в «росте силы и влияния социализма», означали для участников Варшавского пакта, понимавших особенности советского партийного языка: коммунистическая активность в мире и усиление политических репрессий в «социалистическом содружестве» повлияли на усиление жесткости позиций демократических государств на международной арене.[2216]

Во-вторых, Москва была озабочена «экономическим и военным взаимодействием НАТО с Китаем, направленным против социалистического содружества и прогрессивных сил во всем мире…». Усиление позиций КНР на международной арене и активизация его связей с Западом рассматривались в Кремле в контексте устремлений Пекина расширить своё влияние в Восточной Европе. Советское руководство в этот период, вопреки распространенным в политических и военных кругах Запада представлениям о Европе как основном театре военных действий, считало Дальневосточный ТВД равным по значимости, а при определенных обстоятельствах даже более опасным для СССР, чем Европейский[2217]. Вероятно, именно это стало одной из причин сделанного Брежневым заявления о необходимости настаивать на неприменении странами-участниками общеевропейского совещания первыми ядерного оружия друг против друга и о готовности рассмотреть возражения на этот счёт государств-членов НАТО, не согласных с таким предложением из-за преимуществ Варшавского пакта в обычных вооружениях[2218].

Во время заседаний Н. Чаушеску достаточно жёстко отреагировал на многие предложения, содержавшиеся в докладе Главнокомандующего ОВС Варшавского пакта маршала В. Куликова и одобренные остальными советскими союзниками[2219]. Им было отвергнуто как не соответствующее действительности представление о сложившемся международном положении, якобы чреватом перспективой мировой войны. Особенно остро он реагировал на предлагавшиеся экономические меры, на которых настаивала советская сторона, призванные обеспечить потребности модернизации Варшавского пакта[2220]. Глава РКП был категорически против увеличения расходов на оборону и аргументировал это нежеланием усиливать гонку вооружений, а также ухудшать экономическое положение в странах-участницах ОВД. Н. Чаушеску отказался от подписания так называемого коммюнике по военным вопросам, румынская сторона самоустранилась также от участия в подготовительной работе над проектом документа о статусе ОВС Варшавского пакта в военный период. Фактически Московское заседание ПКК подтвердило наличие острых противоречий между руководством Румынии и остальными главами государств-членов ОВД, в первую очередь, СССР[2221].

По возвращении в Бухарест, на заседании Исполкома ЦК РКП 24 ноября 1978 г. делавший доклад о прошедшей встрече ПКК премьер-министр М. Мэнеску, являвшийся также мужем сестры Н. Чаушеску, открыто заявил о том, что румынская сторона была крайне недовольна происходившим. Он, в частности, отметил, что и «тов. Николаэ Чаушеску подчеркнул с самого начала, что доклад и решения не привели к товарищескому сотрудничеству государств, участвующих в Варшавском Договоре, … решения могут приниматься только на основании общего согласия, в соответствии с положениями документов и норм, которые определяют деятельность

Политического Консультативного Комитета»[2222]. Румынская сторона пришла к выводу о том, что «доклад [представленный советским руководством] является продуктом советских милитаристских кругов, которые преследуют политику чрезмерного вооружения путём замены нынешних вооружений и вовлечением государств, участвующих в Варшавском Договоре, в опасную гонку вооружений и, в результате, в расходы, проистекающие из этого авантюрного образа действий»[2223]. Бухарест категорически выступил против использования факта «чрезвычайных обстоятельств» для подчинения национальных вооруженных сил советскому Генеральному Штабу, так как это «давало бы возможность Советскому Союзу вмешиваться во внутренние дела нашей страны»[2224], а в отношении Устава ОВД румынская сторона делала вывод о том, что «он стал неудобным для Советов»[2225]. Политика диктата Кремля в отношении союзников была очевидна для румынской стороны. Настойчивые заявления Брежнева о необходимости сближения коммунистических государств-членов Варшавского блока рассматривались руководством СРР как стремление Москвы построить отношения со странами-союзниками по блоку в соответствии с существовавшей моделью взаимоотношений Кремля с союзными советскими республиками[2226]. Н. Чаушеску, анализируя складывавшуюся ситуацию, констатировал: «Похоже, что мы сейчас находимся на этапе, когда используется так называемая сложная международная ситуация, также извлекается выгода из отсутствия чёткого политического руководства в Советском Союзе ввиду болезни Брежнева, и каждый пытается продемонстрировать, что они могут сделать больше»[2227]. Не меньшие возражения вызывала у румынской стороны манера предоставления советскими союзниками материалов для заседаний органов ОВД, включая ПКК: важные документы вручались с таким расчётом, чтобы у румынских участников не было времени их детально изучить[2228].

Усиливавшиеся противоречия с Румынией способствовали повышению значимости Болгарии в глазах советского руководства. Именно особая роль НРБ как единственного полностью лояльного (в отличие от Румынии) советского партнера в средиземноморско-балканском секторе Юго-Западного ТВД Варшавского пакта представляла всё большую значимость для Москвы. Это было подтверждено и тем, что из двух балканских союзников СССР только Болгария вновь получила от советской стороны в 1978 г. 12 самолётов МиГ-23МФ, имевших оборудование, позволявшее использовать ядерные боеприпасы, для перевооружения 1-й авиаэскадрильи базировавшегося на аэродроме Доброславцы (около Софии) 18-го истребительного авиационного полка. К началу 80-х гг., как отмечалось в публикациях болгарских исследователей, все истребители болгарских ПВО «можно было использовать и как носители для ядерного оружия»[2229]. Тесное сотрудничество между НРБ и СССР в области безопасности и обороны было продолжено 14 декабря 1978 г. при подписании очередного комплексного плана совместной работы ПГУ МВД НРБ и ПГУ КГБ СССР. В нём закреплялась уже существовавшая практика совместных действий двух разведок и ставилась задача организации «агентурно-оперативных мероприятий в работе против НАТО в период 1979-1980 годов»[2230]. Болгарская сторона ориентировалась на то, чтобы «содействовать укреплению в странах НАТО взглядов о недопустимости какого бы то ни было вмешательства во внутренние дела отдельных стран блока» Южной Европы и Балканского полуострова – Греции, Турции, Португалии, Италии и Франции; а также «противодействовать развитию сотрудничества с НАТО в области обороны и возвращению Франции и Греции в военную организацию блока», противодействовать расширению блока за счёт новых государств, в частности южноевропейского – Испании. Болгария должна была участвовать в активных мероприятиях, направленных на усиление противоречий между членами союза НАТО и «особенно поддерживать напряжение в отношениях между Грецией и Турцией, чтобы не допустить вмешательства НАТО в процесс разрешения кипрского вопроса». В военно-техническом отношении болгарская сторона привлекалась к операциям, направленным на усиление разногласий по вопросам стандартизации вооружений Североатлантического альянса[2231]. Обмен разведывательными данными между ДС и КГБ по политическим вопросам в 1978 г. достиг высокого уровня, о чём свидетельствовало получение болгарской стороной 1300 информационных материалов от своего советского союзника, в то время как от госбезопасности Восточной Германии было получено 187, чехословацкой разведки – 245, венгерской – 265, польской – 160, кубинской – 95 и монгольской – 15 информсообщений[2232].

Во многом благодаря постоянно повторяемым настойчивым призывам советской стороны увеличить объем оборонного бюджета членов Варшавского пакта, а также, вероятно, после обсуждения с руководством советской военной разведки и выступления её главы генерала армии П. И. Ивашутина 4 декабря 1978 г. в Берлине на заседании Комитета министров обороны государств-членов ОВД, тема усиления балканско-средиземноморского сектора Юго-Западного ТВД становилась для болгарской стороны всё более актуальной. В болгарском Министерстве народной обороны считали, что «особенности географического положения Болгарии, сложность и противоречивость обстановки на Балканах, непрекращающиеся изменения в вооруженных силах, взглядах и представлениях наших вероятных противников, усложнение контрразведывательного режима в капиталистических странах и усиление дезинформации обуславливают значительное увеличение объема разведывательных задач и усложняют условия их достижения»[2233]. С учётом обязательств НРБ перед Варшавским пактом Разведывательное Управление ГШ БНА расширило свою деятельность[2234]. 30 декабря 1978 г. на заседании Политбюро ЦК БКП было принято решение об увеличении численности заграничного штата РУ ГШ БНА в западных странах, а также Югославии на 30 единиц[2235]. Одновременно с принимаемыми организационными мерами в области разведывательной деятельности Болгария продолжала укреплять военно-техническую составляющую своей оборонной политики. Особое внимание в этот период уделялось увеличению и модернизации парка боевой техники и, прежде всего, военно-воздушных сил. На протяжении 1976-1980 гг. СССР поставил в НРБ новейшие истребители МиГ-23БН для 25-го истребительно-бомбардировочного полка в Чешнегирово (центральная Болгария, ближе к южной границе страны), используемые фронтовой авиацией, а также противолодочные вертолеты Ми-4.

Усиление ОВД на Балканах рассматривалось руководством Албании исключительно негативно. Встречу глав государств-членов Договора в Москве Э. Ходжа оценивал как попытку Кремля добиться единства в рамках Варшавского пакта с целью обеспечить единый фронт против КНР. Особое внимание глава Албании уделил военно-техническому аспекту советской коалиционной политики в рамках ОВД, а именно, тому, что Москва не собиралась обеспечивать, как он считал, своих союзников новейшим оружием, а стремилась продавать им уже имеющееся старое, хранящееся на складах в СССР, с тем, чтобы таким образом оплачивать производство для себя нового[2236]. Заявления о единстве, содержавшиеся в коммюнике по итогам встречи ПКК, не воспринимались Э. Ходжей как констатация реальной ситуации, а лишь способствовало привлечению его внимания к позиции руководства Румынии, пытавшегося проводить собственную политику. Во многом из-за сохранявшего актуальность плана КНР по созданию неформального военно-политического блока Албании, Югославии и Румынии, против чего категорически выступал глава АПТ, позиция Н. Чаушеску представляла для Тираны особый интерес.

Обращаясь к факту встречи Чаушеску и Тито, состоявшейся накануне заседаний в Москве, Ходжа оценивал её как консультацию румынской и югославской сторон, во время которых глава Югославии рекомендовал президенту Румынии не «разрушать окончательно мосты с Советским Союзом», ссылаясь на судьбу руководителя компартии Чехословакии А. Дубчека в 1968 г. Анализируя ситуацию, Ходжа пришел к выводу о том, что глава СФРЮ был невысокого мнения о Чаушеску, знал цену румынской армии и был осведомлен о сложившейся в Румынии ситуации. Но он также был заинтересован в том, чтобы иметь время и предпринять меры для обороны страны на границах с Румынией на случай советской агрессии[2237]. Судя по всему, это предположение главы АПТ основывалось на информации, предоставленной румынскими дипломатами албанским коллегам в частных беседах. Таким же образом Ходжа получил сведения о том, что Чаушеску заявил на заседании ПКК ОВД об отказе Румынии увеличить военные расходы из-за экономической ситуации в стране, а также о несогласии, высказанном румынской стороной совместно с венгерской и польской принимать в состав ОВД Вьетнам и Кубу из-за нежелания распространять действие Варшавского пакта за пределы Европы[2238].

Прошедшее ноябрьское заседание ПКК, несмотря на попытки лояльных СССР членов Варшавского пакта и пропагандистские усилия Москвы представить встречу руководителей стран Восточного блока как успех, привлекло внимание политических и военных кругов на Западе, а также экспертов и аналитиков именно как одно из наиболее конфликтных событий в ОВД. Выступления главы Румынии 29 ноября 1978 г. на заседании ЦК РКП, его речь 1 декабря 1978 г., посвященная 60-летию объединения Румынии, а также ряд других публичных мероприятий с участием представителей высшего руководства СРР свидетельствовали о готовности Бухареста продолжать избранный курс. Примечательным было заявление самого Н. Чаушеску о том, что румынская сторона относится дружественно ко многим государствам – нынешним членам НАТО, помня, что в историческом прошлом они оказывали Румынии поддержку «в её борьбе против иностранного господства». Сам Североатлантический альянс рассматривался им как «модель межсоюзнических отношений, базирующаяся на демократических принципах», что фактически демонстрировало внешнему миру позицию румынской стороны по вопросам внутриблоковой ситуации в Варшавском пакте[2239].

В политических кругах соседней Югославии серьезно отнеслись к ставшими известными резким разногласиям между Бухарестом и Москвой по вопросам взаимоотношений с КНР и принципам функционирования Варшавского пакта. Зарубежные эксперты обратили внимание как на осторожность, проявлявшуюся югославской прессой при освещении этих проблем, так и на явную симпатию югославской стороны, также демонстрировавшуюся в виде публикаций официальных румынских материалов на первых полосах центральных газет. Особое внимание придавалось в Белграде заявлению Н. Чаушеску о том, что «румынская армия не приемлет никакого иного командования [кроме собственного румынского]» и его несогласию увеличить военные расходы[2240]. Последнее приобретало значение для отношений Румынии с государствами-членами НАТО, включая ведущие, в частности Великобританию. Во время дебатов, проходивших 16 января 1979 г. в Палате общин британского парламента, позиция Румынии по вопросам сокращения военных расходов была отмечена особо[2241].

Ноябрьское заседание ПКК не означало изменения подхода к принципиальным для Бухареста внешнеполитическим темам. Выступая на заседании Комитета министров обороны Варшавского пакта, проходившем 4-7 декабря 1978 г. в Берлине, глава военного ведомства СРР генерал И. Коман сообщил о том, что румынская сторона выступает против активного участия в военно-техническом сотрудничестве с развивающимися странами, так как деятельность ОВД распространяется только на Европу. Такая позиция, о чём, разумеется, генерал не говорил, была мотивирована нежеланием руководства Румынии обострять отношения с США и другими западными странами, негативно воспринимавшими процесс вооружения новых режимов в странах «третьего мира», справедливо рассматривая это как стремление СССР и его союзников распространить своё влияние в мире. Одновременно министр обороны СРР заявил также и о том, что Бухарест не будет увеличивать военных расходов, мотивировав такой подход не только экономическими соображениями, но и нежеланием способствовать гонке вооружений[2242]. Это находилось в явном противоречии с основными положениями выступления генерала армии П. И. Ивашутина, выступившего в первый день заседаний по теме «Состояние и перспективы вооруженных сил НАТО». Во-первых, советский представитель озвучил тезис усиления подготовки Запада к новому этапу холодной войны после прошедшей в Вашингтоне встречи глав государств и правительств стран-участниц альянса. Во-вторых, глава советской военной разведки подчеркнул необходимость увеличения военных расходов государств-членов Варшавского пакта и разработки нового поколения вооружений. В этой связи он привёл в качестве примера проводившуюся модернизацию вооружения в странах Запада[2243]. На проходившем в Брюсселе 5-6 декабря 1978 г. заседании Комитета планирования НАТО оценка участниками боевого потенциала Варшавского пакта также давалась с позиций алармизма. В этой связи отмечалась озабоченность «растущими военными возможностями Варшавского пакта, при том, что продолжает делаться упор на поддержание и совершенствование состояния сил, позволяющих проводить наступательные операции при минимальных военных приготовлениях и в момент, который они выберут сами».[2244]

Зарубежные эксперты отмечали стремление Албании, Болгарии, Румынии и Югославии сохранять межгосударственные гуманитарные связи, несмотря на существовавшие идеологические и политические противоречия между ними[2245], что особенно проявилось в продолжавшемся албано-югославском политическом споре[2246]. Для Тираны было важно избегать открытой конфронтации и конфликтов с соседями из числа коммунистических государств. Процесс формулирования албанским партийным руководством, а точнее лично Э. Ходжей, региональных направлений внешней политики НСРА испытывал на себе серьезное влияние общих представлений о политических и военно-стратегических намерениях США и СССР. Советская политика «консолидации» стран-участниц Варшавского пакта рассматривалась как оккупационная в отношении союзников Москвы по блоку[2247]. Одновременно Тирана не соглашалась на какой-либо компромисс в вопросах, связанных с отказом от жёсткой позиции в отношении Белграда, несмотря на попытки югославского руководства добиться от ходжистского режима уменьшения враждебности. Она аргументировала это необходимостью противостоять, хотя и без конкретного упоминания СССР, «общему противнику» стран региона. Глава АПТ рассматривал действия Тито, развивавшего политические и военные отношения с СССР и США, как противоречившие интересам Албании, которая взяла курс на поддержку албанцев Югославии в их борьбе за собственные права. К январю 1979 г. Э. Ходжа фактически определил форму взаимоотношений с соседней СФРЮ: сохранение дипломатических связей, подписание договоров о торговом и культурном обмене, но без принципиального изменения отношения к Югославии и оценке «албанского вопроса» в СФРЮ[2248]. Этот факт был отмечен и зарубежными аналитиками, которые обратили внимание на усилия Белграда наладить взаимоотношения с Тираной, но в то же время предупреждавшего её не провоцировать раскола между албанцами и другими народами СФРЮ[2249]. Для албанской стороны было важно добиться снижения степени конфликтности во взаимоотношениях с Югославией в условиях менявшейся расстановки сил на Балканском полуострове, который, по мнению Ходжи, мог при определенных условиях стать одним из возможных регионов, где противоречия между НАТО и ОВД были способны негативно повлиять на геостратегическую обстановку в целом.