§ 3. Политические настроения и дисциплина на Краснознаменном Балтийском флоте в конце 1930-х – начале 1941 гг.

Общая атмосфера среди личного состава КБФ в условиях массовых репрессий 1937–1938 годов характеризовалась крайней нервозностью и подозрительностью. Член Военного Совета и начальник Политуправления КБФ дивизионный комиссар Я. В. Волков в своем докладе от 14 июня 1937 г., направленном наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову и первому секретарю Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Жданову и написанном по «горячим следам» после июньского процесса над маршалом ?. Н. Тухачевским, командармами 1-го ранга И. Э. Якиром, И. П. Уборевичем и другими военачальниками (этот политический процесс получил официальное название «Дело контрреволюционной фашистской правотроцкистской организации в Красной Армии»), с пафосом писал, что «в своих выступлениях на митингах, принятых резолюциях и высказываниях краснофлотцы и командиры выражали свое возмущение подлым предательством, жгучую ненависть и презрение к этим троцкистским последышам, врагам народа и требовали их расстрела». А приговор Верховного Суда СССР по делу военных, по словам Волкова, «был встречен личным составом единодушным одобрением»[1386].

Понятно, что личный состав флота должным образом подготавливался командованием для «нужного» восприятия событий; шла интенсивная обработка сознания людей для формирования у них определенных политических воззрений. Так, из доклада начальника Политического Управления КБФ дивизионного комиссара Я. В. Волкова следует, что 1 июня в частях и на кораблях начала проводиться разъяснительная работа среди личного состава в связи с самоубийством начальника Политуправления РККА армейского комиссара 1-го ранга Я. Б. Гамарника, 8 июня была доведена информация до командиров и начальников политотделов соединений КБФ и им были даны соответствующие указания, 9 июня весь руководящий начальствующий состав – командиры и комиссары частей был проинформирован по поводу текущих событий и, наконец, 10 июня всему личному составу Краснознаменного Балтийского флота был оглашен приказ наркома обороны СССР № 072 «Обращение к армии по поводу раскрытия НКВД предательской контрреволюционной военно-фашистской организации в РККА»[1387].

В вышеупомянутом приказе наркома обороны К. Е. Ворошилова сообщалось, что Наркоматом внутренних дел СССР была «раскрыта» контрреволюционная военная организация, «которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии»[1388]. Нарком обороны К. Е. Ворошилов, пребывавший во время всех этих событий в явном смятении и непонимании происходящего вокруг, отмечал в заключительной части приказа, что «нельзя быть уверенными, что эти заклятые враги трудящихся полностью рассказали всё» и что «нельзя верить тому, что они выдали всех своих единомышленников и сообщников», хотя и выразил при этом слабую надежду на то, что «главные организаторы, руководители и шпионы» уже разоблачены советским правосудием[1389]. Данный приказ вызвал большое замешательство среди командиров и краснофлотцев, которые были явно не готовы к столь внезапному повороту событий и поэтому задавали большое количество недоуменных вопросов политработникам КБФ[1390]. Среди заданных прозвучал и следующий пророческий вопрос: «Имели ли они (т. е. осужденные – ?. П.) своих вредителей на флоте?»[1391]. К сожалению, последующие события показали, что репрессии среди комсостава, которые тогда ещё только начинались, скоро докатятся и до Морских Сил РККА.

А уже 11–12 июня 1937 г. на кораблях и в частях КБФ, в связи с опубликованием сообщения Прокуратуры СССР «о предании суду изменников родины и приговора над ними», были проведены митинги личного состава. Среди выступавших командиров и краснофлотцев были сильны обличительные и агрессивные настроения в духе того времени: «Мы приветствуем приговор Военной коллегии Верховного суда над подлыми наймитами фашизма… Тухачевский и прочая сволочь пробрались и вредили в нашей Красной Армии. Они являются злейшими врагами рабочих и крестьян. Фашистским собакам – собачья смерть», «Жаль, что для таких мерзавцев у нас нет наказания выше расстрела, они заслуживают большего», «Шпионы и диверсанты просчитались, не быть фашизму на Советской земле, от души приветствую приговор суда и рады блестящей работе тов. Ежова», «Меч пролетарской диктатуры настигнет каждого из врагов, какой бы маской он не прикрывался», «Сама история предписала гибель врагам нашего народа», «Зарядить бы их телами наши пушки, да выстрелить в подарок Троцкому»[1392] и пр.

В то же время, среди части командиров и краснофлотцев Краснознаменного Балтийского флота имели место и определенные сомнения и колебания относительно правильности приговора в отношении осужденных военных, возникли растерянность и даже панические настроения: «…Сомневаюсь, что большинство – 50–60 % командного состава не замешаны во вредительстве. Чем докажем, что сам военком говорит хорошо, а за ним ничего нет», «После такого факта трудно верить и помнолиту, когда он будет проводить у нас политинформацию», «На кого сейчас надеяться, если такие высокие командиры изменники», «Раз верхушка оказалась врагами народа, то нельзя верить, что и наши командиры тоже не враги», «Нам теперь военную тайну можно не хранить, её и так все знают, раз такие головки оказались»[1393].

Более того, среди определенной части личного состава Краснознаменного Балтийского флота появились и более опасные для властей т. н. «враждебные» настроения, сводившиеся к положительной оценке осужденных и весьма острой критике существовавшей политической системы страны и советских вождей: «…Скоро и Сталин окажется троцкистом, сейчас вскрыт Гамарник, потом вскроют Ворошилова, а там и Сталин окажется троцкистом, кому теперь верить», «Из членов ЦК ВКП(б) человек трех надо оставить, а остальных расстрелять…», «…Ну и вождь, кому же теперь верить. Что-то среди вождей это стало частым явлением, тут дело темное…», «…Я теперь ничего не понимаю, я сбился с толку, сколько же у нас надежных – это Сталин, Каганович и Молотов… Я сейчас не уверен, кто прав – троцкисты или ЦК Рабочие и крестьяне – это бараны, куда их пошлют, туда они и идут. Во всем я согласен с Конституцией, но в деревне слишком круто взяли…», «…Выходит, что верить никому нельзя, можно верить одному Сталину, но а если и у него окажется что-нибудь в этом роде, тогда что?…»[1394] и прочее. Необходимо отметить, что командиры и краснофлотцы, высказывавшие такие мысли, сразу же проверялись лично военкомами частей и начальниками политотделов на благонадежность, после чего представлялись к изъятию из рядов РККА. Попутно шла проверка вышеуказанных лиц и по линии Особого отдела КБФ, который в зависимости от обстоятельств принимал меры по их аресту.

Однако была ещё одна негативная сторона во всей этой обстановке репрессий и всеобщего страха. Командиры и краснофлотцы становились всё более подозрительными в отношении своих сослуживцев, среди них установилась практика написания доносов на лиц, которые по тем или иным причинам вызывали сомнения в их политической благонадежности. К примеру, от ряда командиров и политработников поступили такие заявления на следующих лиц: «…Александрова – слушателя Особого курса командиров миноносцев при СККС, проходящего сейчас стажировку на миноносце «Володарский». Александров является родственником Колчака, но фамилию сменил. В свое время Александров был демобилизован из флота, но неизвестно как попал вновь во флот. Также неясно, как Александров пробрался из Финляндии в СССР во время немецкой оккупации», «…Ладинского – слушателя того же курса, проходящего стажировку на миноносце «Володарский». Есть сомнения в правильности его фамилии, кроме того, имеются ещё непроверенные сведения о том, что он состоял в ВКП(б), но неизвестно когда и по каким причинам выбыл»[1395].

Кроме того, военнослужащие отныне стали относить к фактам вредительства и диверсиям любые случаи элементарной недисциплинированности и разгильдяйства, нарушения личным составом действующих уставов, приказов, наставлений и инструкций. Любой негативный эпизод из повседневной деятельности флота, приводивший к серьезным последствиям, отныне мог означать сознательное вредительство со стороны военнослужащих. Например, среди командиров и политработников участились такие разговоры, как: «…Командир БЧ-2 Рудаков, подлодка «Ерш» рассказал, что пушка, полученная для установки на лодке с арсенала Морского завода от Главного артиллериста Порта, с такими запасными частями, которые к ней не подходят. Запасные части для этих пушек изготовляет Ленинградский завод имени Калинина. Этот факт проверяется», «… Пом. командира ВСОН «Смольный» Кушнаренко указал, что на учебный дивизион подлодок заводом была выслана секретная радиоустановка, эта установка вместо того, чтобы попасть на дивизион, попала в Ораниенбаумский магазин № 7 Военторга, где и была вскрыта. По приказанию Комфлота расследование этого факта производит флагманский связист Штаба КБФ» и так далее[1396].

В своем следующем докладе наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову и первому секретарю Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Жданову, от 17 июня 1937 г., начальник Политуправления КБФ дивизионный комиссар Я. В. Волков вновь обратился к теме настроений среди личного состава флота в связи с судебным процессом по делу ?. Н. Тухачевского и других. Упомянув в привычном ключе многочисленные примеры «правильных» высказываний с осуждением расстрелянных военачальников, со стороны командиров и краснофлотцев КБФ, Волков в то же время обратил особое внимание на то обстоятельство, что далеко не все военнослужащие разделяют подобные настроения. Оказалось, что «на фоне крепкого и здорового реагирования личного состава флота на судебный процесс над изменниками Родины, всё ещё имеют место отдельные отрицательные контрреволюционные настроения клеветнического характера, дискредитирующие политику нашей партии и правительства, восхваляющие врагов народа»[1397]. Любопытно, что среди краснофлотцев и младших командиров КБФ имели также место более чем критические, опасные высказывания в адрес советских властей: «…Тухачевского прогнали, скоро, наверное, и Сталина прогонят», «…Может быть, в самом деле политика Советской власти неправильна. Ведь такие люди как Гамарник, разбираются в высшей материи, так может быть и прав Гамарник», «…Партия и комсомол для того и созданы, чтобы укреплять власть, подождем, может и Сталин еще застрелится», «Ну всё, правительство у нас свихнулось», «Мощь СССР держится на расстрелах»[1398].

Впрочем, среди личного состава КБФ, в том числе краснофлотцев, раздавались ещё более категоричные и опасные заявления, касавшиеся не только существовавшего порядка службы на флоте, но и вообще политического устройства СССР: «…Мне тюрьма не страшна, это мой дом родной, тюрьмы боятся трусы, а мне всё равно, служить на корабле или работать в концлагере, условия всюду одинаковы», «…Служба во флоте равносильна каторге, я знаю, что за мои выступления буду арестован, но это меня не страшит», «…? учениях Ленина-Сталина нигде не сказано прямо о возможности построения социализма в одной стране, а нам политруки и комиссары твердят об этом. Я придерживаюсь теории Троцкого, он был прав, доказывая о невозможности построения социализма в одной стране»[1399].

На этом общем мрачном фоне дисциплина среди личного состава стала стремительно падать. Авторитет командиров и начальников заметно поколебался, потому что на них теперь стали смотреть, как на потенциальных «врагов народа» и скрытых «оппозиционеров». Причем, это находило такую форму, когда краснофлотцы, выражая свое недовольство и несогласие с теми или иными приказами командиров по поводу различных работ, выполняемые на кораблях, говорили окружающим следующее: «…Работайте, работайте, вас за это орденами наградят», «…Вам хомут оденут скоро, тогда узнаете, что такое благодарность», «На кой черт мне ваши занятия, это никому не нужное дело», «А таких, как вы с командиром отделения… мы в военное время будем за борт бросать» и прочее[1400]. Зачастую подобные высказывания не встречали должного отпора со стороны командиров и политработников, которые иногда не знали, как следует отреагировать на них, и насколько это будет небезопасно для них самих.

Впрочем, не только Политическое управление КБФ занималось сбором сведений об отрицательных настроениях среди личного состава флота: этому же была посвящена и деятельность специальных органов – а именно, Особого отдела КБФ. Любопытно, что в «Справке об отрицательных настроениях и антисоветских высказываниях в Краснознаменном Балтийском флоте в апреле 1938 г.», составленной начальником 2-го отделения 00 КБФ лейтенантом госбезопасности И. Я. Бабичем, на первом месте фигурируют различные проступки и высказывания политработников и военкомов. В основном, последние подвергались критике за слабую воспитательную и разъяснительную работу среди краснофлотцев, формальное исполнение своих обязанностей, недостаточный контроль за «вредными» настроениями личного состава и неправильные высказывания по разным поводам. Далее внимание Особого отдела КБФ привлекли, естественно, «антисоветские» заявления, преимущественно, политического характера. Здесь фиксировались, как правило, очень резкие и «политически опасные» высказывания краснофлотцев и старшин.

Представляют немалый интерес, для понимания внутренней обстановки в стране, следующие высказывания краснофлотцев и младших командиров, из которых видно, что они зачастую понимали смысл происходившего вокруг и были даже озлоблены на окружающую их действительность: «… Нечего сказать, у нас демократия свободная, кто правду скажет, завтра будет арестован органами НКВД…», «Советы не защищают рабочих, а притесняют их на каждом шагу», «“Правда ” – это сборник московских сплетен, никогда действительного положения этот орган не отражал», «У Вас здесь такой же беспорядок, как при социализме», «Колхозники теперь так же эксплуатируются Сов. властью, как и раньше помещиками, им насильно дают трактора, а потом за это у них отбирают хлеб»[1401].

Значительное место занимали жалобы и недовольство краснофлотцев тяготами военной службы и несправедливым отношением к ним командиров и начальников: «…Служба в Красной Армии тяжела, все равно, что в концлагерях», «Служить на военной службе год от года становится тяжелее, наши командиры ничем не отличаются от бывшего офицерства», «Командование с краснофлотцами не считается, гоняет как собак, нужд краснофлотцев не учитывает, скорее бы отслужить, да вырваться на свободу», «Когда с нас снимут кабалу, каждый день стоим на вахте, половину свободного времени проводим в уборках, надо куда-нибудь сбежать», «Запросы сверхсрочников не удовлетворяются, я не советую никому оставаться на сверхсрочной службе», «Заставляют работать, пока не сдохнешь, а заболеешь, не лечат»[1402] и прочее.

Даже, казалось бы, такой далекий от политики вопрос, как снабжение личного состава продовольствием и обмундированием вызывал подчас бурную и острую реакцию со стороны краснофлотцев и младших командиров, и мог спровоцировать их на весьма нелестные для советской власти высказывания: «Дожили, что кирпичами стали кормить», «Говорят, что жизнь улучшается, а у нас обеды становятся всё хуже и хуже», «Бедные матросы, все ходят с подтянутыми животами, Советская власть не может их вдоволь накормить, вот пообедали, а есть хочется», «Советская власть заставляет ходить бойцов оборванными, видимо не в состоянии снабдить их», «Говорят, что у нас всего много, что качество прекрасное, а в самом деле обстоит иначе, раньше обмундирование выдавали лучшего качества, потому что всё привозили из-за границы, а теперь вырабатывают в СССР брак…»[1403] и прочее.

Конечно же, внимательнее всего Особый отдел КБФ прислушивался к тем разговорам личного состава, которые касались прокатившихся по стране репрессий, причем больше всего сотрудников госбезопасности интересовало личное отношение моряков к личностям репрессированных. Следует признать, что высказывания краснофлотцев и старшин по поводу тех или иных репрессированных лиц носили иногда нейтральный, а иногда сочувственный, оправдательный характер: «Замечательный был человек, органы НКВД арестовали его зря», «В дивизионе со стороны многих краснофлотцев проявляется интерес к врагам народа Троцкому и Бухарину», «Бухарин талантливый человек, не зря его поставили редактором “Известий”, Троцкий также большая величина, старый мировой оратор…», «На наших глазах гибнут лучшие люди»[1404] и пр.

Репрессии среди командно-начальствующего флота и возникшие негативные настроения среди моряков, а также боязнь командиров за свои действия, имели своим следствием общее падение дисциплины среди личного состава и ослабление требовательности со стороны командиров и начальников всех уровней. Причем, надо заметить, что и до репрессий состояние дисциплины в Морских Силах РККА оставляло желать лучшего. В конце 1930-х годов статистика показывала устойчивое увеличение количества дисциплинарных проступков в Морских Силах РККА, причем не только среди краснофлотцев и старшин, но и среди командиров, начальников и политработников. На заседании Военного Совета при наркоме обороны СССР 21 ноября 1937 г. член Военного Совета КБФ дивизионный комиссар А. А. Булышкин подчеркнул в своем докладе, что на флоте «слаба дисциплина»[1405]. Далее он заметил, что плохой личный пример в этом отношении подают сами командиры и начальники, которые к тому же не проявляют должной требовательности к своим подчиненным[1406].

Серьезной проблемой в Вооруженных силах, и в частности в РККФ, стало массовое пьянство, которое с 1938 г. приобрело значительный размах. Дело дошло до того, что в январе 1939 г. нарком ВМФ командарм 1-го ранга ?. П. Фриновский был вынужден издать приказ № 002, специально посвященный этому явлению, где с тревогой констатировал, что «пьянство среди личного состава РККФ за последнее время приняло угрожающие размеры и такой характер, что стало бичем флота»[1407]. По неполным данным военных советов флотов и флотилий, всего за 8 месяцев 1938 г. было наложено 7440 дисциплинарных взысканий за пьянство среди личного состава. Причем нарком особо отмечал, что наблюдалось «немало безобразных случаев, сопровождавшихся возмутительными дебошами и хулиганством, доходящими до совершения тягчайших преступлений»[1408].

Весьма печально, что Краснознаменный Балтийский флот в этом отношении находился на одном из первых мест, демонстрируя высокий уровень распространения пьянства на флоте. За 1938-й год на КБФ было зафиксировано, по данным Политуправления, 3228 случаев пьянства, из них начсостава – 201 случай. Воинская дисциплина на Балтике также носила достаточно невысокий уровень, о чем свидетельствует тот факт, что в течение года на флоте получили различные взыскания 24 тысячи командиров и краснофлотцев (что составляло 40 % личного состава)[1409]. Характерно, что соответствующие примеры подавали, прежде всего, сами командиры и военкомы соединений и частей КБФ, которые не блистали высокой воинской дисциплиной. Одним из наиболее вопиющих случаев нарушения воинской дисциплины на КБФ в 1938-м году стала история с пьянством команды эсминца «Сокрушительный», сопровождавшей военный груз из Москвы в Ленинград в сентябре этого года, за что командиру 2-го дивизиона эсминцев КБФ и командиру корабля были объявлены выговоры, а комиссар эсминца был вообще уволен из рядов РККФ[1410].

В 1939-м году положение с состоянием воинской дисциплины в соединениях и частях Краснознаменного Балтийского флота продолжало оставаться неутешительным. Из доклада начальника организационно-инструкторского отдела Политического Управления РККФ полкового комиссара Д. П. Лощакова начальнику Политуправления РККФ корпусному комиссару И. В. Рогову от 11 апреля 1939 г., посвященному отрицательным явлениям на КБФ, следовало, что количество дисциплинарных взысканий, наложенных на личный состав флота за 2 месяца (с января по февраль 1939 г.) характеризует не только низкий уровень состояния дисциплины на флоте, но, главное, «низкий уровень состояния воспитательной работы среди личного состава со стороны командиров и политработников, низкий уровень борьбы партполитаппарата за укрепление воинской дисциплины и борьбы с проявлениями извращения дисциплинарной практики»[1411].

Всего за два первых месяца 1939 г. на КБФ было наложено сразу 5573 дисциплинарных взыскания, что составляло 10,5 % к личному составу флота. Из них: за неисполнение приказаний – 129 взысканий, за самовольные отлучки – 202, за пьянство и дебош – 829, уход с поста – 37, сон на посту – 186, и за прочие – 4180 взысканий. Причем, 52 % всех взысканий приходились на коммунистов и комсомольцев флота[1412]. В некоторых соединениях и на кораблях количество дисциплинарных взысканий было крайне велико. Например, на линкоре «Марат» за первый квартал 1939 г. имелось сразу 324 взыскания, которые были наложены на 292 человек, из них комсомольцев – 168 человек, беспартийных – 124 человек (52 – за пьянство)[1413]. Довольно высоким оставалось дезертирство среди личного состава. За 1938-й год на КБФ было 25 случаев дезертирств со службы, а за три месяца 1939 г. на флоте произошло уже 4 случая дезертирства. Как следствие низкой дисциплины, очень высоким оставался уровень аварийности на флоте. В 1938 г. на Балтике произошло 11 катастроф и 157 аварий самолетов, кораблей и автомашин. За январь-февраль 1939 г. на КБФ произошла 1 катастрофа самолета, 4 аварии самолетов и 10 аварий автомашин[1414].

Даже во время боевых действий в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг. дисциплина на Краснознаменном Балтийском флоте продолжала оставаться на недопустимо низком уровне. Причем, отрицательные примеры поведения показывали личному составу, прежде всего, представители командно-начальствующего состава флота. В частности, командир Отряда легких сил КБФ капитан 1-го ранга Б. П. Птохов в начале января 1940 г. самовольно уехал в Ригу, где пьянствовал несколько дней и сорвал очередной боевой поход Отряда легких сил, за что был снят с занимаемой должности и понижен в звании[1415]. В военно-морской базе Либава в ночь на 1 января 1940 г. командование 1-й бригадой подводных лодок КБФ организовало коллективную пьянку, в которой активно участвовал военный комиссар бригады полковой комиссар А. П. Байков. В результате, все командиры на подлодке оказались пьяными, а подлодка фактически была небоеспособна. В дальнейшем, бывший начальник штаба бригады капитан 2-го ранга В. Г. Якушкин и военком бригады А. П. Байков были сняты с занимаемых должностей[1416]. После этих событий Якушкин был уволен из рядов ВМФ и исключен из партии[1417].

На банкете в советском полпредстве в Риге 23 февраля 1940 г., по случаю 22-летней годовщины РККА, как сообщал полпред СССР в Латвии И. С. Зотов, «некоторые из присутствовавших на приеме моряков… вели себя непристойно», а «некоторые из них, и особенно командир крейсера “Киров” были в сильной степени пьяны»[1418]. Достаточно вопиющим случаям стал пьяный дебош командира линкора «Октябрьская революция» капитана 2 ранга Д. Д. Вдовиченко в ночь на 23 февраля 1940 года[1419]. Коллективная пьянка командиров была также устроена в 23-м дивизионе 3-й бригады подлодок в ночь на 23 февраля 1940 года. В ней приняли участие командиры ПЛ «М-74» старший лейтенант Д. М. Сазонов, ПЛ «М-76» старший лейтенант Г. А. Жаворонков, дивизионный штурман 23-го ДПЛ лейтенант Фролов и другие командиры[1420]. За систематическое пьянство и разложение личного состава на корабле, в 1940 г. был снят с должности, исключен из партии и осужден на 8 лет командир подлодки «Щ-320» капитан-лейтенант Т. Г. Мартемьянов[1421]. А в 84-м отдельном зенитном артиллерийском дивизионе, расположенном в Либаве, обнаружилось безобразное положение с дисциплиной. Рядовой и начальствующий состав 84-го ОЗАД пьянствовали, процветало дезертирство и панибратство[1422]. К сожалению, подобных явлений на Балтике было очень много, и продолжались они и дальше.

Количество дисциплинарных проступков среди личного состава КБФ росло из года в год, достигнув в 1940-м году рекордных показателей. По данным, которые привел в своем докладе на декабрьском совещании 1940 г. нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, Краснознаменный Балтийский флот прочно удерживал первое место среди всех флотов по количеству дисциплинарных взысканий – 59 тысяч (!)[1423]. Если в ?-м квартале на Краснознаменном Балтийском флоте имело место 11426 дисциплинарных проступков, то П-м квартале их было уже 19365, а в III-м квартале их число достигло уже рекордных 28315 (!)[1424]. Интересно посмотреть, каким же образом распределялись нарушения воинской дисциплины на КБФ по категориям личного состава: в III-м квартале на комсостав приходилось 29,1 % нарушений, на политический состав – 14,8 %, на младший начальствующий состав сверхсрочной службы – 23 %, на младший начальствующий состав срочной службы – 26 % и на рядовой состав – 26,6 %. Таким образом, наибольшее количество проступков приходилось на командиров и политработников (почти 44 %!), что свидетельствовало о явно неблагополучном положении на Балтике. В итоге, многие командиры, по словам командующего Балтфлотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца, «вместо того, чтобы насаждать железную воинскую дисциплину и большевистский порядок на корабле, части нередко сами являются образцом расхлябанности и воинской недисциплинированности»[1425].

За совершенные проступки в течение десяти месяцев 1940 г. Военным трибуналом КБФ было осуждено 1283 человека, причем 1091 – за период с 1 мая по 1 июля, т. е. за два месяца (!). Причиной увеличения осужденных летом 1940 г. стало опубликование Указа Президиума Верховного Совета СССР о повышении мер наказания за самовольные отлучки. Наиболее характерными дисциплинарными нарушениями среди личного состава были: побеги и самовольные отлучки – 67 %, неисполнение приказов командиров – 18 %, халатное отношение к службе – 7 % и кражи – 6 %[1426]. В IV-м квартале было осуждено за разные дисциплинарные проступки 439 человек[1427].

Как следствие низкой дисциплины, в соединениях и частях надводных кораблей и Военно-Воздушных сил КБФ наблюдался крайне высокий уровень аварийности. Так, в надводных силах КБФ было потеряно 2 корабля, а также имелось 24 аварии[1428]. В течение 1940-го года в авиационных частях КБФ было зафиксировано 139 летных происшествий, из них 13 катастроф, 24 аварии, 55 поломок и 47 вынужденных посадок. Такое большое количество летных происшествий, как считал военный прокурор КБФ, происходило вследствие «недисциплинированности и разболтанности личного состава в ряде частей ВВС, нарушения последовательности и методичности обучения летного состава и крайне плохой работы политорганов по воспитанию чувства ответственности и дисциплины в воинских частях»[1429].

В следующем, 1941-м году ситуация с дисциплиной на Балтике не улучшалась, а оставалась на прежнем невысоком уровне. В частности, в марте 1941 г. командующий КБФ в своем приказе отмечал большое количество случаев пьянства на эскадренных миноносцах «Смелый» и «Суровый» и плавбазе «Вирония», за что на командиров кораблей были наложены взыскания[1430]. Всего лишь за I квартал 1941 г. Военным трибуналом КБФ было осуждено 494 военнослужащих. Среди воинских преступлений преобладали самовольные отлучки (42 %), пьянство (20 %) и неисполнение приказаний (11 %)[1431].

Таким образом, к началу Великой Отечественной войны личный состав Краснознаменного Балтийского флота испытывал очень серьезные проблемы с воинской дисциплиной. Причем данное отрицательное явление охватило не только краснофлотцев и младших командиров, но также и широкие слои командно-начальствующего состава флота.