За стеной Кавказа

Когда Помпей начинал кампанию на востоке, то он, в отличие от Лукулла, сразу же четко обозначил приоритеты. Великий решил для себя, что не будет подобно предшественнику воевать попеременно то с Тиграном, то с Митридатом, а будет действовать по-другому. Помпей знал, кто в этом дуэте главный, и понимал, что как только он разделается с Евпатором, то Тигран сам сложит оружие. В своих расчётах римский полководец не ошибся, поскольку разгром армии Митридата изменил всю стратегическую ситуацию в регионе. Тигран не просто лишился союзника. Его сын, внук Митридата, поднял против отца мятеж и призывал римлян на помощь, а постоянные набеги парфян на восточные границы Великой Армении окончательно сломили волю некогда гордого царя к сопротивлению. Поэтому, когда он узнал, что тесть снова возвращается в Великую Армению, где хочет укрыться после сокрушительного разгрома, Тигран долго не раздумывал. Он отказал Митридату в убежище и назначил 100 талантов за голову родственника.

После этого Тигран отправился к Помпею, поскольку не видел иного выхода из сложившейся ситуации. Великий радушно принял армянского царя, посочувствовал, утешил и в итоге заявил, «что виновник всех прежних его несчастий – Лукулл» (Плутарх). Это Луций Лициний отвоевал у царя Сирию, Финикию, Галатию, Киликию и Софену[40]. Он же, Помпей, Тиграну поможет. Пусть царь выплатит римлянам 7000 талантов за военные издержки и причинённое беспокойство, и спокойно владеет теми землями, которые у него остались. А мятежный сын Тиграна пока правит в Софене, которая была завоевана римским оружием.

Помпей лихо разрулил ситуацию. Нашёл главного виновника всех бед армянского народа, сам выступил в роли спасителя, установил хорошие отношения с Тиграном (теперь уже не Великим) и посадил своего человека на трон в Софене. Поэтому, когда смуты в царском доме Армении вспыхнут с новой силой, главным арбитром в споре отца и сына останется Помпей Великий. Что же касается Митридата, то он хоть и лишился последнего союзника, но сдаваться не собирался, поскольку у царя оставалось ещё одно страшное оружие – деньги.

* * *

Когда Митридат прорвался сквозь римские ряды и покинул место сражения, кавалерийский отряд, который его сопровождал, постепенно рассеялся. С царем осталось лишь трое спутников. Как рассказывает Плутарх, среди них была наложница Евпатора Гипсикратия, которая носила персидскую мужскую одежду, искусно управляла конем и могла очень долго находиться в седле. За смелость царь называл её Гипсикратом. На протяжении всего длительного пути она ухаживала как за Митридатом, так и за его конем. Царь был в подавленном состоянии, поскольку понимал, что на этот раз ему будет очень сложно собрать новые силы для борьбы с Римом.

Однако, пока Евпатор продолжал двигаться на восток, произошла удивительная вещь. Его маленький отряд стал расти как на дрожжах, поскольку беглецы из разгромленной армии присоединялись к нему десятками, а иногда и целыми подразделениями. В итоге в крепость Синорию, где находилась одна из царских сокровищниц, Митридат явился в сопровождении 3000 пехотинцев. Он тут же заплатил воинам за год вперёд и наградил ценными подарками. Зато для своих близких друзей царь приготовил куда более интересные гостинцы. Каждому из них он дал порцию яда, чтобы против своей воли никто не попал в руки врагов. После этого, забрав 6000 талантов золотом, Митридат повел свою маленькую армию к истокам Евфрата. Оттуда царь хотел идти в Колхиду и за стеной Кавказа укрыться от римлян. Митридату как воздух была необходима передышка, ему надо было оторваться от преследовавших его легионов, пополнить и переформировать свои войска.

Но путь туда был долог и опасен, поскольку набитый сокровищами обоз начисто лишал войско Евпатора свободы маневра. Во время продвижения на север понтийцам пришлось бы идти по территории, населённой враждебными племенами, которые были не прочь поживиться царскими богатствами. Однако выбора у царя не было, поскольку следом за ним наступали легионы Великого Помпея. Но ещё Лукулл прозорливо говорил своим легатам о том, как может поступить Митридат в крайнем случае: «Или вы не видите, что за спиной у него беспредельные просторы пустыни, а рядом – Кавказ, огромный горный край с глубокими ущельями, где могут найти защиту и прибежище хоть тысячи царей, избегающих встречи с врагом» (Плутарх). И теперь пророчество римского полководца сбывалось!

Понтийская колонна двинулась в сторону покрытых снегом Кавказских гор, туда, где, согласно греческим мифам, был когда-то прикован титан Прометей. Боевые действия против местных племен начались сразу же. И хотя иберы и хотенейцы не вступали в ближний бой, зато постоянно нападали из засад, поражая врагов из луков и пращей. Стычки происходили регулярно, местные царьки пытались любой ценой помешать проходу армии Митридата через их земли, но в итоге всё равно были разгромлены его ветеранами. Перейдя реку Апсар, войско царя продолжило марш на север и вскоре подошло к стенам города Диоскуриада.

В Диоскуриаде армия Митридата перезимовала. Весной, призвав под свои знамёна добровольцев и наёмников, Евпатор продолжил поход и повел свою армию на завоевание Боспора Киммерийского. Царь хотел призвать к ответу сына-предателя, захватить Пантикапей и обрести твёрдую почву под ногами. Двигаясь вдоль побережья, войска Митридата вступили в Колхиду. Здесь Евпатор сразу же наладил дружеские отношения с местными правителями – албанским царём Орозом и царём Иберии Артоком. Эта предусмотрительность в дальнейшем обернётся большими неприятностями для Великого Помпея.

* * *

Помпей шел по следам своего врага. Оставив корпус под командованием легата Афрания для поддержания порядка на оккупированных землях, Великий решил довести войну до логического завершения. Он ринулся преследовать Евпатора. Но едва римляне появились в предгорьях Кавказа, как для них сразу же начались неприятности. Сначала их атаковали племена албанов, а когда легионы отразили их натиск на берегах реки Кирн (Куры), то в бой вступили иберы. По свидетельству Плутарха, они были народом воинственным и горели желанием доказать свою преданность Митридату. Боевые действия развернулись на берегах реки Фасис, куда подошёл флот под командованием легата Сервилия. Но до Помпея уже дошло, что это только начало грядущих проблем. Преследовать Митридата в землях, о которых римляне имели лишь смутное представление, было смерти подобно. Даже если бы легионы сумели прорваться вдоль Кавказского побережья, это было бы достигнуто ценой колоссальных потерь. Но это бы не приблизило Помпея к заветной цели, поскольку не менее воинственные племена проживали в районе Меотиды, и через их земли римлянам тоже надо было пройти. Вполне возможно, что Лукулл бы влез в эту авантюру. Но не Помпей.

Между тем вновь начались упорные бои с албанами. Брат албанского царя по имени Косид собрал в тылу у Помпея большую армию и перерезал римские коммуникации. Согласно сообщению Страбона, албаны выставили против врага 22 000 конницы и 60 000 пехоты. В принципе такое большое количество всадников могло бы вызвать удивление, однако Страбон сразу же оговаривается, что албанам и иберам помогают кочевники. Поэтому можно допустить, что указанная выше численность кавалерии вполне правдоподобна и войско албанов представляло грозную силу. Вооружены они были дротиками и луками, а из защитного вооружения использовали большие продолговатые щиты, панцири и шлемы из шкур зверей.

Неожиданное выступление албанов спутало все планы Помпея, и он был вынужден прекратить преследование Митридата и повернуть назад. Вновь римлянам пришлось форсировать реку Кирн, причем в этот раз всё оказалось гораздо сложнее. Албаны укрепили берег реки частоколом, однако их попытка задержать врага на этом рубеже потерпела неудачу. Дальнейший путь римлян пролегал по безводной местности, и легионерам пришлось тащить на себе 10 000 бурдюков, наполненных водой.

Решающее сражение произошло на реке Абанте, притоке Кирна, об этом нам рассказали Фронтин и Плутарх. Исходя из того, что противник имеет численное преимущество, Помпей решил действовать хитростью. Местность была холмистой, и военачальник, расположив в теснинах пехоту, велел легионерам прикрыть шлемы, чтобы предательский блеск не выдал засаду. А затем римская кавалерия выехала вперед и начала демонстративно разворачиваться в боевые порядки. Этого оказалась достаточно, чтобы албаны пошли в атаку. Но едва противник перешел к активным действиям, как римляне развернули коней и бросились наутек. Их преследовали до самых холмов, но там всадники Помпея стремительно разъехались в обе стороны, и вся масса албанской кавалерии въехала в теснины, где стояли готовые к бою когорты.

Всё закончилось быстро. Римская тяжелая пехота неожиданно навалилась на ничего не подозревавших албанских всадников и смяла их в буквальном смысле слова, забросав пилумами и изрубив мечами. Примечательно, что Косид, командующий войском албанов, сумел прорваться к Помпею, который лично вел в бой когорты и метнул в римлянина дротик. Однако попал в створку панциря. Зато у Гнея Помпея рука не дрогнула, и ударом копья он сразил вражеского военачальника.

После этой победы Помпей решил идти к Каспийскому морю, поскольку до него оставалось всего три дня пути. Однако эти планы так и остались планами. Тщательно всё взвесив, Помпей решил повернуть назад. Плутарх пишет о том, что произошло это «из-за множества ядовитых пресмыкающихся». Но я думаю, что дело вовсе не в представителях животного мира. Командующий видел, что албаны и иберы непрерывно атакуют легионы и его войска несут большие потери. В отличие от Лукулла, который был готов ради славы и трофеев воевать до бесконечности, Помпей был реалистом и потому закономерно пришел к выводу о дальнейшей бесперспективности похода. Митридата не догнать и не достать. Иберы и албаны, привыкшие к условиям войны в горах, навязывают свою тактику римлянам. А Помпей не желал терять своих воинов в боях местного значения, которые не приводили к каким-либо решительным результатам. Поэтому в данной ситуации он счёл возможным отступить. Легионы ушли в Малую Армению, где Помпей стал захватывать крепости Митридата и прибирать к рукам сокровища, которые царь не успел вывести.

Однако, как сообщает Плутарх, кроме сказочных богатств он нашёл там много других очень интересных вещей. В одной из крепостей Помпей обнаружил дневник Митридата, в котором содержались сведения личного характера, в частности, «непристойная переписка между ним и Монимой». Римский командующий не поленился и, чтобы лучше узнать своего врага, прочитал эти записки, причем, как отметил Плутарх, сделал это «не без удовольствия».

Продолжая подчинять регион, легионы Помпея подошли к крепости, где была главная сокровищница Митридата. Заправляла всем в этой крепости Стратоника, та самая арфистка, ради которой Евпатор во время первой войны с Римом забросил ратные дела и предался любовным утехам. Тогда Стратоника сумела отодвинуть в сторону даже красавицу Мониму, но царицы теперь не было в живых, а её конкурентка была жива и здорова. И судя по всему, пользовалась безграничным доверием Митридата. Иначе он никогда не поручил бы ей в управление крепость, где находилась его главная сокровищница. Но как оказалась, сделал это царь зря. Потому что, когда к крепости подступил Помпей, Стратоника не только распахнула перед ним ворота, но и поднесла командующему много подарков. Она всячески демонстрировала свою покорность, что тщеславному римлянину пришлось очень по душе.

Однако перед тем как впустить Великого в крепость, красавица выдвинула одно очень важное, на её взгляд, условие. Дело в том, что у Стратоники от Митридата был сын по имени Ксифар, за которого мать сильно переживала, поскольку шла война. Вот она и предложила Помпею сделку. Пусть в обмен на сдачу крепости полководец сохранит Ксифару жизнь, если он попадёт в руки к римлянам.

Разумеется, что Помпей ответил согласием. Хотя, по большому счёту, он и понятия не имел, где Ксифар сейчас находится. Но, тем не менее, командующий остался доволен оказанным ему приёмом и без боя захваченным богатством. Поэтому он милостиво разрешил Стратонике владеть всем имуществом, которое подарил ей Митридат. Казалось, что всё устроилось очень хорошо и к взаимному удовольствию, но Стратоника, когда всё это затевала, упустила из виду одну очень существенную деталь.

Не факт, что Помпей когда-либо сможет поймать её сына и вообще с ним встретиться. Зато Митридат никогда не прощал предательства, и об этом Стратоника знала не понаслышке. В данный момент её горячо любимый отпрыск находился рядом со своим грозным отцом. И думать надо было об этом, а не о том, что может теоретически произойти. Поэтому в том, что случится в дальнейшем, женщине, кроме самой себя, винить будет некого.