Глава 13. Внешнеполитический контекст дальневосточного выбора: от Балкан до Персии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13. Внешнеполитический контекст дальневосточного выбора: от Балкан до Персии

Внимание Николая II к Балканам было очень пристальным, и не только в связи с ситуацией в Европе. 25 января(7 февраля) 1900 г. он утвердил доклад министра иностранных дел графа М. Н. Муравьева, в котором были намечены следующие задачи для «ограждения наших первостепенных интересов на турецком Востоке, в Средней Азии, Персии и Дальнем Востоке»: 1) воздействовать на султана с целью прекращения работ по укреплению Босфора и строительству железных дорог у побережья Черного моря; 2) восстановить непосредственные дипломатические связи с Афганистаном; 3) продолжить усиление боевой готовности войск Туркестанского Военного округа и Закаспийской области; 4) активизировать инженерные изыскания в Персии с целью подготовки проекта железной дороги Оренбург-Ташкент-Тегеран-Закавказье; 5) поощрять русские торговые и промышленные предприятия в Персии; 6) начать устройство порта в Энзели и развивать мореходство, регулярную почтовую и телеграфную связь в районе Каспийского моря; 7) продолжить усиление войск Приамурского Военного округа и Кванутнской области; 8) ускорить оборудование Порт-Артура и завершение железнодорожной связи Порт-Артура с Сибирской магистралью; 9) постоянно содержать на Тихом океане значительную и снабженную всем необходимым эскадру; 9) продолжить подготовку плана занятия Босфорского пролива{963}. Наиболее важной из всех этих задач Военный министр ген. Куропаткин назвал «прочное военное занеятие Босфора»{964}.

В 1900 г. был продлен срок действия секретной австро-румынской военной конвенции, текст которой в октябре 1901 г. был получен русским военным агентом в Вене. Соглашение было нацелено против России, Болгарии и Сербии. Два последних балканских государства начали явно выходить из-под влияния Дунайской монархии. Военный министр генерал-адъютант А. Н. Куропаткин, получив эту информацию, счел необходимым добиться подписания договора с Сербией и особенно с Болгарией. Союз с последней обеспечивал, по его мнению, пассивность Румынии в случае осложнений с Германией и Австро-Венгрией. Военный министр был готов пойти на аналогичные гарантии Сербии и Болгарии, но был категорически против обещаний территориальных приращений за счет соседей. Отношения между Софией и Бухарестом уже в это время были далеко не добрососедскими. Между двумя странами прежде всего стояла Добруджа, которую хотели контролировать полностью и румыны, и болгары. Весьма негативно относились друг к другу и их монархи. «Было бы очень странно, — вспоминал британский политический агент в Болгарии, — если бы люди со столь разными характерами как король Карл и принц Фердинанд остались бы друзьями; на деле, каждый из монархов недолюбливал другого, и каждый не доверял политике соседа»{965}.

Союз с Болгарией обеспечивал, по мнению Куропаткина, пассивность Румынии в случае осложнений с Германией и Австро-Венгрией. Военный министр был готов пойти на аналогичные гарантии Сербии и Болгарии, но был категорически против обещаний территориальных приращений за счет соседей. Под руководством министра иностранных дел графа В. Н. Ламздорфа был составлен проект конвенции с Болгарией. Однако между Военным министром и Министром иностранных дел возникли весьма характерные противоречия. Ламздорф настаивал на том, чтобы военное соглашение вступало в силу только в случае нападения на одну из договаривавшихся сторон. Кроме того, МИД предлагал ввести обязательство «употребить все средства, чтобы ничем не вызвать конфликта с Турцией и другими Балканскими державами». Военный министр собственноручно вычеркнул эти положения, объяснив это надписью на полях: «с целью не связывать руки России в Босфорском вопросе»{966}. Это не были расчеты, обращенные в необозримое будущее.

Весной 1902 г. в Адмиралтействе была проведена стратегическая игра с участием штабов Одесского Военного округа, Черноморского флота, оперативных органов Главного Штаба и Морского Главного Штаба. Действиями оборонявшихся руководил Великий Князь Александр Михайлович, наступающих — Военный министр, присутствовали генерал-фельдмаршал Великий Князь Михаил Николаевич, командующий войсками Киевского Военного округа ген. — ад. Драгомиров, управляющий Морским министерством. В качестве представителя Главного штаба принял участие в игре ген-м. М. В. Алексеев{967}. Отрабатывалась возможная атака на Босфор. Военный министр вмешивался в распоряжения подчиненных, вплоть до начальников саперов, и поражал всех своими оригинальными решениями возникавших проблем. «Алексей Николаевич Куропаткин, — вспоминал один из участников игры, — окончательно убедил меня в полной безнадежности подняться выше храброго начальника штурмовой колонны и не раз забавлял своими бухарскими рассуждениями. Когда дело дошло до устройства на местах высадки баз, для всех видов снабжения высадившихся на игре войск, то он авторитетно высказал, что это дело совсем просто; пароход, везущий все снабжение, на полном ходу врежется в берег, а все повозки будут прямо подъезжать к пароходу и развозить по всем войскам все, что им потребуется»{968}.

В результате игры стороны пришли к выводу о необходимости пересмотра первоначальных планов атаки Босфора, так как подготовка десанта требовала усиления. В том же году последовало указание императора о строительстве на Черном море эскадренных броненосцев, готовых не только для плавания в этом море, но и для далеких переходов. Число их должно было дорасти до 12 с соответствующим количеством крейсеров и минных судов. По этой программе в 1903 году были заложены два эскадренных броненосца — «Иоанн Златоуст» и «Евстафий» и 3 миноносца{969}. Соответственно этим планам продолжился и рост бюджета Морского министерства:

1895 г. — 54 923 509 руб.

1896 г. — 57 966 000 руб.

1897 г. — 59 902 175 руб.

1898 г. — 67 050 000 руб.

1899 г. — 83 065 000 руб.

1900 г. — 86 628 015 руб.

1901 г. — 93 597 666 руб.

1902 г. — 98 318 984 руб.{970}

В начале 1902 года был разработан проект русско-болгарского военного соглашения. Россия и Болгария оказывали друг другу военную помощь в случае совместного нападения Румынии и Австро-Венгрии, и дипломатическую — в случае изолированного конфликта с одной из этих стран. Предусматривалась поддержка Сербии в случае, если она подвергнется агрессии. Главнокомандующим армией на Балканах назначался князь болгарский Фердинанд, но планы действий разрабатывал русский Главный штаб. Болгария предоставляла России право использовать свои порты, болгарский флот и транспортные средства переходили в подчинение русских моряков. В мае 1902 г. в Россию во главе членов комитета по сооружению в Софии памятника Царю-Освободителю прибыл князь болгарский Фердинанд Кобург. Сопровождавший его председатель Народного Собрания Д. Цанков передал Николаю II ходатайство о присутствии императора на открытии памятника. Казалось, русско-болгарские противоречия уходят в прошлое. 31 мая 1902 г. договор был подписан русским и болгарским военными министрами в Петергофе, а в июле того же года прошел обмен ратификационными письмами. 3-я глава этого соглашения гарантировала неприкосновенность болгарской территории{971}.

Как это ни странно, но в Софии на этот документ смотрели не просто как на вершину сближения, последовавшего после восстановления дипломатических отношений, но и как на гарантию обретения сан-стефанских границ, а возможно, и выход за их пределы, прежде всего — в Добрудже с помощью Петербурга{972}, который и не подозревал о столь интересном прочтении условий соглашения. Руководство болгарской армии приступило к разработке планов действий на случай войны с Турцией и в начале 1904 года Фердинанд утвердил его первый вариант, предусматривающий наступательные действия во Фракии. Этот документ станет основой будущего военного планирования Болгарии вплоть до 1912 г. В 1908–1911 гг. он был основательно доработан, тогда же в цель военных действий болгар впервые был включен и Константинополь{973}.

В августе 1902 года под Курском силами четырех военных округов — Московского, Виленского, Киевского и Одесского — были проведены маневры. Они носили анти-австрийский характер, задачей этих учений было отражение армии, которая вторгается в Россию с юго-запада{974}. На демонстрацию военной мощи Империи был приглашен шах Персии Музаффар-эд-Дин, восхвалявший «тесную и верную дружбу, которая должна соединить Россию и Персию»{975}. Сам вид двух монархов, объезжавших по окончанию маневров участвовавшие в них войска, и вместе принимавших парад шести корпусов, придавал учениям и определенное антианглийское звучание{976}. Россия и Великобритания активно противостояли друг другу в Иране. Для отношений между двумя империями в данном регионе, по словам русского дипломата, были характерны «глубокое недоверие и слегка замаскированная враждебность», причем особенно активно враждовали консульства в Мешхеде и Тебризе{977}. Осенью 1897 года Николай II, гостивший у родственников в Дармштадте, в разговоре с британским дипломатом довольно ясно высказал свою точку зрения на эту страну. Император не верил в возможность существования слабых и зависимых буферных государств, а коррумпированное и слабое правительство Персии делало перспективы ее превращения в сильный и самостоятельный барьер между Российской и Британской империями слишком призрачными. Поэтому, хотя России и не нужны новые территории, по личному мнению Николая лучшим решением проблемы стало бы исчезновение персидской преграды между границами владений Лондона и Петербурга на Среднем Востоке{978}.

В начале 1899 г. по приказу Военного министра был проведен подсчет всех сил, которыми Россия обладала в Азии и по близости с ней. В Кавказском Военном округе таковых насчитали 320 тыс., в Казанском — 220 тыс. чел., в Сибирском — 40 тыс., в Туркестане и Закаспийской области — 75 тыс., по Амуру и в Порт-Артуре — 80 тыс., а всего — 735 тыс. чел. Т. о., собственно на среднеазиатском направлении по подсчетам министерства можно было сосредоточить не более 120 тыс. чел., что было вполне достаточно для обороны края. В случае военных действий предполагалось мобилизовать три корпуса, находившихся в Туркестане и один, расквартированный на Кавказе{979}. Впрочем, сделать это в отсутствии связи между закаспийскими железными дорогами и европейской железнодорожной сетью России признавалось технически невозможным. На афганской границе можно было сосредоточить около 30–40 тыс. чел. за 3 недели и около 75–80 тыс. чел. за 40 дней{980}. В мае 1899 г. Закаспийская и Самарканд-Андижанская (с веткой на Ташкент) железные дороги были соединены, и часть проблем была решена. В марте 1901 г. были завершены работы на участке Мерв-Кушка. Таким образом, положение тыла русских войск в Средней Азии значительно улучшилось. Тем не менее приступить к решению важнейшей на данном направлении проблемы — строительству железной дороги Ташкент-Оренбург — удалось не ранее марта 1901 г., а полноценная ее эксплуатация началась лишь в начале 1906 г.

Разработанный в 1900 г. план военных действий Туркестанского Военного округа исходил исключительно из схожих с настроениями императора задач: захвата Мазари-Шерифа, Кабула, Герата и Хоросана. Однако это были только общие соображения, и сами разработчики плана признавали, что сил для столь обширных задач в округе нет. Усиливать же армию на этом направлении никто не собирался{981}. Естественно, что ставить сколько-нибудь реальные задачи в Афганистане и тем более — за ним такой небольшой группе войск было нельзя. Тем более, что вопрос о ее снабжении при отрыве от собственной базы в Туркестане повисал в воздухе. В конечном итоге нельзя не заметить, что двум странам — России и Великобритании — все-таки пришлось договариваться о совместных действиях в третьей, где их скорее не устраивало сильное, чем слабое правительство. Но ответа на предложение к диалогу не последовало. Зато обострилось соперничество. «Общее мнение в Тегеране, — отмечал посетивший его в 1901 г. англичанин, — Россия изгоняет Великобританию из Персии»{982}.

С 70-х гг. XIX века английские позиции в этой стране казались вполне прочными. В июле 1872 г. шах Наср эд-Дин заключил британским финансистом бароном Рейтером концессию на неограниченное железнодорожное строительство, лесные и горные разработки и добычу полезных ископаемых (кроме золота, серебра и др. драгоценных металлов), строительство каналов, мостов, дорог, устройство государственного банка, телеграфа, заводов, мельниц и т. п. Концессия заключалась сроком на 70 лет, кроме того, Рейтеру были переданы в аренду таможни сроком на 25 лет с условием выдачи 60 % чистого дохода от них государству, а 20 % — лично шаху. В 1889 г. англичанам была передана табачная монополия. Однако ожидания Тегерана на практике оказались завышенными и, кроме того, в стране началось настолько серьезное движение против англичан, что оно стало уже угрожать и династии{983}. Под влиянием протестов шах в 1892 г. отказался от этих договоров и заплатил 500 тыс. фунтов(12 млн. франков) неустойки, что надолго погрузило персидские финансы в хаос. Именно в 1892 г. со стороны Великобритании последовало первое предложение о разделе Персии на сферы влияния, не поддержанное Россией.

В конце 1899 г. начались переговоры о предоставлении Тегерану совместного русско-британского займа, что могло бы стать гарантией баланса интересов и влияний в стране и основой для последующего сближения между Лондоном и Петербургом. Ситуация упрощалась и тем, что шахское правительство не возражало против этого займа, но переговоры были прекращены после начала англо-бурской войны{984}. Конфликт на юге Африки внезапно оказался весьма накладным — он обошелся казне почти в 250 млн. фунтов{985}. В результате возможности Лондона были временно, но резко ограничены. Лорд Солсбери, выступая в парламенте, заявил: «Другие государства могут одалживать деньги, а мы нет. Палата Общин никогда не гарантирует долг Индии, и очевидно откажет в любой финансовой поддержке нуждающемуся союзнику на востоке. Другие государства предоставят ее. Бесполезно бороться против этого невыгодного положения. Настоящий друг — это друг у которого можно занять»{986}.

Видимое ослабление Англии привело к тому, что русское правительство предпочло действовать самостоятельно. 26 января 1900 г. Персия заключила договор о займе 22,5 млн. руб.(60 млн. франков) под 5 % годовых у России сроком на 75 лет. Обеспечением займа служили доходы таможен, за исключением южных провинций. В случае нарушения порядка платежей по займу контроль над таможнями переходил к Ссудному банку Персии, находившемуся под русским контролем. Кроме того, персидское правительство обязывалось без согласия России не заключать новых долгосрочных займов в течение 10 лет. Почти одновременно Россия заняла у Франции такую же сумму под 3,5 % годовых{987}, так что персидский займ не только обеспечивал русские позиции в стране, но и был удачной банковской спекуляцией.

В конце XIX века русские финансисты и торговцы довольно успешно теснили своих английских коллег, причем не только на севере этой страны, традиционно находившемся в сфере русского влияния. «Наиболее выдающимся русским предприятием в Персии, — отмечал 7(20) июня 1904 г. на Особом совещании по вопросу о финансово-экономической политике России в Персии Министр финансов В. Н. Коковцов, — следует признать учреждение Учетно-ссудного банка Персии, основанного в Тегеране без какого-либо реального обеспечения со стороны шахского правительства. При помощи своих отделений в разных местностях банку этому удалось развить в сравнительно короткое время свои операции до серьезных размеров, потребовавших затрат из русской казны до 11,3 миллионов рублей, в чет коих Учетно-ссудный банк Персии ныне должен 4,8 милл. руб. Непрерывно расширяющаяся деятельность Учетно-ссудного банка Персии свидетельствует о прочности начатого дела и целесообразности его в финансовом отношении. Но, помимо этого, названный банк явился могущественным соперником Шахиншахскому банку, учрежденному уже ранее на английские средства, успев значительно стеснить деятельность последнего, каковым определяется значение названного учреждения и в политическом отношении»{988}.

Товарооборот между Россией и Персией постоянно увеличивался. Если в 1889–1890 гг. из общего объема иностранной торговли Ирана в 7–7,5 млн. фунтов на долю Англии и ее индийских колоний приходилось 4 млн., а на долю России — чуть менее 2 млн. фунтов, то в 1900–1901 гг. ситуация резко изменилась. Общий объем персидской внешней торговли вырос до 8 млн. фунтов, в то время как доля участия в ней Британской империи сократилась до 1,92 млн. фунтов(24 %), а доля России возросла до 4,501 млн.(56,3 %){989}. Результатом этого был, в частности, кризис доверия к бумажным деньгам, выпускаемым британским Шахиншахским банком[5]. Серебро слишком активно утекало в русский Туркестан, где не принимали персидские банкноты. Дальнейшему улучшению позиций русской торговли в Персии в немалой степени способствовал новый русско-персидский торговый договор, подписанный в октябре 1901 и ратифицированный в декабре 1902 г. По его условиям значительно понижались пошлины на товары, в основном относившиеся к русскому экспорту и повышались пошлины на товары, в вывозе которых Россия не была заинтересована{990}.

В Персии действовали русские военные инструкторы, пришедшие на смену австрийской военной миссии, появившейся здесь в 1878 г. при активном содействии англичан. Австрийским офицерам не удалось добиться прогресса, и их быстро сменили русские{991}, основавшие в 1879 г. так называемую «казачью бригаду», которая еще в начале 80-х гг. XIX века была настолько же «казачьей», насколько и «бригадой». Рекрутировалась она из наемников, в том числе и из Закавказья, их количество было невелико(750 чел.), 5 русских инструкторов и несколько унтер-офицеров не могли обеспечить должного качества подготовки. Правильнее было бы назвать эту часть конно-иррегулярным полком, использовавшимся для придворной службы. Но уже в конце XIX — начале XX вв. бригада с собственной артиллерией превратилась в наиболее (если не единственную) боеспособную часть персидской армии. Она располагалась в Тегеране под командованием русского полковника{992}.

«Покойный шах Наср эд-Дин, — отмечал русский путешественник, посетивший страну в это время, — пытался было поднять войска, но и у него ничего не вышло, а у нынешнего персидского шаха полное безденежье привело к тому, что на все персидские войска махнули рукой. Жалованье не уплачивается годами, следовательно и требовать ничего нельзя. Единственным утешением шаха служит казачья бригада, состоящая из 1000 человек конных и 500 пеших и одного дивизиона конной артиллерии из 8-ми орудий, подаренных нашим правительством. Этот отряд вполне самостоятельный, не подчиняется никому, кроме шаха и состоит в ведении русского генерала Коссаговского»{993}. Наличие этой части обеспечило относительно бескровный переход трона к новому шаху и он не забывал об этом. Русское влияние в Тегеране нарастало, к тому же, в отличие от английского, оно не вызывало еще раздражения. По мнению цитируемого П. А. Риттиха, оно было персонифицировано в командире бригады: «Независимо от крупных государственных услуг, оказанных Персии нашим талантливым генералом, необходимо указать на его обаяние среди персидского народа. Мне приходилось видеть В. А. Коссаговского среди его подчиненных и среди простонародья и я вынес впечатление, что он властвует над всеми и что войска и серая толпа исполнит все, что он захочет»{994}.

Нарушалась и почти полная монополия британского торгового флага в Персидском заливе. На рубеже XIX и XX веков на 40 судов здесь приходилось только одно не под британским флагом. В 1901 году была установлена прямая пароходная линия Одесса-Бендер-Аббас, а общество «РОПиТ», осуществлявшее регулярные рейсы между Югом России и Персидским заливом, получило ежегодную государственную субсидию на них в 200 тыс. рублей (не считая помильной субсидии — 2 рубля за пройденную судами общества милю){995}. Отчет МИДа России за 1901 г. особо подчеркивал значение установление пароходного сообщения между портами Черного моря и Персидского залива: «Появление русского коммерческого флага у южных берегов Персидского залива и в портах Аравии окончательно разрушило созданное в умах местного населения представление о том, что на Персидском заливе возможно присутствие лишь английских элементов и что на нем утвердилось исключительно господство Великобритании»{996}.

Бендер-Аббас рассматривался в качестве возможной концевой станции железной дороги, которая связала бы Персидский залив с Россией. Интерес к этому порту постоянно рос{997}. В результате в Бендер-Аббас, в который ранее заходили исключительно английские торговые суда, в 1901 году на русских пароходах было импортировано товаров на 2746 фунтов. Эта была, конечно, незначительная сумма по сравнению с британскими показателями ввоза в тот же порт — 575 000 фунтов. Однако нарушение полной монополии и пристальное внимание России к Бендер-Аббасу воспринималось в Лондоне весьма болезненно — там прямо говорили об опасности повторения истории с Порт-Артуром и необходимости подыскать в этом случае новый Вейхайвэй — для противовеса{998}. Французские военные атташе также информировали свое правительство о том, что Россия готовится к выходу на берега Персидского залива{999}. В 1901 и 1903 гг. в Персидском заливе появились и русские военные корабли. Крейсера «Варяг» и «Аскольд» посетили Оман, порт Бушир, Кувейт и продемонстрировали Андреевский флаг по портам залива{1000}. Демонстрация того, что залив не является внутренним британским морем, полностью удалась{1001}.

На фоне активизации русской политики в Персии и на Балканах ускорилась и подготовка к босфорской экспедиции. В марте-апреле 1903 года в Петербурге работала новая комиссия под председательством генерала А. П. Протопопова — выбор председателя говорит о весьма серьезном отношении к делу. Это был ярый сторонник «босфорского проекта», работавший в 1881–1888 годах на Балканах в качестве военного агента (Греция, Константинополь) над сбором информации, необходимой для его реализации. Комиссия пришла к следующим выводам: в Одесском военном округе необходимо было собрать дополнительные части. К первому дню мобилизации на Босфор должны были быть переброшены 34 тыс. чел., к концу 16-го дня — 160 тыс. По расчетам русских военных в первый день русский десант мог встретить в этом районе от 17 до 18 тыс. чел., на 16-й — уже 216 тыс. Это соотношение сил было признано неблагополучным. Комиссия рекомендовала построить 12 малых броненосцев, которые могли бы действовать в непосредственной близости от берегов (из них половина — в ближайшие 5 лет), 4 воинских транспорта, заключить особые договоры с пароходными обществами, создать постоянный десантный батальон в Одесском порту, в 2 раза увеличить артиллерийский запас, увеличить количество мин заграждения, построить минные транспорты, улучшить десантные средства. Для реализации программы требовался 41 млн. руб.{1002}.

«Пока Россия не овладеет воротами в Черное море, — гласил отчет британской военной разведки за 1901 г., — она, в своих собственных глазах, останется наполовину развитой, и в Англии она будет видеть главное препятствие для достижения того предназначения, которое, по ее убеждению определено для нее. Англия перешла ей дорогу в 1854 и в 1878 гг., и по причине своего морского и финансового могущества, своей способности уничтожить торговлю и охладить союзников, неуязвимости своей территориям, долгое время оставалась самых мощным противником России. Неуязвимость, тем не менее, практически исчезла. На сегодняшний день северо-западная граница Индии является северо-западной границей с Афганистаном; и Россия настолько хорошо подготовила театр войны, что она может оказать такое давление на Индию, чтобы удержать Англию от посылки войск, финансовой или другой помощи султану в случае войны с Турцией»{1003}. В августе 1903 года в Одесском военном округе опять были организованы маневры. Они проводились в районе Лагерной и Кинбурнской кос под Очаковым, уже в июле 1903 года броненосцы «Чесма» и «Екатерина II» провели рекогносцировку местности для десанта — его должны были высаживать на шлюпках, транспортируемых паровыми баркасами{1004}. Лето 1903 года Черноморский флот провел в постоянных учениях, на которых отрабатывались различные элементы десантной операции, постановка минного заграждения, отражение торпедных атак, стрельба по береговым батареям. Кульминацией всего этого стали двусторонние маневры под Очаковым в конце августа 1903 года{1005}. Их целью было:

1) дать Черноморскому флоту навыки действий в Проливах (которые имитировал Днепровский лиман) против английской Средиземноморской эскадры. Интересно, как составлялся план этих учений. Эскадренные броненосцы «Екатерина II» и «Ростислав» должны были обозначить по три броненосца типа «Викториус», а «III Святителя» и «XII Апостолов» — по два британских корабля того же класса. Примерно такой же характер исчисления применялся и к русским крейсерам, каждый из которых обозначал по три крейсера потенциального противника, а миноносец «Сметливый» — целых восемь британских истребителей.

2) дать войскам практику десантной операции, порядком подзабытую в Одесском Военном округе с 1896 года, проверить на опыте организацию десанта и «Проект наставлений для десантных операций», изданный в штабом этого округа на основании опыта маневров 1885 г{1006}.

Маневры действительно были задуманы широко. Два эшелона десанта — Севастопольский и Одесский — должны были соединиться на Очаковском рейде. Из Севастополя десант шел на боевых кораблях, из Одессы — на транспортах, зафрахтованных штабом Одесского округа. Перевозкой десанта командовал контр-адмирал Н. И. Небогатов{1007}. Флот обстреливал учебную цель — батареи Очакова, после чего высаживал десант, ставил минное заграждение и отражал атаки вероятного британского противника{1008}. Маневры прошли на редкость неудачно. Флот не смог подавить артиллерию Очаковской крепости, десант на шлюпках обнаружил перегруз и недостаточную сохранность оных — на воде они потекли. Кроме того, корабли приняли шлюпки за изображаемого противника и обстреляли их. Высадка непосредственно с кораблей была признана очень рискованной, сборка и разборка десантных орудий проводилась медленно, корабельные сходни не были рассчитаны на большую тяжесть и легко могли обломиться, флотские комендоры обнаружили полную неопытность в управлении орудиями на берегу{1009}.

Но хуже всего была организована перевозка войск из Одессы — транспорты по настоянию штаба округа были перегружены людьми и лошадьми выше всякой меры. Произошло это потому, что сначала определили размер десанта(278 генералов и офицеров, 6 573 солдат, 488 лошадей, 32 орудия и зарядных ящика), а под эту цифру потом подгоняли нагрузку имевшихся пароходов. Санитарные условия, снабжение водой и продовольствием практически не обеспечены, большая часть солдат практически ни разу не получила питание, спать приходилось на ржавых палубах. Перегрузка и разная скорость пяти транспортов Одесского отряда привели к тому, что вместо планируемых 18–20 часов переход из Одессы к Очакову занял 36–40 часов{1010}. 1 сентября армейские офицеры участвовали еще в качестве наблюдателей на стрельбах флота у о-ва Тендра{1011}. Провал этих маневров был очевидным — опыт десантных операций, накопленный в правление Александра III был растрачен, о координации действий морских и армейских офицеров говорить не приходилось — и те, и другие бесконечно жаловались друг на друга и объясняли свои неудачи некомпетентностью действий партнера. Так или иначе, но обострение обстановки на Дальнем Востоке заставило Петербург отказаться от этих планов, как и от планов активизации в направлении Персидского залива{1012}.

Очередной виток кризиса назревал и на Балканах. В декабре 1902 г. Сербию и Болгарию посетил русский министр иностранных дел Муравьев, стремившийся убедить Фердинанда Болгарского и короля Сербии Александра Обреновича не предпринимать шагов, которые могли бы привести к эскалации напряженности в регионе и солидаризировать свою политику с русской. Менее всего Муравьеву понравилась обстановка в Белграде{1013}. Еще в 1891 г. В. Н. Ламздорф провидчески заметил о короле Александре: «…при воспитании, которое получает этот бедный мальчик, который, имея родителей, на деле является сиротою, у него много шансов стать таким же негодяем, как и его отец»{1014}. Милан, после своего возвращения, внес немалую лепту в становление личности сына. С 1898 по 1900 гг. бывший король командовал армией, и фактически управлял государством. Отношение общества к вернувшемуся после отречения монарху естественным образом переносилось и на его наследника. В 1899 г. на короля было совершено покушение, на которое он ответил репрессиями. Сербия жила в режиме постоянного правительственного кризиса. За период с 1878 по 1903 гг. в королевстве сменилось 20 кабинетов{1015}.

Недовольство Александром Обреновичем достигло апогея, вскоре после того, как он решил жениться на Драге Машин — вдове чешского инженера и бывшей фрейлине его матери королевы Натальи. 23 июля 1900 г. Александр, не смотря на общее осуждение, женился на ней. Поначалу реакция на этот брак была и не очень плохой. В женитьбе некоторые круги видели возможность изоляции Милана, выступавшего против Драги и вынужденного остаться в Вене. Александр провел частичную амнистию, из эмиграции вернулась часть политических противников старого короля. Большую роль сыграл и тот факт, что Николай II согласился стать посаженным отцом на свадьбе{1016}. Удержать этот успех монаршей чете не удалось. Новая королева, по словам австрийского посланника, сразу же проявила амбициозность, злобность, жадность и беспощадность ко всем, кто не поспешил во дворец с поздравлениями или сомневался в ее способности произвести на свет наследника{1017}.

В окружении королевы возник план провозглашения престолонаследником ее брата поручика Никодима Луневицы. Тот уже успел настроить против себя армию своей бестактностью. Перспектива появления новой королевской фамилии вызвала сильнейшее недовольство{1018}. Король, пытаясь изменить отношение к себе и Драге, даровал ее имя полкам, школам, деревням, сделал ее день рождения государственным праздником. В результате ненависть к королевской чете только увеличивалась. 23 июля 1901 г. на выборах в Скупщину победили радикалы, партия, находившаяся в оппозиции еще к Милану{1019}. После визита Муравьева в Белград, русский МИД окончательно отказался от планов приглашения королевской четы в Петербург, что в немалой степени способствовало их дальнейшей дискредитации{1020}. Правда, в декабре 1902 г. Белград посетил и Военный министр России А. Н. Куропаткин, на которого королевская чета произвела двойственное впечатление: «Король не глуп, но растолстел, старообразен, подозрителен. Временами кажется ненормален. Очень тронут оказанным ему знаком внимания. Драга, немолодая, полная, но все же красивая женщина. Умна. Держится России. Ее желательно приласкать»{1021}. Было принято решение в мае 1903 г. назначить Александра Обреновича шефом одного из русских полков.

Впрочем, это уже не могло поднять авторитет правящей сербской династии. Весной 1903 г. кризис в королевстве начал выходить из-под контроля властей. 23 марта 1903 г. в Белграде прошли студенческие демонстрации, закончившиеся столкновениями с полицией. Несколько человек было убито и около 100 арестовано. Отношение к этим событиям в сербском обществе было однозначно негативным. На 19 мая 1903 г. король назначил новые выборы, которые проходили в атмосфере полицейского террора и административных ограничений. Радикальная партия отказалась участвовать в них. Король надеялся на поддержку своей армии, между тем именно в ее среде зрел заговор во главе с капитаном Драгутином Димитриевичем. В ночь с 28 на 29 мая (с 10 на 11 июня) 1903 г., в годовщину убийства князя Михаила Обреновича, 28 офицеров проникли во дворец и расправились с Александром Обреновичем и Драгой{1022}. Во дворе королевской резиденции были расстреляны два брата Драги, одновременно в городе в своих квартирах были убиты премьер-министр, военный министр, министр внутренних дел и несколько лояльных королю офицеров{1023}.

В 03.50 11 июня все было кончено. Подошедшие к дворцу войска приветствовали известие о перевороте дружным «Ура!» и полностью поддержали призыв заговорщиков: «Живео Петр Карагеоргиевич!». Было создано Временное правительство, в которое вошли 4 участника заговора и 6 представителей разных политических партий. При полной поддержке Скупщины была восстановлена конституция 1889 г., королем был избран Петр Карагеоргиевич. 24 июня 1903 г., после 45 лет эмиграции, он вернулся в Белград и занял престол. 8 сентября 1903 г. в королевстве прошли новые выборы в Скупщину. Они принесли новую убедительную победу радикалам, лидер которых — Никола Пашич — возглавил правительство{1024}. Свое кредо он изложил в 1902 г. в «Политической исповеди»: «Национальная свобода всего сербского народа всегда была для меня большим идеалом, чем политическая свобода сербов в Королевстве… Только свободная и конституционная Сербия может быть центром притяжения всех сербов, поэтому я и стал проповедником радикальных принципов»{1025}.

Не смотря на серьезнейшие перемены в Сербии, центром кризиса на Балканах в этот период была Македония. К началу XX века в рамки этого географического понятия с большей или меньшей условностью включали 3 турецких вилайета — Салоники, Монастырь (Битоль), Косово. Любой сухопутный путь из Европы в Азию проходил по этой территории с чрезвычайно смешанным в конфессиональном и этническом отношениях населением{1026}. О значимости этого пути можно судить по оборотам его основного порта. В 1890 г. в Салониках он составил 160 млн. франков, порт за год посетило до 4450 судов{1027}. Сложной была и география региона — только 3/10 земли находилось в сельскохозяйственной обработке, остальное — лесистые горы — идеально подходило к организации партизанских действий{1028}. Христианская часть населения в целом была настроена против турок, однако необходимо отметить, что сербы, болгары и греки при этом вели борьбу друг с другом. Центром столкновения стала школа и церковь. С 1898 в Македонии начался рост столкновений между христианами, владевшими со времен турецкого завоевания собственной землей на правах аренды и турецкими землевладельцами, поднимавшими ежегодные выплаты. Крестьяне обращались за помощью к ВМРО, помещики — к турецким властям. В 1898–1902 годах произошло 132 таких конфликта, жертвами которых стали 512 человек{1029}.

В традиционном конфликте с турками в этом регионе все сильнее стала проявлять себя и относительно новая сила — албанцы. Их численность в этот период весьма приблизительно оценивалась в 1 млн. человек, из которых 70 % были мусульманами, 20 % православными (преимущественно на юге), и 10 % католики (в районе Скутари, (совр. Шкодер, Албания){1030}. Разделенные религиями и разными диалектами, а также на отдельные враждующие между собой кланы, они долгое время не выступали в качестве самостоятельного элемента македонского противостояния. «Сбросовое», лишнее население гор или промышляло набегами на соседей и грабежом, или уходило в эмиграцию. Албанцы-христиане предпочитали Италию, перепись 1901 г. показала, что только на Сицилии проживало около 200 тыс. албано-говорящих эмигрантов и их потомков. Мусульмане предпочитали Константинополь, тем более, что Абдул-Гамид II предпочитал окружать себя представителями национальных меньшинств, исповедующих силам, а не турками. Дворцовая гвардия султана и I Армейский корпус, расквартированный в столице Османской империи, в основном были составлены именно из албанцев. Долгое время должность великого визиря занимал албанец Ферид-паша, покровительствовавший землякам{1031}.

В 1897 году Австро-Венгрия и Россия, одинаково не заинтересованные в обострении ситуации на Балканах, начали сближение с целью поддержания status quo. И в Вене, и в Петербурге опасались того, что на турецкой части полуострова возникнет неконтролируемая ситуация. 20 ноября(3 декабря) 1902 г. русский «Правительственный вестник» опубликовал сообщение, в котором излагалось предложение Турции приступить к реформам{1032}, и официальная точка зрения на развитие событий в Македонии: «Императорское Правительство уже не раз имело случай высказывать взгляд свой на македонский вопрос, осуждая всякие попытки славянских народностей к насильственному изменению существующего на Балканском полуострове порядка вещей, обеспеченного международными трактатами. Такового взгляда Императорское Правительство придерживается и в настоящее время. В виду сего оно сочло целесообразным вновь подтвердить данные как сербскому, так и болгарскому правительствам благожелательные советы, указав им на необходимость, в их собственных интересах, препятствовать опасной агитации и всячески содействовать к охранению спокойствия на Балканском полуострове»{1033}.

4 февраля 1903 года русский и австрийский послы в Турции выступили с совместной нотой, требующей реформ{1034}. Их проект был согласован между Веной и Петербургом — 8(21) февраля — и позже поддержан Берлином, Лондоном, Италией и Францией{1035}. «Кажется, толка не будет», — отреагировал на известие русско-австрийском соглашении Куропаткин{1036}. Его скептицизм не был безосновательным. Турецкое правительство, не желавшее проводить их под давлением извне, поспешило заявить о том, что они будут проведены в еще большем объеме, по инициативе султана. Одновременно с опорой на албанцев был развязан настоящий террор против христианского населения. Положение становилось все более сложным и все менее управляемым. Политика Константинополя приводила сторонников освобождения Македонии в отчаяние, так как их надежды на интернационализацию конфликта оказались под угрозой{1037}. В конце концов болгарские националисты при полной поддержке своего правительства и при содействии революционеров в Македонии организовали то, что один из их лидеров назвал «великой революцией в Битольском округе»{1038}.

В июне 1903 г. было организовано несколько взрывов в Салониках, а 20 июля (2 августа) 1903 г. в день Св. Ильи, в Битольском округе Македонии началось восстание, организованное активистами ВМРО во главе с Николой Каревым. В ночь со 2 на 3 августа 750 комитаджей, разбитых на 8 отрядов во главе с воеводами, взяли город Крушево. Вслед за этим в восстании приняло участие около 26 000 человек, в основном слабо вооруженных и не имевших подготовки крестьян. 12 августа от 18 до 20 тыс. турецких солдат при поддержке 7 орудий начали контрнаступление, которое правильнее было бы назвать широкомасштабной карательной операцией. 13 августа турки взяли Крушево. Восстание было жестоко подавлено турецкими властями — было уничтожено около 200 деревень, 12000 домов, убито несколько тысяч человек, около 70 000 оказались без крова, многие из них вынуждены были бежать в Болгарию, Сербию и Грецию{1039}. Илинденское восстание в Македонии опять привело к обострению ситуации на Балканах и заставило Петербург и Вену скоординировать свои действия для успокоения региона.

20 сентября(3 октября) 1903 г. в Мюрцштеге (Австрия) было подписано русско-австрийское соглашение о реформах в Македонии. Оно было оформлено в виде инструкции русскому и австро-венгерскому послам в Константинополе на основе проекта реформ от 8(21) февраля 1903 г. и заключало в себе требования назначить в македонских вилайетах «особых гражданских агентов от России и Австро-Венгрии» для наблюдения за проведением реформ и реорганизовать турецкую жандармерию, изменить административные границы с учетом интересов христианского населения, преобразовать административные и судебные учреждения, создать в главных центрах вилайетов смешанные комиссии из равного числа христианских и мусульманских делегатов для разбора политических и уголовных дел в присутствии консульских представителей России и Австро-Венгрии, освободить сожженные турецкими войсками населенные пункты от выплаты налогов в течение года. Оба правительства вновь потребовали от султана «более действенных способов контроля и надзора»{1040}.

«Если с одной стороны оба Правительства вполне признают право и обязанность Блистательной Порты подавлять беспорядки, вызванные злоумышленною агитацией комитетов, — гласило совместное австро-русское сообщение послам от 20 сентября(3 октября), — то с другой — они не могут не сожалеть, что это подавление сопровождалось насилиями и жестокостями, от которых страдало мирное население. В виду сего они считают настоятельно необходимым прийти на помощь жертвам сих прискорбных событий, и вышеупомянутые инструкции Вам укажут в подробностях на способы помочь лишенным всяких средств к существованию жителям, облегчить возвращение их на места и озаботиться восстановлением сожженных селений, церквей и школ. Правительства России и Австро-Венгрии питают твердую надежду, что их непрестанные усилия достигнут намеченной цели прочного умиротворения в потерпевших от смут областях, и убеждены, что их вполне беспристрастные советы будут приняты всеми, кого они касаются»{1041}. Одновременно об этих требованиях оба правительства официально известили и Софию, что вызвало там крайнее удовлетворение — Кобургу необходимо было защитить болгарское население в Македонии{1042}.

О русско-австрийской программе была извещена и Англия. Ее посол в Вене 19 сентября(2 октября) 1903 г. согласился с ней, предложив рассмотреть возможность ее расширения. «По мнению Правительства Ее Величества, — гласила официальная британская реакция, — ни одна схема, исполнение которой полностью зависит от мусульманского губернатора, полностью подчиненного турецкому Правительству и абсолютного свободного от иностранного контроля, не приведет к удовлетворительным результатам»{1043}. Лондон предлагал 2 альтернативных решения: а) назначение христианского губернатора, не являющегося подданным ни держав-участниц Берлинского конгресса, ни Балканских государств; б) сохранение губернатора-мусульманина, но с христианскими помощниками{1044}. 30 сентября(13 октября) Мюрцштегские требования были представлены султану, они произвели сильное впечатление на османское правительство{1045}. 9(22) октября русский и австрийский послы вручили великому визирю и проект новых реформ, через несколько дней поддержанный Францией. 19 ноября(2 декабря) Абдул-Гамид вынужден был согласиться на коллективные требования Европы{1046}.

В своей внешней политике султан твердо придерживался принципа «разделяй и выживай», и таковой же принцип он старался использовать и во внутренней политике. Для того, чтобы убедить Петербург и Лондон противостоять друг другу на Балканах и Проливах особого искусства не требовалось, как, впрочем, и для того, чтобы натравливать в Македонии болгар, сербов, греков и албанцев друг на друга. Это позволило свести на нет практические результаты начатого в Македонии процесса реорганизации жандармерии под контролем наблюдателей Австро-Венгрии и России. Программа реформ жандармерии в Македонии была в основном завершена к 1905 г. По договоренности Держав ее должен был возглавить итальянский генерал с 25 офицерами разных национальностей, каждая из Великих держав получала район для администрирования: Россия — Салоники, Австро-Венгрия — Скопье, Италия — Монастырь, Франция — Серез, Великобритания — Драму. Германия не получала особый район, зато немцы контролировали школу для жандармских офицеров и государственных чиновников в Салониках{1047}. 21 декабря 1903 г. итальянское правительство назвало свою кандидатуру — во главе международных жандармских сил встал генерал-лейтенант Эмилио Деджиордис.{1048}.

Мюрцштегское соглашение позволило закрепить отношения с Австро-Венгрией во время русско-японской войны секретной декларацией о взаимном нейтралитете. Она была подписана 2(15) октября 1904 г. в Петербурге. Договор гарантировал нейтралитет в случае «неспровоцированного» конфликта с третьей державой вне Балканского полуострова. Он должен был оставаться в силе до тех пор, пока Вена и Петербург будут придерживаться «согласованной политики в делах Турции»{1049}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.