§2. Не «доктрина Брежнева», не «доктрина Зонненфельдта», а национальный суверенитет

На проходившей 26 января – 5 февраля 1976 г. в Афинах Первой балканской конференции правительственных экспертов, с участием представителей всех стран региона, за исключением Албании, занимавшейся вопросами многостороннего сотрудничества, Югославия продолжила прежний курс, ориентированный на укрепление своей роли как лидера Движения неприсоединения в региональных балканских делах. Одновременно югославские политические обозреватели из числа специализировавшихся на освещении международных событий и делавших оценки в контексте общего внешнеполитического дискурса, развивавшегося в политических кругах и руководстве СФРЮ, в достаточно жёсткой форме характеризовали роль и место соседней Болгарии на прошедшей конференции. Они отмечали, что София сделала всё, что могла, для того, чтобы не допустить дальнейшего развития многостороннего сотрудничества в регионе. Как противоположность подобной политике рассматривался курс Румынии, выступавшей с близких югославской стороне позиций. В то же время, обращаясь к внешнеполитическому курсу Турции и Греции – бывших союзников Югославии по предвоенному Балканскому пакту 1934 г., а также созданному в 50-е гг. XX в. новому Балканскому союзу, югославские комментаторы, во многом отражавшие общие настроения, существовавшие в политических кругах страны, отмечали, что, выступая за региональное сотрудничество, Анкара не хотела бы создания постоянного секретариата конференции, на чём настаивали Афины. Подобное отношение Турции к этому вопросу было связано с нежеланием усиления позиций Греции как лидера балканского сотрудничества. СФРЮ, по мнению одного из авторов публикации в центральной югославской прессе, наоборот, не испытывала предубеждений в отношении участников конференции и была готова сотрудничать как со странами-членами ОВД, так и НАТО, так как сама являлась членом движения неприсоединения[1848].

Однако со стороны греческого руководства – премьер-министра К. Караманлиса, главы правоцентристской партии «Новая Демократия» – идеология и практика неприсоединения вызвала резкую критику, в связи с чем, как отмечали иностранные наблюдатели, он заявил о существовании единственной альтернативы: либо «демократический Запад», либо «коммунистический Восток»[1849]. Таким образом, фактически отрицалась сама возможность внеблокового существования государств в системе международных отношений. Этот тезис был достаточно чувствительно воспринят югославской стороной. Зарубежные эксперты отметили, что центральные СМИ СФРЮ в этой связи вновь обратились к тезису о возможности сохранения странами своего национального суверенитета и независимости в случае, если они проводят политику неприсоединения и не входят ни в один из двух крупных пактов – ОВД или НАТО[1850]. Аналогичную позицию разделял лидер оппозиционного левоцентристского Всегреческого социалистического движения (ПАСОК) А. Папандреу, о чём он заявил в интервью Белградской прессе. В сложившейся ситуации югославская сторона оказалась в сложном положении, так как, с одной стороны, руководство СФРЮ стремилось укрепить своё положение, поддерживая тесные отношения с официальными Афинами, а, с другой, его объективными союзниками являлась оппозиция в лице ПАСОК, выступавшая с жёстких антинатовских и антиамериканских позиций[1851]. Поэтому визит в феврале 1978 г. в Белград Начальника Штаба ВВС Великобритании играл двоякую роль: с одной стороны, он подчеркивал независимый курс СФРЮ при определении своей оборонной и внешней политики, а, с другой, оставлял возможность для политиков делать предположения о вероятной степени сближения Югославии с ведущими государствами НАТО.

Взаимоотношения коммунистических государств с США и НАТО вызывали жёсткую критику главы АПТ. Поэтому активность китайской дипломатии в деле установления отношений с Западом, начало которым было положено во время встречи президента США Р. Никсона с Председателем КНР Мао Цзэдуном 27 февраля 1972 г., крайне негативно воспринималась в Тиране. Не меньшее недовольство Тираны вызывало и Балканское направление внешней политики КНР, а также официальная пропагандистская кампания Пекина, направленная на сплочение коммунистических государств региона под лозунгом укрепления их независимости от СССР. Это подпитывало подозрительность и недовольство главы АПТ относительно планов руководства КНР в регионе, где единственным союзником Пекина продолжала оставаться Тирана, стремившаяся использовать своё особое положение. Руководитель НРА в непредназначенных для обнародования на момент их написания записях в своём дневнике отмечал, что «китайцы были вовлечены в балканские дела и стремятся учить нас, как добиться безопасности и устанавливать сотрудничество на Балканах»[1852]. Призыв Пекина усиливать сотрудничество стран региона и поддержка проводившейся в Афинах конференции по этой теме были резко восприняты Э. Ходжей, придерживавшегося самостоятельной позиции по вопросу регионального сотрудничества, особенно в отношении соседних Югославии и Греции. После консультаций с секретарем ЦК АПТ и членом Политбюро Р. Алией были сформулированы тезисы. Они стали основой для статьи Ходжи, опубликованной под названием «Что помогает и что не помогает подлинной безопасности и сотрудничеству на Балканах» в партийном органе газете «Зери и популит»[1853]. Она стала ответом на статью в центральном партийном органе КПК газете «Женьминь жибао». В ней заявлялось о том, что «нынешнее состояние взаимоотношений между балканскими странами является достаточно сложным, и сверхдержавы, вмешиваясь различными способами, создали опасное в политическом и военном отношении положение». Утверждалось, что противостоявшие НАТО и ОВД, членами которых являлись и страны региона, создают серьезную угрозу мирному развитию. Более того, как отмечалось в статье, наличие двусторонних противоречий между Балканскими государствами также способствовало сохранению напряженности, и проведение конференции в Афинах не способно решить проблемы[1854].

Происходившее в регионе привлекало внимание Вашингтона. Американское видение ситуации в балканском секторе международной политики, включая военный аспект, излагалось 1 февраля 1976 г. в директиве госсекретаря США Г. Киссинджера главам диппредставительств США в Европе. Определяя СССР как имперскую державу, которая не обладает привлекательностью даже для своих союзников в Восточной Европе, глава Госдепа США ориентировал американских дипломатов на принятие ими нескольких базовых тезисов, объясняющих поведение Вашингтона в отношении Москвы. Во-первых, определялась вероятная слабость СССР в будущем, несмотря на то, что он являлся сверхдержавой. Этот факт объяснялся высокой степенью потенциала конфликтности в экономической, социальной и этнической областях[1855]. Во-вторых, делался вывод о том, что СССР не в состоянии успешно «создавать действенные международные структуры», а единственной «важной объединяющей силой» в Восточной Европе было для Москвы советское военное присутствие. В-третьих, высказывалось предположение о том, что восточноевропейские союзники СССР будут всё более склоняться к усилению своей независимости и суверенитета, так как Советский Союз, как считалось, уже не имеет, за исключением Болгарии, «подлинных друзей» в Восточной Европе[1856]. Суть проводившейся политики разрядки со стороны США, как отмечал Г. Киссинджер в директиве, заключалась не только в создании баланса с СССР, но и в попытках оказания влияния на Москву в случае использования силы с её стороны. В данном контексте задача Вашингтона на восточноевропейском направлении заключалась в том, чтобы не допустить, с одной стороны, открытого конфликта между СССР и странами региона, а, с другой, в укреплении самостоятельности этих государств, несмотря на особенности их политических режимов, в частности, Румынии, которая «остается в числе стран с наиболее жёсткой внутренней [политической] системой». Задачами политики США в отношении Югославии было поддержание её самостоятельности и недопущение включения в орбиту советского влияния[1857].

Важную роль для ОВД в контексте формулировавшихся основ оборонной политики и её реализации коммунистическими странами Балканского полуострова играли договоренности между СССР и его ближайшими союзниками по Варшавскому блоку по вопросу определения источников угроз как на глобальном, так и на региональном уровне. В плане сотрудничества на 1975-1976 гг. разведок СССР и не являвшейся балканским государством Чехословакии, помимо общих задач «вскрытия враждебных планов и намерений западных разведок против СССР и Чехословакии и других стран социализма; проникновения в политические, военные, экономические учреждения США, Англии, ФРГ, Франции и НАТО, создания прочных агентурных позиций», совместной разведдеятельности по «европейскому» направлению, ставились задачи «выявления враждебных планов КНР против социалистического содружества, в рабочем коммунистическом движении; получение информации о планах США и НАТО на Балканах, намерениях капиталистических держав в отношении Югославии, Румынии и Албании…»[1858]

Сотрудничество Болгарии с союзниками по Варшавскому пакту затрагивало важный и для болгарского руководства аспект координации действий разведывательных служб блока. Имея непосредственное отношение к идеологической составляющей оборонной политики – важнейшей сфере деятельности коммунистической системы, сотрудничество болгарской госбезопасности с подобными организациями СССР, Венгрии, Восточной Германии, Польши и Чехословакии было направлено против источников распространения независимой информации в Восточном блоке. На состоявшемся в Праге 12-13 февраля 1976 г. специальном совещании с участием представителей этих служб было принято решение об активизации подрывной работы против «Радио “Свобода/Свободная Европа”», направленной, фактически, на их ликвидацию[1859]. Такие действия были санкционированы руководствами коммунистических режимов Восточного блока. Они видели опасность в вещательной политике РС/РСЕ, о чём свидетельствовало выступление Л. И. Брежнева на конференции коммунистических и рабочих партий Европы, проходившем в Берлине 29-30 июня 1976 г., когда он обрушился в своей речи с гневными высказываниями на эти радиостанции[1860].

Американская сторона оценивала стратегию СССР в феврале 1976 г. в международных организациях, прежде всего в ООН, как направленную на достижение не только политической, но и военной разрядки. Кремль, как отмечали западные эксперты, делал «акцент на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, а также на вопросах разоружения». Одновременно отмечалась роль СССР, заключавшаяся в «дирижировании более детальными и конкретными атаками своих союзников на другие позиции США», а также активная политика Москвы, направленная на поддержку Движения неприсоединения в вопросах деколонизации[1861]. Имея в виду заинтересованность государств Восточного блока в расширении экономических отношений с Западом и с США в частности последние постарались использовать это факт во взаимоотношениях с союзниками СССР по Варшавскому пакту. Среди ответственных за европейские дела руководителей Государственного Департамента США всё серьёзнее рассматривался вопрос о необходимости изменения «Резолютивного меморандума о Национальной Безопасности» (NSDM) № 212 от 2 мая 1973 г., принятого ещё администрацией президента США Р. Никсона. В соответствии с основным положением этого директивного документа утверждалось, что «в отношении стран Восточной Европы в целом, прогресс в экономической области должен быть поставлен в зависимость от политической позиции по международным вопросам, включая наши интересы, и от демонстрируемой готовности разрешать важные двусторонние политические проблемы»[1862]. Одновременно ставилась задача «обратиться к Румынии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии с целью быстро начать и закончить переговоры по поводу обращений США относительно национализированной собственности и неоплаченных финансовых обязательств»[1863]. При этом определялась очередность подготовки и заключения соответствующих торговых договоров, а также соглашений о культурном и научном обмене. Первой, после Румынии, страной предстояло стать Венгрии, затем следовала Чехословакия и только лишь после них – Болгария. Однако сделанные во время встречи глав делегаций и министров иностранных дел в 1975 г. в Хельсинки предложения со стороны США практически одновременно европейским союзникам СССР по Восточному блоку «нарушили» принятый Вашингтоном сценарий, так как ответы восточноевропейских стран не соответствовали предполагаемой очередности. Это вызвало обеспокоенность Госдепа, где посчитали, что таким образом в число стран «первой очереди» могут попасть государства Восточной Европы, которым американская сторона косвенно давала понять, что необходимо сначала «отредактировать» свою позицию по международным проблемам и лишь после этого рассчитывать на определенные преференции во взаимоотношениях с США.

Тем временем охлаждение отношений между Тираной и Пекином становилось очевидным для членов Восточного блока – союзников СССР по Варшавскому пакту. Для Москвы, стремившейся не допустить усиления позиций КНР на международной арене из-за проводившегося китайским руководством внешнеполитического курса, направленного против СССР, такое развитие ситуации означало в военно-политическом смысле вероятность активизации попыток Китая укрепить свои позиции на Балканах. В реализации советской политики противодействия устремлениям КНР были задействованы и её союзники по ОВД. Буквально вскоре после публикаций статей в «Женьминь жибао» и «Зери и попул-лит» венгерский политический еженедельник «Мадьяроршаг» поместил 9 апреля 1976 г. большую статью. В ней отмечался начавшийся конфликт между Пекином и Тираной, а также отказ последней от сделанного якобы китайской стороной предложения о необходимости расширить торговые отношения с Западом, так как КНР сокращал экономическую помощь Албании[1864]. Помимо содержавшейся в появившейся без подписи статье информации о крайне тяжёлом физическом состоянии Э. Ходжи, а также болезни М. Шеху, в ней делался прозрачный намек на сложную ситуацию в оборонном ведомстве НРА, возглавлявшемся Шеху, являвшимся ещё и премьер-министром. В этой связи отмечались трудности, с которыми столкнулся новый заместитель министра обороны Гегприфти, фактически вынужденный выполнять функции главы министерства из-за постоянной болезни Шеху. Появление этого материала не было случайным и, вероятнее всего, его обнародование согласовывалось с советской стороной, пытавшейся таким образом зондировать почву в складывавшейся внутри НРА ситуации.

Тирана продолжала стоять на позициях «борьбы с двумя сверхдержавами» – СССР и США. Первая из них объявлялась даже более опасной с идейно-политической и военной точек зрения для провозглашенного руководством Албании курса на поддержку «мирового революционного движения». В этой связи глава АПТ, анализируя складывавшуюся в мире ситуацию, констатировал в конце апреля – начале мая 1976 г. кризис как западной, так и советской систем. Он обращал внимание на то, что СССР использовал Варшавский пакт для оккупации государств-членов этого блока, «за исключением социалистической Албании».

Соперничество между двумя сверхдержавами, в соответствии с выводами Э. Ходжи, в конечном счёте, будет базироваться на использовании силы против тех, кто выступает против них. В то же время руководитель НРА в своем анализе международной ситуации и в контексте оборонных интересов собственно Албании приходил к заключению о том, что «ревизионистский Советский Союз не движется в сторону подготовки войны и объявления её неизбежной в Европе. По нашему мнению, он боится войны и в основном не из-за того, что если она начнётся, то он не сможет справиться с вооруженными силами западных стран, а из-за страха столкнуться с большим военным потенциалом США»[1865]. Не менее критично Ходжа оценивал Движение неприсоединения и политику СФРЮ, направленную на его укрепление. Он обвинял югославское руководство в том, что оно на словах заявляет о неприсоединении, в то время как членами Движения являются государства, связанные либо с НАТО, либо с ОВД. В анализе, сделанном руководителем НРА, превалировал конфронтационный тон и делался акцент на существование серьезного кризиса в двух противостоявших блоках. При этом, обращаясь к вероятным источникам угроз в регионе, он отмечал, что Болгария как наиболее верный союзник СССР может при определенных обстоятельствах «захватить Дарданеллы и повторить Сан-Стефанский[1866] мир». В этой связи глава АПТ заявлял о желании, чтобы «в отношениях между Грецией и Турцией были найдены наилучшие решения и наиболее приемлемые для двух балканских государств». Примечательным было особое подчеркивание исторических связей между Албанией и Турцией, ссылки на Ленина и его оценки деятельности Ататюрка, а также прием албанских беженцев из СФРЮ в Турции[1867].

Для Бухареста складывавшаяся ситуация была важна с точки зрения возможной реакции СССР на избранный румынским руководством курс. Предпринимавшиеся в начале 1976 г. румынской стороной в отношении США и СССР дипломатические шаги были рассчитаны на получение максимальной выгоды в политической, экономической и военно-технической области от занятой позиции по вопросам европейской безопасности, сотрудничества с международными политическими объединениями (Движение неприсоединения) и членства в экономических организациях («Группа 77»), а также установления многосторонних региональных связей (Балканское сотрудничество). Членство Румынии в Варшавском пакте позволяло Н. Чаушеску, несмотря на подозрения относительно исходящих от ОВД угроз для режима его личной власти, рассчитывать на помощь со стороны СССР в экономических, политических и военно-технических вопросах. Одновременно, демонстрируя свою независимость от Москвы, Бухарест вызывал заинтересованность США и Запада в поддержании особых отношений с румынским руководством, так как особая позиция Н. Чаушеску по многим международным вопросам воспринималась как сигнал о готовности идти дальше по этому пути. Весной 1976 г. тенденция усилить свои независимые позиции во взаимоотношениях с СССР и Варшавским пактом была продолжена румынским руководством. Это достаточно хорошо ощущалось сотрудниками румынского МИДа, которые обращали внимание руководства на принципиально значимые с точки зрения внешнеполитического курса и оборонной политики Бухареста проблемы, затрагивавшиеся на XXV съезде КПСС, состоявшемся в Москве 24 февраля – 5 марта 1976 г.

В докладе Л. И. Брежнева, содержалось несколько установок, относившихся к военно-политическому аспекту Восточного блока и трактовке советской стороной сложившейся ситуации. Во-первых, в нём заявлялось о том, что «Центральный Комитет нашей партии, Политбюро ЦК в течение отчетного периода, как и прежде, в первую очередь уделяли внимание взаимоотношениям с социалистическими государствами»[1868]. Во-вторых, советская сторона была вынуждена признать наличие «у отдельных партий» «особых взглядов по ряду вопросов»[1869], что явно относилось уже к целой группе компартий, признаваемых Кремлём «братскими»: северокорейской, вьетнамской, югославской и румынской, из которых две последние имели собственные позиции по важным и для болгарской компартии – самой близкой к Москве – проблемам Балканского региона. Наконец, в-третьих, советская сторона особо подчеркивала значимость существования Варшавского пакта одновременно как политического, так и оборонного блока, существование которого обуславливалось сохранением союза НАТО и роспуск которого в ближайшее время не ожидался ещё и потому, что «милитаристские круги ведут гонку вооружений»[1870].

Заявления, сделанные на съезде советским руководством, а также речи представителей иностранных компартий, прежде всего из стран Восточной Европы и в целом коммунистического мира, свидетельствовали о развитии центробежных тенденций внутри коммунистического движения. В первой половине марта 1976 г. КГБ направил в ЦК КПСС специальную записку, в которой сообщалось, что «Комитетом госбезопасности получены данные о том, что посольство США в Москве на основе изучения выступлений на съезде КПСС руководителей коммунистических партий европейских стран подготовило для госдепартамента США свои оценки, в которых оно исходило, прежде всего, из отношения компартий к вопросам пролетарского интернационализма, маоизма и роли КПСС в международном коммунистическом движении. Посольство США отмечает, что характерным для современного европейского коммунистического движения является продемонстрированное на съезде разнообразие взглядов по этим важным вопросам. При этом посольство подчеркивает, что в настоящее время единства взглядов среди компартий капиталистических стран Европы не больше, чем среди компартий европейских социалистических стран. По мнению посольства США, эти различия во взглядах делают путь к конференции коммунистических и рабочих партий Европы еще более трудным, чем до съезда. Посольство США высказывает также предположение, что КПСС теряет роль лидера в международном коммунистическом движении, сохраняя в лучшем случае роль его арбитра…»[1871]

Реакция с румынской стороны на занятую СССР позицию по вопросам международного развития свидетельствовала о сохранявшихся противоречиях между Москвой и Бухарестом. Не оглашаемое «румынское видение» ситуации свидетельствовало об усиливающемся расхождении с Москвой по внешнеполитическим, идеологическим и оборонным вопросам. Румынская сторона продолжала продвигать на международном уровне идею всеобщего разоружения и ликвидации противостоявших блоков – НАТО и ОВД. Поэтому, оценивая прошедший съезд советской компартии, румынские дипломаты в СССР уделяли основное внимание проблемам, наиболее важным с точки зрения занятой Бухарестом позиции. В аналитическом документе, представленным руководству румынского МИДа посольством СРР в Москве, уже в первом абзаце заявлялось: «Несмотря на то, что в докладе ЦК КПСС было уделено достаточно много места вопросам разоружения, наблюдатели из числа дипломатов отметили, что в докладе не представлена во всеобъемлющем виде советская концепция разоружения. Они отметили, что в докладе отсутствует единый план действий по достижению провозглашенной конечной цели – общего и полного разоружения – и усилий с целью выхода нынешних переговоров о разоружении из тупика»[1872]. Не меньшую критику румынских дипломатов вызывало невнимание СССР к позиции малых стран по вопросам разоружения, за что постоянно выступал Бухарест[1873]. Со ссылкой на коллег-иностранных дипломатов авторы доклада подчеркивали доминирование проблемы частичного, а не полного, включая ядерное, разоружения в повестке дня советской внешней политики и предсказывали продолжение гонки вооружений, а также соперничества СССР и США по вопросу определения механизма контроля над этим процессом[1874]. Румынская сторона обращала внимание на разницу в подходах к проблеме одновременного роспуска НАТО и ОВД в заявлениях, сделанных на предыдущем съезде КПСС и проходившем весной 1976 г. Новая советская установка заключалась в отсутствии тезиса об одновременном роспуске, но содержала призыв к укреплению Варшавского пакта и утверждение о несогласии СССР с идеей разделения мира на два противостоявших блока. Такой подход, как сообщалось в докладе посольства, привел к мысли дипломатов Пакистана, КНР, а также ряда арабских стран о том, что это является сигналом изменения военно-политической стратегии СССР и перехода к политике усиления военного присутствия в различных частях мира[1875].

Особое значение для Бухареста имел принцип отказа от использования силы в международных делах, так как румынское руководство постоянно опасалось повторения совместных действий членов Варшавского пакта против Румынии, аналогичных интервенции в Чехословакию в 1968 г. Однако содержавшееся в зачитанном Л. И. Брежневым докладе положение о необходимости заключения многостороннего договора по данному вопросу, включая обязательства ядерных держав, были скептически восприняты не только румынскими дипломатами, но и дипломатическими представителями Греции и Швеции, на которых сослались составители доклада румынского посольства. Они использовали для иллюстрации замечание французского дипломата, который выразил сомнение в реалистичности подобного многостороннего соглашения, так как даже на двустороннем уровне, примером чему служили взаимоотношения СССР и КНР, отсутствовали подобные договоренности[1876].

Одним из важных элементов румынской внешней и оборонной политики являлся план создания межгосударственной организации по многостороннему региональному сотрудничеству Балканских государств. Официальный Бухарест видел в ней возможность укрепления своих международных позиций и достижения большей независимости от Москвы. Череда официальных визитов Н. Чаушеску в Грецию (26-29 марта 1976 г.), Турцию (22-24 июня) и Болгарию (27-28 июля) являлась частью мер по достижению поставленной цели. На этом фоне начало происходить усиление позиций Афин, куда, помимо Чаушеску, с официальным визитом прибыл 9-11 апреля 1976 г. и глава Болгарии Т. Живков. Более того, во время своего визита последний обратился к македонской теме и отверг существование македонской нации, что соответствовало и официальной греческой позиции.

В свою очередь, для И. Броз Тито вопрос взаимоотношений с Грецией имел одно из ключевых значений не только с внешнеполитической, но и с оборонной точки зрения. Это было обусловлено тем, что ещё со времени создания Балканского пакта, объединявшего в 50-х гг. XX в. Югославию с Грецией и Турцией в военно-политический союз, Белград продолжал рассчитывать на солидарность с Афинами в случае военной угрозы СФРЮ. В марте 1976 г. Грецию посетила югославская военная делегация во главе с начальником Генштаба ЮНА генерал-полковником А. Поточаром, что являлось продолжением существовавших между двумя странами военно-политических связей. Визит Тито в Грецию 10-13 мая 1976 г. был призван улучшить двусторонние взаимоотношения и не допустить ослабления югославских позиций как представителя Движения неприсоединения. Поддержка греческой позиции по кипрскому вопросу и инициатив Афин по укреплению межбалканского международного сотрудничества позволяли рассчитывать на реализацию этого плана. В июне 1976 г. Главнокомандующий греческими вооруженными силами генерал-полковник Д. Арбузис, близкий к премьер-министру К. Караманлису, посетил Югославию с ответным визитом. Со своей стороны, Тито постарался продолжить курс на многостороннее региональное балканское сотрудничество и находился с визитом 8-11 июня 1976 г. в Турции, куда он прибыл через несколько дней после завершения визита Т. Живкова и за несколько дней до визита Н. Чаушеску. Белград был заинтересован в минимизации греко-турецких противоречий и создании условий для многосторонних региональных отношений, против чего выступала София, опасавшаяся оказаться в изоляции в виду сложившегося о ней представления как о наиболее доверенном союзнике СССР.

Успех в реализации избранного Бухарестом курса как в политической, так и в оборонной сфере зависел во многом от реакции на предпринимаемые действия как со стороны Запада, так и Востока. Для Н. Чаушеску было важно получить поддержку со стороны западных партнеров и, прежде всего, США, для того, чтобы чувствовать себя уверенно во взаимоотношениях с Москвой и союзниками в лице стран-членов Варшавского пакта. Однако существовавшая в американских политических кругах осторожность при определении конкретных шагов дипломатии США в Восточной Европе, рассматривавшейся как регион преимущественных интересов Кремля, серьезно затрудняла получение Бухарестом ожидаемых положительных результатов.

Появление 21 марта 1976 г. в американской печати краткого изложения изначально не рассчитанной на обнародование речи советника Госдепа США Г. Зонненфельдта, с которой он выступил в Лондоне на состоявшейся 13-14 декабря 1975 г. встрече с 28 американскими послами в странах Западной и Восточной Европы, было достаточно серьезно воспринято как в Восточном блоке[1877], так и в политических кругах на Западе и в США в частности. Суть её сводилась к тому, что Вашингтон признавал доминирование СССР в восточноевропейском регионе и должен способствовать налаживанию «органических связей» между Москвой и её восточноевропейскими сателлитами. Вошедшая в историю как «доктрина Зонненфельдта», она жёстко критиковалась большинством американских политиков, считавших, что подобный подход к отношениям с европейскими странами Восточного блока укрепляет контроль СССР над регионом и лишает народы этих государств надежды на поддержку со стороны демократических стран. Сама «доктрина» характеризовалась в этой связи как продолжение секретных договоренностей времён Второй мировой войны о разделе сфер влияния в Европе, благодаря чему её восточная часть оказалась под советским контролем. Личные оправдания Г. Зонненфельдта, а также заявления президента Дж. Форда о поддержке восточноевропейских народов в их стремлении к демократии и последовавшая 6 апреля 1976 г. публикация в газете «The New York Times» с изложением речи по материалам Государственного департамента[1878] не развеяли подозрений как у политиков в США, так и за рубежом относительно подлинного курса администрации Белого Дома в отношении Восточной Европы[1879].

Реакция в Югославии и Румынии на обнародованные в прессе положения «доктрины Зонненфельдта» были достаточно резкими. Глава СФРЮ И. Броз Тито заявил о том, что Белград не собирается отказываться от принципов своей внешней политики и будет её продолжать. В свою очередь, югославская пресса обвинила американскую сторону в попытке создать «новую Ялту»[1880]. В Госдепе США отмечали по этому поводу крайне негативное влияние, оказанное на американо-югославские отношения появлением в печати информации о тезисах Зонненфельдта[1881].

Не менее жестко отнеслось к происходящему и руководство СРР Череда публикаций в партийной печати, а затем и выступление Н. Чаушеску на съезде профсоюзов 26 апреля 1976 г. были посвящены теме национального суверенитета, неприемлемости разделения мира на сферы влияния и блоки, необходимости уважения национальной независимости. Зарубежные обозреватели обратили особое внимание на необычно эмоциональный характер речи Генсека РКП и Президента СРР, который выступил против «реакционных империалистических сил», стремящихся лишить народы и государства национального суверенитета и независимости. Ещё ранее румынская сторона выступала за признание национальных прав, апеллируя к марксистским положениям и установкам ленинизма, ссылаясь на непонимание неназванными представителями коммунистического движения (а по сути – советским руководством и наиболее верными сателлитами СССР по Восточному блоку) важности национального суверенитета с точки зрения развития общества и государства.

Произнесенная Чаушеску речь, а также публикации в партийной печати не оставляли сомнений у иностранных экспертов относительно позиции главы Румынии, который, с одной стороны, выражал недовольство «доктриной Зонненфельдта», а, с другой, фактически критиковал СССР и Варшавский пакт за нежелание уважать национальную независимость и суверенитет, а США за готовность согласиться с разделением мира на сферы влияния[1882].

Совершенно иную позицию заняло руководство Болгарии. Подчеркивавшееся им следование скоординированным с СССР внешнеполитическим курсом продолжилось в 1976 г. в характерной форме: очередной съезд БКП был запланирован после проведения съезда КПСС. Проходивший 29 марта – 2 апреля 1976 г. в Софии XI съезд БКП был символичным лично для Т. Живкова, так как состоялся в двадцатилетие т. и. Апрельского пленума ЦК БКП (2-6 апреля 1956 г.), на котором он в резкой форме осудил культ личности предыдущего руководителя БКП В. Червенкова, что считалось сопоставимым в болгарской партийной традиции с речью Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС. Позиция Софии по внешнеполитическим вопросам и оборонной политике, озвученная во время работы съезда, свидетельствовала о том, что болгарское партийно-государственное руководство во главе с Т. Живковым продолжает следовать в фарватере определяемого СССР курса. Это относилось к такому аспекту союзнических отношений НРБ с советской стороной и членством в Варшавском пакте, как укрепление оборонного потенциала Болгарии. Произошедшие на съезде кадровые изменения имели непосредственное отношение к новому этапу проводимой Софией оборонной политики, так как расширилось присутствие представителей высших армейских кругов и руководства госбезопасности в ЦК БКП (вместо 13 членов ЦК, избранных на X съезде, их стало 16)[1883], а также произошли новые назначения в той части центрального партийного аппарата, который отвечал за развитие болгарского ВПК[1884].

Весной 1976 г. глава соседней Румынии Н. Чаушеску с беспокойством воспринимал активизацию советской военной активности в Балканском регионе, рассматривая её как демонстрацию силы со стороны СССР в отношении Бухареста. Румынский руководитель стремился добиться укрепления взаимоотношений с Западом и недопущения усиления контроля СССР над политическими связями Румынии и её военно-техническим сотрудничеством с внешним миром. Поэтому в военном ведомстве СРР достаточно серьезно была воспринята переброска в Болгарию по Черному морю советских воинских частей 15-20 мая 1976 г. и проведение совместных болгаро-советских учений 24-27 мая 1976 г. в обход румынского союзника, который стремился не допустить появления даже малочисленных воинских контингентов на своей территории и отказывался сам посылать их в страны-союзницы на проводимые учения. Министр национальной обороны генерал армии И. Ионицэ сообщал Н. Чаушеску в специальном докладе о том, что «впервые проводятся учения такого масштаба (3 армии совместно с командованием ВМС) к северу от Балканских гор… Учения начались без участия больших воинских контингентов, а задействованные подразделения были заранее предупреждены с целью пополнения кадров за счёт частичной мобилизации резервистов»[1885]. Румынская военная разведка и служба радиоперехвата вели активное наблюдение за происходившим. В соответствии с полученной информацией об интенсивном радиообмене на севере Болгарии в районе г. Плевей министр обороны Ионицэ сообщал о существовании в составе болгарских вооруженных сил 4-й общевойсковой армии со штабом в этом городе. На приложенной к докладу карте были отмечены главные, как следовало из наблюдений службы радиоперехвата румынской военной разведки, радиопередающие точки городов Михайловград, Врац, Ботевград, поддерживавшие связь с г. Плевей. На этой же карте г. Сливен был обозначен как место дислокации штаба 3-й армии, а г. София – 1-й армии. Таким образом, судя по представленной информации, румынская сторона не обладала точными данными о 2-й общевойсковой армии со штаб-квартирой в г. Пловдив и не была осведомлена о существовании в составе НБА только трёх, а не четырех общевойсковых армий.

Проведённые болгаро-советские учения были важны для руководства Румынии с точки зрения определения возможных действий против неё сил Варшавского Договора. Это было тем более важно с учётом создавшегося в военном ведомстве СРР мнения о существовании 4-й общевойсковой армии, дислоцированной на севере Болгарии и предполагавшей наличие «румынского» ТВД в планах её действий. Болгарская и советская стороны, проведя учения 24-27 мая 1976 г., фактически способствовали формированию (степень преднамеренности до сих пор остается неизвестной) у румынского партийного и военного руководства представлений относительно возможных действий союзников по ОВД в отношении Румынии и созданию ложных данных о существовании некой 4-й армии БНА.

На протяжении весны – осени 1976 г. болгарские органы безопасности (ДС) активизировали скоординированные действия подразделений военной контрразведки и отдела по работе с нелегалами госбезопасности Венгрии, которая являлась с точки зрения оборонных задач Варшавского пакта главным плацдармом, на котором размещались основные силы первого эшелона Юго-Западного ТВД. Перед болгарской разведкой и контрразведкой ставилась задача обмена опытом с венгерской стороной как по оперативно-техническим вопросам, так и определению основных «активных мероприятий», которые предстояло проводить совместно болгарской и венгерской госбезопасности в отношении НАТО и его отдельных членов[1886]. Аналогичные мероприятия проводились болгарской стороной при работе с польскими союзниками по Варшавскому пакту В «Перспективном плане сотрудничества» 2-го Главного Управления МВД НРБ и 2-го Департамента МВД ПНР определялось основное направление совместной деятельности органов госбезопасности двух стран в контексте общих политических и оборонных интересов Варшавского блока.

К середине 70-х гг. XX в. главными направлениями деятельности органов безопасности стран-участниц ОВД, судя по заключавшимся двусторонним и многосторонним соглашениям ряда государств Восточного блока, среди которых Румыния оказывалась в изоляции, было противодействие как «усиливавшейся скоординированной деятельности спецслужб НАТО»[1887], так и разведывательным мероприятиям со стороны КНР и НРА., что подразумевало не только ведение контрразведывательной, но и разведывательной деятельности[1888]. Среди стран-членов союза НАТО для Болгарии и Польши особый интерес представляли Греция, Италия, США, Франция, ФРГ и Турция[1889]. Вероятно, они определялись советской стороной для своих союзников как их «зона ответственности», что не исключало, разумеется, действий самого КГБ СССР на этих направлениях. Одновременно органы безопасности НРБ продолжили подготовку кадров в СССР на разведывательных курсах в Москве. Изменения в почасовой сетке преподававшихся предметов свидетельствовали: советская сторона была заинтересована в том, чтобы сотрудники болгарской разведки могли вести работу, прежде всего, по определению источников получения секретной информации, создавать агентурные сети и обладали способностями аналитической работы и, в меньшей степени, занимались высокотехнологичными аспектами разведывательной деятельности. Вероятно, такой подход обуславливался тем, что болгарские органы разведки были призваны оказывать поддержку советской стороне, выступавшей в роли главного «оператора»[1890]. Болгария принадлежала к узкой группе стран Восточного блока (куда вошли не являвшиеся членами Варшавского пакта Куба и Монголия, но откуда была «исключена» союзница СССР по ОВД Румыния), создавших во главе с Советским Союзом скоординированную информационную систему визирования данных – «Система объединенного учета данных о противнике» (СОУД)[1891], под которым подразумевались, прежде всего, разведывательные и контрразведывательные институты Западного блока, КНР, НРА и ряда других стран, а также отдельные лица и организации, имевшие отношение к деятельности, рассматривавшейся как подрывная и «направленная против стран социалистического содружества»[1892]. Создание этой системы фактически означало выделение из Восточного блока ограниченного круга государств, политические и оборонные интересы которых полностью совпадали. Для Болгарии такой статус означал принадлежность к числу наиболее близких союзников Кремля. Это обуславливало и степень сотрудничества разведывательных организаций двух стран в относящейся к обороне области – получении доступа к секретным военным разработкам США и стран НАТО, а также образцам техники и оборудования. На протяжении 1976-1980 гг. Управление Т (техническая разведка) ПГУ КГБ СССР направило в ПГУ ДС НРБ 643 разведывательных материала по техническим проблемам, из которых 313 касались военной техники и оборудования. В свою очередь, технический отдел ПГУ ДС в течение 1976-1977 гг. отправил в Москву 463 материала разной степени ценности и важности[1893].

Укрепление позиций на международной арене для Софии было тесно связано с её вовлеченностью в общественно-политические процессы в странах «третьего мира», где она выступала на стороне прокоммунистических режимов и движений. Составным элементом этой политики была военно-техническая помощь, которая на протяжении 1976-1980 гг. должна была составить свыше 12 млн болгарских левов (около 12 млн долларов США)[1894].

Однако приоритетным для болгарской стороны направлением в военно-политической области являлось сотрудничество с союзниками по ОВД в деле обеспечения оборонных возможностей пакта на региональном уровне на Юго-Западном ТВД. Особым вопросом, являвшимся важным для болгарских вооруженных сил, с точки зрения болгарского руководства, была проблема обеспечения в НБА жёсткого контрразведывательного режима. Это нашло своё отражение в плане сотрудничества между Управлением военной контрразведки МВД НРБ и III/IV Управлением МВД ВНР, подписанном 7 апреля 1977 г. В первом пункте этого документа говорилось о том, что обе стороны будут обмениваться информацией в целях недопущения внедрения «вражеских разведчиков и агентов в генеральные штабы, руководящие органы и другие важные объекты вооруженных сил сотрудничающих сторон», а также «разоблачения деятельности несоциалистических стран, наносящей ущерб безопасности вооруженных сил сотрудничающих сторон»[1895]. Последнее уточнение – о характере государств, против которых предусматривалось ведение работы, не было случайным. Оно снимало с повестки дня вопрос о деятельности разведорганов союзной Румынии, а также стоящих на особой или враждебной в отношении Восточного блока или его отдельных членов позиции Албании и КНР, и имеющей особый статус СФРЮ.

Обеспокоенность Белграда и Бухареста возможными изменениями внешнеполитического курса США по отношению к государствам Восточной Европы и гипотетическая перспектива «тайно сделки» между Москвой и Вашингтоном заставляла югославское и румынское руководство избегать резких заявлений, провоцирующих советскую сторону. В свою очередь, Тирана, чувствуя начавшееся охлаждение отношений с китайскими союзниками, также испытывала опасения по поводу того, что она постепенно теряла серьезную дипломатическую поддержку со стороны Пекина и лишалась китайской экономической и военно-технической помощи в прежних объемах. В этих условиях болгарское руководство считало, что НРБ оказывалось в наиболее выгодном по отношению к другим коммунистическим государствам полуострова положении, так как София пользовалась всесторонней поддержкой и помощью, оказываемыми СССР, заинтересованным, к тому же, в усилении болгарского присутствия в региональных делах.