Запоздалая месть

Гражданская война завершилась полной победой большевиков. Но крестьянские восстания продолжались, и у большевистских вождей не было ощущения, что они покорили Украину. Многие украинские политики и историки именуют Голодный мор на Украине — в начале тридцатых годов — актом геноцида, то есть сознательного уничтожения Москвой украинцев. Есть ли основания для таких оценок?

Большой голод стал прямым следствием сталинской политики коллективизации и раскулачивания, что подорвало производительные силы деревни. Зерно потребовалось для того, чтобы расплатиться с огромным внешним долгом. Единственный экспортный товар — зерно. Его гнали за границу — в те месяцы, когда люди умирали от голода. Крестьяне не хотели умирать, не отдавали хлеб, и государство объявило им войну. Сталинское руководство заявило, что хлеб в деревне есть, но враги, то есть кулаки, его прячут.

«Власти фактически действовали как шайка разбойников, которая вторглась в чужую страну, — отмечает известный историк Олег Витальевич Хлевнюк. — Многочисленные документы, которые открылись в последние годы, рисуют ужасную картину насилия над деревней. У голодающих крестьян отбирали последнее имущество и выгоняли из домов».

Украинские крестьяне восстали против колхозов весной тридцатого года, а Сталин трактовал их возмущение, как очередную войну против советской власти. Сталин считал, что хлебозаготовкам мешает «заговор петлюровцев», которые сохранили в подполье свои кадры. Они и саботируют хлебозаготовки. Антикрестьянские настроения вождя усиливались страхом перед активизацией украинского национального движения.

«Украинские крестьяне, — отмечают историки, — находились под двойным подозрением — и как крестьяне, и как украинцы, в то время, как русские крестьяне находились под подозрением только как крестьяне».

На Украине не было того количества хлеба, которое Сталин распорядился собрать. Но вождь ничего не желал слышать. Требовал вести хлебозаготовки любыми средствами.

«Он хотел получить «свой» хлеб, — пишет Олег Хлевнюк, — и Сталина не интересовало, сколько крестьян в результате реквизиций умрет от голода… Крестьянство рассматривалось как реакционная и, в силу своей многочисленности, крайне опасная сила, препятствие на пути социалистического строительства, класс, исторически обреченный на вымирание».

Вот почему государство не оказало голодающей деревне даже минимальную помощь. Но не только на Украине. В распоряжении историков нет документов, свидетельствующих о том, что хлеб забирали для того, чтобы уморить украинцев. Изъятие хлеба обернулось такой же катастрофой и для Казахстана.

Но понятно, почему возникло предположение, что украинцев губят сознательно. Голод на Украине был страшный. Известный писатель Корней Иванович Чуковский осенью 1932 года записал в дневнике:

«Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично:

— У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние человечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ, но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. Я буду рад, так вам и надо!»

27 ноября 1932 года на заседании политбюро Сталин хладнокровно втолковывал товарищам по партийному руководству, как следует объяснять трудности с хлебом:

— Антисоветские элементы из бывших белых офицеров и урядников, из контрреволюционной интеллигенции, кулаков и подкулачников налетают на колхозы и совхозы, как муха на молоко, и занимают такие должности, как должность завхоза, счетовода, кладовщика, члена правления и организуют вредительство и саботаж. Организуют воровство семян, сеют с огрехами, создавая тем самым почву для сорняков, портят машины и тракторы, организуют воровство хлеба во время молотьбы, организуют «черные» ямы и тайные амбары, организуют саботаж хлебозаготовок. Разбить эту банду и вышибить их из колхозов и совхозов — такова задача коммунистов.

И это произносилось не с трибуны, а в своем, самом узком кругу. Малограмотные люди, руководившие страной, или действительно не понимали, что происходит в сельском хозяйстве, или не желали ничего знать.

«В 1933 году многие земляки умерли от голода, — вспоминал Федор Трофимович Моргун, который в более позднее время стал первым секретарем Полтавского обкома и Героем Социалистического Труда. — Погибла моя младшая сестра. Родственники помогли тяжелобольной матери определить нас в детдом. В 1933 году умирали и воспитанники детдома. Умерших хоронили в больших могилах, чаще навалом и голыми».

Украинский прозаик Олесь Гончар пометил в дневнике:

«1933-й — это был геноцид! Пол-деревни выморено голодом за одну весну. Семья Булата-кузнеца, где дети старшие поели меньших… А мои товарищи — одноклассники Кисели из бреусовских хуторов, что несравненные успехи проявляли в математике, — сегодня в школе были, а завтра уже не пришли: умерли оба. А по городам — Торгсины. Галещанская фабрика окорока отправляла на экспорт. Нет, это преступление Сталина, которому нет и никогда не будет оправдания».

22 января 1933 года Сталин велел запретить украинским крестьянам выезжать в другие районы и области за хлебом. Им не продавали билеты. Останавливали на дорогах и возвращали назад.

Прилагали все усилия для того, чтобы никто в мире о голоде не узнал. 19 февраля раздраженный вождь распекал своих подручных Молотова и Кагановича:

«Не знаете ли, кто разрешил американским корреспондентам в Москве поехать на Кубань? Они состряпали гнусность о положении на Кубани. Надо положить этому конец и воспретить этим господам разъезжать по СССР. Шпионов и так много».

12 марта киевские чекисты информировали центр:

«В ряде случаев людоедство переходит даже «в привычку»… В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей».

В мае местные органы госбезопасности и прокуратуры получили секретное письмо ОГПУ, союзной прокуратуры и наркомата юстиции:

«Ввиду того, что существующим уголовным законодательством не предусмотрено наказание для лиц, виновных в людоедстве, все дела по обвинению в людоедстве должны быть переданы местным органам ОГПУ».

Дочь Андрея Андреевича Громыко на всю жизнь запомнила рассказ отца о том, как в те годы будущего министра иностранных дел СССР, а тогда аспиранта Института экономики сельского хозяйства, отправили в командировку на Украину:

«Идет он по дороге из одного села в другое, а навстречу — вереница телег, запряженных лошадьми. На телегах домашний скарб, дети, старухи. Мужик с женой шагают рядом с лошадью.

— Куда путь держите? — спрашивает папа мужика.

— А куда глаза глядят, — отвечает крестьянин.

Деревня разорялась».

Летом 1934 года возник (от отчаяния!) вопрос об импорте хлеба. Но Сталин поставил своих подчиненных на место: какое значение имеет судьба умирающих от голода людей, когда речь идет о его репутации, как главы государства? Отдыхавший в Сочи вождь 30 августа осудил Молотова и Кагановича:

«Импорт хлеба теперь, когда заграница кричит о недостатке хлеба в СССР, может дать только политический минус. Советую воздержаться от импорта. Ячмень и овес надо вывезти, так как нам очень нужна валюта».

На Украине массовая коллективизация и реквизиции хлеба вызвали волну восстаний. В семидесяти трех сельсоветах восставшие крестьяне просто свергли советскую власть. Особые отделы — органы госбезопасности в вооруженных силах — фиксировали пугающий рост недовольства среди украинцев-красноармейцев:

«В частях Украины отмечается национальная рознь между украинцами и великоросами, имеются шовинистические группировки, агитирующие за «незаможнюю Украйну» и стремящиеся дискредитировать партработников, комсостав и Советскую власть».

В Москве были крайне обеспокоены масштабами крестьянского недовольства на Украине. Боялись соседней Польши, которая в Гражданскую войну пришла на помощь независимой Украине.

Сталин писал своему ближайшему помощнику — члену политбюро и секретарю ЦК Лазарю Кагановичу:

«Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. В Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии».

Мнение вождя обретало силу закона.

Политбюро в 1934 году постановило:

«1) Переселить с западных приграничных районов Украины в восточные ее окраины (Старобельская и т. п.) 7–8 тысяч хозяйств ненадежного элемента.

2) Обязать НКВД выслать в порядке репрессии с западных приграничных районов 2000 антисоветских семейств».

Сталин видел опасность не там, где она была. Агентов польского маршала Юзефа Пилсудского на Украине не было. Но мысль о том, что Москва сознательно угнетает украинцев, будоражила национальные чувства: «А все-таки жаль, что мы не сумели создать свое государство». И эти настроения ещё дадут о себе знать…

А после Гражданской войны, потерпев поражение от большевиков, остатки Украинской галицкой армии и армии Украинской Народной Республики отступили на территорию Польши. Родину покинуло около сорока тысяч человек. Они были интернированы на польской территории и умерли от голода и болезней (свирепствовала эпидемия тифа) в лагере под Краковом. Десятилетия спустя, 1 сентября 2000 года, премьер-министр Украины Виктор Ющенко и глава правительства Польши Ежи Бузек открыли памятник воинам Украинской Народной Республики и другим украинским солдатам на Раковицком кладбище в Кракове. На кладбище больше тысячи украинских могил. Точное количество умерших неизвестно, потому что в конце пятидесятых годов в социалистической Польше украинские военные погребения были уничтожены.

Когда Симон Петлюра и его отряды покидали Украину, его преследовали наступающие красноармейские части:

— Даешь Украину! Смерть петлюровцам!

«Он познал ошеломляющую славу, — писал о Петлюре его соратник. — Его приветствовали, как бога, люди, охваченные экстазом. Но массы бывают неблагодарными и в какой-то момент теряют веру в своего бога».

А Москве казалось, что Петлюра опасен и в эмиграции. В июле 1921 года заместитель председателя ВЧК Иосиф Станиславович Уншлихт докладывал в ЦК партии:

«Стремление Петлюры захватить Украину, а Савинкова — Белоруссию, как начало общего наступления на Россию, не ослабло. Первоначально их военный успех с одновременным восстанием кулацких элементов Украины и Белоруссии может быть сигналом нового открытого похода против нас Антанты».

В реальности Симон Петлюра превратился в никому не нужного эмигранта. Пытался обосноваться в разных городах. В конце концов осел с семьей во Франции. Выпускал еженедельник «Тризуб». 25 мая 1926 года Петлюра был убит в Париже — запоздалая месть за разбойное поведение его армии, за еврейские погромы. Прямо на улице в него стрелял Самуил Шварцбард, тоже эмигрант. Пятнадцать его родственников погибли от рук петлюровцев. Суд присяжных Шварцбарда оправдал. В 1942 году в оккупированной немцами Франции его арестовало гестапо. Он погиб в концлагере.

Когда Виктор Ющенко был президентом Украины, он распорядился поставить в Киеве памятник Симону Петлюре. Исполнить распоряжение городские власти не спешили. Даже поклонники национальной идеи не могут забыть Петлюре, что он, во-первых, привел на Украину иностранные войска — поляков, во-вторых, согласился с тем, что западноукраинские земли станут польскими.

После того, как в июле 1919 года Восточная Галиция вошла в состав Польши, советские руководители поддерживали западноукраинские организации, боровшиеся за самостоятельность. Помогали не только коммунистической партии Восточной Галиции, но и украинским националистам, с которыми еще недавно находились в контрах.

Но теперь объединились ради противостояния общему врагу — Польше.

Занимались этим спецслужбы. 2 февраля 1923 года заместитель главы ведомства госбезопасности Иосиф Уншлихт докладывал в политбюро:

«В связи с переговорами наркомата иностранных дел с находящимися в настоящее время в Москве представителями галицкой группы Петрушевича считаем необходимым указать на нижеследующее:

1) В конце декабря прошлого года по нашему представлению ЦК решил вопрос о финансировании группы Петрушевича отрицательно, исходя из соответственной оценки этой группы, как возможного орудия английской политики.

2) По имеющимся агентурным сведениям Коновалец, являющийся агентом польской разведки, продолжает находиться в тесных отношениях с группой Петрушевича.

Учитывая сложность и остроту международной обстановки и исходя из оценки группы Петрушевича, как возможной агентуры Антанты (связь Петрушевича с Англией, а по линии Коновальца связь с М-м отделом польского Генштаба), считая отношения НКИД с указанными выше представителями этой группы, таящими в себе опасность разоблачения этих отношений и создания для Советской республики если не катастрофического, то, во всяком случае, чрезвычайно затруднительного положения, решительно высказываемся против каких-либо официальных соглашений с группой Петрушевича».

Советские спецслужбы действовали негласно. Но сохранить контакты с украинскими националистами в секрете не удалось.

Министерство внутренних дел Польши 5 марта 1923 года составило отчет, в котором отмечалось, что бывшие «главари Западно-Украинской народной республики» вернулись из Москвы, где получили полную поддержку и деньги.

13 ноября 1923 года политбюро постановило и впредь помогать антипольской деятельности украинских организаций:

«Продолжить субсидировать Петрушевича при условии, если в его штабе будет наш представитель. Повысить его ежемесячную субсидию до 1500 долларов. В дальнейшем повысить субсидию еще больше после его проверки.

Проверить справки Тютюника об его организации в Галиции. В случае его солидности, считать возможным оказание ему материальной поддержки. Поручить это тов. Фрунзе.

В целях проверки всех организаций секретно вводить в них наших людей.

Партийно-политическая и военно-техническая работа в странах с украинским населением должна вестись из Харькова. Общее руководство за Москвой. Секретная дипломатическая и политическая разведка — из Москвы».

Чекисты считали важнейшим направлением закордонной работы дестабилизацию положения в Польше. 2 февраля 1924 года Уншлихт попросил политбюро выделить шесть тысяч долларов на подпольную работу в Галиции. В тот же день политбюро санкционировало передачу валюты чекистам.

Республиканское начальство перебралось из Харькова в Киев только в 1934 году. Это решили в Москве на политбюро:

«Имея в виду необходимость приближения правительства Украины и центрального партийного и советского аппарата к важнейшим сельскохозяйственным районам, какими являются районы, расположенные на правобережье Украины, а также для дальнейшего и быстрейшего развития национально-культурного строительства и большевистской украинизации на базе индустриализации, коллективизации — перенести столицу Украины в Киев, являющийся ее естественным географическим центром».