Жизнь после Ватерлоо, или 30 лет спустя

Узнав в середине 19 июня о разгроме французской армии у Ватерлоо, Груши решил отступать во Францию через Намюр. Там его нагнали прусские войска. Несмотря на то, что численность противника намного превосходила силы французов, маршал сумел нанести ему два поражения. По словам Н. В. Промыслова, он привел в Филипвиль, где собрались остатки наполеоновской армии, «боеспособное соединение численностью около 25 тысяч человек». Историк отмечает и такой интересный факт, свидетельствовавший о его приверженности Наполеону и готовности служить если не ему, так его наследнику: «Когда маршал узнал о повторном отречении императора, то немедленно привел своих солдат к присяге на верность Наполеону II, хотя у него не было на этот счет никаких указаний».

Если для Наполеона после поражения у Ватерлоо все было кончено, то Груши еще какое-то время оставался в строю. «Формально война еще продолжалась, – пишет Н. В. Промыслов, – и 26 июня на Груши было возложено командование северной армией». Предполагалось, что он возглавит оборону Северной Франции от наступавших союзников. Приказы императора уже не достигали Груши, и он самостоятельно провел с блистательной быстротой свой корпус через Рокруа, Обиньи, Ревель к Реймсу и далее на Париж. При иных, более благоприятных обстоятельствах его корпус вполне мог оказаться решающим звеном в продолжении кампании 1815 года, но политическая ситуация не дала Наполеону возможности воспользоваться силами Груши. Созданное в стране временное правительство подготавливало возвращение Бурбонов. Маршалу, который прекрасно понимал, что он вряд ли сможет продолжить карьеру при Людовике XVIII, ничего не оставалось, как 29 июня подать тогдашнему военному министру Луи Никола Даву прошение об отставке.

Груши поселился в своем поместье в департаменте Кальвадос. Но мирная тихая жизнь в домашнем кругу длилась недолго. 24 июля 1815 года вышел первый проскрипционный список, в котором его имя значилось в числе тех, кто особенно способствовал возвращению Наполеона и был «активным сторонником и пособником узурпатора». А 1 августа король лишил его маршальского титула.

Под страхом смертной казни Груши поначалу пришлось скрываться от нависшей опасности в деревенской хижине, а потом и вовсе бежать из Франции. Вот как описывает Н. В. Промыслов трудности, которые пришлось преодолеть ему на пути в Америку: «Опасаясь многочисленных прусских патрулей, маршал ночью добрался до побережья Ла Манша, где ему пришлось вплавь преодолевать значительное расстояние до лодки, которая дожидалась его в открытом море. На этой лодке Груши добрался до острова Гернси, где через несколько недель сумел сесть на корабль, плывший в Америку».

Он прожил в США четыре года. В 1817 году туда же приехал и его сын Альфонс, которому, по словам Н. В. Промыслова, тоже «не нашлось места в армии Бурбонов». Вернуться на родину Груши смог лишь после королевской амнистии 1819 года[20]. Его возвращению очень способствовал маршал Даву, который после королевской опалы был вновь призван на службу и получил от Людовика XVIII звание пэра Франции. Используя свое влияние, положенное ему по новому статусу, «железный маршал» написал королю в августе 1819 года письмо, в котором ходатайствовал за генералов Груши, Клозеля и Жиля. «Сир, – обращался Даву к королю, – убедившись во всей силе Вашей доброты по отношению ко мне, я смиренно прошу Ваше Величество помочь моим трем бывшим сослуживцам: генералам Груши, Клозелю и Жилю, и позволить им вернуться (во Францию). Оказавшись тогда в трудных и чрезвычайных обстоятельствах, которые Ваше Величество великодушно простило и забыло, я посчитал себя обязанным вступиться за них перед тогдашним министерством (во время „белого террора“ 1815 года), объяснив, что вся их вина заключалась в том, что они честно исполняли мои приказы. Назначенный Вашим Величеством на высокий пост… могу ли я делать вид, что не замечаю несчастий этих людей, невольным виновником которых я являюсь. Ваше Величество, следуя примеру своих августейших предшественников, не раз проявляло свое милосердие. Попросив еще раз проявить великодушие и понимая, что это качество является главным секретом его сердца, я уверен в вашем правильном толковании моего обращения, которое продиктовано единственным желанием объединить вокруг его трона всех бывших командиров армии, пополнив их ряды еще тремя генералами, имеющими хорошую репутацию. Возвращение их в столицу было бы полезным и свидетельствовало бы о том, что прошлое навсегда забыто, и что слезы вытерты Вашей августейшей рукой, и всех впереди ждет еще более счастливое будущее.

Я уверен, что мой демарш не удивит Ваше Величество, и он истолкует его как проявление совести с моей стороны. Моя надежда на положительное решение вопроса подкрепляется уверенностью в том, что до моего к Вам обращения, сир, за генералов Груши и Жиля просил один принц, которого вы любите называть своим сыном и возвышенность чувств которого делает его достойным столь высокого звания…»

Принц, о котором упоминает в письме маршал Даву, – не кто иной, как тот самый герцог Ангулемский, королевский родственник, о котором уже упоминалось в первом разделе этой главы. Вот и пришло время рассказать о том, за какие же заслуги Груши снискал покровительство столь высокой особы. Оказывается, что во время «Ста дней» в марте 1815 года перед отъездом в Лион Наполеон поручил маршалу пленить герцога Ангулемского, который, будучи генеральным наместником королевства, выступил против него из Тулона. В своих мемуарах Груши пишет о том, что император намеревался обменять королевского племянника на императрицу Марию-Луизу, которую якобы против ее воли удерживали в Вене. Маршал, опасаясь того, что пленника может постичь трагическая участь герцога Энгиенского[21], помог ему бежать. Большинству исследователей такой вариант обмена представляется более чем невероятным, и они сомневаются, что у Наполеона могло быть такое намерение. Тем более что сам он, уже находясь на острове Святой Елены, отозвался на слова маршала следующим образом: «Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом».

Так можно ли доверять версии, изложенной Груши в его мемуарах, или она является своеобразной местью маршала экс-императору за его обвинения в поражении у Ватерлоо? Н. В. Промыслов, подробно исследовавший биографию Э. Груши, установил подлинные факты, связанные с пленением герцога Ангулемского. Вот как они выглядят в его изложении: «В марте 1815 г., после вступления Наполеона в Париж, на юге Франции роялисты подняли мятеж, который возглавил герцог Ангулемский. Борьбу с мятежниками поручено было вести генералу Груши, который неоднократно демонстрировал навыки проведения полицейских операций. Получив на территории восстания всю высшую власть, генерал и в этот раз оправдал доверие, справившись с мятежом менее чем за 20 дней.

Успех Груши в действиях против восставших оказался столь стремительным, что 7 апреля он даже задержал своим приказом наступление дивизии Пире, чтобы дать возможность герцогу Ангулемскому добраться до побережья и отплыть из Франции. Генерал не хотел, чтобы герцог попал в плен, так как боялся повторения истории с герцогом Энгиенским. Кроме того, генерал, вероятно, не исключал возможность повторного падения Наполеона, а в этом случае судьба человека, отправившего на казнь наследника французского трона, была бы незавидной. Но задержка наступления не помогла, и герцог был арестован в районе Пон-Сент-Эспри 8 апреля. Генерал Груши лично обещал адъютанту герцога, что приложит все усилия, чтобы сохранить герцогу жизнь. Наполеон тоже не хотел суда над одним из Бурбонов, полагая, что это может ухудшить положение Марии-Луизы и его сына, которые находились в Австрии, поэтому император поддержал Груши во всех решениях относительно герцога Ангулемского. 16 апреля герцог, согласно заключенной с Груши Ла-Палюдской конвенции, прибыл в Сетт, сел на корабль и отплыл в сторону Испании».

Таким образом, становится очевидным, что у Наполеона не было «кровожадных» планов относительно герцога Ангулемского. И все-таки плен не сулил ничего хорошего королевскому племяннику. За избавление от него он действительно мог быть благодарен маршалу Груши, который, спасая герцога, в свою очередь дальновидно заручился его поддержкой на будущее при смене власти.

Возвращение Груши домой не было триумфальным. Людовик XVIII не признал его маршальского звания, дарованного ему «узурпатором». Груши пришлось довольствоваться тоже очень высоким, но не столь почетным чином генерал-лейтенанта. Впрочем, о каких-либо должностях для этого сомнительного, с официальной точки зрения, человека речь не шла. А новый король Карл X, взойдя на престол в 1824 году, вообще отправил Груши в отставку.

Некоторые изменения в жизнь Груши внесла Июльская революция 1830 года, свергнувшая навсегда династию Бурбонов. Новый король-буржуа Луи-Филипп признал некогда отобранные у Груши звания пэра и маршала Франции, однако никакого назначения ему также не дал. Оставшись не у дел, Груши занялся систематизацией жизненных воспоминаний, пытаясь оправдать свое поведение в трагические дни Бельгийской кампании 1815 года. На их основе сыном Альфонсом и внуком Жоржем де Груши позже были написаны мемуары маршала, которые увидели свет в Париже уже после его смерти, в 1874 году. Сам Эммануэль Груши при жизни успел опубликовать несколько произведений, в которых полемизировал с бонапартистскими историографами, в частности с генералом Гурго[22] и герцогом Ровиго[23]. Но, как пишет Н. В. Промыслов, «ни сам маршал, ни его потомки не смогли перебороть бонапартистскую легенду, которая стала доминирующей в европейском общественном мнении».

Активного участия в политической жизни страны Груши больше не принимал: военные походы теперь ему заменяли частые путешествия, в которых его сопровождала вторая жена, бывшая актриса Фанни Юа. Во время одного из таких вояжей, возвращаясь из Италии, 29 мая 1847 года старый маршал, едва перешагнув 80-летний рубеж, заснул вечным сном в небольшом южном городке Сент-Этьенн.

Как замечает Рональд Делдерфилд, «история обошлась с Груши безжалостно. Ей известны „генералы-удачники“. Таким был Веллингтон, таким был Кромвель. В годы Второй мировой войны таким был Монтгомери. Солдаты всегда с энтузиазмом следуют за полководцем с такой репутацией. А Эммануэль Груши, напротив, был неудачником…». Такого же мнения придерживается и российский историк В. Н. Шиканов. Характеризуя деятельность маршала, он пишет: «Его имя навсегда осталось покрытым презрением поклонников Наполеона. На этом фоне затерялись или остались в тени подлинные заслуги Эммануэля Груши, потомственного дворянина, не жалевшего сил и крови для защиты обновленного отечества». Отмечает это обстоятельство и Н. В. Промыслов: «Только во второй половине XX в. стали появляться работы историков, в которых дается более взвешенная оценка событий 16–19 июня 1815 г., но и до сегодняшнего дня имя маршала Груши остается связанным лишь с битвой при Ватерлоо, тогда как вся его предыдущая почти тридцатилетняя карьера остается недостаточно изученной».

Но как бы ни судили о действиях маршала ученые, как бы ни пытались взвесить на весах истории долю его вины в поражении под Ватерлоо, вердикт ему теперь вынесен самой Вечностью. Точно так же, как и его великому обвинителю. Вечность давно примирила обоих не только на небе, но и на земле. В 1840 году прах императора Франции Наполеона Бонапарта был возвращен домой и занял почетное место в Доме инвалидов. Торжественная церемония погребения, несмотря на зимнюю стужу, собрала немало ветеранов-бонапартистов. Был среди них и Эммануэль Груши. Через семь лет после этого события скончался и старый маршал. Его останки покоятся на традиционном месте захоронения маршалов Франции – столичном кладбище Пер-Лашез. А сердце маршала, так же как и останки Наполеона, находится в склепе Дома инвалидов. Таким образом, смерть опять свела вместе и навеки примирила великого завоевателя и его «добродетельного врага».