Царский смотр. В Персии. Хаос
Царский смотр. В Персии. Хаос
В Кагызмане мы оставались до начала ноября месяца, а потом нас перевели на запад в Проскуровский уезд Каменец-Подольской губернии, где дивизия встала по квартирам. Тогда же из штаба армии сообщили, что Государь Император пожелал произвести смотр Кавказской кавалерийской дивизии. Смотр был назначен на десять часов 10 ноября 1915 года в поле, в двух верстах юго-восточнее небольшой станции Балта. Части дивизии начали готовиться к императорскому смотру. Погода была неподходящая, ежедневно падал снег и шел дождь. Но казаки были очень рады и говорили: «Вот и нас будет смотреть Государь».
10 ноября в 9 часов 30 минут полки дивизии были построены в резервных колоннах, но из-за волнистой местности всей дивизии видеть было невозможно. В 10 часов был подан сигнал «под штандарты», потом прокатилось громовое «ура!!!».
Государь проезжал верхом по фронту, за ним по снегу пешком шел Наследник, потом ехал автомобиль, в нем сидел министр Двора.[98] Окончив проезд по фронту, Государь вернулся к правому флангу. Все части дивизии были построены в каре. Государь остановился между Нижегородским и Тверским полками, поблагодарил всех за верную службу и вторично проехал по фронту. Поговорив с командирами полков, пропустил все части два раза церемониальным маршем, сначала шагом, а второй раз наметом. Вторично поблагодарив полки за службу, отпустил их на места стоянок, а офицеры провожали Государя на станцию, где его ожидал поезд. На станции Балта Государь пожелал сняться с офицерами дивизии, а потом отпустил всех офицеров, кроме командиров полков, которые были приглашены на обед.
После Царского смотра чины полка как будто переменились. Все были веселы, вспоминали смотр и им гордились. Говорили, что Государь любит нас, ибо, когда благодарил, называл нас «дорогими воинами». Вот слова его благодарности: «Славные и милые воины! От лица нашей любимой Родины приношу Вам искренную благодарность за Вашу лихую боевую службу, которою служите нашей дорогой Родине и Мне! Враг наш сильный и мудрый, но мы должны его сокрушить до конца!»
18 ноября полк и вся дивизия получили спешное приказание оставить свое место стоянки и двигаться на город Гусятин, на границе с Австрией.
11 декабря мы перешли границу и двинулись в глубь Австрии, но потом получили распоряжение возвратиться на свою прежнюю стоянку к Проскурову.
В районе Гусятина уже был фронт — наш и австрийский. Наше начальство предполагало прорвать австрийский фронт и бросить кавалерию, около шести дивизий, в тыл противника; им это не удалось, тогда начальство вернуло нашу дивизию и другие на старые места.
24 декабря дивизия получила новое распоряжение немедленно грузиться в вагоны, а 25 декабря к вечеру уже следовала на Кавказ. На станции Невинномысская была дневка, там мы повидались со своими родными, и некоторые из них провожали нас до Баку.
1 января 1916 года прибыли в Баку, в одной из гостиниц праздновали Новый год, а 2-го погрузились в пароходы и 3 января были в Энзели (Персия). Еще в пути стало известно, что мы следуем в корпус генерала Баратова. В Энзели один день дневка, там были приготовлены квартиры, где мы все свои излишки и вещи, кроме полушубков, оставили.
5 января в 8 часов утра дивизия двинулась дальше на Хамадан, и третьего дня мы были в Имам-заде-Гашипе. Здесь была дневка, а после, без остановки, двигались на город Хамадан, который расположен в 240 верстах от Имам-заде-Гашипа.
Сначала шли дожди, а потом большой снег, ударили морозы. От холода небольшие реки и ручьи покрылись льдом. Около 20 дней мы провели в пути, и в пяти верстах от Хамадана нас встретил генерал Баратов, бывший наш начальник дивизии (1-й Кавказской казачьей дивизии, в составе которой 1-й Хоперский полк ККВ находился с 1913-го и до начала Великой войны 1914 года. — П. С.).
Того же дня всей дивизии был сделан хороший обед, вечером пели песни и играли два оркестра. Следующий день дневка, а потом были высланы квартирьеры в местечко Бакар, где мы прожили весь февраль.
Потом полк двинулся на Кенгевер и далее, расчищая местность от курдов, и в мае месяце полк занял курдинскую столицу Керманшах. Полки дивизии вели бои с частями турок и курдами, настроенными турками против Русской армии. Очистив весь район от курдов и партий турецких шпионов, дивизия двинулась в Месопотапию и подошла к Ханекину, ее началу.
В городе находились пехотная и кавалерийская дивизии турок. Наши разъезды ежедневно наблюдали в тылу противника дорогу Багдад — Ханекин, по которой доставлялась провизия и все необходимое для турецкого отряда. Однажды полусотня под командой хорунжего Воловича,[99] наблюдая за движением по дороге, заметила турецкий транспорт (более ста вьючных верблюдов), следовавший из Багдада, атаковала его и весь захватила.
Город Ханекин был обнесен рвами и окопами. Начальник дивизии[100] решил атаковать турок. Два полка — хоперцы и северцы — должны были вести атаку, а Тверской и Нижегородский полки стояли в поддержке.
Атака должна была быть одновременной. Хоперцы, взяв первую линию окопов, начали занимать вторую линию. Турки, увидев, что общей атаки нет (северцы не успели), начали всей массой бить по нашему правому флангу. Хоперцы не выдержали, забрали своих раненых и отошли. Это был единственный случай потери такого количества людей, — из строя выбыло 108 человек, из них 8 офицеров раненых.
Получив подкрепления из Багдада, турецкие войска повели наступление по всему фронту, и наша дивизия вместе с другими частями стала отходить в центр Персии. Командир корпуса распорядился: во избежание больших потерь в бои не ввязываться, но по возможности задерживать противника. В первых числах ноября дивизия остановилась в двух переходах от Хамадана.
В половине ноября я находился с 6-й сотней в сторожевом охранении и трое суток пробыл без смены, вопреки уставу полевой службы, где сказано, что одна и та же часть не должна в сторожевом охранении оставаться более одних суток.
На третьи сутки, в 12 часов дня, я получил распоряжение от командира полка[101] во что бы то ни стало добыть языка и рекомендацию от штаба, что это можно сделать на нашем правом фланге, в 35 верстах от охранения. В сотне, кроме меня, офицеров не было. Объяснив людям задачу, я назначил двух подхорунжих и вызвал охотников. Вся сотня была согласна выполнить распоряжение. Тогда я лично отобрал 28 казаков (и двоих подхорунжих), приказал кузнецам осмотреть ковку лошадей и взять суточную дачу зерна.
С заходом солнца двинулись. Достигнули указанного места — это был левый фланг турецкой армии, и здесь через населенный пункт пролегала большая дорога из Турции на Керманшах. В этот момент проходил турецкий транспорт. Не допустив его в населенный пункт, занятый турками, наша команда без выстрелов, потихоньку направила транспорт по дороге в расположение сотни. Отошли на 7–8 верст, и только тогда турецкие солдаты, сопровождавшие транспорт, спохватились и открыли огонь. Часть их была взята в плен, остальные не решились преследовать нас, чтобы отобрать транспорт.
Нижегородцы сменили нас в охранении только на четвертый день, и я вернулся в город Актепе, где стоял наш полк. На следующий день 1-й Хоперский полк оставил город и отошел назад, километрах в тридцати от прежней стоянки. Здесь мы оставались до 6 декабря, когда было получено распоряжение штаба Кавказской армии: нашей кавалерийской дивизии немедленно отправляться из Персии на Кавказ, в Елисаветпольскую губернию.
27 декабря я временно назначен командовать 4-й сотней и отбыл в командировку в Тегеран. 31 декабря я возвратился в Хамадан, а 1 января 1917 года в восемь часов утра полк, делая суточные дневки, двинулся в Россию.
В Энзели находились наши излишние вещи и все было приготовлено к погрузке в пароходы. Того же дня до десяти часов вечера происходила погрузка лошадей, обоза и всего полкового имущества, а на следующий день морем мы отправились в Баку.
По выгрузке с пароходов в Баку была два дня дневка, а потом частями полк погрузили в вагоны и привезли на станцию Евлах. Оттуда подивизионно двинулись в расположенное от станции в 79 верстах (два дня пути верхом) урочище Ханкенды.
В городке имелись казармы и конюшни казачьего полка (1-ю Сунженско-Владикавказского полка Терского войска. — П. С.), был большой запас фуража и продовольствия для людей. Местность очень гористая, высокая, воздух холодный, падал снег, а иногда шли дожди. В хорошее время дня делали посотенно строевые занятия и занимались верховой ездой.
Когда закончился фураж, нам было приказано перейти в Елисаветпольскую губернию. Полк остановился в 25 верстах от Елисаветполя, в немецких селах. Это было начало весны.
Здесь нас захватила революция, и так она на нас подействовала, что мы, офицеры, не знали, что нам делать. Каждый день получали все новые и новые распоряжения военного министерства, и дошло до того, что у командиров частей отняли всю власть, передали депутатам и докатились до абсолютного ХАОСА. Эксцессов у нас в полку не было, все было мирно, но общая гроза все больше и больше нависала над Россией, где солдаты уже расправлялись со своими начальниками.
До конца лета мы простояли в Елисаветпольской губернии, а к осени, погрузившись в вагоны, через станицу Невинномысскую дивизия двинулась в Минск. В городе оставались недолго, и с наступлением осени походным порядком полк перешел в село, в двадцати верстах от Минска, где и оставался до зимы.
В армии настала полная анархия, офицеров избивали. В наших казачьих полках таких явлений не наблюдалось, но в кавалерийских полках дивизии подобные случаи были, где командира эскадрона заставили служить кашеваром.
Наше высшее начальство, не желая, чтобы казачьи части оставались разрозненными, вышло с ходатайством о сведении их в одно место и под общую команду. Нам разрешили оставить Кавказскую кавалерийскую дивизию и перейти в Могилевскую губернию, под Оршу.
Ставка про нас совершенно забыла, полку перестали выдавать фураж и продукты. Посланные от полка в ставку делегаты вернулись «с обещаниями». И когда Крыленко убил Верховного главнокомандующего — веры им совсем не осталось.
Штаб полка начал выдавать нам аванс из полковых сумм. Было распоряжение покупать фураж в селах, а провизию для людей в Орше. Началась сильная зима, дожди сменились снегом, занятия в полку проводить не могли.
Из Петрограда наше и окрестные села получили распоряжение о прекращении даже продавать нам фураж и продукты. От штаба армии мы ничего не получали. Полк потребовал от штаба армии послать нас на фронт, но и этого штаб не смог сделать.
Тогда была послана делегация непосредственно к «знаменитому» прапорщику Крыленко, Верховному главнокомандующему. Крыленко сообщил делегатам, что «мы вас не можем послать на фронт, ибо вы нам не нужны; продовольствия и фуража вам не дадим, а потому, что вы хотите сами, то и делайте, но на фронт вас не пошлем».