§3. Напоминание – для одних, дружба – для других, план «Нистру» – для третьих?

Давление, оказывавшееся на руководство Югославии со стороны СССР при поддержке его союзников по ОВД, заставляло Белград рассчитывать на дипломатическое содействие США. Отношения с ними И. Броз Тито рассматривал как важную часть всего внешнеполитического курса СФРЮ. Поэтому подготовка к визиту американского президента Р. Никсона в Румынию без посещения СФРЮ могла, по мнению высших чиновников Госдепартамента, создать атмосферу подозрительности в двусторонних американо-югославских отношениях. С целью избежать этого, сотрудники помощника Президента США по национальной безопасности Г. Киссинджера рекомендовали заранее поставить Тито в известность о поездке главы Белого Дома в Бухарест. При этом они советовали сослаться на «плотный график» президента США, пообещав, что глава Белого Дома прибудет с полноценным по продолжительности визитом в Югославию по приглашению её руководства[992]. Судя по дальнейшей реакции югославской стороны на поездку Р. Никсона в Румынию и его встречу с Н. Чаушеску[993], эти объяснения удовлетворили Белград. Югославское руководство проявляло заинтересованность в ослаблении советской монополии в Восточной Европе и стремилось способствовать усилению позиций тех из стран региона, которые отстаивали свой национальный суверенитет даже в рамках Варшавского пакта[994]. Одной из составляющих этого курса была оборонная политика Югославии, рассчитанная на обеспечение независимости СФРЮ как неприсоединившегося государства, имевшего особые интересы в Балканском регионе. Состоявшаяся в Белграде 8-11 июля 1969 г. консультативная встреча представителей 51 государства-члена Движения неприсоединения, несмотря на компромиссный характер принятого по итогам заседаний коммюнике и отсутствие упоминаний как о действиях Варшавского пакта и СССР в Чехословакии, так и о политике США во Вьетнаме, тем не менее была важна для югославской стороны с точки зрения укрепления югославских позиции на международной арене, а также как элемент «моральной поддержки» в условиях оказываемого на Белград советского давления.

Москва внимательно отслеживала всё происходящее в странах Восточного блока и граничащих с ним государствах. Особое внимание уделялось ситуации, складывавшейся в коммунистическом движении, и позиции неподконтрольных Кремлю коммунистических режимов. Наблюдение за комдвижением и общеполитическими процессами велось параллельно, дополняя друг друга. Так, в частности, в совместной аналитической записке, написанной советскими дипработниками и журналистами, направленной в ЦК КПСС из Белграда, отмечалось: «Западная пропаганда, разведывательные службы капиталистических государств проявляют к Югославии особое внимание. Это внимание объясняется как настоятельным стремлением Запада найти брешь в социалистическом содружестве, так и самой внешней и внутренней политикой СФРЮ. Используя известную само-обособленность Югославии от стран социалистического содружества, её попытки выдать свой путь развития за нечто «особое», “специфическое», а также ревизионистские концепции руководителей СКЮ, западная пропаганда делает ставку на возможность с помощью югославов внести раскол в международное коммунистическое движение, рассчитывая при этом на их, по сути дела, внеклассовый подход к проблемам борьбы за мир, на желание превозносить югославский путь в строительстве социализма как наиболее «демократический и гуманный»»[995]. В то же время, авторы доклада были вынуждены отметить, несмотря на вышеприведенные ссылки на внеклассовость югославских идеологических постулатов, что «на здании греческого посольства [югославская] молодёжь масляными красками постоянно пишет антифашистские лозунги, киноварью рисует на окнах и дверях кровавую свастику…»[996]

Реакция восточноевропейских государств-членов Варшавского пакта и самого СССР, как достаточно точно характеризовали это иностранные аналитики, специализировавшиеся по проблемам Восточной Европы, отчётливо проявилась в их желании, с одной стороны, публично минимизировать значение визита Никсона в Румынию, а с другой, используя ссылки на критику противников этой поездки из числа американских политиков, продемонстрировать своё негативное отношение к визиту главы Белого Дома[997]. Со своей стороны, США уделяли большое внимание этому событию с точки зрения перспектив развития отношений Запад – Восток, включая их оборонный аспект. Это проявилось и во взаимоотношениях США с их союзниками по НАТО. Во время беседы Генерального секретаря НАТО М. Брозио с помощником Государственного секретаря США Г. Киссинджером, первый поинтересовался о предстоявшем посещении главой Белого Дома Бухареста. Судя по ответу американского собеседника, заявившего о том, что «США не признают одну коммунистическую страну в ущерб другой, так как это могло бы способствовать укреплению доктрины Брежнева», Вашингтон решил не отказываться от установления более тесных взаимоотношений с отдельными членами Восточного блока. Он заявил о том, что «США никогда, разумеется, не спрашивали у СССР относительно возможной поездки Президента в Румынию до того, как получили румынское приглашение. Как Москва, так и некоторые наши [т. е. США] союзники настоятельно просят США действовать в интересах улучшения взаимоотношений Запад – Восток. Было бы абсурдом утверждать сейчас, что США ухудшает отношения Запад —Восток, в частности отношения США – СССР, в результате визита в Румынию». Киссинджер успокаивал своего собеседника, фактически рекомендуя союзникам Вашингтона по НАТО из числа европейских государств, озабоченных возможной негативной реакцией Москвы на приезд Никсона в Бухарест, не «придавать “апокалипсический” характер визиту в Румынию». Одновременно Киссинджер выражал уверенность в том, что данная поездка не нанесёт урона планируемому заключению договора ОСВ[998].

Подготовка к предстоящей встрече Н. Чаушеску и Р. Никсона, намеченной на 2-3 августа 1969 г., осуществлявшаяся Бухарестом и Вашингтоном, сопровождалась в Румынии ещё подготовительными мероприятиями к очередному X съезду РКП. Действия главы РКП накануне двух важных для него событий приковывали к себе пристальное внимание за пределами страны, так как затрагивали проблемы внутренней и внешней политики и имели непосредственное отношение к военному аспекту последней. Выступление Н. Чаушеску в июле 1969 г. в г. Клуже в ходе подготовки к X съезду Румынской компартии подтвердило (что было отмечено иностранными аналитиками) прежний курс Бухареста. С одной стороны, глава РКП заявил о готовности Румынии выполнить обязанности члена ОВД. С другой – сделал акцент на укрепление собственных румынских вооруженных сил и их боеспособности с учётом развития сотрудничества «со всеми социалистическими странами» в условиях продолжавшихся вооруженных инцидентов на границе КНР и СССР. Оба этих заявления, а также повторение утверждений о верности Румынии её союзническим обязательствам, рассматривались обозревателями как указание на то, что Бухарест будет действовать в рамках пакта «только в случае “империалистической агрессии”»[999].

Открывшийся спустя три дня после отъезда Р. Никсона из Бухареста X съезд РКП (6-12 августа 1969 г.), первоначально назначенный на июль того же года, имел большое значение для фактической легитимации основ складывавшегося режима личной власти Н. Чаушеску и проводимой им оборонной политики. Примечательным фактом являлись официальные заявления о том, что начало работы конгресса откладывалось «из-за некоторых организационных проблем». Причиной перенесения сроков было связано с желанием главы РКП избежать проведения съезда накануне визита главы Белого Дома и возможных демонстративных действий советской стороны, которая могла, в зависимости от избранного Кремлём курса давления на Бухарест, либо повысить статус делегации КПСС, включив в её состав лиц «первого ряда», либо понизить, направив представителей партийной номенклатуры «второго ряда». Для Н. Чаушеску было удобнее сначала вести переговоры с главой Белого Дома о независимой позиции Румынии, а на съезде заявить, подчеркнув особую позицию Бухареста при рассмотрении внутри– и внешнеполитических вопросов, о приверженности Восточному блоку.

Ключевой тезис, содержавшийся в выступлении главы РКП на съезде по вопросу оборонной политики, заключался в утверждении о том, что «наша страна будет развивать сотрудничество с армиями государств-членов Варшавского Договора, с армиями других социалистических стран и готова всегда исполнить свои обязательства в случае империалистической агрессии»[1000]. Фактически это означало участие вооруженных сил СРР только в оборонительных действиях против нападения из-за «пределов» ОВД и отказ от любых военных акций в отношении коммунистических стран (по примеру Чехословакии). Более того, провозглашался курс на сотрудничество с теми из них, кто не входил в Варшавский пакт и мог рассматриваться его членами, прежде всего – СССР, как открытые противники (КНР), либо как различной степени враждебные (СФРЮ и HP Албания). Создание Фронта Социалистического Единства (Frontului Unita(ii Socialiste), который должен был объединить всё население страны в рядах общественно-политической организации, идущей по пути «многостороннего развития»[1001], помимо идейно-политического и пропагандистского[1002], имело и практическое значение для оборонной политики СРР. Эта организация была призвана обеспечить политическую мобилизацию в контексте избранной военной доктрины «общенародной войны». Прошедшие на съезде выборы членов и кандидатов в члены ЦК РКП свидетельствовали о важности для Н. Чаушеску «военного» и внешнеполитического направлений. В состав ЦК были избраны 7 членов и 3 кандидата из числа представителей высшего военного и политического командования вооруженных сил, а МИД был представлен, помимо его главы – К. Мэнеску, ещё двумя заместителями (Дж. Маковеску и М. Малита), а также послами Румынии в Лондоне, Париже и Женеве. Одновременно были выведены из состава этого органа члены «старой гвардии», которые способствовали приходу Чаушеску к власти, и введены более молодые, во многом зависимые от него, члены партийной и государственной номенклатуры.

Как озвученный главой РКП принцип оборонной политики, так и другой, в котором содержалось утверждение о том, что социалистическая система рассматривается руководством РКП не как блок стран, которые слились воедино, отказавшись от национального суверенитета, позволили говорить иностранным аналитикам о появлении в противовес «Доктрине Брежнева» «Доктрины Чаушеску»[1003]. Ими же было отмечено достаточно жёсткое выступление главы советской делегации члена ЦК КПСС К. Ф. Катушева, в чьей речи содержались пассажи о стремлении «империалистических государств» подорвать «социалистическое единство изнутри», проникнув в «социалистический лагерь»[1004]. Этот недвусмысленный намёк на недавний визит Р. Никсона в Бухарест, а также призыв к единству, включая тесное сотрудничество в области обороны, отражал раздражение Москвы особой позицией Румынии. Это явно контрастировало с заявлениями, прозвучавшими в выступлении главы югославской делегации М. Тодоровича-Плави о поддержке курса Бухареста[1005]. Примечательным для зарубежных аналитиков было обращение главы делегации БКП В. Коцева к теме совместных действий болгарской и румынской сторон в деле развития регионального сотрудничества и «укрепления мира на Балканах»[1006]. София пыталась не допустить укрепления позиций Бухареста на Балканах и минимизации собственного влияния, что объясняло призыв к «скоординированности действий» НРБ и СРР в регионе.

Отсутствие на съезде по вполне понятным причинам албанской делегации тем не менее было компенсировано уже осенью 1969 г. другим событием. В центральном органе ЦК АПТ газете «Зери и популлит» была опубликована 4 сентября редакционная статья без подписи (её авторство принадлежало Э. Ходже). В ней вновь заявлялось о поддержке Тираной самостоятельного курса Бухареста и Белграда в отношении Москвы и осуждалось советское давление на СФРЮ и СРР[1007].

Стремление укрепить собственные позиции в региональной политике выявило одновременно и явное нежелание руководства НРА обострять полемику с югославской стороной. Такой подход был продемонстрирован Тираной, когда она осудила действия властей союзной республики Македонии за судебный процесс, проводившийся над инициаторами проходивших под национальными лозунгами демонстраций албанцев, состоявшихся в 1968 г., но избегала при этом критики в адрес центрального югославского правительства[1008].

В сентябре 1969 г., что было отмечено и зарубежными аналитиками, албанское руководство вновь выразило свою солидарность с позицией Югославии и Румынии, которые, как оно считало, противостояли давлению со стороны СССР, зримым проявлением которого был визит министра иностранных дел СССР А. Громыко в СФРЮ. Действительно, в отношениях Румынии с Варшавским Договором в сентябре 1969 г. сохранялась прежняя конфликтная тональность, обусловленная нежеланием Бухареста допускать на территорию СРР подразделения иностранных войск, даже союзников по пакту, без предварительно заключенного специального соглашения о статусе и компетенции этих формирований. Во многом такой подход обуславливался, во-первых, опасением Н. Чаушеску относительно возможного использования таких сил для его свержения, и, во-вторых, стремлением улучшить отношения с Западом и США, продемонстрировав свою непричастность к наращиванию военного потенциала Варшавского пакта в регионе Центрально– Восточной Европы. Для советского руководства Центральный ТВД имел особое значение с точки зрения присутствия на нём сил НАТО и возможностей развертывания сил альянса в период военного конфликта. В Кремле крайне негативно воспринимался проводимый Румынией внешнеполитический курс и её оборонная политика. Осенью 1969 г. по каналам румынской разведки Н. Чаушеску получил информацию о том, что в СССР разрабатывается некий план под условным названием «Днестр» (по-румынски «Нистру»). Его частью являлась, как об этом было сообщено главе РКП, вербовка обучавшихся в СССР или имевших с ним личные (семейные) связи просоветски настроенных офицеров и генералов румынской армии, партийных функционеров. Им якобы предстояло осуществить при поддержке органов советской политической (КГБ) и военной (ГРУ) разведки государственный переворот с целью отстранения Чаушеску и верных ему членов ближайшего окружения от власти[1009]. Настораживавшим главу Румынии фактом было демонстративное проведение в Чехословакии 10-15 августа 1969 г., т. е. год спустя после интервенции Варшавского пакта, армейских командно-штабных учений блока[1010]. На состоявшейся 9 сентября 1969 г. специальной встрече делегации Министерства обороны СРР, возглавлявшейся заместителем министра, начальником генерального штаба генерал-полковником И. Георге, и советского генерала армии С. Штеменко – Начальника Штаба ОВС ОВД обсуждался болезненный для двух сторон вопрос: проведение на румынской территории оперативно-тактических учений с участием воинских подразделений государств-членов Варшавского пакта. Румынская делегация получила указания своего руководства избегать предоставления согласия на проведение подобных учений. Единственное, что мог предложить И. Георге – это штабные учения на картах. Попытки советской стороны добиться результатов не увенчались успехом. Для главы румынской делегации было ясно, что эти маневры «для Объединенного командования – вопрос престижа как в глазах других участников Варшавского Договора, так и стран, не входящих в него»[1011]. В конечном счете, было принято румынское предложение о проведении в 1970 г. штабных учений с участием офицеров и генералов (но без воинских контингентов) СРР, СССР и НРБ под руководством министра обороны Румынии И. Ионицэ. Более того, во время встречи румынской делегации с Главнокомандующим Объединёнными вооруженными силами ОВД маршалом И. И. Якубовским последний полностью согласился с идеей отказа от военных маневров, запланированных ранее на 1969 г. и перенос на 1970 г. командно-штабных (без войск) учений в Румынии[1012]. Такая позиция советской стороны была обусловлена её нежеланием оказывать слишком большое давление на Бухарест. Советское руководство стремилось не допустить ещё большего осложнения отношений, а также успокоить лично Н. Чаушеску и не возбуждать у него подозрений о возможности каких-либо действий против него со стороны

Москвы[1013]. В то же время продолжал оставаться открытым вопрос о заключении Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, который был важен для Кремля с политической точки зрения, а для руководства СРР с экономической. Отказ от давления на румынскую сторону в вопросе проведения военных учений также был обусловлен нежеланием Кремля создавать трудности на этом пути, тем более что подписание договора в июле 1969 г. оказалось фактически сорвано, и он был заключен лишь в следующем году, 7 июля 1970 г.

Советско-румынские отношения представляли особый интерес для руководства Албании. Заявления руководства НРА, каковыми можно было считать публикации редакционных статей в партийном органе АПТ «Зери и популлит», давали основания предполагать, что помимо собственных стратегических интересов в Балканском регионе, целью которых было не допустить доминирования двух сверхдержав на полуострове, Тирана следовала советам Пекина, заинтересованного в «подрыве советских позиций на Балканах»[1014]. Однако в октябре 1969 г., после встречи советского премьера

А. Н. Косыгина и китайского Чжоу Эньлая в пекинском аэропорту, когда решался вопрос об уменьшении напряженности в отношениях двух стран, пограничные инциденты между которыми могли спровоцировать серьезный вооруженный конфликт, официальная Тирана с большой настороженностью отнеслась к возможности советско-китайских переговоров. Действия албанской стороны выразились также в замалчивании самого факта встречи глав двух правительств и понижении статуса представительства албанской партийно-государственной делегации, посетившей КНР. Китайская сторона также предприняла ряд шагов: она отказалась во время приемов албанских представителей от постоянного повторения обвинений советского руководства в ревизионизме. Происходившее делало небезосновательными предположения зарубежных аналитиков относительно возраставшего недовольства руководства АПТ и лично Э. Ходжи новым этапом советско-китайских отношений[1015]. В то же время для западных аналитиков становилось ясно, что «ныне, как и ранее, Ходжа нуждается в дальнейшей политической защите и экономической помощи со стороны коммунистического Китая. Политические события послевоенного периода, однако, преподали албанцам наглядный урок: не полагаться полностью на внешних защитников. Китай рассматривался как верный союзник, который, находился далеко от Албании, что делало невозможным полагаться на китайскую помощь, если Албания станет объектом иностранного давления. Более того, в случае серьезного конфликта с Советским Союзом, Китай будет вынужден прекратить помощь своему албанскому союзнику. При прекращении китайской помощи ситуация в Албании станет, по крайней мере, тяжёлой»[1016].

Складывавшаяся ситуация, в свою очередь, рассматривалась в Москве как благоприятный фактор для возможного возобновления взаимоотношений с Тираной, союзник которой – Пекин – пошёл на переговоры с Кремлем и, как, вероятно, полагали в советском руководстве, подавал таким образом пример албанской стороне. Появление в советской печати, включая орган ЦК КПСС газету «Правда», сразу нескольких материалов, посвященных 25-летию освобождения Албании, носивших, как отмечали иностранные аналитики, примирительный характер, было призвано продемонстрировать Тиране готовность Москвы пойти на смягчение своей политики.[1017]

Тем временем ближайший союзник СССР – коммунистическая Болгария проводила мероприятия в оборонной сфере и активизировала разведывательную и контрразведывательную деятельность в целях обеспечения оборонной политики. Это нашло своё отражение в проводившейся реформе МВД и Разведывательного Управления, которым предстояло усилить свою работу в этом направлении. 27 декабря 1968 г. МВД было переименовано в Министерство внутренних дел и государственной безопасности, но 6 апреля 1969 г. его прежнее название было восстановлено. Структурно органы государственной безопасности стали существовать отдельно по Закону № 1670 от 1974 г. «О государственной безопасности» и Закону № 1474 от 1974 г. «О деятельности органов государственной безопасности». В составе органов Комитета государственной безопасности (КДС) было создано специальное контрразведывательное управление, занимавшееся борьбой с деятельностью иностранных разведслужб на территории НРБ. Серьезные реформы были проведены в Разведывательном Управлении ГШ. Во-первых, отдел «Стратегическая разведка» был упразднен и на его месте были созданы три агентурных отдела. Во-вторых, в Управление были переведены разведподразделения пограничных войск. В-третьих, Разведывательное Управление получило в свой состав специальное воинское формирование – разведывательный полк (в 1973 г. он был объединен с рядом технических подразделений и на их месте создан ОСНАЗ РУ-ГШ)[1018]. В составе каждой из трёх армий были сформированы отдельные батальоны радиоразведки[1019]. Наконец, в военной контрразведке, входившей в состав КДС, в конце 1969 г. – начале 1970 г. в рамках VI Управления были образованы три специальных отделения, занимавшихся изучением ситуации в Греции и Турции. Работа по добыче разведывательной информации, касающейся деятельности оборонных ведомств этих двух стран, а также государств Средиземноморского бассейна и их военно-разведывательных организаций, велась болгарской разведкой в тесном сотрудничестве с советскими союзниками. К концу осени 1969 г. болгарская сторона передала своим партнерам из КГБ СССР материал об активности таких организаций Турции и Италии[1020].

София и Москва планировали масштабные оперативно-разведывательные мероприятия в отношении Белграда и Бухареста. Осенью 1969 г. болгарский КДС, который по заверению Т. Живкова «являлся филиалом КГБ»[1021], и советский КГБ в ходе состоявшихся консультаций между руководствами этих служб, заявляли о том, что «имея в виду особую позицию руководителей Югославии и Румынии по некоторым внешнеполитическим вопросам, по некоторым вопросам международного коммунистического и рабочего движения, а также их отношение к странам социалистического лагеря, которая в ряде случаев делает их проводниками политики империалистических кругов, необходимо использовать свои [КДС и КГБ] возможности для раскрытия деятельности спецслужб империалистических государств против стран социалистического содружества, которую они ведут через Югославию и Румынию»[1022].

В свою очередь, румынское руководство, проводившее жёсткий курс в отношении Москвы, предпринимало попытки укрепить контакты с Вашингтоном. Особое внимание при этом уделялось тому, чтобы, как отмечали представители румынского руководства в общении с руководством США, включая президента Р. Никсона, улучшение советско-американских отношений не происходило за счёт малых государств[1023]. Эти заявления, как и крайне настороженное отношение к действиям союзников по Варшавскому Договору, включая СССР, были отражением общих настроений лично Н. Чаушеску, опасавшегося использования вооруженных сил стран-участниц блока против Румынии. Одним из элементов оборонной политики Бухареста являлось укрепление боеспособности пограничных войск, которые, в соответствии с законом № 678 от 7 октября 1969 г «О режиме охраны государственных границ Социалистической Республики Румыния», подчинялись Министерству обороны страны. Параллельно румынские органы безопасности были ориентированы на противодействие тем странам НАТО, которые проводили активную разведывательную деятельность в отношении Румынии, и, прежде всего, тех из них, которые являлись соседями по региону. В этой связи продолжало сохранять свою актуальность турецкое направление. Румынская контрразведка выявила основные задачи разведывательных организаций Турции в отношении Румынии. Главными среди них были сведения о «позиции Румынии в отношении Варшавского Договора и СЭВ; информация о членах партийного и государственного руководства;

прямое или косвенное влияние социально-экономических мер (увеличение арендной платы, налогов и т. д.) на население и настроения; выявление руководящих работников и специалистов, выполняющих важные обязанности, проявляющих недовольство или заинтересованных в получении материальных благ и желающих выезжать за рубеж»[1024]. Особое значение имел сбор информации «о румынской армии, её вооружении, дислокации, возможностях обороны, мобильности вооруженных сил, стратегических и военных объектах», а также «выявление сотрудников органов безопасности, включая работающих под прикрытием»[1025].

Внешнеполитическая и оборонная активность Балканских коммунистических стран в конце 1969 г. – начале 1970 г. свидетельствовали о том, что руководства этих государств первостепенное значение придавали ситуации, складывавшейся на полуострове. Стремясь усилить свои позиции в регионе и находясь под влиянием представлений о существовании активно настроенного враждебного агрессивного окружения, представляющего угрозу оборонным интересам НРБ, София ещё в октябре 1969 г. изучала возможность обострения разногласий между Тираной и Афинами по так называемой проблеме Северного Эпира. Более того, она пыталась определить способ своего косвенного участия в этом конфликте. В специальном справочном материале болгарского посольства в Греции отмечалось: «Складывается впечатление, что как греческая сторона, так и албанская воздерживаются от ухудшения отношений… По непроверенным данным, в 1969 г. в Италии проходили переговоры между представителями хунты и албанского правительства с целью нормализации отношений. Однако полагают, что эти слухи распространялись хунтой для того, чтобы проверить реакцию албанской стороны… Албанцы реагировали отрицательно»[1026].

Попытка добиться определённого смягчения взаимоотношений с СФРЮ во время визита главы болгарского МИДа И. Башева 8-13 декабря 1969 г. в Белград не принесла ожидаемого результата из-за очередного обострения «македонского вопроса». Тем не менее зарубежные аналитики обращали внимание на стремление НРБ улучшить отношения как с Югославией, так и с Албанией[1027]. Формулирование Софией политики на албанском и югославском направлениях определялось сделанными болгарской стороной заключениями. Главными среди них были следующие. Во-первых, делался вывод о том, что «известная часть албанцев разочарована в Китае, а с другой стороны, албанские руководители не вечны. На их место придут новые люди, на которых мы [коммунистический блок] должны влиять уже сейчас… в выгодном для нас направлении». Во-вторых, в Софии полагали, что «позиция Югославии… является очень непонятной», и что на неё оказывают преимущественное влияние ФРГ и США, что требует внимательного изучения внутриполитической ситуации в СФРЮ[1028].

В определенной степени происходившее обуславливалось усилившейся изоляцией Болгарии среди стран региона в связи с её участием в интервенции против Чехословакии в августе 1968 г. Это болезненно воспринималось в Софии. Помимо проблем во взаимоотношениях с коммунистическими странами полуострова, Болгария была вынуждена иметь в виду и соответствующие позиции Греции и Турции. При определении потенциальных стратегических противников из числа соседей болгарская сторона делала вывод о том, что «турецкие руководящие круги не перестают считать Болгарию опасным врагом турецкой республики (так в тексте – Ар. У.) и усиливать подрывную деятельность против неё. Это обуславливается как наличием общей границы и компактной массы турецкого населения у нас [в Болгарии], так и различиями в общественно-политическом строе двух стран и особой роли, которая придается Турции как члену агрессивного блока НАТО. Турецкая разведка в период 1968 и особенно 1969 г. продолжает активизировать свою деятельность против нашей страны»[1029].

Особое значение для формулирования Софией своего отношения к военно-политическим планам и оборонной политике Турции имела точка зрения советских союзников. Они приходили в конце 1969 г. к выводу о том, что ввиду трудностей, с которыми сталкивается Турция при решении внутриполитических проблем, а также ослабления её внешнеполитических позиции, от турецкой стороны не стоило ожидать шагов, направленных на выход из НАТО[1030]. В определенной степени это обуславливало и соответствующий подход Болгарии к кипрской проблеме. На кипрском направлении предстояло оказывать поддержку главе страны архиепископу Макариосу и параллельно усиливать противоречия между Грецией и Турцией[1031]. Очевидность подобной политики СССР в отношении Кипра отмечалась в середине лета экспертами Совета национальной безопасности США. Они приходили к соответствовавшему реальности выводу о том, что «СССР стремился использовать спор вокруг Кипра с целью ослабления связей между членами НАТО – Грецией и Турцией, и поддержал сторону греческих киприотов… несмотря на то, что возможности для советской вовлеченности [в кипрские дела] ослабли в последние несколько лет, новая вспышка на Кипре могла бы создать [СССР] многообещающие возможности»[1032].

Отслеживание ситуации структурами ГРУ ГШ МО СССР осенью 1969 г. дало основания для определенных выводов советских военных экспертов. Они считали, что «на территории Турции идёт подготовка к крупному плановому командно-штабному учению объединенных вооруженных сил НАТО в юго-восточной части Южно-Европейского театра военных действий… Основной целью учения является проверка и отработка планов НАТО в этом районе ответственности блока… Командование США в Европе намерено увеличить по сравнению с прошлыми годами численность своих сухопутных войск, которые примут участие в учении “Обильный урожай-69”, за счёт переброски их с территории ФРГ»[1033]. Возможности советской военной разведки – ГРУ по добыванию оперативной информации о передвижении, дислокации воинских контингентов иностранных государств, а также о проведении учений различных видов на их территории были расширены, судя по всему, за счёт существования в структуре этой организации «управления оперативно-технической разведки», являвшегося «координирующим центром для разведывательных структур в Советской Армии (от разведуправлений округов до особых воинских частей)»[1034].

Используя оперативные позиции разведывательных организаций НРБ и СССР, болгарская и советская стороны планировали оказывать помощь политической оппозиции в Турции из числа представителей так называемых здоровых сил. В отношении Греции Москва ориентировала Софию на «ведение бескомпромиссной борьбы против военной хунты» с целью «её компрометации и отстранения от власти», но при этом из числа союзников в этом деле исключался один из ведущих лидеров оппозиции – А. Папандреу, являвшийся, по мнению советской стороны, «несерьезной личностью», связанной с «крупными капиталистами»[1035]. Однако сама ситуация в Греции с точки зрения участия в политических процессах военных рассматривалась советской разведкой с учётом широкого набора возможных сценариев. Так, в частности, отмечалось, что «американцы… учитывают наличие в хунте значительной прослойки младших офицеров, которые опасаются за свою судьбу в случае возвращения к власти старых политических деятелей и могут выступить против попыток “умеренного” руководства хунты во главе с премьер-министром Пападопулосом пойти на соглашение с правой оппозицией. В этой связи американцы заявляют руководителям оппозиционных сил, что, не возражая против возвращения к власти старых политических деятелей, они не могут оказывать сильного давления на “полковников”, поскольку хунта “в порыве горячности” может вывести Грецию из НАТО и начать проводить политику нейтралитета»[1036]. Тем временем, как стало известно болгарским органам контрразведки, британский военный атташе в Болгарии полагал, что его турецкий и греческий коллеги «имеют более широкую разведывательную базу в нашей стране [Болгарии] и могут быть очень полезны силам НАТО»[1037].

Имея в виду складывавшуюся после военной интервенции в августе 1968 г. стран ОВД в Чехословакию ситуацию, болгарская сторона предпринимала шаги, направленные как на минимизацию влияния не согласных с вторжением государств в Восточном блоке, так и на недопущение их представителей к конфиденциальной военно-политической информации, касавшейся положения дел в болгарских вооруженных силах и Варшавском пакте. Особое беспокойство вызывало у болгарской стороны тесное неформальное сотрудничество военных атташе Югославии, Чехословакии и Румынии. В соответствии с данными болгарской контрразведки, они «поддерживали тесные отношения с американским, английским, итальянским, турецким, греческим и др. западными атташе, которым передают военную информацию, связанную с оборонными способностями социалистических стран»[1038]. Стремясь прекратить продолжение этого сотрудничества, болгарская контрразведка планировала сообщить в контрразведывательные органы Чехословакии и Румынии о действиях военных представителей двух государств, а против югославского атташе предполагалось начать кампанию по его компрометации, параллельно занимаясь дезинформацией западных военных дипломатов[1039]. Подключение к румыно-югославскому «тандему» представителя Чехословакии являлось, судя по всему, личной инициативой последнего. Однако сотрудничество двух других представителей Балканских коммунистических стран способствовало укреплению у болгар подозрений о целенаправленном характере подобной деятельности, проводимой в рамках усиливавшегося взаимодействия между Белградом и Бухарестом. Это было особенно актуально в связи с тем, что о планах формирования некого военно-политического союза государств Восточной Европы, не согласных с политикой СССР, существовали определенные подозрения в руководстве ряда стран Варшавского пакта, включая НРБ и СССР.

Действия румынского руководства, стремившегося усилить свою независимость от союзников по Варшавскому пакту в вопросах, представлявших для них и главной силы ОВД – СССР стратегический интерес, включая темы европейской безопасности, взаимоотношений с Западом и соседней Югославией, а также оборонной политики, настороженно воспринимались Москвой. У советского руководства складывалось устойчивое представление о внешнеполитических шагах Бухареста в Балканском регионе как о попытках зондировать почву с целью создания под эгидой КНР неформального военно-политического союза с участием Белграда, к которому могла, по мнению Кремля, присоединиться и Албания[1040]. На внешнеполитической арене Бухарест продолжил активное сотрудничество с Пекином, выступив посредником между китайской и американской стороной в деле налаживания двусторонних отношений[1041]. После получения 17 сентября 1969 г. доклада заместителя Премьера Госсовета КНР и министра иностранных дел маршала Чэнь И о перспективах внешнеполитического курса КНР и её отношений с США Мао Цзэдун принял окончательное решение о необходимости установления полномасштабных отношений с Вашингтоном[1042]. Поездка премьер-министра СРР И. Маурера в октябре 1969 г. по странам Азии, включая КНР, где он встретился с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем, была важна для руководства Румынии с точки зрения участия Бухареста в посредничестве между КНР и США. Это способствовало бы и укреплению румынских позиций на международной арене. Избранный румынским руководством курс нашёл своё отражение в румыно-советских отношениях. Румынская сторона в специальной ноте, направленной в советский МИД 6 октября 1969 г., согласилась с содержанием советского предложения о созыве конференции по проблемам европейской безопасности. В то же время, она настаивала на включении в итоговый документ по её результатам положения о том, что «взаимоотношения между европейскими государствами базируются на принципах уважения национального суверенитета и независимости, невмешательства в дела друг друга, уважения и взаимовыгодное™, абсолютного равенства в правах; взаимоединства мира и международной безопасности»[1043].

Во время состоявшихся 17-18 октября 1969 г. в Москве советско-румынских консультаций первых заместителей глав внешнеполитических ведомств двух стран – Дж. Маковеску и Л. Ильичева – была озвучена точка зрения Бухареста на консолидированную позицию членов Варшавского пакта. Румынская сторона настаивала на том, чтобы государства-союзники по ОВД выступили на общеевропейском совещании с соответствовавшими положениями, а затем закрепили их уже в итоговом документе международной конференции по безопасности в Европе. Как считало румынское руководство, к числу «абсолютно необходимых основополагающих принципов и тезисов социалистических стран в вопросах европейского и международного мира и безопасности» относились «неприменение силы, отказ от того, чтобы к ней прибегать, невмешательство во внутренние дела под каким-либо предлогом, ликвидация блоков, вывод войск [с территории иностранных государств] в пределы собственных национальных границ», что «должно было найти отражение в документах, которые предстояло принять министрам иностранных дел государств-членов Варшавского договора»[1044]. Советская сторона достаточно болезненно восприняла очередную попытку Бухареста занять особую позицию по вопросам, имевшим для Кремля принципиальное значение и затрагивавшим военно-политический аспект всей внешней политики СССР. Москва не согласилась на включение многих румынских дополнений в готовившиеся проекты документов. Она сослалась на то, что это может создать серьезные проблемы в период созыва совещания, так как потребует отдельного изучения данных тезисов, и будет использовано как формальный предлог государствами (советская сторона указала на США, Великобританию, Францию, ФРГ и Италию), желавшими затянуть проведение конференции. К числу неприемлемых дополнений относились тезис «единства мира» (это могло бы означать осуждение США, которые вели войну во Вьетнаме, и Израиля из-за ближневосточного конфликта, что было бы отвергнуто Западом), а также призывы к роспуску блоков и выводу иностранных войск и баз[1045]. С точкой зрения советской стороны румынские представители были не согласны и настаивали на включении отдельного параграфа, содержавшего высказанные ими положения, так как они касались, как об этом заявляла румынская делегация, не только взаимоотношений Восток – Запад[1046].

В свою очередь, во время контактов с американской стороной, румынское руководство подчеркивало приверженность Бухареста избранному внешнеполитическому курсу и отмечало, что «развитие отношений с Советским Союзом не всегда является благоприятным», но в последнее время Москва, как считали официальные лица СРР, проявляет сдержанность[1047]. Румынские дипломатические представители в государствах-участниках Варшавского пакта и странах Запада обращали особое внимание на интерес, проявляемый членами евро-атлантического сообщества к позициям коммунистических государств по вопросам созыва международной конференции, и особенно к разногласиям между ними по проблемам европейской безопасности[1048]. Более того, ряд официальных представителей Запада подчеркивали в разговорах со своими румынскими коллегами-сотрудниками МИДа, что было своего рода дипломатическим ходом, важную роль СРР в европейских делах и опасность «доктрины Брежнева»[1049], а также высказывали сомнения в искренности СССР[1050].

Любое усиление конфронтации между Москвой и Вашингтоном увеличивало шанс втягивания в неё соответствующих военно-политических блоков и стран, являвшихся их членами. Со своей стороны глава РКП Н. Чаушеску подозрительно относился к действиям Москвы и её союзников, стремившихся как можно шире вовлечь Румынию в военную деятельность ОВД в виде проводившихся совместных учений и создания структур, позволявших осуществлять контроль над национальными силами членов пакта. Отработка оборонных мероприятий впервые после принятия на вооружение новой военной доктрины «всенародной войны» и реформирования структуры национальной обороны, включавшей создание Патриотической гвардии, проходила в Румынии в конце октября 1969 г. Она была реализована в виде особой формы учений, главным и единственным участником которых были войска государственной безопасности и министерства внутренних дел. Суть учений формулировалась руководством СГБ Румынии в директивном документе как «Действия Государственной безопасности совместно с другими силами во время войны против разведывательно-диверсионных сил противника и вражеских элементов внутри страны». Территориально они охватывали южные уезды Арджеш, Телеорман, Вылчя, Олт, Долж, Горж и Мехидинци, находившиеся к западу от Бухареста и граничившие с НРБ, а также имевшие выход на границы СФРЮ.

По замыслу учений на территории сопредельной страны происходил военный конфликт, что учитывало общие представления румынской стороны о возможности вооруженной агрессии в Юго-Восточной Европе. Действия развертывались до момента подхода сил союзников Румынии к Балканским горам. Предусматривалось прибытие сил Варшавского пакта, которые должны были отбросить агрессора. Однако последний, по замыслу учении, перегруппировывал свои силы и начинал действовать в северном направлении, пытаясь достигнуть южных границ Румынии и форсировать Дунай. Румынские вооруженные силы в этой ситуации должны были не допустить перехода границы и форсирования водной преграды противником. Предусматривались совместные действия войск ГБ, внутренних дел, а также Патриотической гвардии и использование авиации[1051]. В самом плане учений и предполагаемых операциях сил госбезопасности доминировало противодействие разведывательно-диверсионным отрядам и внутренней «вражеской агентуре» в условиях военного конфликта, локализованного к югу от границ Румынии, фактически на территории её союзницы по ОВД – Болгарии. Поэтому идея проводившихся учений имела двоякий смысл в контексте возможных коалиционных действий стран Варшавского пакта против Румынии, о чём, разумеется, не говорилось даже в секретном издании «Секуритатя». Таким образом, подготовка к отражению возможной агрессии в рамках коалиционного взаимодействия с ОВД не исключала сценария борьбы с силами Варшавского пакта в случае его вторжения в Румынию с целью смены её партийно-государственного руководства и установления там промосковского правительства.