Битва на реке Галис

Римское вторжение в Понт началось через Каппадокию. Легионы пошли на север, поскольку там находились Команы, крупный религиозный центр, с большим и богатым храмом. Сразу стала ясна суть войны, которую затеял легат, потому что сам храм и его окрестности были начисто разграблены. Послам Митридата, которые явились выразить свой протест и ссылались при этом на Дарданский мирный договор, Мурена заявил, что никакого договора он в глаза не видел, а потому его действия правомочны. Мы помним, что письменного договора действительно не было, и поэтому в отговорке легата на первый взгляд был определенный смысл. Но пока послы препирались с Муреной, римляне продолжили заниматься грабежом и разбоем. Только тогда, когда обоз уже ломился от награбленного добра, легионы вернулись в Каппадокию, где и зазимовали.

Митридат, не желая вступать в вооружённый конфликт, срочно отправил послов в сенат и к Сулле с жалобами на легата, а также требуя письменной ратификации Дарданского договора. Но пока посольство добирались до Рима, Мурена вновь развязал агрессию против Понта и, перейдя реку Галис[34], служившую границей, разграбил 400 царских деревень. Римляне нигде не встречали сопротивления и потому действовали нагло. Но Митридат по-прежнему ничего не предпринимал, ожидая возвращения послов из Рима и потихонечку стягивая войска к западной границе своих владений. Когда грабить стало нечего, Мурена велел отступать. Словно большая, обожравшаяся змея, римская армия, отягощённая огромной добычей, уползла за реку Галис и расположилась на квартиры во Фригии и Галатии. Там легата и застали вернувшиеся из Рима послы Митридата.

Глава посольства Калидий официально заявил перед местными жителями и легионерами, что сенат запрещает Мурене вести военные действия против Понта. Хотя при этом и не предъявил официального постановления. Почему сенаторы не соизволили оформить договор письменно, можно только догадываться. Скорее всего, «отцов отечества» полностью устраивало существующее положение дел и возможность держать понтийского царя на коротком поводке. Личная встреча Калидия с Муреной тоже ничего не дала. Легат, совершенно уверенный в своей безнаказанности, останавливаться не собирался, его всё сильнее манили слава и богатая добыча, которую можно было взять без особых усилий. О судьбе Мания Аквилия он и не вспоминал, а как оказалось, зря!

Когда римские легионы в очередной раз выступили против Понта, то терпение Митридата лопнуло. Решив, что республика находится с ним в состоянии войны, царь призвал к себе Гордия и, назначив его командующим войсками на западной границе, велел перейти Галис и подвергнуть беспощадному разорению римские территории. Для Мурены действия понтийцев были настолько неожиданными, что он растерялся и некоторое время пребывал в смятении. Легат не мог решить, как ему поступить – то ли идти и спасать те земли, где хозяйничали войска Гордия, то ли продолжать движение в Понт. И пока он глубокомысленно размышлял, понтийские войска с огромным количеством трофеев и большим числом пленных ушли за Галис, оставив позади себя дым и пепел. Как аукнулось, так и откликнулось! Когда же Мурена решился, наконец, двигаться прежним маршрутом, то он обнаружил, что на другом берегу реки его поджидает армия Гордия, полностью готовая к бою. Это охладило пыл воинственного римлянина, и он вновь принялся размышлять на тему, как ему осуществить переправу с наименьшими потерями. И пока мысли легата витали в неведомых далях, ситуация вновь изменилась не в его пользу.

Когда Мурена ранним утром мирно дремал в своём походном шатре, его разбудил грохот понтийских барабанов и рёв боевых труб в неприятельском лагере. Понимая, что произошло что-то очень важное, Мурена выскочил наружу. Кутаясь в свой плащ, он внимательно вглядывался в происходящее на противоположном берегу реки, вслушивался в торжествующие крики понтийских солдат и внезапно понял, что напрасно потратил столько времени на тактические изыскания. Надо было просто атаковать с ходу и опрокинуть противника, потому что теперь это будет сделать гораздо сложнее – к армии Гордия прибыл с подкреплениями сам Митридат!

* * *

У Мурены был выбор – либо оставить всё как есть и вернуться домой без добычи, к которой он и его легионеры уже привыкли, либо рискнуть и дать врагу сражение. В первом случае он также оставлял безнаказанным грабёж и разгром римских территорий, что было не в правилах сыновей волчицы. Опасность поражения была велика, поскольку предстояло форсировать Галис, а противник занимал выгодную позицию, но зато в случае победы все эти риски оправдывались многократно, ибо помимо трофеев, пленных, а также беспрепятственного рейда по понтийским землям, легат получал и кое-что посущественнее – славу победителя Митридата. Это дорогого стоило. Сравняться в подвигах с самим Суллой было мечтой Мурены. И в итоге легат решился.

На что он надеялся? Прежде всего на воинское мастерство своих легионеров, которые уже не первый год воевали в Азии и были знакомы со всеми вражескими уловками и тактическими приёмами. В данный момент под командованием Мурены были не союзные контингенты местных царей и не войска, которые были набраны в Анатолии. Под его командованием было два полных римских легиона, которые представляли грозную силу, что и доказали на полях сражений в Малой Азии. Именно поэтому легат рассчитывал на победу в предстоящей битве, именно поэтому он и дал приказ искать брод и переходить Галис.

Ну а что же Митридат, как собирался действовать он? Судя по всему, царь решил дать бой от обороны, используя особенности местности и тактические навыки тех воинских контингентов, которыми в данный момент располагал. Наученный горьким опытом первой войны с Римом, Евпатор решил лично повести войска на битву. Как и его великие предки Ахемениды, которые в момент наивысшей опасности для государства покидали роскошные дворцы и вставали во главе армий. Этим поступком Митридат показывал своим воинам, насколько велики ставки в предстоящем сражении.

Царь явился на поле боя и принял командование над войсками, взяв на себя всю ответственность за исход предстоящего сражения. Римлян он не боялся и горел желанием сразиться с ними лицом к лицу, смыть с себя позор недавнего поражения в войне. И доказать всему миру, что Митридат Евпатор, Новый Дионис, непобедим.

* * *

Царь Понта стоял на боевой колеснице в окружении телохранителей и внимательно наблюдал за тем, как римляне готовятся перейти Галис. По приказу Митридата весь берег занимали легковооружённые бойцы, которые должны были нанести врагу потери во время переправы и ослабить их натиск. Густые шеренги лучников, пращников, метателей копий и дротиков стояли у самой воды и с нетерпением ожидали, когда римляне окажутся в зоне поражения. И как только легионы под звуки боевых труб пошли вперёд, на них обрушился целый град метательных снарядов и настоящий ливень из стрел. Упали первые убитые и раненые, воды Галиса окрасились кровью.

Легионеры вошли в реку и, подняв над головой большие прямоугольные щиты, двинулись к противоположному берегу, одновременно борясь с течением. Понтийские лучники стреляли залпами, быстро посылая стрелы во врагов, камни и свинцовые ядра стучали по щитам и шлемам легионеров. Римляне, сражённые меткими бросками и выстрелами, десятками валились в реку, но, несмотря на потери, продолжали упрямо идти вперед. Когорты подошли к берегу, и тогда Митридат двинул против них фалангу «медных щитов». Понтийские ветераны промаршировали мимо своего царя и, выйдя на позиции, уверенным, тысячи раз отработанным на тренировках движением взяли пики наперевес. Лучники и легковооружённые воины сосредоточились на флангах, а тяжёлая панцирная конница, которая должна была нанести решающий удар, стала медленно скапливаться за левым крылом.

Легионы перешли реку и стали разворачиваться в боевые порядки, когда в атаку пошла фаланга. Длинными пиками сариссофоры сталкивали легионеров обратно в реку, кололи в незащищённые доспехами части тела, пронзали римлян насквозь и валили на землю. Напрасно центурионы гнали своих подчинённых вперёд, тщетно легионеры метали пилумы в своих врагов и, отражая сариссы щитами и мечами, пытались вступить с врагом врукопашную. Понтийский строй прорвать не удалось, «медные щиты» отразили все атаки врага и загнали римлян обратно в реку.

Но Мурена не собирался отступать, он гнал новые когорты через Галис, и на середине реки столкнулись два потока – те, которые отступали, и те, которые шли в наступление. В давке и сумятице римские шеренги смешались окончательно, и когда наступавшие легионеры вышли на берег, то боевой строй у них отсутствовал полностью. Мало того, с правого фланга их атаковали понтийские легковооружённые, и пользуясь тем, что с этой стороны римляне не были прикрыты щитами, нанесли им тяжёлые потери, забросав дротиками и камнями. После чего по сигналу трубы понтийская фаланга отступила, и вся огромная масса римских войск вывалилась на берег. Мокрые, израненные и усталые легионеры начали формировать боевую линию, но не успели – грохот барабанов и тысяч копыт возвестил о том, что в атаку пошла тяжёлая кавалерия Митридата. Шли в бой закованные в доспехи армянские и каппадокийские всадники, ярко блестели на солнце пластинчатые панцири скифских аристократов, порывы ветра трепали хвосты у драконов, которые гордо реяли над рядами сарматов. Бронированный клин царской конницы вломился в римские ряды и окончательно смешал их. Длинными пиками сарматы просто прокалывали легионеров вместе с панцирями, а скифы, армяне и каппадокийцы били их палицами, боевыми топорами, разили копьями. Фронт когорт рухнул, и легионеры обратились в бегство. Швыряя на землю ставшие бесполезными большие щиты, они бросались в Галис и устремлялись к западному берегу, преследуемые победоносным противником.

Митридат взмахнул мечом, и в атаку пошли отряды горцев. Потрясая короткими мечами, секирами и булавами, они настигли римлян в реке и начали их жестокое избиение. Сотни тел легионеров медленно поплыли по течению. Видя разгром своих войск, Мурена попытался остановить беглецов, однако всё было тщетно, его команд никто не слушал. Но легат, приметив довольно крутой холм, поскакал туда, велел поставить на вершине знамёна и звуками труб собирать беглецов. Некоторые из легионеров устремилась к своему командующему и начали строиться, но накатившая волна горцев смела их с холма и погнала вниз по склону.

Видя, что всё пропало, Мурена хлестнул коня и обратился в бегство. Случилось это как нельзя вовремя, потому что Митридат отправил преследовать беглецов лёгкую скифскую и сарматскую кавалерию. С боевым кличем мчались степные наездники по равнине, поражая бегущих римлян стрелами, дротиками и короткими копьями. Следом, с победными криками бежали горцы и легковооружённые понтийцы.

Армия Мурены потерпела сокрушительное поражение.

* * *

Победа Митридата вызвала в Малой Азии огромный общественный резонанс, поскольку были разбиты не союзные контингенты, и не войска, набранные из азиатских союзников Рима, а непобедимые легионы. «Молва об этой победе, столь блестящей, столь решительной с самого начала, быстро распространилась и привлекла многих на сторону Митридата» (Аппиан).

Сражение между армией Понта и войсками республики было жестоким, кровопролитным и упорным, что и подтверждает Аппиан: «Около реки произошел сильный бой». Лёгкая понтийская конница, которая состояла преимущественно из скифов и сарматов, висела на хвосте у беглецов. Мурена, не видя другого выхода, метнулся в горные районы страны: «Он, понеся большие потери, бежал по горным местам во Фригию, по непроезжей дороге, под стрелами врагов, с большими трудностями» (Аппиан). Битва продемонстрировала полное превосходство понтийского оружия над римским, а также торжество Митридата над Муреной как полководца. «Около реки произошел сильный бой. Одержав победу, Митридат перешел реку, оказавшись и во всем остальном сильнее Мурены» (Аппиан).

Второй войне Митридата с римлянами несколько строк посвятил и Мемнон: «В первых стычках войска царя побеждали. Затем успех в битвах стал почти равным, и, наконец, воинственный пыл врагов взаимно ослабел под влиянием битв». Во-первых, здесь можно обратить внимание на то, что у Аппиана ход событий изложен гораздо подробно, что говорит о том, что историк очень хорошо знал то, о чём рассказывал. Во-вторых, намёка на какой-либо успех со стороны римлян нет ни у того, ни у другого автора. Данный факт тоже свидетельствует о многом, поскольку квиритам часто любят приписывать победы, которых они не совершали. И наконец, фразу о том, что «воинственный пыл врагов взаимно ослабел под влиянием битв», на мой взгляд, понимать стоит так, что Мурена, возможно, и рад был бы продолжить боевые действия, но уже не имел для этого ни сил, ни средств. Митридат же воевать больше не собирался. Отразив вражескую агрессию, царь не захотел раздувать новый большой конфликт, к которому был ещё не готов, а потому не стал вторгаться на территорию римской провинции Азии.

В Риме этот жест Сулла оценил по достоинству. Поэтому диктатор пресек на корню попытку начать новую войну с Митридатом. Ведь он лично заключил с царем договор о мире. Да и ввязываться в большую войну на востоке Луций Корнелий не считал своевременным, ему в Италии хватало проблем. В Малую Азию был направлен представитель Суллы Авл Габиний, который устроил Мурене жестокую выволочку и передал строгий приказ не воевать с Митридатом.

Габиний имел также поручение урегулировать отношения между Ариобарзаном и Евпатором, который вопреки всем договорённостям продолжал удерживать за собой ряд каппадокийских территорий. Но Митридат снова блеснул дипломатическим талантом и повёл дело так, что сосватал за Ариобарзана свою четырёхлетнюю дочь. И на этом основании не только оставил за собой все спорные территории, но даже приобрел новые. Урегулирование конфликта отпраздновали шумными празднествами и пирами, вино лилось рекой, и понтийский царь веселился от души: «Угощал всех и назначал всем денежные награды за лучшие тосты, угощения, шутки и песни, как он это обыкновенно делал» (Аппиан).

Повод для веселья у Митридата был. Враг разгромлен наголову и не сможет больше тревожить границы его царства. К тому же эту победу одержал лично Митридат. Легат Мурена в прошлой войне был правой рукой Суллы, и это ещё больше льстило самолюбию понтийского царя. Ариобарзан тоже был весел. Пусть он и потерял часть своих земель, зато породнившись с грозным соседом, хоть на какое-то время обретал спокойствие и мог отдохнуть от разных напастей. Только римский посланник Авл Габиний был мрачен, ничего не ел и не пил. Вполне возможно, что увидев всё на месте и поближе познакомившись с Митридатом, он осознал, что новая война не за горами. Наблюдая за понтийским царём, Габиний понимал, какие беды грозят республике в будущем.

Так закончилась вторая война Митридата с Римом.

* * *

Сразу после победы, как только его войска очистили от солдат Мурены Каппадокию, Митридат решил принести благодарственную жертву Зевсу-Воителю. Причём сделать это по древнему ритуалу своих предков Ахеменидов. По обряду, который давным-давно происходил в столице Кира Великого – Пасаргадах. Этим Митридат показывал миру, что отныне он не просто эллинистический просвещённый монарх, Новый Дионис, а грозный властелин Азии, наследник могучих персидских царей-воителей, создавших мировую империю. Именно это и имел в виду Аппиан, когда отмечал, что «Митридат совершал это жертвоприношение по отеческому обычаю».

Взяв в руки охапку дров, победоносный царь первым поднялся по склону высокой горы на вершину и сложил свою ношу в основание костра. За ним тянулись длинной вереницей его воины, которые мужеством своим превзошли непобедимые легионы и одержали победу в жестокой битве. Каждый из них нёс с собой дерево для жертвенного костра, и рукотворная деревянная гора становилась всё выше и выше. Внизу, на равнине, для победителей готовилось жертвенное угощение из хлеба и приправ, которым Митридат, по персидским обычаям, должен был угостить своих солдат.

Когда гора из дерева достигла гигантских размеров, на самую её вершину возложили мёд, масло, молоко и вино, а царь, потомок великих Ахеменидов, приняв из рук слуги зажжённый факел, замер на краю обрыва, наслаждаясь торжественностью момента. Стоявшим на равнине войскам была ясно видна исполинская фигура Митридата, которая чётко выделялась на фоне темнеющего вечернего неба. Затем Евпатор сделал несколько шагов вперёд и поднёс огонь к жертвенному костру. Пока царь-победитель спускался с вершины, костёр разгорался всё сильней и сильней, огонь всё больше охватывал деревянную гору. А над равниной, словно рокот прибоя, катился боевой клич армии Понта, которая приветствовала своего героя.

Наконец огонь охватил всю деревянную пирамиду целиком, и гигантское пламя вырвалось наружу, взметнувшись к чёрному, усеянному мириадами звёзд небу. Стоявшим внизу людям казалось, вся Азия видит этот символ победы Митридата над ненавистным Римом. Огромный огненный столб, устремлённый в черное небо Анатолии, вселял надежду в сердца десятков тысяч людей, угнетённых и раздавленных чужой злобной волей, он дарил им надежду на грядущее освобождение. А для римлян это гигантское пламя, метавшееся в ночи, было грозным предупреждением – Митридат жив, Митридат непобедим и рано или поздно, но он заставит сыновей волчицы ответить за всё содеянное ими зло.

* * *

«Этот горящий костер, вследствие своей величины, виден плывущим издали на расстоянии тысячи стадий, и говорят, что приблизиться сюда в течение многих дней невозможно: так раскален воздух» (Аппиан).