Князь Московский или Москворецкий?

Во время неудачного похода 1812 года в Россию Мишель Ней оказался единственным из наполеоновских маршалов, которому был пожалован титул князя. С тех пор в исторических опусах его величали не иначе как «французский князь Москвы». Между тем, как оказалось, никакого отношения к российской столице этот титул не имел, да и получен он был маршалом уже после войны с Россией, в марте 1813 года. Но обо всем по порядку.

К началу Русской кампании на счету новоиспеченного маршала Нея было уже немало дерзких операций и доблестных побед. За одну из них, одержанную в сражении с австрийцами при Эльхингене (1805 г.), он получил в 1808 году свой первый аристократический титул – герцога Эльхингенского. 1806 год в его биографии был отмечен взятием Эрфурта и удачной организацией осады Магдебурга, в результате которой эта неприступная крепость вынуждена была сдаться. Еще более результативным стал для Нея следующий год. Тогда его корпус, насчитывавший 14 тыс. человек, вступил в единоборство с русской 70-тысячной армией при Гуттштадте и ухитрился закончить его ничьей. В феврале 1807 года, участвуя в самой кровавой битве русско-прусско-французской войны у Прейсиш-Эйлау, солдаты Нея заставили русских отступить, а в июне того же года в сражении под Фридландом врезались в гущу русских войск на левом фланге и сбросили противника в реку Алле.

После этих побед стало очевидным, что среди французских военачальников никто не может сравниться с Неем в проведении атак. Личная отвага, неустрашимость, честность на поле боя по отношению к противнику, проявленные им в ходе этих военных кампаний, снискали ему исключительную популярность в армии. Солдаты буквально боготворили своего командира, а у противников он слыл «доблестным маршалом, который завоевал восхищение своих врагов». Поэтому неудивительно, что, готовясь к Русской кампании, Наполеон возлагал на Нея особые надежды. Именно ему он поручил подготовить для вторжения в Россию третий корпус «Великой армии». И маршал, как известно, оправдал его доверие, блестяще справившись со всеми задачами, которые ему пришлось решать в этом походе.

В войне 1812 года Ней показал себя сразу в двух ипостасях: неутомимым организатором атаки и несравненным мастером арьергардного боя. Первая из них проявилась во всей красе еще при штурме Смоленска (16–18 августа 1812 г.). Несмотря на огромное численное превосходство, французской армии поначалу не удавалось сломить упорное сопротивление русских. Но затем, благодаря умело организованному наступлению, корпус Нея первым ворвался в объятый пламенем город. Сам маршал, по обыкновению идущий впереди своих солдат, был ранен пулей в шею, однако не покинул строй. Решительные совместные наступательные действия корпусов Нея и Даву завершились взятием Смоленска.

Однако эта, по сути, первая крупная победа французов в Русской кампании не принесла большой радости маршалу. Напротив, она образовала некую трещину в его отношениях с императором. Надо сказать, что до похода в Россию Ней, не обладавший даром стратега, выступал в роли беспрекословного исполнителя приказов Наполеона, никогда и ни в чем ему не переча. И хотя он изначально считал кампанию 1812 года ошибкой, мнения своего ему не высказал, а честно и добросовестно продолжил исполнять свой воинский долг. Однако опыт предыдущих сражений с русскими подсказывал ему, что они – особый противник, разгромить которого окончательно вряд ли возможно. Вот почему после взятия Смоленска он предложил императору на этом остановиться и не углубляться дальше в русские земли. Тот вроде бы сначала прислушался к совету маршала и даже задумал укрепить позиции армии в Смоленске, а самому обосноваться в Витебске и потом уже решать, продолжать ли наступление и если да, то в каком именно направлении. Но затем император отказался от этого плана. А зря!

Второе несогласие Нея с действиями Наполеона обнаружилось во время знаменитой Бородинской битвы [26 августа (по старому стилю) или 7 сентября (по новому стилю) 1812 г.]. На этот раз маршал был довольно резок в их оценке и позволил себе даже выдвинуть императору требования. Надо сказать, что на поле боя Ней не боялся ничего, даже гнева Наполеона.

Как известно, генеральное сражение, которое состоялось в тот день в 108 верстах от Москвы, было чрезвычайно упорным и ожесточенным. Ни одна сторона не хотела ни в чем уступить противнику. Бой шел за каждый редут, за каждую высоту, за каждую пядь земли. Достаточно упомянуть лишь о знаменитых Семеновских флешах или Утицком кургане, которые не раз переходили из рук в руки. Вместе с другими подразделениями французской армии корпус маршала Нея более семи часов подряд атаковал Семеновские флеши и батарею Раевского. Очевидцы вспоминали, что «во время Бородинской битвы рыжие волосы маршала стали черными от пороха, поскольку он всегда находился вместе со своими наступающими войсками, и если под ним убивали лошадь, он требовал другую для довершения атаки».

В результате фронт русских был прорван, но не окончательно. Чтобы закрепить успех, нужны были подкрепления. Опьяненный предчувствием близкой победы, Ней обратился к императору с настоятельной просьбой – ввести в бой резервы. К ней присоединился и Мюрат. Но Наполеон не внял ни просьбам, ни требованиям маршалов, заявив, «что еще ничто не определилось и что, прежде чем пустить в дело резервы, он хочет хорошенько уяснить себе свой шахматный ход». Реакция Нея на это заявление была весьма бурной. Бывший ее свидетелем граф Ф. де Сегюр в своей книге «Поход в Москву в 1812 году» писал: «Когда эти слова передали Нею, то он, под влиянием своего пылкого и безудержного нрава выйдя из себя, гневно воскликнул: „Что же, мы пришли сюда для того, чтобы посмотреть на поле сражения? Что делает император позади армии? Чего он там дождется, кроме поражения? Уж если он больше не полководец и не воюет сам, а желает повсюду разыгрывать императора, пусть он убирается в Тюильрийский дворец и предоставит нам самим командование!“».

Наполеону конечно же передали дерзкие слова маршала. Однако он не только не подал вида, что знает о них, но и на следующий день после Бородинского сражения назвал Нея героем, сыгравшим в нем главную роль, и пожаловал ему за это титул князя. Но какого? Многие исследователи долгое время называли маршала князем Московским. Однако автор книг «Созвездие Наполеона. Маршалы Первой Империи» и «Генералы Наполеона» известный петербургский историк Владимир Николаевич Шиканов убедительно доказал, что Нею был пожалован титул князя Москворецкого. Его аргументы сводятся к следующему: «Во французском языке город Москва и река Москва обозначаются двумя разными словами. И Мишелю Нею был пожалован титул именно князя Москворецкого, князя Москва-реки. Произошло это потому, что во французской историографии Бородинское сражение называется битвой при Москва-реке. Хотя мы знаем, что Москва-река протекает достаточно далеко от поля сражения». «Но Наполеон был прекрасный психолог, – пишет далее историк. – Он знал, что для жителей Западной Европы слово „Бородино“ мало что будет означать. Другое дело, „битва при Москва-реке“. Сразу возникает ассоциация с древней русской столицей. Смысл этого сражения для Наполеона был в том, что оно открывало ему ворота древнерусской столицы. И действительно, вскоре после той баталии Великая армия вступила в Москву».

Выдвигает В. Шиканов и еще одну версию, связанную с этим награждением. По мнению историка, то, что титул князя Москворецкого Ней получил сразу же после Бородинского сражения, является не более чем легендой. Ибо документы свидетельствуют о другом. «Официально патент на титул князя Москворецкого подписан мартом 1813 года. Я думаю, – пишет историк, – что здесь очень силен психологический момент. После тяжелейшей кампании, после гибели Великой армии, после того как для Франции и объединенных сил Европы война закончилась поражением, Наполеону важно было подчеркнуть героизм своих маршалов, офицеров, солдат». И далее: «Ему нужно было поднять их боевой дух, вдохнуть веру в возможность продолжения борьбы, чтобы они сражались, позабыв о неудачах 1812 года. И одним из таких шагов, имевших глубокое психологическое значение, было пожалование Мишеля Нея титулом князя Москворецкого».

С этим утверждением можно согласиться лишь отчасти. То, что эта награда задокументирована 25 марта 1813 года, вовсе не означает, что Наполеон не объявил о пожаловании титула Нею в сентябре 1812 года. Кроме того, подписывая этот патент через три месяца после окончания русского похода, император, по всей видимости, не только хотел «вдохнуть веру в возможность продолжения борьбы», но и по достоинству наградить маршала за его второй подвиг, совершенный в ноябре 1812 года во время отступления из России. Именно тогда он показал себя несравненным мастером арьергардного боя и вслед за Ланном заслужил в устах Наполеона звание «храбрейшего из храбрых». Так же как и в сражениях у Смоленска и Бородино, он вновь оказался героем, но уже не наступления, а, по образному выражению С. Уланенкова, «героем обратного движения Великой армии».

Обстоятельства вывода Неем из России остатков третьего корпуса Великой армии выглядят поистине фантастичными. Да и сам он, защищая арьергард армии, перестает быть только исполнителем чужих приказов, а берет всю инициативу на себя. Маршал, всегда отличавшийся горячностью и нетерпеливостью, среди панического отчаяния и беспорядка, воцарившегося в Великой армии во время отступления, превращается в хладнокровного и решительного военачальника, способного выйти с честью из любого затруднительного положения. Причину такой перемены граф Сегюр объясняет просто: «Ней понимал, что кому-нибудь нужно было быть козлом отпущения, и добровольно принял на себя опасность, взявшись бессменно защищать арриергард армии».

О самоотверженности и железном характере, проявленных маршалом при отступлении из России, свидетельствует рассказ одного из очевидцев тех событий: «Русские приближались, прикрываясь лесом и нашими оставленными повозками, откуда расстреливали солдат Нея, ударившихся было бежать, – когда маршал, взяв ружье, бросился к ним и повел в битву, завязал перестрелку, не щадя себя – точно он сам не был отцом, мужем, точно он не был богат и знатен, не был уважаем… Оставаясь солдатом, он не переставал быть генералом: пользовался местностью, опирался на пригорки, прикрывался домами. Этим он дал армии 24 часа отдыха. Следующий и другие дни – тот же героизм: от Вязьмы до Смоленска он дрался без перерыва целых десять дней».

Неподалеку от Смоленска, близ села Красного, Ней потерял в бою 12 тысяч человек и всю артиллерию. Но вместе с оставшимися тремя тысячами солдат ему удалось скрыться, применив присущую хитрость и смекалку: он задержал офицера, посланного к нему с предложением сдаться, и пока тот ожидал ответа, ушел сначала по дороге к Смоленску, а потом повернул на Оршу. Он смог выйти из окружения, но понимал, что уйти от дальнейшего преследования с истощенным, плохо вооруженным арьергардом уже не сможет. Трезво оценив всю тяжесть своего положения, маршал решился прибегнуть к отчаянному средству спасения – перейти Днепр у селения Сырокоренье по еще тонкому ноябрьскому льду.

Все перипетии этого поистине героического перехода подробно описаны в «Записках» 1798–1826 гг. российского генерала А. П. Ермолова. В частности, там пишется: «Недостаточно сильны были морозы, и лед гнулся под ногами… Ней пустился, сопровождаемый до полуторы тысяч человек; за ним вели верховую, его единственную лошадь». Спастись удалось не всем: часть тех, кто не погиб в ледяной днепровской воде, пала потом в стычках с преследовавшими колонну казаками. Но все же Нею удалось добраться до Орши с отрядом из 900 человек. Маршал стал последним военачальником из рядов Великой армии, покинувшим негостеприимную русскую землю. В то время, когда князь Невшательский – маршал Луи Александр Бертье, бывший в 1799–1814 гг. начальником штаба Наполеона (им разработаны основы штабной службы, использованные во многих европейских армиях), никто из сослуживцев, а также Наполеон, уже не надеялись увидеть его живым, он неожиданно появился 15 декабря 1812 года в ресторане немецкого городка Гумбиннен (с 1946 г. – г. Гусев Калининградской области). По словам генерала Дюма, это было незабываемое событие. Он вспоминает, что во время обеда французских старших офицеров в зал вошел высокий бродяга с длинной бородой, грязный, в рваной одежде. Его лицо казалось обожженным, а покрасневшие глаза лихорадочно блестели. Офицеры хотели выпроводить его из зала, но он опередил их, громогласно заявив: «Вот и я. Что же это, генерал Дюма, вы меня не узнаете?» – «Нет, кто вы такой?» – «Я – арриергард Великой армии – маршал Ней…»

Говорят, что Наполеон, узнав о чудесном спасении Нея, так расчувствовался, что произнес высокопарную фразу, ставшую крылатой: «У меня 200 миллионов[2] в Тюильрийских погребах – я их охотно отдал бы, чтобы спасти такого человека!» Правда, в исследовании американского биографа Нея Данна-Паттисона она звучит несколько иначе: «У меня в Тюильри, в моих подвалах, триста миллионов франков; я их охотно отдал бы для того, чтобы спасти маршала Нея». Впрочем, суть от этого не меняется. Интересно другое: насколько искренними были эти слова императора. Ведь на деле Ней с остатками своего корпуса был, по сути, брошен Наполеоном на произвол судьбы. В частности, по словам генерала Ермолова, будучи еще на территории России, неподалеку от села Красное, где отчаянно бились солдаты маршала, император ничего не предпринял, чтобы ему помочь.

Возвращаясь к обстоятельствам присвоения Нею титула князя Москворецкого, видимо, стоит все же еще раз подчеркнуть, что эта награда была пожалована ему за героизм, проявленный в Бородинском сражении. А его подвиг по спасению арьергарда армии при отступлении так и не был вознагражден. Но маршал никогда не гнался за знатными титулами, богатством и светскими почестями. Он был неравнодушен к одной только воинской славе, подчеркивая при этом, что его «единственное честолюбие состоит в том, чтобы исполнить свой долг». Именно этим Мишель Ней руководствовался и в последующие, самые драматические в его жизни три года, оказавшиеся для него последними.