Битва при Орхомене

Согласно сведениям Плутарха, стратег Дорилай привёл с собой «восемьдесят тысяч отборных воинов Митридата, наилучшим образом обученных и привыкших к порядку и повиновению». Здесь есть один тонкий момент. Если речь идет действительно об отборных войсках, то их численность должна быть значительно ниже указанной цифры. Если нет, то она вполне могла соответствовать той, которую назвал Плутарх. Вполне возможно, что количество хорошо обученных войск было невелико, но именно они составили костяк новой армии. Большая часть войск была представлена многочисленными отрядами и ополчениями различных племен и народов, входивших в состав державы Митридата. Ничего нового.

Тем временем история начала повторяться, поскольку между командующим армией Дорилаем и человеком, номинально ответственным за ведение войны в Элладе – Архелаем, начались споры о том, кто над кем коммандует. Дорилай-младший, племянник знаменитого Дорилая Тактика, был молочным братом царя и вместе с ним воспитывался, а это очень сильно подогревало его амбиции. Уступать кому-либо командование армией он считал ниже своего достоинства. Но беда была не только в этом. Как и в канун битвы при Херонее, у полководцев был совершенно разный взгляд на дальнейшее ведение кампании. И если Архелай, исходя из горького опыта, вновь не горел желанием вступать в битву, а настаивал на необходимости продолжать истощать римские войска, то Дорилай жаждал сражения.

Только что прибывший на театр военных действий полководец, как когда-то Таксил, не желал слушать человека, который имел бесценный опыт борьбы с легионами. Дорилай был изначально уверен в победе. Но когда у Тилфоссия в небольшой стычке понтийцы сразились с римлянами, то он резко поменял своё мнение и стал горячим поборником затягивания войны. Зато теперь изменилось мнение Архелая, и он стал ратовать за немедленное сражение. И надо сказать, что для этого у него были веские основания.

От Херонеи до Орхомена рукой подать. У Орхомена такая же равнинная местность, она полностью лишена деревьев и идеально подходит для действий больших кавалерийских масс. Сама равнина тянется до края болот, заросших тростником. Место идеальное, чтобы развернуть фалангу и с пользой для дела использовать численное преимущество понтийцев. Но это понимал и Сулла, и когда две армии встали напротив друг друга, то проконсул решил затруднить противнику возможность маневрировать войсками. Поэтому римский военачальник велел половине легионеров отложить мечи и копья и взять в руки лопаты. Работа закипела, римляне стали тянуть рвы с двух сторон от своих позиций. Эти преграды должны были по замыслу проконсула затруднить движение вражеской кавалерии. И пока часть солдат вгрызалась в иссушённую зноем землю Беотии, Сулла вывел из лагеря остальные войска и построил их в боевой порядок, резонно предположив, что враг захочет помешать этим работам. И предчувствие не обмануло римского командующего.

От понтийского лагеря двинулась волна царской кавалерии. Мчались в атаку закованные в доспехи армянские аристократы, неслась отборная скифская и сарматская конница, где люди и кони были защищены пластинчатыми панцирями. За всадниками пошли в бой мобильные войска, легковооружённые бойцы растеклись по равнине широким фронтом и, перейдя на бег, приближались к римским позициям. Удар понтийцев был страшен, они буквально разнесли когорты охранения, смяли тех, кто копал рвы, и с разгону вломились в римские шеренги, круша и сминая всё на своём пути. Легионеры дрогнули и начали отступать. Всадники тяжёлой кавалерии пронзали римлян копьями, били палицами, крушили вражеские шлемы и щиты боевыми топорами. Подоспели понтийские легковооружённые бойцы, и град метательных снарядов обрушился на когорты, внося ещё большее смятение в римские ряды. Панцирная кавалерия продолжала усиливать натиск, всадники давили и давили на римский строй и в итоге, смяв последние шеренги легионеров, его прорвали.

И случилось невероятное – римская армия побежала!

Проконсул глазам своим не поверил, когда увидел бегущие легионы. Это было поражение. Всё решали секунды, и Сулла, соскочив с коня, ударом кулака свалил бегущего знаменосца, выхватив у него из рук орла легиона. Высоко подняв орла над головой, проконсул врезался в толпу беглецов и стал пробиваться сквозь неё, прямо на копья тяжёлой кавалерии Понта. «Римляне, если вас спросят, где вы предали своего полководца, отвечайте – при Орхомене!» – прокатился над полем боя крик Суллы.

И его услышали!

Сначала один, потом другой, а затем всё больше и больше легионеров собирались вокруг своего бесстрашного командира и шли за ним на врага. Остановившись, они встретили лицом к лицу вражескую конницу и остановили её страшный натиск. Уже началась формироваться новая боевая линия легионов, уже спешили на помощь две когорты из резерва, и Сулле наконец удалось отбросить противника, чей наступательный порыв иссяк. Усталая понтийская кавалерия уходила в свой лагерь, за ней отступали легковооружённые войска. Атака закончилась так же стремительно, как и началась.

* * *

Но это было только начало. После того как Сулла привёл свои потрёпанные войска в порядок и римляне позавтракали, бой возобновился. На этот раз понтийцы вывели из лагеря тяжёлую пехоту, и на равнине у Орхомена фаланга сошлась с легионами. Бой закипел сразу по всему фронту. Сражение было яростным и продолжалось до вечера, даже азиатские лучники были вынуждены вступить врукопашную с легионерами, отбиваясь от них пучками стрел. Исход боя так и остался нерешённым, каждая из сторон увела войска в свой лагерь.

Но проконсул прекрасно понимал, что есть большая вероятность того, что понтийские стратеги постараются увести своих бойцов и эвакуировать их в Халкиду на Эвбее. И никто не сможет им помешать, поскольку у римлян нет флота. В этом случае война затянется надолго, а он находится не в таком положении, чтобы позволить себе долго оставаться в Греции. Власть в Риме захватили политические противники Суллы, а его сторонников резали по всей Италии. Войну нужно было срочно заканчивать. Но для этого здесь и сейчас нужно было разгромить армию Митридата. Поэтому по всей равнине были поставлены римские сторожевые отряды, которые следили за вражеским лагерем и при попытке понтийцев его покинуть должны были дать знать проконсулу. Но ночь прошла спокойно, стратеги остались с войсками на месте, и наутро Сулла понял, что у него есть шанс закончить войну одним ударом. Правда, для этого требовалась сущая мелочь – взять понтийский лагерь штурмом.

Однако дело это было сложное и сопряжённое с большими потерями, а потому проконсул решился пойти на хитрость и выманить врага с укреплённых позиций. Для этого он снова распорядился копать ров, причём гораздо ближе к вражескому лагерю, чем накануне. Расчёт Суллы оправдался, ворота распахнулись, и оттуда высыпали легковооружённые воины противника. Римляне атаку отразили, и Луций Корнелий сам повёл легионы вперёд, решив ворваться в лагерь на плечах отступавших. Но и понтийцы были готовы к бою, на деревянных стенах укрепления толпились гоплиты, их шлемы и щиты сверкали на солнце, а у ворот стояла готовая к бою фаланга.

Легионеры бросились на штурм и стали быстро карабкаться на деревянный частокол, а угол укрепления начали подкапывать. Со стен летели стрелы, копья и дротики, штурмующие падали на землю один за другим, но римский натиск не ослабевал. По всему периметру лагеря закипели яростные рукопашные схватки. Построившись «черепахой», легионеры сумели разрушить угол укрепления, но там их встретили понтийские гоплиты, которые отчаянно рубили кривыми кописами атакующих, отражая все их попытки прорваться внутрь. Никто из легионеров не рискнул больше идти в пролом, но командир легиона Базилл бросился вперед с мечом в руке и прорвался внутрь. Толпа римлян хлынула за ним и пробилась в лагерь. Оборона рухнула сразу, понтийцев охватила паника, и они стали разбегаться в разные стороны. Кто-то сдался в плен, другие побежали к озеру, где многие утонули, а некоторые, в том числе и Архелай, скрылись на болотах. Армия Митридата была разбита вдребезги.

Проиграв борьбу за Центральную Грецию, царь проиграл войну за всю Элладу, а проиграв войну за Элладу, он автоматически проигрывал войну вообще. Только об этом Евпатор пока не знал.

* * *

Битва при Орхомене положила конец понтийскому господству в Греции, она явилась тем самым переломным моментом, когда судьба войны была решена. Причины поражения армии Митридата в этом бою, на мой взгляд, были те же, что и при Херонее – отсутствие единого командования и склоки между полководцами. То, что в некоторых источниках командующим называется Архелай, не совсем верно, тот же Плутарх, описывая атаку царской кавалерии, чётко указывает, что произошла она тогда, когда понтийские войска получили «от своих полководцев разрешение действовать». Описывая битву, Плутарх ни разу не упоминает стратега как командующего, и это опять-таки наводит на мысль, что единого руководства не было.

Да и сама битва происходила сумбурно, без чёткого плана. Сначала была стихийная атака понтийской кавалерии, почему-то не поддержанная тяжёлой пехотой. После этого произошло сражение главных сил в правильном строю. Но ведь если бы понтийская пехота поддержала успех своей конницы и действовала с ней в контакте, то однозначно, что исход битвы был бы другим. Боевые действия на следующий день тоже вызывают массу вопросов. Почему стратеги Митридата, видя, что удача от них отвернулась и армия понесла большие потери, не попытались ночью вывести войска из лагеря и перевести их на Эвбею, где они были бы недосягаемы для римлян? На острове можно было отсидеться, дождаться удобного момента и затем снова перейти в наступление.

Само сражение за лагерь тоже происходило неорганизованно и беспорядочно. Судя по всему, стратеги просто не предусмотрели такого варианта развития событий. Да и взаимоотношения между двумя понтийскими военачальниками были натянуты до предела. Это подтверждает фраза Дорилая, которую он бросил своему коллеге по поводу битвы при Херонее, заявив «что не без предательства, дескать, стала возможной гибель такого огромного войска». Впрочем, Дорилай на собственном опыте вскоре узнал, как можно без предательства погубить большую армию.

С другой стороны, никаких репрессий в отношении полководцев не последовало. Очевидно, Митридату в подробностях донесли о том, что же произошло под Орхоменом, и царь прекрасно понял, кто же главный виновник случившейся катастрофы. Он сам и более никто. Если бы Евпатор перестал предаваться сладострастным утехам, а встал лично во главе войск и явился в Элладу, никогда не возник бы вопрос о том, кто должен командовать понтийской армией. Принцип единоначалия – вот главный залог победы, у Суллы с этим проблем не было, потому он и победил в этой тяжёлой борьбе.

Потери царской армии были страшные. Аппиан приводит данные только за первый день боёв, а за второй ограничивается красивыми и общими фразами: «Из вражеского войска погибло до 15 000 человек, из них приблизительно было 10 000 всадников, в том числе сын Архелая, Диоген». Из этого сообщения следует, что стратеги лишились практически всей своей конницы, чем в принципе и можно объяснить их желание отсидеться в лагере на следующий день. Очень ценным является свидетельство Плутарха, который, будучи местным уроженцем, бывал в местах, где происходили бои, и лично их осматривал: «Кровь убитых наполнила болота, озеро было завалено трупами, и до сих пор, по прошествии почти двухсот лет, в трясине находят во множестве варварские стрелы, шлемы, обломки железных панцирей и мечи. Вот что, насколько нам известно, произошло у Херонеи и при Орхомене».

* * *

Гром битвы при Орхомене прокатился по всему Восточному Средиземноморью и в корне изменил международную ситуацию. Первым, кого он вывел из состояния сладкой дрёмы, был Митридат VI Евпатор, Новый Дионис и Освободитель эллинов. Пробуждение царя было страшным и неожиданным. Будучи человеком проницательным, Митридат сразу осознал все последствия случившегося и понял, что борьбу за Элладу он проиграл. И если битва при Херонее не сильно повлияла на общее положение дел, и вскоре в Элладу явилась новая понтийская армия, то теперь Митридату просто некого было послать на Балканы. Потому что на Малую Азию наступала другая римская армия во главе с консулом Флакком, и войска Евпатору были нужны уже в Анатолии. Аппиан свидетельствует о реакции царя на разгром у Орхомена: «Известие о таком поражении в первый момент поразило Митридата ужасом; его охватил страх, как обыкновенно бывает при таком событии».

Действительно, было от чего впасть в растерянность. Митридат только что находился на вершине успеха, мнил себя освободителем Эллады и полубогом, и вдруг последовало страшное низвержение с Олимпа на грешную землю. Всё это надо было осмыслить и решить, как действовать дальше, но у Митридата уже не оставалось времени, поскольку ситуация начала стремительно выходить из-под контроля. Срочно требовалось подготовить новую армию. Но самым страшным было то, что заколебались вчерашние союзники, которые в свете последних событий стали задумываться о том, какая же судьба их ждёт в случае победы Рима.

Тем временем в Элладе события разворачивались следующим образом. Архелай, после битвы при Орхомене, согласно сообщению Евтропия, «три дня без одежды скрывался в болотах». Отсидевшись, он переправился на Эвбею и снова прибыл в Халкиду. Там он начал собирать все оставшиеся в Греции понтийские войска. Сулла же, щедро наградив свои легионы, отдал приказ армии полностью разграбить Беотию, которая неоднократно переходила на сторону Митридата. После чего двинулся в Фессалию на зимние квартиры. Не имея понятия о том, что же случилось с Лукуллом и когда можно ждать прибытия флота, проконсул распорядился строить корабли и готовить вторжение в Малую Азию. Луцию Корнелию было необходимо как можно быстрее закончить эту войну, поскольку в Риме его объявили врагом республики, имущество разграбили, а друзей преследовали по всей стране.

* * *

Луций Корнелий Сулла был очень жестоким и беспринципным человеком, но он всегда называл вещи своими именами и не прятался за паволокой из красивых слов, как многие военные и политические деятели Рима до и после него. Сулла был действительно великим полководцем и гениальным организатором, обладал беспредельным личным мужеством и всегда шёл навстречу опасности, не прячась за спинами подчинённых. По отношению к легионам Сулла был безумно щедр в наградах и необычайно суров в наказаниях, но воинам нравилось служить под его началом, и они по-своему были преданы командующему: «Он не потерял своей власти, имея при себе послушное и энергичное войско» (Плутарх).

Битва при Орхомене – звёздный час будущего римского диктатора. Эту битву выиграл он лично. Победа Суллы означала не только поражение Митридата в войне, она означала новый виток в политической карьере римлянина. Теперь его возвращение в Италию становилось лишь вопросом времени. После этой битвы легионы свято уверовали в своего полководца. Легионеры были готовы идти за ним в огонь и в воду, и только благодаря их преданности римский командующий в итоге достиг того, к чему стремился. А потому, когда речь заходит о Сулле, то мне вспоминается не его конституция и проскрипционные списки, не битва у Коллинских ворот и не резня в поверженных Афинах. Мне вспоминается Беотийская равнина, бегущие когорты и одинокий, мужественный человек с орлом легиона в руках, идущий на верную смерть и не подозревающий, что шагает в бессмертие.