Война в Центральной Греции

После того как Афины пали, а гарнизон Пирея был эвакуирован, могло показаться, что ситуация для Суллы изменится в лучшую сторону. Ничуть не бывало! Проконсул прекрасно знал, что из Македонии подходит ещё одна понтийская армия, а находиться в разорённой и опустошённой Аттике было смерти подобно. Поэтому перемещение в район Беотии, где находилась его главная база – Фивы, представлялось вполне логичным. Именно отсюда Сулла получал всё необходимое для осады Афин и Пирея, в том числе и продовольствие. С другой стороны, ввиду приближения понтийцев эту самую базу было необходимо защитить, что опять-таки требовало присутствия римской армии в Центральной Греции. Но был и ещё один момент, который настоятельно требовал движения вперёд, – на помощь Сулле шёл легион Гортензия, и проконсул опасался, что враги могут его перехватить и уничтожить. Поэтому, оставив в Афинах гарнизон и вернув в город тех, кто убежал или был изгнан при Аристионе, Сулла повёл свои легионы на север.

Но Архелай опередил проконсула и успел соединиться с войсками, пришедшими из Македонии до появления в Центральной Греции римлян. Как мы помним, после смерти Аркафия руководство войсками взял в свои руки стратег Таксил, командир царской гвардии «медных щитов» (халкаспидов). Армия была очень хорошо укомплектована, о чем свидетельствует наличие в её рядах гвардейского корпуса и фаланги, а также прекрасной скифской и каппадокийской кавалерии. Аппиан приводит сведения о национальном составе этой армии: «То были фракийцы, жители Понта, скифы, каппадокийцы, вифинцы, галаты и фригийцы и жители других стран, которые недавно были завоеваны Митридатом». Всё как обычно – хорошо обученное ядро армии, вокруг которого группируются ополчения различных народов.

Но был здесь один момент, на который стоит обратить внимание. Речь идет о так называемой «фаланге рабов». По свидетельству Плутарха, в рядах царской армии оказалось «пятнадцать тысяч рабов, которых царские полководцы набрали по городам, объявили свободными и включили в число гоплитов». Попробуем разобраться, как такое могло произойти. Вряд ли понтийские стратеги занялись самодеятельностью и без царского разрешения пополнили таким образом свои войска. Поэтому будем считать, что в данном случае инициатива исходила от Митридата. Можно даже предположить, что большая часть этих рабов оказалась на свободе благодаря тому, что их хозяев просто вырезали во время «Эфесской вечерни». И вполне возможно, что многие из этих рабов приняли в убийствах своих господ самое непосредственное участие. В этом случае Митридат не терял ровным счетом ничего, объявляя свободу тем, кто и так её теоретически получил. А создавая из этой толпы организованное и обученное войско, он, с одной стороны, удалял из региона наиболее беспокойные элементы, а с другой – увеличивал численность и боеспособность своей армии.

О том, что военная выучка этих людей была достаточно серьезной, свидетельствует тот факт, что они сражались в составе фаланги. Обучение строю фаланги было делом сложным, трудоёмким и требовало значительного времени. Недаром Полибий писал, что во время II Македонской войны весь мир с нетерпением ожидал, когда на поле боя встретятся римские легионы и армия Македонии, потому что македонцы «владели искусством фаланги». Искусством! И обратим внимание на такой принципиальный момент – Плутарх пишет, что рабов «включили в число гоплитов». Получается, что помимо вчерашних невольников в состав фаланги входили и профессиональные бойцы, которые служили своеобразным костяком подразделения. Вот они нещадно и гоняли новобранцев.

Э. Бикерман очень доступно изложил те принципы, которые лежали в основе организации фаланги, и мы видим, что она действительно являлась очень сложным военным организмом: «Однако тактическое использование фаланги предполагало долгое и регулярное обучение каждого солдата в строевых условиях. Если компактность строя нарушалась, фаланга была обречена на гибель. Обращение с сариссой – копьём длиной более чем шесть метров – требовало специальной выучки. Ни варвары, ни гражданское ополчение греков, ни даже наёмники, умело пользовавшиеся мечом и копьём, не были способны к той боевой дисциплине, которая была абсолютно необходима для того, чтобы каре из 20 000 человек могло маневрировать на поле боя». К этому добавить абсолютно нечего, а потому на вопрос о том, откуда у вчерашних невольников могли взяться те боевые навыки, которые необходимы для сражения в правильном строю, ответ может быть только один – их нещадно муштровали в течение длительного времени. По-другому просто не могло быть. Недаром Плутарх, когда будет рассказывать о битве при Херонее, отметит, что «рабы слишком медленно уступали напору римской тяжелой пехоты и, вопреки своей природе, стояли отважно». Ещё раз отмечу – это могло произойти только в том случае, если рабы прошли полноценный курс военной подготовки. «Эфесская вечерня» случилась в конце весны 88 г. до н. э., а битва при Херонее была в марте 86 г. до н. э. Времени, чтобы военачальники Митридата как следует обучили и снарядили «фалангу рабов», была масса. После чего это подразделение отправили в качестве серьезного подкрепления в распоряжение Аркафия. Данный факт вполне мог иметь место, поскольку Аппиан четко указывает на то, что «Митридат все время посылал на подкрепление; ведь он их посылал непрерывно». Но сразу оговорюсь, это лишь моя версия, каждый волен принимать её или нет.

Теперь о численности войск. Как мы убедились, римская армия понесла во время осады Афин и борьбы за Пирей чудовищные потери, к тому же Сулла был вынужден оставить в Акрополе гарнизон. В данной ситуации он имел под рукой не более 9000—10 000 человек, и его главной надеждой был Луций Гортензий, спешивший из Италии на помощь проконсулу с легионом и вспомогательными частями. Всего 6000 воинов. Поэтому данные Плутарха о том, что в итоге под командованием Суллы было полторы тысячи кавалеристов и меньше пятнадцати тысяч пехотинцев, можно считать достоверными. Но есть ещё один немаловажный момент. Вполне возможно, что потери римлян в противостоянии с Архелаем были ещё больше, поскольку проконсул пополнял ряды своей армии и местными элементами. Получается, что указывая численность армии Суллы, Плутарх подразумевал не только те части, которые он привел из Италии, но и войска его союзников на Балканах. Аппиан прямо об этом пишет: «Сулла вел с собою италийцев, тех эллинов или македонян, которые недавно перешли к нему от Архелая, а также кое-кого из соседних городов». Как видим, боеспособность армии проконсула оставляла желать лучшего. И при всем при этом понтийцы имели подавляющий перевес в коннице. Как количественный, так и качественный. Ситуация незавидная.

Относительно понтийской армии Аппиан и Плутарх практически единодушны – грек из Александрии определяет её численность в 120 000 человек, а грек из Херонеи в 100 000 пехоты, 10 000 конницы и 90 боевых колесниц. Получается классическая картинка – маленькая, но ужасно героическая армия запада против бесчисленных полчищ востока. Но так ли это?

Прежде всего ознакомимся с мнением человека, который изучил тему досконально. Вот что говорит по данному вопросу Ганс Дельбрюк: «Само собой разумеется, что Митридат был настолько умен, чтобы не выводить на поле сражения массы, которые требовали питания и не могли ничего дать взамен». Здесь без комментариев. Интереснейшую информацию приводит Мемнон: «Соединив войска, он (Таксил) и Архелай имели войско в количестве более 60 000 человек». Эти данные находят неожиданное подтверждение у Аппиана, когда тот, говоря о воинах Суллы, делает следующее наблюдение: «Все вместе они не составляли даже третьей части неприятельского войска». Вот здесь всё как раз и сходится. Варварские полчища Митридата, о которых любят вспоминать при каждом удобном случае, превращаются в дым, а вместо них появляется обыкновенная эллинистическая армия. Недаром Аппиан отметил, что войско Аркафия «тогда было наиболее сильным и полным».

Итак, какова же изначально была численность армии, которую вел Аркафий в Грецию? Убираем «фалангу рабов», которая догоняла его войска на марше, – получаем 45 000 воинов. Затем убираем корпус Архелая из 10 000 бойцов, который присоединился в Греции, – и с царевичем остается 35 000 человек. У Аппиана есть информация о том, что помимо перечисленных выше подразделений в Фермопилах к армии присоединился отряд стратега Дромихета. В итоге получается, что Аркафий вел в Элладу не более 30 000 воинов. Вот и все цифры.

* * *

Покинув Пирей, Архелай высадился в Беотии и скорым маршем повел своё войско в Фессалию. Но достигнув Фермопил, решил занять эту стратегически важную позицию и именно здесь назначить место сбора всех понтийских войск в регионе. Как уже отмечалось, подошла армия под командованием Таксила и корпус стратега Дромихета. Войска Митридата в Европе наконец-то объединились в один кулак.

Но Сулла тоже времени даром не терял и в свою очередь сумел соединиться с войсками Луция Гортензия. Здесь проконсулу в немалой степени помог его друг фокеец Кафис, который в своё время занимался реквизицией сокровищ Дельфийского оракула. Будучи уроженцем здешних мест, Кафис поспешил навстречу Гортензию и по тайным тропам перевел римлян через Парнас. Отразив вражескую атаку, Гортензий прорвался в Беотию, где и был встречен подошедшими легионами Суллы. Теперь противники были готовы к решающей схватке.

Однако Архелай был против решающего сражения. Он считал, что проконсула в данный момент можно победить и без боя, поскольку время сейчас работало на понтийцев. Причин тому было несколько. Во-первых, ситуация в Риме для Суллы складывалась исключительно плохо, поскольку, воспользовавшись отсутствием проконсула, его недруги подняли голову. Подкрепления из Италии теперь не придут. Во-вторых, покинув гористую Аттику и выйдя на равнину Беотии, Сулла подверг свою армию серьезному риску, потому что местность идеально подходила для действий понтийской конницы и колесниц. И в-третьих, располагая превосходством в кавалерии, понтийские стратеги могли создать римлянам проблемы с продовольствием. Плутарх конкретно указывает на то, что Архелай считал «разумным затянуть военные действия, чтобы оставить противника без припасов».

Но все это понимал и проконсул. Он засел в укреплённом лагере и стал выжидать, какой оборот примут дальнейшие события. А они приняли неожиданный оборот. Дело в том, что понтийские стратеги, вопреки мнению Архелая, решили вызвать римлян на бой. Построив свои войска в боевые порядки, полководцы Митридата попытались выманить врагов за линию лагерных укреплений. Но произошло невероятное – легионеры струсили и отказались вступать в бой! Это факт четко зафиксирован у Плутарха.

Такое поведение подчиненных стало откровением даже для Суллы. Командующий ожидал чего угодно, но только не подобного сценария. И поэтому бешенство, в которое впал проконсул, было легко объяснимым. Тщетно он распинался перед легионерами, тщетно взывал к их храбрости и патриотизму, ему так и не удалось поколебать малодушие соотечественников. Никакая сила не могла заставить их покинуть укреплённый лагерь. Тем временем смысл происходящего дошёл до понтийских солдат, которые весело скалились и показывали пальцами на укрывшихся за частоколом римлян. Насмешкам и издевательствам не было предела. Сулла стоял на лагерном валу и наблюдал за разъезжавшими по равнине всадниками, багровея от злости и сжимая кулаки в бессильной ярости.

Но римская трусость имела серьезные последствия, поскольку воины Митридата преисполнились к врагу презрения, перестали слушать своих командиров и в поисках добычи разбрелись по окрестностям. У Суллы появился реальнейший шанс атаковать беспечного врага и одержать победу, но не тут-то было! Легионеры по-прежнему предпочитали отсиживаться в лагере и из-за валов наблюдать за противником, избегая вступать с ним в бой.

Вот теперь Сулла озверел по-настоящему, и заслуженная кара обрушилась на трусливые легионы – командующий заставил их копать. Наверное, с древнейших времён и до наших дней это наказание является самым неприятным для рядового состава, особенно когда это копание лишено всякого смысла. В этот раз легионеры занялись тем, что стали отводить русло реки Кефиса и рыть для этого многочисленные рвы и канавы. Проконсул спуску никому не давал, гонял своих подчинённых без жалости, жестоко карая лентяев и уклонистов.

«Не можешь работать мечом – работай лопатой!» – такой примерно лозунг бросил Сулла в массы, и к исходу третьего дня легионеры ощутили разницу между этими двумя видами работ. Окружив своего командира, они стали убеждать его, что полны храбрости и желания помериться силами с врагом. Но Сулла ехидно заметил, что «слышит это не от желающих сражаться, а от не желающих работать». Однако, пользуясь моментом, сменил гнев на милость и указал солдатам на стоявший неподалеку от лагеря холм, к которому через равнину двигалась гвардия «медных щитов». Видя, что появился реальный шанс избавиться от ненавистных земляных работ, легионеры побросали заступы, схватили пилумы и мечи, и, пользуясь близостью расстояния, достигли холма первыми. Вражеская атака была успешно отражена, после чего понтийская армия снялась с лагеря и не спеша двинулась в сторону города Херонея. Сулла, не желая, чтобы этот населённый пункт достался врагу, послал туда легион Габиния, который и пришёл в город первым. Это создавало определённые проблемы для понтийской армии, но главная её беда была в другом – отсутствии единого руководства.

Не случайно, когда Плутарх рассказывает о понтийской армии, то о её командующих говорит во множественном числе. Это однозначно свидетельствует о том, что каждый из стратегов мнил себя главным. Мало того, войско почувствовало разлад среди командиров, и дисциплина начала стремительно падать. Фраза Плутарха о том, что «враги, которые и без того были не слишком послушны своим многочисленным начальникам», объясняет очень многое. На основании тех сведений, которые сообщают Аппиан и Плутарх, можно сделать вывод о том, что между Таксилом и Архелаем существовали серьёзные разногласия. Архелай был против решающего сражения, другие командиры во главе с Таксилом считали наоборот.

Герой обороны Пирея Суллы не боялся, он бил его не раз и трепета перед римскими легионами не испытывал. Но в то же время Архелай был знаком с великолепными боевыми качествами легионеров. Видя другой путь к победе, причём к победе малой кровью, он отстаивал свой план действий. Суллу поджимало время, ситуация в Италии могла взорваться в любой момент! Если затянуть войну, то проконсул начнёт спешить, а спешка – плохой помощник, и рано или поздно римлянин сделает ошибку, которая может привести его к гибели. Но так считал только Архелай, остальные военачальники были явно противоположного мнения.

Когда понтийская армия подошла к Херонее, то стало ясно, что город уже занят римлянами. На штурм идти не рискнули, потому что приближалась армия Суллы. Пришлось разбивать лагерь. Казалось, что на стороне понтийцев все шансы на победу, поскольку равнинная местность позволяла им реализовать своё превосходство в кавалерии и численное преимущество. Но так только казалось! Дело в том, что лагерь армии Митридата располагался в неудобном месте. В тылу были горы с крутыми склонами, что мешало развернуть войска, а выход на равнину перекрывали римские легионы. Зато Сулла имел в тылу широкую и ровную местность и при желании мог отступить или свободно маневрировать. Понтийцы такой возможности были лишены, и в случае поражения крутые склоны гор делали организованный отход практически невозможным. Поэтому стратегам была нужна только победа.

Другое дело, почему они оказались в таком нелепом положении. Валить всё на одного Архелая смысла нет, мы видели, что в войсках и других командиров было предостаточно. Тот же Таксил вполне законно вступил в командование армией после смерти Аркафия, и можно не сомневаться, что и высший и низший командный состав его поддерживали, считая «своим». Архелай мог рассчитывать только на своих ветеранов. Судя по всему, вопрос о том, кто над кем начальствует, так и остался нерешенным. Недаром Плутарх упоминал про «многочисленных начальников». Прямым подтверждением этому служит указание Павсания на то, что «у херонейцев на их земле есть два трофея, которые поставили римляне и Сулла, победив войско Митридата под начальством Таксила». Но Аппиан конкретно называет командующим Архелая. А это свидетельствует только об одном – единого командования не было! Возможно, что такой подход к делу и сыграл свою роковую роль в том, что понтийская армия оказалась на столь неудобной позиции, в «небрежно раскинутом лагере». Когда начальников много, неизбежно наблюдается падение дисциплины, а разброд и шатание начинают отрицательно влиять на положение дел.

* * *

Став лагерем напротив армии Понта, римский командующий в течение суток оставался на месте, а затем, оставив легата Мурену прикрывать отход, выступил в сторону Херонеи, на соединение с легионом Габиния. С одной стороны, Сулла как бы приглашал врага на битву – вот вам место, стройтесь в боевые порядки – и вперёд! Но была у проконсула и ещё одна задумка. Дело в том, что над равниной возвышался холм Фурий, чья скалистая вершина господствовала над местностью. В данный момент он был занят неприятелем, что накануне решающей битвы представляло серьёзную опасность для римской армии, поскольку холм мог стать ключевым пунктом понтийской диспозиции. Но римскому командующему большую услугу оказали горожане Херонеи, которые обещали помочь завладеть этой высотой. Как обычно бывает в таких случаях, нашлась некая тайная тропа, о которой местные жители знали, а защитники позиций – нет. Исходя из этого, двое горожан, Гомолоих и Анаксидам, брались провести по ней небольшой римский отряд и вывести его в такое место, откуда можно было перебить понтийцев стрелами и камнями. Или просто прогнать на равнину.

Как только римляне выступили в сторону холма, Сулла приказал строить легионы, поскольку вдалеке появилась понтийская армия. Проконсул поставил войско обычным боевым порядком, сам по традиции встав на правом фланге, а левый фланг доверил Мурене. Но, исходя из того, что армия Митридата обладала как численным превосходством, так и преимуществом в кавалерии, Сулла поставил в резерве запасные когорты под командованием Гортензия и Гальбы. Он просто опасался охвата фронта. Так что не Цезарь при Фарсале первый додумался ставить за линией легионов когорты для отражения кавалерийской атаки. Гай Юлий просто воспользовался тем, что до него было придумано Суллой. Наблюдая за приближающимися рядами понтийцев, проконсул видел, что один из флангов вражеской армии был усилен многочисленной конницей и мобильными войсками. Это крыло было гибким и подвижным, что создавало реальную угрозу охвата римского фронта.

Действительно, стратеги Митридата решили обойти фланг вражеской армии. На это их подталкивало численное превосходство над противником и преимущество в кавалерии. Основой понтийского боевого строя была «фаланга рабов», правый фланг которой прикрывали «медные щиты». Слева фалангу прикрывали ветераны, эвакуированные из Пирея. На правом и левом крыле стояли большие массы кавалерии и легковооружённых войск, причем, как уже отмечалось, именно правый фланг был ударным. Там стоял Архелай с отборными отрядами всадников. Впереди боевых порядков понтийцев расположились колесницы с косами. Судя по всему, план стратегов был довольно прост – одновременным ударом колесниц с фронта и кавалерии с правого фланга опрокинуть римские ряды и, введя в дело тяжёлую пехоту, довершить разгром.

Таксил дал знак, и фаланга медленно двинулась вперёд. На флангах пришли в движение отряды кавалерии, пошли в атаку мобильные войска, и понтийская армия под грохот барабанов и звуки труб начала наступление.

* * *

Тем временем римский отряд, посланный захватить холм Фурий, блестяще справился со своей задачей. Внезапно атаковав врага, легионеры обратили его в бегство, причём основные потери понтийцы понесли во время беспорядочного отступления. Бросая в панике щиты, копья и доспехи, толпа беглецов бросилась вниз по склону. Образовалась жуткая давка, воины сбивали друг друга с ног и насмерть затаптывали своих товарищей. Скатившись волной с холма, паникёры в ужасе заметались между двумя сближающимися армиями. Одни из них налетели на идущие вперед римские когорты левого фланга и были перебиты легионерами. Другие метнулись навстречу своим и привели в замешательство наступающие войска понтийцев. Произошла заминка, и пока стратеги разбирались, что к чему, драгоценное время было потеряно. Увидев неразбериху в рядах противника, Сулла отдал приказ атаковать.

Легионеры совершили молниеносный бросок вперёд и выскочили прямо на боевые колесницы, которые только-только начинали движение и не успели взять положенный разбег. Вся сила этих машин для убийства заключается в их скорости, но при Херонее сначала замешательство в собственных рядах, а затем стремительная атака легионов лишили их возможности как следует разогнаться. Поэтому колесницы сделались лёгкой добычей для врага. Легионеры метнули пилумы, и десятки возниц и стрелков повалились в пыль с повозок. Затем римляне выхватили мечи, подбежали к колесницам и принялись добивать тех, кто ещё оставался жив. Покончив с первой линией понтийцев, легионеры выровняли ряды, сдвинули большие прямоугольные щиты и с боевым кличем ринулись в атаку.

В бой вступила тяжёлая понтийская пехота. Лес пик опустился навстречу атакующим когортам – и грохот от столкновения двух армий прокатился по Херонейской равнине. Выверенными ударами длинных копий фалангиты остановили римскую атаку. Напрасно легионеры пытались отбить сариссы мечами, пригибали их к земле и пытались вступить врукопашную – всё было тщетно, строй фаланги стоял непоколебимо. Основной удар римляне наносили по центру понтийских шеренг, туда, где стояли вчерашние рабы, надеясь в этом месте прорвать линию фронта. Но бывшие невольники бились отчаянно, кололи легионеров пиками и успешно держали строй. Тогда Сулла поставил за линией тяжёлой пехоты лучников, пращников и метателей дротиков и велел им через головы своих забрасывать врагов метательными снарядами. Причём стрелы пускать зажигательные – для достижения большого психологического эффекта. Град камней, свинцовых ядер, дротиков и зажжённых стрел обрушился на шеренги бывших рабов, приводя их в расстройство и смятение, когорты усилили напор, и понтийский строй заколебался, готовый вот-вот сломаться.

Однако, пока шёл бой пехоты, Архелай повёл в атаку ударное правое крыло, чтобы обойти римлян и ударить им в тыл. Чтобы парировать вражеский выпад, навстречу неприятельской кавалерии беглым шагом повел свои когорты Гортензий. Видя неприятельскую контратаку, стратег развернул свой отряд, и тяжёлая армянская конница ринулась на врага, сверкая на солнце блеском доспехов. Земля гудела от топота тысяч копыт, ветер развевал понтийские знамёна со звездой и полумесяцем. Когда волна всадников приблизилась к римским рядам, боевой клич армии Понта прокатился над равниной Херонеи. Легионеры метнули копья и попытались отразить атаку, но закованные в доспехи наездники как таран врезались в их ряды и раскололи римский строй. Гортензий стал спешно отводить войска к склону горы, пытаясь сомкнуть разбитые ряды, но Архелай стал стремительно брать когорты в кольцо, обрекая их тем самым на полное уничтожение.

Видя, что его правый фланг находится на грани катастрофы, Сулла поспешил туда, но в это время понтийская тяжелая пехота пошла вперёд, и римская армия оказалась на грани поражения. Прикрывшись большими круглыми щитами и подняв тяжёлые копья над правым плечом, шли в атаку гоплиты, ветераны боёв за Пирей. Ударив в середину римского строя на правом крыле, они вступили с легионерами в рукопашную схватку. «Медные щиты» под личным командованием Таксила разбили римские ряды на левом фланге. Гвардейцы кололи римлян сариссами в лицо, руки, плечи, и под их страшным натиском войска Мурены начали пятиться.

Архелай, видя по знамёнам и значкам, что на помощь Гортензию спешит лично Сулла, вышел из боя и, оставив потрепанные когорты Гортензия, совершил глубокий рейд по тылам римского войска. Его отряд с тыла атаковал правый римский фланг, который в этот момент оказался без командующего, поскольку Сулла поспешил на помощь Мурене. Но легионеры из задних рядов уже развернулись лицом к новому врагу. Натиск армянской конницы потерял силу, кони устали под тяжестью доспехов и закованных в панцири всадников, а потому он не достиг тех результатов, на которые надеялся Архелай. Легионеры правого крыла успешно сражались против двойной атаки с фронта и тыла, но на левом фланге положение действительно было тяжёлое, и когорты Мурены с трудом сдерживали атаку «медных щитов». Поэтому римский командующий оказался в некотором затруднении – куда поспешить и кому первому оказать помощь. В итоге на выручку Мурене он отправил Гортензия с четырьмя когортами, а сам, с последней пятой, поспешил против Архелая и атаковал его уставшие войска.

В этот момент фалангиты не выдержали града сыпавшихся на них метательных снарядов и, бросая оружие и снаряжение, обратились в повальное бегство. Центр понтийской армии рухнул. Видя поражение фаланги, пустились в бегство кавалеристы Архелая. Затем побежала тяжелая пехота, за ней в погоню бросились римские легковооружённые войска, которые гнали беглецов до подножия гор и реки. И лишь только там прекратили преследование.

Дольше всех сражались «медные щиты», но когда римские когорты стали теснить их со всех сторон, то и гвардейцы обратились в бегство. Часть понтийцев загнали к отвесным кручам и всех там перебили, остальные сумели уйти к лагерю, где Архелай попытался организовать оборону. По приказу стратега ворота были заперты, и понтийская пехота была вынуждена вновь встретиться с римлянами в открытом бою. Но получилось так, что большинство командиров пало на поле боя, а боевой дух войск был надломлен поражением. Поэтому сопротивление продолжалось недолго, и вскоре толпы беглецов снова начали ломиться в ворота. В итоге их открыли, но вслед за понтийцами ворвались римляне и вышибли воинов Архелая из лагеря, закрепив за собой победу окончательно. Битва при Херонее закончилась.

* * *

Разгром был полный. У понтийских стратегов после этого побоища осталось лишь 10 000 боеспособных воинов, но это вовсе не значит, что остальные пали на поле боя. Они могли просто разбежаться по окрестностям. Что же касается римских потерь, то Плутарх сообщает следующее: «Сулла не досчитался, как он сам рассказывает, четырнадцати солдат, да и из тех двое к вечеру вернулись». Сулла рассказывает! Замечательно! Вообще-то сказать можно всё что угодно, и не факт, что всё сказанное является правдой. Так же как и то, что написано на заборе.

Если исходить из того, что рассказывает Сулла, то получается, что армия Митридата должна была метать стрелы и дротики мимо цели, колоть сариссами и рубить мечами воздух, а всадники топтать конями не вражеские ряды, а сырую землю. Зато римляне – герои всех времён и народов, каждый выстрел в цель, и каждый удар насмерть! Но что самое интересное, некоторые исследователи сообщённую Суллой цифирь принимают как истину в последней инстанции и на фоне этого делают выводы об абсолютной небоеспособности войск Митридата.

Подробное описание битвы есть у Плутарха и Аппиана, но, на мой взгляд, описание Плутарха предпочтительнее. И вот почему. Дело в том, что Плутарх являлся уроженцем города Херонея и наверняка знал все местные легенды и преданья, которые были связаны с этой битвой. Вполне возможно, что и в городском архиве могли сохраниться какие-то документы, которые учёный грек мог просматривать. У Аппиана же такой возможности не было. Поэтому при описании боевых действий в Центральной Греции я отдавал предпочтение Плутарху, на мой взгляд, здесь он более правдоподобен и объективен. Обычно в своих произведениях Плутарх не заостряет внимание на боевых действиях, его интересуют другие детали. Но здесь… Грамотно и толково разобраны две решающие битвы кампании. Значит, знал грек из Херонеи, о чём и как писать. Это чувствуется по ходу изложения.

Теперь о последствиях битвы. Пользуясь тем, что у римлян не было флота, Архелай беспрепятственно эвакуировал оставшиеся войска в город Халкиду на острове Эвбея, привёл их в божеский вид и стал делать набеги на острова и побережье центральной Греции, стараясь при этом нанести римлянам как можно больший урон. Против такой тактики Сулла был бессилен, и проконсул мог только с негодованием наблюдать за действиями своего противника. Правда, хороший поступок римлянин всё-таки совершил. Отобрав у жителей Фив часть их земель, он приказал, чтобы доходы с них шли в храмовую казну тех святилищ, которые он столь нагло ограбил в начале кампании.

Тем временем ситуация складывалась патовая. Сулла разбил понтийцев и выгнал их из Эллады, но и сам никуда уйти не мог, поскольку немедленно последовала бы высадка Архелая. Митридат доверия к своему лучшему полководцу не утратил. Судя по всему, царь был в курсе, что же в действительности произошло при Херонее и кто несёт за это персональную ответственность. Дрязги и склоки среди военачальников были делом обычным, достаточно вспомнить, как насмерть грызлись между собой полководцы Александра Македонского. В данной ситуации Митридату надо было разогнать всех своих женщин, сесть на коня и повести новое войско в Грецию. Но Евпатор так не сделал. Недаром впоследствии Сулла очень жестко высказался по поводу бездеятельности Митридата: «Сидит в Пергаме и отдает последние распоряжения в войне, которой и в глаза не видал!» (Плутарх). Данное утверждение оспорить невозможно.

Но и над головой Суллы сгустились тучи. Полководец узнал, что Валерий Флакк, его недруг, был избран консулом и с двумя легионами высадился на Балканах. У Луция Корнеля было вполне обоснованное подозрение, что воевать Флакк будет совсем не с Митридатом. Поэтому Сулла повёл свои легионы в Фессалию, чтобы преградить Флакку путь на юг. Но едва проконсул покинул Центральную Грецию, как со всех сторон на него посыпались неприятные известия. О том, что в море видели огромный понтийский флот. Что стратег Дорилай высадился с новой армией в Элладе и занял Беотию. Все плоды победы при Херонее оказались утеряны, и римский командующий развернул свои легионы назад. Предстояла новая встреча со старым врагом.