Осада Афин и сражение за Пирей

Архелай тщательно готовился к противостоянию с римлянами. Стратег знал, насколько трудно противостоять легионам в открытом бою, особенно когда у них численный перевес. Поэтому и сделал ставку на мощные укрепления Пирея и Афин. Крепостные стены, окружающие порт, были сложены из больших четырёхугольных камней ещё во времена Перикла и достаточно высоки, достигая 17,5 м. Однако их следовало подновить и надстроить на них дополнительные укрепления. Архелай знал, что сил, чтобы удержать Пирей, у него достаточно, он верил в своих солдат и своё ратное мастерство. Но была одна проблема, которая тревожила военачальника. Дело в том, что имея достаточно войск для отражения вражеских атак на Пирей, Архелай не обладал ими в нужном количестве, чтобы оказать существенную помощь Афинам. Длинные шестикилометровые стены, которые соединяли порт с городом, находились в полуразрушенном состоянии, и людей, чтобы их удержать, ни у Архелая, ни у Аристиона не было.

Афины и Пирей будут обороняться каждый сам по себе. И если город падет, то это будет не только сильнейшим ударом по престижу Митридата. Поэтому Архелаю оставалось лишь надеяться на то, что Афины продержатся до тех пор, пока с севера не придут новые армии Евпатора, и по мере своих сил помогать афинянам, оттягивая на себя вражеские войска. Когда же на территории Аттики появились римские легионы, то стратег был полностью готов к предстоящим боям и с нетерпением поджидал врага.

Подступив к Афинам, Сулла часть своих войск отрядил для осады города, а сам с основными силами появился под стенами Пирея, рассудив, что главная опасность исходит именно оттуда. Хотя лично для него особый интерес представляли именно Афины. Это было чётко засвидетельствовано Плутархом в жизнеописании диктатора: «Дело в том, что Суллой овладело неодолимое, безумное желание взять Афины – потому ли, что он в каком-то исступлении бился с тенью былой славы города, потому ли, что он приходил в бешенство, терпя насмешки и издевательства, которыми с городских стен ежедневно осыпал его, глумясь и потешаясь над ним и над Метеллой[28], тиран Аристион».

В том, что осаждённые со стен оскорбляют осаждавших, нет ничего удивительного, так повелось ещё со времён самой первой осады в истории человечества. Возможно, здесь играло свою роль и болезненное самолюбие Суллы, но, на мой взгляд, могла быть и ещё одна причина для такого маниакального упорства. По своему историческому значению, Афины превосходили Карфаген и Коринф, величайшие города Ойкумены, которые в 146 г. до н. э. сровняли с землёй римские полководцы Сципион Эмилиан и Луций Муммий. И как знать, не хотел ли проконсул захватом Афин превзойти славой предшественников. Только в отличие от них он не собирался разрушать до основания древний город. Времена были уже не те. Но разграбить и поживиться наследием великой греческой культуры потомственный аристократ Сулла мог себе вполне позволить. Однако прежде чем приступать к штурму Афин, проконсулу было необходимо решить проблему понтийского гарнизона в Пирее, чем он, собственно, и занялся.

Но когда легионы подошли к Пирею, римский военачальник, как и многие полководцы и до и после него, не избежал искушения взять город с ходу. И как только были готовы штурмовые лестницы, Сулла послал свои войска в атаку. Легионеры волной прихлынули к стенам Пирея и ринулись по лестницам вверх, но там их уже ждали. Понтийские гоплиты сбрасывали римлян ударами копий, рубили кривыми мечами, сбивали камнями и дротиками. Римский натиск захлебнулся в собственной крови. Но Сулла вновь погнал когорты на приступ, и сражение возобновилось с прежней яростью. Битва продолжалась целый день, но римская храбрость так и не сумела сломить понтийскую доблесть, и римский полководец, смирившись с неудачей, велел трубить отход. Словно раненый зверь, отползала римская армия от стен Пирея. Построившись в походную колонну, легионы отступили в Элевсин и Мегару, где Сулла занялся приведением в порядок своих потрёпанных частей. Первый раунд остался за Архелаем, но стратег понимал, что это только начало долгого противостояния.

Действительно, получив сильный щелчок по своему аристократическому носу, Сулла взялся за дело всерьёз, по его приказу началось сооружение метательных машин и прочей осадной техники. Когда подготовка к штурму была завершена, под стенами Пирея вновь появились римские легионы. Чтобы изготовить осадные башни, по приказу Луция Корнелия была вырублена роща Академии, где когда-то преподавал Платон. Для сооружения насыпи проконсул велел употреблять камни из полуразрушенных Длинных стен, остатки которых тянулись от Афин до Пирея. Снабжение римской армии шло через Фивы, которые Сулла сделал своей главной базой и куда мог отступить в случае неудачи.

Между тем Архелай, наблюдая за продвижением римских осадных работ, решил сделать вылазку, разрушить насыпь и отбросить врага от стен. Стратег рассчитывал на эффект неожиданности, но шпионы проконсула успели предупредить римского командующего, и Сулла подготовил засаду. На вылазку полководец Митридата повёл большие силы: в центре шла тяжёлая пехота, а фланги были прикрыты кавалерией. Однако атака скрытых в засаде легионеров отбросила понтийцев назад. Не сумев уничтожить насыпь и видя, что она неуклонно растёт, Архелий послал за подкреплениями на Эвбею и другие острова, где он оставил гарнизоны – стратег понимал, что судьба войны решается в Аттике. Сняв с кораблей гребцов, вооружив их и расставив на стенах, Архелай приготовился встретить очередной римский натиск. Но Сулла почему-то медлил с атакой, и тогда стратег решил ударить первым. Сделав вылазку, понтийцы сожгли осадные навесы римлян вместе с другой техникой. Но проконсул был упрям, и через десять дней его воины сумели все восстановить. Тогда Архелай пошёл по другому пути и на месте возможной вражеской атаки велел соорудить на стене деревянную башню, откуда можно было обстреливать неприятеля.

Тем временем в Пирей прибыли подкрепления, посланные Митридатом. Обладая господством на море, царь мог беспрепятственно посылать войска на помощь осаждённому гарнизону. Прикинув, что теперь под его командованием достаточно сил, Архелй решил дать Сулле решающее сражение и вывел свои войска за стены. Но при построении боевых порядков он отошёл от обычного шаблона и выстроил их так, что отряды тяжёлой пехоты стояли вперемешку с мобильными войсками – лучниками, пращниками, метателями дротиков. Мало того, свои шеренги он развернул таким образом, что они находились под прикрытием стен, с которых стрелки могли поражать вражескую пехоту. Отряд воинов с факелами встал у ворот, чтобы в случае успеха пойти в атаку и уничтожить вражеские осадные сооружения.

Бой разгорелся сразу по всему фронту и шёл с переменным успехом, когда Архелай лично повёл бойцов в атаку и потеснил римлян. Но к Сулле подошло подкрепление, поскольку вернулся легион, который проконсул перед сражением неосмотрительно отправил на заготовку леса. Теперь уже в наступление перешли легионеры. Тогда стратег с отборным отрядом прикрыл отход своих войск в Пирей. Однако увлёкшись рукопашной схваткой, оказался отрезан от ворот, и своего командующего понтийцы потом затаскивали на стену по верёвке. Битва закончилась для обеих сторон безрезультатно, поскольку поставленных целей никто не достиг. Стало очевидно, что осада затянется надолго. Аппиан потери армии Митридата определяет в 2000 человек, зато о римских потерях скромно умалчивает. Но уж лучше такой подход к делу, чем приводить разные смешные цифры, как это делали коллеги Аппиана.

Осада затянулась, наступила зима, и Сулла был вынужден перенести ставку в Элевсин[29]. Желая обезопасить свои войска от рейдов понтийской конницы, которые немало ему досаждали, проконсул велел копать легионерам ров от возвышенности к морю. Таким образом, он надеялся этим лишить вражеских кавалеристов свободы маневра. Но работа не задалась. Архелай ввёл в бой легковооружённые войска, и теперь римляне постоянно подвергались атакам, неся потери от метательных снарядов и стрел. Однако и для стратега ситуация осложнялась тем, что в осаждённых Афинах начался голод. Продовольствие в город требовалось доставить любой ценой, и Архелай решил попытать счастья. Но римские шпионы не дремали, и Луций Корнелий успел принять своевременные меры. Попытка прорыва закончилась разгромом отряда, несшего хлебный запас в Афины. Но на этом неудачи понтийцев не закончились, поскольку на острове Эвбея, в районе города Халкиды потерпел поражение отряд стратега Неоптолема, брата Архелая. Все это в совокупности подвигло Суллу к решительным действиям, и он спланировал ночную атаку на Пирей.

Незаметно подойдя к стенам, легионеры по лестницам ринулись наверх и буквально смели с укреплений вражеских солдат. Казалось, что победа уже близка. Но мощная контратака тяжёлой пехоты Архелая похоронила все надежды Суллы. Зарубив командира римского отряда, понтийские пехотинцы сбросили легионеров со стен, и мало того – ворота Пирея распахнулись, и гоплиты атаковали вражеские позиции, стараясь сжечь и разрушить осадную технику. Ночная вылазка, которую хотел осуществить проконсул, неожиданно переросла в полномасштабное сражение, которое продолжалось остаток ночи и весь следующий день. Легионеры отразили натиск войск Митридата, и понтийцы отступили за стены. Борьба вновь перешла в позиционную стадию, и Архелай распорядился напротив осадной башни римлян соорудить ещё одну башню и затащить на неё катапульты. Несколько дней римляне и понтийцы громили ядрами и камнями друг друга, а затем башня Архелая треснула и медленно начала заваливаться на бок. От греха подальше стратег распорядился снять с неё метательные машины и убрать стрелков, а затем приказал совсем разобрать.

Однако всё большую тревогу Архелаю внушали Афины. Положение с продовольствием в городе стало критическим, и поэтому стратег решил ещё раз предпринять попытку доставить осажденным съестные припасы. Если бы Длинные стены, построенные специально для того, чтобы город беспрепятственно получал продовольствие из Пирея, были в том состоянии, в котором они находились во времена Перикла, Афины никогда не испытали бы голода. Но как уже отмечалось, к этому времени они пребывали в полуразрушенном и заброшенном состоянии и не имели абсолютно никакого военного значения. Поэтому легионеры Суллы и разбирали их на камни.

От Афин до порта более 6 км, и понтийцам предстояло их пройти по местности, где они в любую минуту могли подвергнуться атаке со стороны римлян. Архелай подозревал, что шпионы непременно донесут об этом рейде Сулле, но выхода не было, и он был просто вынужден повторить попытку прорыва. Однако хитроумный стратег подготовил своему римскому оппоненту очень неприятный сюрприз. Если проконсул действительно атакует отряд с продовольствием, то он в свою очередь атакует римские позиции и постарается уничтожить осадные сооружения. У ворот Пирея встал отряд понтийской тяжёлой пехоты, а также легковооружённые воины с факелами. Ждали, когда римляне отвлекутся, чтобы начать атаку. И как только Архелаю донесли, что его отряд, шедший в Афины, атакован, распахнулись ворота и понтийские гоплиты бросились на вражеские позиции. Когда проконсул увидел, как пылают его осадные машины, то понял, что не всё идёт гладко и по плану. Таким образом, каждый из полководцев частично достиг своих целей – Сулла помешал доставке продовольствия в осаждённый город, а Архелай уничтожил осадные сооружения римлян. Сражение за Пирей зашло в тупик.

Тогда проконсул решил на некоторое время оставить Пирей в покое и вплотную заняться Афинами. Он окружил город множеством небольших укреплений и тем самым ещё сильнее затянул удавку на шее защитников. Мало того, вскоре эти укрепления были обведены глубоким рвом, и Афины оказались окончательно отрезаны от остального мира. О том, что творилось в осаждённом городе, остались свидетельства античных авторов, нарисовавших страшную картину осады. Плутарх пишет, что «медимн пшеницы стоил тогда в Афинах тысячу драхм, а люди питались девичьей ромашкой, росшей вокруг акрополя, варили сандалии и лекифы[30]».

Куда более жуткие вещи сообщает Аппиан. Римляне наблюдали, как афиняне «испытывают все большую и большую нужду, что они перерезали весь скот, что они варят шкуры и содранные кожи и жадно поедают отвар, а некоторые из них поедают и мертвых». Когда Афины пали, то «римские воины во многих домах находили человеческое мясо, приготовленное для еды». Обратим внимание на такой принципиальный момент. Для того чтобы переносить такие лишения, мало просто не любить римлян, их надо было ненавидеть люто и всей душой, предпочитая смерть от железа и голода жизни под властью сыновей волчицы. То беспредельное мужество, которое граждане Афин продемонстрировали, наглядно показало, как эллины относятся к тому, что несёт им Рим. Афиняне, вышедшие на стены древнего города сражаться против легионов, оказались достойны своих славных предков из поколения «марафонских бойцов». Они так же явили миру образец высочайшего героизма.

* * *

Пока под стенами Пирея рубились римские легионы и понтийские фаланги, пока Афины умирали от голода в тесном кольце блокады, на других участках фронта происходили события, которые впоследствии будут иметь большое значение. Дело в том, что ведя военные операции в Греции, Сулла испытывал большие затруднения из-за того, что был полностью лишён флота. И это при полном господстве на море навархов Митридата! Поэтому проконсул решил исправить такое положение вещей и обзавестись собственными кораблями. Но вся беда была в том, что взять их можно было лишь на востоке, в частности на острове Родос. Сам по себе флот Родоса вряд ли мог прорваться к берегам Аттики. Армады Митридата имели подавляющее численное преимущество и отправили бы его на дно при первой же встрече. Однако помимо родосцев значительными военно-морскими силами обладали правители приморских городов Леванта, а также египетские Птолемеи. И если их корабли объединить с флотом Родоса, то тогда появлялся шанс оспорить у Митридата владычество на море.

Для выполнения этого труднейшего поручения Сулла отправил своего заместителя Луция Лициния Лукулла, представителя знатного рода, храброго воина и порядочного человека. Если к этому добавить, что Лукулл был и талантливым военачальником, то его кандидатура для выполнения столь ответственной миссии была идеальной. Невзирая на то что наступала зима и судоходство стало крайне опасным, а на море господствовал вражеский флот, римлянин сел на небольшое частное судно и отправился на восток, пересаживаясь с одного корабля на другой. По большому счёту, это было самоубийством, но не тот человек был Лукулл, чтобы отступать перед трудностями.

Тем временем продолжалось наступление в Европе понтийской армии под командованием Аркафия. Царевич вторгся в Македонию и буквально раздавил вставшие на его пути римские когорты под командованием не без известного Бреттия Суры и наместника Сентия. Аркафий полностью занял территорию провинции и назначил наместников для управления новыми землями. Освободив родину Великого Александра, сын Митридата начал движение на юг, против армии Суллы. Его целью было войти в соприкосновение с гарнизоном Пирея и зажать легионы проконсула между молотом и наковальней. В этом случае шансы Суллы никогда не вернуться на берега Тибра были очень велики. А Рим так никогда бы и не узнал, что такое проскрипции. Но из всех возможных вариантов развития событий, к сожалению, произошёл наихудший – царевич внезапно заболел и умер около городка Тисеи. Это явилось серьёзным ударом для дальнейшей кампании, поскольку смерть молодого и талантливого командующего, сына царя, не только приостановила движение армии, но привела к другим негативным последствиям. Потому что при царевиче никогда не был бы нарушен принцип единоначалия и не возник вопрос, кому быть главнокомандующим. Теперь же каждый из понтийских стратегов считал себя достойным этого высокого назначения. Однако в данный момент командование принял стратег Таксил, командир царской гвардии «медных щитов». И даже сумел достичь крупного успеха, овладев городом Амфиполем, оплотом римского влияния в Македонии. Однако положение оставалось тревожным.

Правда, из создавшейся ситуации был выход – во главе армии должен был встать Митридат. Но царь так и не появился в Европе. Возникает вопрос – а чем же в это время занимался Новый Дионис и освободитель эллинов? Скажем так – не делом. «Сам же он с этого времени, поручив большую часть походов своим военачальникам, занимался набором войск, их вооружением, наслаждался жизнью с женой своей Стратоникой и производил суд над теми, которые, как говорили, покушались на его жизнь или стремились к государственному перевороту или вообще были сторонниками римлян» (Аппиан).

Создаётся такое впечатление, что, освободив от римлян Малую Азию и Грецию, Митридат счёл свою миссию выполненной и стал предаваться радостям жизни, иногда занимаясь административными делами. Для разнообразия совершил провальный поход на Родос. Правда, Аппиан обращает внимание на то, что царь занимался ещё и тем, что собирал и подготавливал новые войска, а затем в качестве подкреплений отправлял в Европу, на помощь действующим армиям. Но дальше этого дело не шло. Евпатор почивал на лаврах, и ему в голову не приходило снова облачиться в доспехи, сесть на коня и повести свои победоносные войска против римских легионов. А зря, Митридат был храбрым человеком, прекрасно владел всеми видами оружия, отлично разбирался в тактике и стратегии, и одно его присутствие в армии могло вдохновить воинов.

Создаётся такое впечатление, что энергичного и целеустремлённого царя Понта посетил призрак его прадеда, Антиоха III Великого, правителя державы Селевкидов. Однажды, в разгар войны с Римом, вместо того, чтобы руководить боевыми операциями в Греции, Антиох затеял свадьбу с молодой девицей. И брачная ночь царя тянулась до тех пор, пока римляне не начали наступление. В итоге для Антиоха всё закончилось полным крахом, и немалую роль в этом сыграло его наплевательское отношение к своим обязанностям главнокомандующего. Таким образом, пример у Митридата перед глазами был, и пример достаточно поучительный.

Но находившийся на вершине успеха царь, очевидно, считал вопрос освобождения Эллады делом решённым. Однако при этом не учел один принципиальный момент – Грецию мало освободить, её надо ещё и удержать. Причем это было гораздо более трудным делом, потому что Рим вцепился в Элладу мёртвой хваткой. Вполне возможно, если бы Новый Дионис появился на Балканах, то и ход войны был другим, поскольку имя Митридата привлекло бы к нему тысячи новых сторонников. Но царь этого не сделал, и сейчас трудно ответить на вопрос, почему так произошло. Это была главная ошибка Евпатора в войне, и расплата наступила быстро.

* * *

Между тем Сулла возобновил атаки на Пирей. Римская насыпь достигла необходимого уровня, и проконсул распорядился двигать к укреплениям стенобитные машины. Но пока легионеры возводили вал, воины гарнизона сделали под него подкоп. Как следствие, насыпь резко просела и приступ сорвался. Вновь легионеры взялись за лопаты и заступы, чтобы исправить нанесённый урон, а также стали вести подкоп под крепостные стены Пирея. Навстречу им повели подземные ходы понтийцы. Под землёй, при тусклом свете чадящих факелов, закипели отчаянные рукопашные схватки между легионерами и пехотинцами Архелая. Противники рубили друг друга мечами, кололи копьями, резали кинжалами, и в итоге римлян вышибли из тоннеля. Однако яростные бои кипели уже не только под землёй, но и на поверхности, где римские тараны крушили укрепления. По приставным лестницам легионеры сплошным потоком лезли на стены, а лучники Суллы подожгли одну из деревянных башен, построенных по приказу Архелая. В другом месте, там, где не удалось своевременно обнаружить римский подкоп, легионеры подпёрли основания стен деревянными балками, заполнили пространство смолой, паклей и серой, а затем подожгли. Когда подпорки прогорели, стена начала рушиться. Поднимая клубы пыли, камни лавиной покатились вниз, увлекая за собой тех понтийцев, которые находились на этом участке стены. Видя, что обозначился первый успех, римский полководец отвёл от стен уставшие войска и ввёл в бой свежие когорты. С боевым кличем лавина легионеров ринулась в атаку и захлестнула стены. То был критический момент сражения, боевой дух воинов Митридата дрогнул, и судьба Пирея повисла на волоске.

Но до победы Сулле было ещё далеко. Прикрывшись большими щитами, шли, выставив копья, в атаку понтийские гоплиты. Азиатские лучники поражали римлян стрелами, и те десятками валились с гребня стены. Метатели дротиков и пращники засыпали врагов градом камней и копий. Архелай лично возглавил наступление, и, ободрённые мужеством своего стратега, воины Митридата яростно навалились на врага. Рубились на стене, в проломах, у ворот, и легионеры не выдержали – сначала по одному, а потом целыми десятками они начали выходить из боя, с трудом отбиваясь от наседавших врагов. Видя, какие большие потери несёт его армия, проконсул понял, что ещё немного, и когорты побегут. Поэтому Сулла велел трубить отход. Закрывшись щитами от стрел, легионеры медленно отступали от стен Пирея, вынося на руках раненых.

Это была крупнейшая неудача Суллы, и обе стороны это прекрасно понимали. И пока римляне зализывали раны, по приказу Архелая началось восстановление разрушенных стен. Но понтийцы не только восстанавливали старые укрепления, внутри главных стен были построены новые, в виде полумесяца, которые позволяли поражать врага метательными снарядами с трёх сторон. И потому, когда легионы Суллы оправились от своей неудачи и проконсул снова послал их в атаку, Архелай просто отвёл своих бойцов на вторую линию обороны, заманив неприятеля в ловушку. Римляне оказались в узком пространстве, где не могли развернуть свои ряды, сгрудились плотной массой, давили друг друга, цепляли щитами и копьями. Встав во весь рост, лучники Архелая выбивали легионеров стрелами, а пращники поражали их камнями и свинцовыми ядрами. Горцы метали в атакующих римлян дротики. Воинов Суллы расстреливали с флангов и фронта, они один за другим падали на землю, убиваемые с трёх сторон, будучи сами не в силах поразить врага. И римский полководец снова не выдержал, желая спасти свои легионы от гибели, он велел отступать из Пирея и возвращаться в лагерь.

Сулла потерпел самое настоящее поражение, и причём поражение довольно серьёзное. После этого проконсул отказался от попыток захватить Пирей штурмом и вообще от активных действий. Он просто перешёл к вялотекущей осаде, объявив, что намерен голодом заставить Архелая сдаться. Ввиду полного господства флота Митридата на море, подобное заявление прозвучало несусветной глупостью, но Суллу это уже не заботило. Надо же было как-то объяснить своим людям бездействие их командующего. Что же касается Архелая, то причин для радости у него тоже было мало. Стратег прекрасно понимал, что Афины по-прежнему являются его слабым местом и помочь им он не в силах. А понтийская армия всё ещё так и не подошла из Македонии.

* * *

Катастрофа разразилась быстро и неожиданно. Как часто бывает, виной всему оказался человеческий фактор. Плутарх в своём сочинении «О болтливости» так описывает случившееся: «Но афинские старики как-то разболтались в цирюльне, что вот, дескать, Гептахалк не охраняется и как бы, мол, с той стороны не захватили город, а лазутчики, услышав это, донесли Сулле». В биографии диктатора Плутарх тоже не проходит мимо этого знаменательного события: «Тогда-то, как передают, и донес кто-то Сулле о подслушанном в Керамике разговоре: старики беседовали между собой и бранили тирана, который не охраняет подступы к стене у Гептахалка, в том единственном месте, где враги могут легко через нее перебраться». Гептахалк – это проход в городской стене Афин, неподалеку от Пирейских ворот, а почему он не охранялся, это уже вопрос к Аристиону. Хотя с другой стороны, философ был сугубо штатским человеком и о военном деле явно имел довольно смутное представление. Скорее всего, в этом просчете были виноваты другие люди, которые непосредственно отвечали за оборону города. Но как бы там не было, а римский командующий решил воспользоваться таким подарком судьбы и, презрев все опасности, лично отправился ночью в разведку. Тщательно изучив место предполагаемой атаки и внимательно осмотрев местность, Сулла решил рискнуть и нанести здесь решительный удар. Понимая, что в случае неудачи последствия как для него лично, да и для всей армии будут катастрофическими.

К решительному приступу Луций Корнелий подготовился особенно тщательно, а когда всё было готово, дал сигнал идти в атаку. Тысячи римлян побежали к городу, одни приставили лестницы к укреплениям и стали карабкаться наверх, другие стали подкапывать стены. Упорного сопротивления легионеры на этом участке обороны действительно не встретили, потому что защитников было очень мало. Да и истощены афиняне были до последней степени. Поэтому римляне без труда перевалили через гребень стены и хлынули в беззащитный город. Часть легионеров осталась на месте и начала торопливо срывать до основания стену между Пирейскими и Священными воротами, поскольку через этот пролом проконсул должен был торжественно вступить в город.

В ночь на 1 марта 86 г. до н. э. завоеватель вступил в поверженные Афины: «Грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь, не говоря уже о тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг Площади обагрила кровью весь Керамик по самые Двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекла за ворота и затопила пригород. Но сколь ни велико было число людей, погибших насильственной смертью, не меньше было и тех, что покончили с собой, скорбя об участи родного города, который, как они думали, ожидало разрушение» (Плутарх).

О том беспределе, который творили озверевшие победители, рассказывает и Аппиан. Становится просто жутко, когда читаешь эти строки. «Сулла ворвался в город, и в Афинах началось ужасное и безжалостное избиение. Ни бежать они не могли вследствие истощения, ни пощады не оказывалось ни детям, ни женщинам – Сулла приказал всех попадавшихся на пути избивать в гневе на их поспешный и нелепый переход на сторону варваров и раздраженный их неумеренными оскорблениями. Очень многие, услышав об этом приказе, сами бросались к убийцам, чтобы они скорее выполнили свое дело». Вот оно, истинное лицо римских завоевателей, вот что они несли тем народам, которые хотели просто жить по своим законам и обычаям. Не желали подчиняться воле сената. Город захлебнулся в собственной крови, и тяжёлые сандалии легионеров растоптали остатки греческой свободы. А учитывая маниакальное стремление проконсула овладеть Афинами любой ценой, то можно представить, как он повёл себя, когда это произошло. Свирепость и жестокость Суллы были общеизвестны.

Пламя бушевало над Афинами, тысячи людей бежали от огня, и тогда римский командующий распорядился тушить пожар. Не потому что хотел спасти город, а потому что в огне могла сгореть и желанная военная добыча: «Сулле удалось остановить пожар города, но зато он отдал его на разграбление войску» (Аппиан). Всё как всегда – Карфаген и Коринф, Сиракузы и Амбракия, десятки и сотни других, более мелких городов. Теперь к ним добавились Афины. Город Тезея и Солона, Фемистокла и Перикла пал под ударами варваров с запада и был полностью разграблен. Хорошо, что с землёй не сровняли, и мы до сих пор можем любоваться наследием великой греческой культуры. А могли разрушить до основания и распахать плугом.

Кровавая бойня была прекращена только тогда, когда Сулла, по словам Плутарха, «пресытился местью». Войскам был необходим отдых, легионеры устали от грабежей, насилий и убийств, но Акрополь ещё не был взят, там заперлись те, кому удалось спастись. Отступая, Аристион распорядился поджечь Одеон и таким образом лишил римского полководца деревянного материала, который был необходим для штурма последнего оплота афинян. Осаду Акрополя Сулла поручил вести военачальнику Куриону, а сам с отдохнувшими легионами выступил на Пирей. Проконсул жаждал взять реванш у понтийского стратега за своё недавнее поражение.

По сообщению Плутарха, осада афинской твердыни войсками Куриона продолжалась довольно долго, и лишь страшная жажда вынудила сдаться последних защитников города. Ближайшее окружение Аристиона, а также всех должностных лиц, и тех, кого подозревали в совершении преступлений против римлян, Сулла распорядился казнить. Акрополь, как и город, был разграблен, поскольку консул оставался верен своим принципам. Что же касается бывшего философа-эпикурейца, то римский командующий какое-то время таскал его за собой, а потом приказал отравить, поскольку война закончилась и Аристион перестал представлять для Суллы интерес. Что же касается сведений о том, что Аристион и Архелай ненавидели друг друга, то такое вполне могло быть. Афинянин мог считать, что понтийский стратег не делает ровным счётом ничего для спасения его родного города, а Архелай, в свою очередь, мог думать, что Аристион требует от него слишком многого и лезет не в свои дела.

* * *

Архелай решил, что с падением Афин оборона Пирея потеряла стратегический смысл, и стал готовиться к эвакуации гарнизона. Было ли это решение верным? Скорее всего, что нет. Дело в том, что продолжая оборонять порт, стратег в буквальном смысле брал своего врага за горло. Сулла не мог увести легионы из Аттики, поскольку в этом случае ничего не могло помешать Архелаю вернуть Афины под власть Митридата. Разделить свои войска и часть их оставить в городе проконсул тоже не мог, поскольку римляне понесли страшные потери, и такое разделение было для них смерти подобно. Но и продолжать осаду Пирея для Суллы было опасно, поскольку из Македонии шла ещё одна вражеская армия, а снабжение легионов оставляло желать лучшего. Ведь в захваченных Афинах продовольствия не было! А гарнизон Пирея так бы и получал снабжение по морю. Но Архелай принял другое решение и совершил первую крупную ошибку в этой войне.

Однако Сулла не подозревал о планах стратега и решил снова атаковать порт. Архелаю это сражение было абсолютно не нужно, он и так готовился покинуть Пирей. Однако был вынужден дать бой проконсулу. Римский командующий был настроен решительно и сразу задействовал все средства для штурма – метательные машины и тараны, осадные навесы и подкопы. Появились проломы, и римляне проникали за черту укреплений. Но вся территория внутри была перегорожена и перекопана, а понтийская тяжёлая пехота при поддержке мобильных войск успешно отражала натиск врага. Сулла старался атаковать непрерывно, постепенно вводя в бой свежие когорты и наращивая мощь наступления, лично появлялся на самых опасных участках сражения и вёл легионы вперёд.

Стратег же, напротив, постепенно отводил свои войска по направлению к сильно укреплённой приморской части Пирея – Мунихию, которая омывалась волнами моря и была недоступна для римлян вследствие отсутствия у них кораблей. Там Архелай и закрепился. И пока Луций Корнелий бесновался, будучи не в силах продолжать атаки, стратег продолжил подготовку к эвакуации. Архелай полагал, что война в Элладе вышла на новый виток, и поскольку римскую армию уничтожить в Аттике не удалось, то теперь основным полем битвы становится Центральная Греция. Покинув Пирей непобежденным, полководец Митридата взошёл на палубу корабля, и понтийский флот, выйдя из гавани, взял курс на север. Путь кораблей лежал к берегам Фессалии, где Архелай хотел объединить свои отряды с идущей из Македонии армией.

Что же касается проконсула, то озверев от понесённых потерь и поражений, которые он потерпел, штурмуя Пирей, Сулла сжёг порт дотла, «не пощадив ни арсенала, ни верфей, ни какое-либо другое из прославленных строений» (Аппиан).

Теперь рассмотрим вопрос о боевых потерях сторон во время этого противостояния. Всегда надо исходить из того, что штурмующий теряет людей гораздо больше, чем тот, кто сидит в осаде. Можно как угодно умничать на эту тему, изначально подгонять решение под результат, но практика военного дела опровергает всё это пустословие – кто атакует, тот людей теряет больше. Аппиан приводит информацию о том, что Сулла прибыл в Грецию «с пятью легионами и несколькими манипулами и отрядами конницы». Примерно около 30 000 человек, потому что трудно сказать, были легионы укомплектованы полностью или нет. Однако после того, как был взят Пирей и римляне ушли в Центральную Грецию, согласно Плутарху, в рядах армии Суллы «всадников оказалось не больше полутора тысяч, а пеших меньше пятнадцати тысяч». Но дело в том, что и эти цифры не являются окончательными, поскольку, согласно Мемнону, перед этим Сулла получил подкрепление, «соединившись с Луцием Гортенсием, ведшим из Италии свыше шести тысяч». Подведем неутешительные для римлян итоги. Получается, что после осады Афин и сражения за Пирей армия Суллы насчитывала приблизительно 11 000—12 000 человек. Вычтем отсюда гарнизон, согласно сообщению Аппиана, оставленный проконсулом на Акрополе и который от силы мог насчитывать не более 1000–2000 человек. Большее количество воинов Сулла не мог оставить, поскольку ему надо было идти в Беотию, куда уже подходила с севера армия Митридата. Дело могло кончиться генеральным сражением, и проконсулу был дорог каждый легионер.

К чему всё это? А к тому, что проконсул угробил в Аттике две трети своей армии. Или половину, это зависит от того, были легионы укомплектованы полностью или нет. Такую победу даже Пирровой назвать язык не поворачивается – её просто не было. Была катастрофа.

Что же касается Архелая, то относительно его потерь трудно сказать что-либо определенное. Зато можно узнать, сколько воинов ему удалось эвакуировать. Общая численность понтийской армии в Центральной Греции до того, как к ней присоединился отряд Архелая, согласно Плутарху, была 110 000 человек. Аппиан пишет, что в канун битвы при Херонее в армии насчитывалось уже 120 000 воинов. Поэтому можно предположить, что разница в 10 000 человек и есть то самое количество бойцов, которых стратег эвакуировал из Пирея.