Глава 18 Тупик на Западе, хаос на Востоке

Глава 18

Тупик на Западе, хаос на Востоке

Июль – сентябрь 1917 г.

В Российской империи, оставшейся без царя, власть в столице по-прежнему делили Временное правительство, стремящееся создать либеральную демократическую систему, и Советы с их революционной доктриной. На Первом съезде советов рабочих и солдатских депутатов, проходившем 16–22 июня 1917 г., большевики были представлены 100 делегатами из 781 участника и настаивали на прекращении войны. Но при военном министре Керенском Временное правительство продолжало придерживаться плана скорейшего возобновления наступательных действий. Британский журналист Майкл Фарбман, вернувшийся из Петрограда в Лондон, 28 июня писал о «росте влияния социалистов-экстремистов вследствие недоверия к военным целям союзников» и о в равной степени угрожающей для союзников «изношенности российских железных дорог и подвижного состава», что «быстро ухудшает средства коммуникации».

1 июля в Петрограде прошла массовая антивоенная демонстрация. В этот же день генерал Брусилов, победитель в прошлогодней кампании, начал наступление в Восточной Галиции на фронте шириной 80 километров. В наступлении была задействована 31 дивизия при поддержке 1328 тяжелых пушек. Целью его был захват Лемберга (Львова), расположенного в 80 километрах западнее. Русским противостояли немецкие и австрийские войска. В первый же день наступления 10 000 солдат противника сдались в плен. На второй день чехи, сражавшиеся на стороне русских в отдельной Чешской бригаде, убедили своих соотечественников, воевавших на стороне австрийцев в 19-й дивизии, дезертировать. Впрочем, русские войска тоже вскоре начали бросать оружие и «угрюмо стояли», отказываясь идти вперед, писал Джон Уилер-Беннет, в то время как их «офицеры, не добившись ничего ни угрозами, ни мольбами, плевались в сторону молчаливых солдат и шли на врага в одиночку».

Генерал Корнилов, самостоятельно наступая на южном направлении, захватил в плен 7000 австрийцев. От полного развала фронта спасло только прибытие немецких резервов. Но Корнилов продолжал давление, форсировал Днестр с целью захвата Галича и Калуша, выхода к Карпатам на границу с Венгрией. Этот путь русские армии уже один раз победоносно прошли в первые месяцы войны.

В своем наступлении русские достигли села Лдзяны, угрожая нефтяным промыслам Восточной Галиции. При обороне Лдзян серебряную медаль «За отвагу» получил немецкий философ капрал Людвиг Витгенштейн. Как артиллерийский наблюдатель, он под сильным обстрелом корректировал огонь с тем, чтобы нанести противнику максимальный урон в «самые решающие моменты». 23 июля австрийцы перешли в наступление, и нефтяные промыслы были спасены. Но все складывалось неудачно для Центральных держав. За немецкой линией фронта польские войска, до сего момента лояльные Германии и составлявшие несколько легионов в немецкой армии, отказались принести присягу на верность кайзеру. В июле было арестовано и интернировано более 5000 поляков. Арестован был и командир польских легионов Юзеф Пилсудский, поддержавший отказ своих подчиненных сохранять верность Германии.

21 июля немецкий губернатор Варшавы генерал фон Безелер предложил Пилсудскому действовать заодно с Германией. Пилсудский на это ответил: «Ваше превосходительство, можете ли вы хоть на мгновение представить, что способны завоевать доверие нации, нацепив польскую символику на каждый палец руки, которая душит Польшу? Поляки знают, что такое прусская хватка». Отказываясь от предложения стать лидером прогерманской Польши, Пилсудский сказал: «Если бы я пошел с вами, Германия приобрела бы одного человека, а я бы потерял всю нацию». Пилсудский до конца войны просидел в немецкой тюрьме. Его солдаты, до той поры столь храбро сражавшиеся против русских на всех фронтах, были интернированы в немецкие лагеря.

Национальные амбиции представляли серьезные трудности для военных действий Центральных держав. Сложности отношений немцев с поляками стали зеркальным отражением отношений турок с арабами. На самой южной оконечности Османской империи враждебность арабов к своим властителям проявилась в активных действиях. 6 июля Т. Э. Лоуренс был свидетелем того, как 2500 арабов смели три сотни турецких защитников порта Акаба в северной оконечности Красного моря. Таким образом, арабские войска оказались всего в 200 километрах от британской линии фронта на Синайском полуострове, где генерал Алленби выполнял приказ до конца года захватить Иерусалим, несмотря на неоднократные неудачные попытки своего предшественника взять Газу.

Лоуренс пересек Синайскую пустыню, умело избежав всех турецких патрулей, и 10 июля встретился с Алленби в Каире. Он договорился о ежемесячной субсидии арабам в размере 200 000 фунтов золотом, которая впоследствии должна быть увеличена до 500 000 фунтов. За успешный захват Акабы арабы получили 16 000 фунтов золотом?[187]. В конце месяца Алленби пережил личную трагедию. Он получил телеграмму, что его сын Майкл был ранен в голову осколком снаряда на Западном фронте. Он скончался через пять часов, не приходя в сознание. Алленби не сдержал слез. Коллеги нашли его «достойным жалости» в его горе. В письме жене, пытаясь утешить ее, Алленби написал: «Майкл рано достиг того, к чему стремится каждый великий человек в мировой истории, добиваясь своей цели, – умереть с честью, любимым, успешным, в полном расцвете физических и душевных сил». Майкл Алленби провоевал на Западном фронте полтора года. Он был награжден Военным крестом за храбрость. В момент смерти ему не исполнилось и 20 лет.

7 июля британское правительство одобрило создание женских вспомогательных войск. Впервые женщины могли надеть военную форму и отправиться во Францию служить клерками, телефонистками, официантками, поварами и инструкторами по пользованию противогазами. По традиции только мужчины могли получить офицерское звание в армии, так что ни одна из добровольцев не стала офицером. Занимающим руководящие должности присваивали звание «контролера» или «администратора». Смысл формирования таких войск заключался в необходимости высвободить мужчин, занимавшихся неквалифицированным трудом во Франции и Британии, для отправки на фронт.

Женщины уже в огромном количестве трудились на британских оружейных заводах и фабриках. Продолжительный рабочий день, ядовитые газы и низкая заработная плата были неизбежными неприятными составляющими их труда, но призыв к патриотическим чувствам воздействовал на волонтеров не меньше, чем на солдат. «Положение серьезное. Женщины должны прийти на помощь» – таков был один из плакатов на марше за «Право женщин служить», прошедшем в Лондоне летом 1915 г., когда стало известно о нехватке снарядов для армии. В шотландском городе Гретна на государственной пороховой фабрике работало 11 000 женщин. Более трети из них до войны были домашней прислугой. «С целью удержания работников на территории фабрики и во избежание нежелательных искушений за ее пределами, – вспоминал директор фабрики, – между Гретной и Карлайлом были отменены все обычные вечерние поезда, за исключением субботы, и при этом последний поезд из соседнего города уходил в 9:30 вечера».

Женщины сыграли существенную роль в производстве боеприпасов. Их работа всегда была сопряжена с опасностью. Женщин, работавших с тротилом, в шутку называли «канарейками» из-за желтоватого цвета кожи, который появлялся у них вследствие отравления тротилом. 61 женщина из работавших на заводах вооружений скончалась от отравления и 81 – от несчастных случаев на производстве. От непроизвольных взрывов на фабриках за всю войну погибло 70 женщин: одна – на фабрике в Гретне, 69 – в Сильвертауне на востоке Лондона, там же тяжелые травмы получили еще 72 женщины. В Сильвертауне из-за случайного возгорания детонировали 50 тонн тротила, опустошив более половины квадратного километра лондонского Ист-Энда и причинив больше разрушений, чем все воздушные налеты на столицу за время Первой мировой войны. Поскольку фабрика принадлежала Брюннеру, Монду и компании, снова усилилась ксенофобия из-за немецкого происхождения ее владельцев?[188].

На Восточном фронте в составе русской армии воевал сформированный в мае женский батальон под командованием Марии Бочкаревой. Он насчитывал 300 человек. В России в то время он был широко известен как Женский батальон смерти. Им удалось захватить в плен 2000 австрийских солдат. Однако потом другие подразделения, зараженные большевистскими идеями и опасавшиеся, что успех женщин может вызвать ответный удар со стороны противника, избили Бочкареву и вынудили ее распустить батальон. Флоренс Фармборо, в чей полевой госпиталь в Серете в середине августа было доставлено несколько раненых женщин, записала в дневнике: «К чести этих женщин-добровольцев надо сказать, что они действительно ходили в атаку и действительно «прямо из окопов». Но не все. Некоторые оставались в траншеях, теряя сознание и впадая в истерику. Другие бежали или уползали в тыл. Бочкарева вернулась, потеряв десятую часть своего батальона. Она была зла, чрезвычайно расстроена, но поняла главную истину: женщины не годятся в солдаты»?[189].

Немецкое Верховное командование все больше надеялось, что неограниченная подводная война все-таки поставит союзников на колени. Статистика ежемесячных потерь кораблей союзников и нейтральных стран создавала ощущение, особенно у Людендорфа, что способность союзников продолжать войну должна иссякнуть по мере того, как поставки вооружения и продовольствия безжалостно прерывались по всем морям и океанам. Но статистика порождала ложные надежды. 10 июля Вальтер Ратенау предупредил Людендорфа, что высокие планируемые оценки потерь союзников на море не более чем иллюзия, поскольку британцы прилагают огромные усилия для замены утраченных судов. Ратенау также обратил внимание Людендорфа на «способность Америки производить больше тоннажа, чем мы топим». Впрочем, цифры и прогнозы не остановили солдата, который сказал промышленнику, что уважает его мнение, но «вы должны признать, что я скорее прислушаюсь к собственным ощущениям».

Ратенау в тот момент даже не подозревал, насколько он был прав. В Британии специалист по судоходству Артур Салтер как раз приступил к организации кампании по замещению потерянных судов, о чем предупреждал Ратенау. В результате к лету 1917 г. почти не требовалось дополнительного времени, чтобы возмещать потери тоннажа. В немецких поисках путей к победе вместо фактов и цифр стали доминировать, как выразился Людендорф, «ощущения».

Немецкое Верховное командование в поисках путей к победе полагалось не только на подводные лодки, но и на контейнеры с газом. 12 июля на Западном фронте впервые был применен горчичный газ. Немцы направили его на позиции британских войск под Ипром. Было выпущено более 5000 снарядов, более 2000 солдат союзников пострадало от воздействия газа, 87 погибло. В последующие три недели немцы выпустили миллион снарядов с газом, отчего погибло еще 500 и было выведено из строя несколько тысяч солдат. Но это не помогло прорвать линию обороны британцев.

17 июля британцы нанесли ответный удар, выпустив 100 000 газовых снарядов с хлорпикрином, от которого погибло 75 немецких солдат. Но прорыва также не произошло. В июле из-за случайного взрыва на линкоре «Вангард» у мыса Скапа-Флоу погибло больше британцев, чем за все время проведения газовых атак с применением горчичного газа и хлорпикрина. От этого единственного случайного взрыва погибло 804 моряка. В живых осталось лишь трое.

На Восточном фронте в центральном секторе немецкие войска заменили австрийцев. «Вчерашние новости принесли сильное облегчение, – записал 17 июля в дневнике генерал Хоффман. – Литцман вернул Калуш, и теперь в этой части немецкие позиции настолько сильны, что можно не волноваться»?[190]. Через два дня немцы прорвали линию фронта русских у Золочева шириной 30 километров. «Ситуация развивается по плану, – записал Хоффман 21 июля, но добавил: – Мне бы хотелось больше пленных. Наши приятели удирают с такой скоростью, что мы не в состоянии их догнать. Пока только 6000 и всего 70 пушек».

Немцы освобождали австрийскую территорию. «Вчера здесь побывал австрийский император, – записал Хоффман в дневнике 23 июля, – и вел себя на грани грубости. Разумеется, нет и речи о благодарности за возвращение ему его провинции». Через три дня в Тарнополь по пути в Золочев заехал кайзер. Его войска, а не австрийские вернули Центральным державам Восточную Галицию. «Разумеется, он был в прекрасном настроении», – записал Хоффман.

Миротворческие усилия летом продолжались, но не более успешно, чем ранее. В июле британский военный промышленник сэр Бэзил Захарофф провел в Швейцарии секретную встречу с премьер-министром Турции Энвер-пашой и предложил туркам 1 500 000 долларов золотом, если они подпишут сепаратный мир с союзниками?[191]. Энвер соблазнился, но отказался. В Берлине состоялось заседание рейхстага, на котором следовало принять решение о выделении дополнительных денег для продолжения войны. Было решено, что после заключения мира Германия не потребует никаких территориальных аннексий. «Мирная резолюция», представленная в рейхстаге 19 июля, была принята 212 голосами против 126 при 17 воздержавшихся. Она призывала немецкое правительство работать «ради мира с помощью соглашений и полного примирения». Но доктор Михаэлис, выдвиженец и официальный представитель Генерального штаба, который шестью днями ранее сменил Бетман-Гольвега на посту канцлера, настаивал на том, что Германия не должна искать мира. «Я не считаю, что такая организация, как немецкий рейхстаг, достойна решать по собственной инициативе вопросы войны и мира во время войны», – пренебрежительно заявил он.

Кайзер также решительно отмахивался от всех мыслей о мирных переговорах. 20 июля, впервые почти за два десятилетия, он встретился с представителями всех политических партий Германии, за исключением независимых социалистов. В бескомпромиссной речи он сообщил им о своих планах развернуть «Вторую пуническую войну» против Англии, в ходе которой вся Европа под руководством Германии покончит с британским мировым господством?[192]. Делегаты от умеренных партий были шокированы, и еще больше после того, как кайзер, упомянув о недавних победах Германии на Галицийском фронте, заявил: «Где появляется моя гвардия, там нет места демократии». Мирная резолюция рейхстага не интересовала правителя Германии.

Попытка бывшего лидера британских лейбористов Рамсея Макдональда получить в парламенте поддержку мирной резолюции, принятой рейхстагом, провалилась. За его предложение проголосовало лишь 19 человек, 148 высказалось против. Макдональд с горечью написал президенту Вильсону, что американский нейтралитет мог бы оказаться лучшим способом достижения мира. 27 июля в лондонском Ист-Энде состоялась встреча сочувствующих большевикам. Они назвали себя Лондонским Советом и поставили задачу требовать немедленного прекращения войны. Подстрекая местное население сорвать встречу, правительство через газету Daily Express обнародовало место ее проведения, а также распространило листовки с информацией о прогерманском митинге. В них предлагалось «вспомнить последний воздушный налет и выступить против». 8000 человек так и поступили. Среди них были и солдаты в форме, которые штурмовали трибуну и разогнали митинг.

В последнюю неделю июня и весь июль на острове Корфу проходили переговоры между представителями славянских народов о возможности создания нового государства, отчасти в границах Австро-Венгрии, основанные на уверенности в том, что в ходе войны Австро-Венгерская империя развалится и Сербия восстановит свою независимость. Корфская декларация, подписанная 20 июля, предполагала послевоенный союз трех основных южнославянских народов – сербов, хорватов и словенцев – в виде единого государства под началом сербской королевской фамилии. Национальным меньшинствам гарантировалась свобода языка и вероисповедания, и на основе тайного и всеобщего голосования предполагалось избрать Учредительное собрание.

Идея создания нового государства нашла наиболее горячую поддержку в Соединенных Штатах, где проживали многочисленные группы эмигрантов южнославянского происхождения и где возможность замены имперской системы демократической воспринималась как прогресс в человеческих отношениях. Однако возникший во время переговоров конфликт между сербами, которые желали господства Белграда, и хорватами, предпочитавшими создание объединенного южнославянского государства (Югославии), нежели «Великой Сербии», оказался очень острым и остался неразрешенным.

Такие планы на будущее представляли полный контраст с повседневными проблемами, возникавшими в ходе продолжающейся войны. Волнения и недовольства по-прежнему угрожали боеспособности некоторых армий. 16 июля, за четыре дня до подписания Корфской декларации, взбунтовались французские части на Салоникском фронте. Тем не менее именно этот фронт в итоге привел к освобождению Сербии. Французские солдаты не были революционерами: они просто требовали права уезжать домой на побывку. Три сотни согласилось с новыми условиями предоставления отпусков, но 90 было арестовано.

Волнения в войсках происходили и в других частях по обе стороны фронта. Один итальянский офицер написал с Австро-итальянского фронта: «Меня очень тревожат вражеские элементы, проникающие в войска». Людендорфа тоже достаточно сильно беспокоило распространение политической пропаганды среди передовых частей немецких войск. Он распорядился внимательно просматривать все письма, приходящие солдатам на фронт.

Однако главную опасность для боеспособности союзников и реализации планов, основанных на завоеваниях, представляла обстановка в России. 16 июля в Петрограде вспыхнуло инициированное Львом Троцким народное восстание с требованием немедленного прекращения войны. К протесту присоединилось 6000 моряков Кронштадтской военно-морской базы. Троцкий полагал, что это может стать началом революции, но Ленин, восстанавливающий силы после переутомления, посчитал восстание преждевременным. Волнения продолжались три дня. 18 июля отряд юнкеров и солдат, верных Временному правительству и выступавших за продолжение войны, ворвался в помещение большевистской газеты «Правда» и разнес его на куски. Ленин, опасаясь ареста и даже убийства, решил скрыться.

Военные успехи русских на Восточном фронте подходили к концу. 19 июля генерал Хоффман отдал приказ о контрнаступлении под Злочевом, что привело к прорыву русских оборонительных позиций на фронте шириной 20 километров. Более 6000 русских солдат попало в плен; еще тысячи просто бежали с поля боя. Когда весть об этом достигла Петрограда, премьер-министр князь Львов подал в отставку. Его место занял Керенский. В тот же день сдались последние пятьсот кронштадтских мятежников, но на фронте русское наступление превратилось в отступление, почти бегство. Десятки тысяч русских солдат просто бросали оружие и бежали из зоны боевых действий. Сотни офицеров были убиты. На Восточном фронте близ Бучача находились два подразделения бронеавтомобилей – британское и бельгийское. Их офицеры уговаривали русских дезертиров вернуться на фронт, но тщетно.

Австро-германские войска начали продвижение к российской границе. 21 июля близ Тарнополя отряд бронеавтомобилей британской морской пехоты принял участие в боевых действиях на стороне русских. 23 июля российские войска оставили два города – Галич и Станислау?[193], через два дня – Тарнополь. Кайзер лично прибыл наблюдать за наступлением австрийцев. 28 июля австрийская армия, перед которой была не организованная оборона, а 40 000 русских дезертиров, бегущих на восток, вышла к российской границе в районе Гусятина. На смену генералу Брусилову, назначенному Керенским главнокомандующим российскими армиями, пришел генерал Корнилов, который своим первым приказом осудил измену «некоторых частей».

Одним из возможных способов помочь русским могло стать наступление британцев на Западном фронте, которое отвлекло бы немецкие войска и пушки с востока. Хейг был уверен, что британская армия способна летом прорвать оборонительные порядки немцев, не дожидаясь прибытия значительного числа американских войск. Генерал Першинг ясно дал понять, что не намерен бросать свои войска в бой до лета 1918 г., когда в его распоряжении окажется миллион боеспособных солдат. Однако Военное министерство в Вашингтоне полагало, что сможет предоставить вдвое меньше людей. 20 июля Хейг впервые встретился с Першингом, после чего записал в дневнике: «Он начинает понимать, что на французов положиться нельзя».

Генерал Смэтс, приободренный своим медленным, но успешным наступлением на немецкие войска в Восточной Африке, доказывал в Военном кабинете в Лондоне, что моральный долг Британии – провести в этом году наступление на Западном фронте. Черчилль, вернувшийся в правительство в качестве министра вооружений, но не входивший в состав Военного кабинета, призывал Ллойд Джорджа «ограничить последствия» любого возобновления наступательных действий на Западном фронте. «Наши армии равны, – говорил Черчилль премьер-министру. – Возможно даже, что немцы сильнее. У них больше резервов и достаточно снаряжения. Бесконечные полосы оборонительных сооружений, различные способы их затопления, огромные сложности из-за естественного рельефа местности представляют непреодолимые препятствия».

26 июля Черчилль говорил военному министру лорду Милнеру, что американцы в конце концов сосредоточат достаточное количество людских ресурсов во Франции для того, чтобы склонить чашу весов на сторону союзников, а до тех пор наступательные действия следует отложить или, по крайней мере, существенно ограничить. Главной задачей Британии должно стать производство вооружения, танков и самолетов, которые понадобятся американским частям, а также обеспечение морских перевозок сырья и военнослужащих.

Таков был долгосрочный план на 1918-й и даже 1919 г., позволявший избежать повторения гигантских людских потерь на Сомме и новых неудач. Однако Хейг был уверен, что осенью 1917 г. сможет добиться при Ипре того, что оказалось невозможным на Сомме годом ранее: прорвать всю линию обороны немцев и развить наступление, заставив противника отступить в глубь территории Бельгии минимум на 40 километров, не дожидаясь появления на фронте потенциально огромной американской армии. Под командованием Хейга в этот момент находилось более двух миллионов человек. Предупреждение Черчилля было проигнорировано.

Немцы неоднократно применяли на Западном фронте горчичный газ и после 12 июля. Британская медицинская служба работала в полную силу, но уровень смертности оставался высоким. Майор Д. У. Макни, начальник передвижной лаборатории, записал типичный случай: «Подвергся воздействию горчичного газа утром 28 июля 1917 г., доставлен на эвакуационный пункт вечером 29 июля с тяжелым конъюнктивитом и поверхностными ожогами лица, шеи и мошонки. Постепенно развились респираторные симптомы. Приблизительно через сто часов после воздействия газа наступила смерть». За шесть недель после 12 июля из-за воздействия горчичного газа выбыло из строя 19 000 британских солдат, многие из них ослепли, 649 скончалось через 7–10 дней после атаки.

Среди британских офицеров, участвовавших тем летом в боевых действиях, был Зигфрид Сассун. Раненного в шею, его везли в эвакогоспиталь на одном из поездов, которые сновали вдоль и поперек французской глубинки. В вагонах находилось 500 человек. «Мои воспоминания об этом поезде странные и довольно страшные, – позже написал он. – Он вез людей, в чьем сознании до сих пор очень живо и ярко стояли кошмары, от которых они спаслись. У многих из нас одежда и обувь была в спекшейся фронтовой грязи, у каждого перебинтованного имелся свой боевой опыт. Хотя многие рассказывали об этом легко и даже с юмором, в атмосфере поезда ощущалось скопление чудовищности происходившего. Я стал случайным свидетелем разговора нескольких легкораненых офицеров, которые с возбуждением вспоминали свои приключения в Ванкуре, где они в темноте попали под бомбежку. Их невнятные голоса сливались со стуком колес и тряской вагонов, кативших – так безопасно и успокаивающе – в окружающем мраке. Линия фронта осталась позади, но еще не отпускала наши души, хотя тяжелая реальность и убывала с каждой милей».

Сассун был отправлен в Лондон. На станции Чаринг-Кросс «некая женщина вручила мне букет цветов и листовку от лондонского епископа, который искренне советовал мне вести праведный образ жизни и ходить к причастию». Затем его носилки «засунули в карету скорой помощи», которая отвезла его в военный госпиталь. Сассун, уже награжденный Военным крестом, был настолько тяжело ранен, что мог остаться проходить военную службу в метрополии. Однако он решил, что лучше, чем молчать и воспользоваться комфортом службы в тылу, отказаться вообще от службы в армии и выступить против того, что он теперь считал преступной войной.

В письме, которое в июле было опубликовано в газетах, Сассун написал, что «война, на которую я пошел как на войну оборонительную и освободительную, превратилась в войну агрессивную и завоевательную». Он писал далее: «Я видел и сам испытал страдания солдат, и я больше не могу принимать участие в продлении этих страданий ради целей, которые считаю порочными и несправедливыми. Я выступаю не против ведения войны, а против политических ошибок и лицемерия, ради которых приносятся в жертву солдаты. От имени тех, кто страдает сейчас, я выступаю против лжи, которую им подсовывают. Я также уверен, что могу помочь сломить бездушную самоуспокоенность, с которой большинство тех, кто живет здесь, относятся к продолжению мучений, которых они не испытывают и которых у них не хватает воображения осознать».

23 июля Сассун был направлен в Крейглокхарт, военный госпиталь для офицеров, страдающих нервными расстройствами. Ему повезло быть госпитализированным, а не осужденным военным трибуналом. В его поддержку зазвучали влиятельные голоса, и один министр правительства заявил в палате общин, что с этим «исключительно доблестным офицером» «что-то не в порядке». Парламентарии должны с пониманием отнестись «к молодому человеку в таком состоянии психики». В Крейглокхарте Сассун познакомился с пациентом госпиталя Уилфредом Оуэном, которого призывал написать о войне так, как они оба ее видели. В результате появилось одно из самых сильных военных стихотворений Оуэна Dulce et decorum est:

Подобьями карги или хрыча,

Горбатясь, кашляя, в воде стоячей,

От вспышек взрывов, что рвались, рыча,

На дальний отдых мы плелись, как клячи.

Шли как во сне. Шли без сапог, хромая,

Сбив ноги. Шли, шагая невпопад;

Усталые и даже не внимая

Глухому визгу газовых гранат.

«Газ! Газ! Живей, ребята!» Каждый в спешке

Напяливает свой противогаз,

Но кто-то дико завопил, замешкав,

Пошатываясь в пламени средь нас.

Сквозь стекла в отблеске зеленом марев

Я видел, как он бился, утопающий.

Не раз потом мне чудилось в кошмаре,

Как он захлебывался, утопающий.

И если б за повозкой ты шагал,

Где он лежал, бессильно распростертый,

И видел бельма и зубов оскал

На голове повисшей, полумертвой,

И слышал бы, как кровь струей свистящей

Из хриплых легких била при толчке,

Горькая, как ящур,

На изъязвленном газом языке,

Мой друг, тебя бы не прельстила честь

Учить детей в воинственном задоре

Лжи старой: «Dulce et decorum est

Pro patria mori»?[194].

Возобновленное наступление на Ипрском выступе, на котором так настаивал Хейг, началось 31 июля. После артподготовки, в которой было задействовано 3000 пушек, девять британских и шесть французских дивизий двинулись вперед на фронте шириной 24 километра. Ближайшей целью была деревня Пасхендале в 7 километрах за линией фронта. В первые два дня боев наступление разворачивалось успешнее, чем в ходе всех предыдущих наступлений на Западном фронте. В одном секторе войска продвинулись на 4 километра, на остальных участках – до двух с половиной километров. Среди погибших в первый же день британцев был и младший капрал Фрэнсис Ледвидж, 26-летний ирландец, участник боев на Галлипольском полуострове и Салоникском фронте. Он с группой солдат занимался укладкой бревенчатого настила на разбитой дороге, чтобы можно было доставлять на передовую пушки и боеприпасы. Во время перерыва на чай рядом с ним разорвался немецкий снаряд. Ледвидж погиб на месте. Его довоенная поэзия полна пасторальных ирландских пейзажей и сказочных сюжетов.

Сегодня пью во Франции вино я —

Военных лет исчадие шальное,

А завтра батареи оглушат

И участь каждого из нас решат.

Не сокрушайся, что мечты разбиты,

Что ты не стал поэтом знаменитым,

Безропотно благодари богов

За доблесть дел, а не высоких слов.

Прекрасней славы и мечты крылатой

Могила Неизвестного Солдата,

А острый меч и мужество бойца

Важней, чем песнь искусного певца.

Ледвидж похоронен на кладбище «Артиллерийский лес» в Бузинге. Кладбище было создано сразу же после сражения, в котором он погиб, и оставалось на линии фронта до марта 1918 г. К ноябрю 1918 г. там была 141 могила. После войны сюда были свезены останки погибших в разных местах боевых действий и захороненных на соседних кладбищах. Сейчас здесь покоятся останки 1243 британцев, 30 канадцев, 10 ньюфаундлендцев, 5 австралийцев и 3 новозеландцев, а также 506 неизвестных солдат: маленькие безымянные могилы.

Понеся тяжелые потери убитыми и ранеными, 31 июля и в последующие несколько дней британские войска на Ипрском выступе развивали наступление, продвинувшись в некоторых местах до полутора километров. Это было не то, на что надеялся Хейг, но успешнее, чем в ходе предыдущих атак на выступе. Среди британских офицеров, раненных в третий день боев, был военный врач капитан Ноэль Чавесс, год назад награжденный Крестом Виктории за спасение раненых с нейтральной полосы в битве на Сомме. Сейчас он также выносил раненых солдат в медпункт батальона, в землянку среди траншей, и возвращался под сильным огнем на нейтральную полосу, чтобы оказать помощь раненым. Когда он решил передохнуть в землянке, в нее попал немецкий снаряд.

Большинство находившихся в землянке, преимущественно раненые, погибли на месте. Чавесс, который доставлял их туда и оказывал первую помощь, получил ранение в живот. Истекая кровью, он выбрался наверх по ступенькам и смог доползти до другого медпункта. Оттуда его доставили в полевой госпиталь. Его прооперировал специалист из лондонской клиники Гая. Два дня спустя он скончался. Медсестру, которая ухаживала за ним в последние часы, он попросил передать его сестре: «Скажите, что я люблю ее, но что долг призвал меня и я должен был его исполнить».

Вскоре после смерти Чавесс был удостоен второго Креста Виктории?[195]. Его брат спустя сорок с лишним лет написал другу: «Я до сих пор каждый день скорблю о моем Ноэле, все сорок четыре года… Я до сих пор как бы советуюсь с Ноэлем, и мне кажется, что он в любой момент может войти в комнату». На Ипрском выступе в ходе боевых действий был убит также другой брат Чавесса, Айдан – «пропал без вести, считается погибшим». Его имя выбито на Мененских воротах среди 54 896 погибших в сражениях за Ипр, тела которых не были найдены.

Менее чем через две недели после начала наступления 31 июля правительство Бельгии, на чьей территории проходило сражение, подписало в Гавре соглашение с британским правительством, согласно которому земля, на которой расположены британские военные кладбища и отдельные могилы, «передается в бессрочное владение» Британии. Соглашение было подписано 9 августа, почти через два года после аналогичного британского соглашения с Францией. Это стало признанием растущего масштаба потерь Британии на бельгийской земле.

За три дня боев, с 31 июля по 2 августа, в плен было взято более 5000 немецких солдат. Однако для кайзера и его военачальников опасность исходила не только с Западного фронта. 2 августа, когда британцы занимали новые позиции на Ипрском выступе, возникла проблема на борту немецкого линкора «Принц-регент Луитпольд», стоявшего в порту Вильгельмсхафена. Кочегар Альбин Кобис поднял четыре сотни моряков, отправился в город и обратился к горожанам: «Долой войну! Мы больше не хотим воевать!» Сержант морской пехоты и несколько рядовых убедили моряков вернуться на корабль.

Насилия к ним не применили, тем не менее несколько сот моряков с «вредными политическими настроениями» сослали на береговые станции, 75 арестовали. Кобис был приговорен к смертной казни. Приговор привела в исполнение армейская расстрельная команда в Кельне. Перед казнью он написал родителям: «Я умираю, проклиная германское милитаристское государство». Также был расстрелян Макс Рейхпитш, возглавивший демонстрацию на другом военном корабле, линкоре «Фридрих Великий»?[196]. Еще один моряк, Вилли Вебер, которому был вынесен смертный приговор, замененный впоследствии пятнадцатью годами тюрьмы, заявил в суде: «Никто не хотел революции, мы просто хотели, чтобы с нами обращались как с людьми».

В тот самый день, когда на немецком флоте вспыхнули волнения, британский морской летчик коммандер Эдвин Даннинг вписал свое имя в военную историю. Поднявшись в воздух с аэродрома в Скапа-Флоу, он впервые совершил посадку на авианосец «Фьюриос». До сих пор самолеты могли взлетать с палубы, но не могли садиться. После полета их нужно было доставлять баржей к авианосцу и поднимать краном. Через пять дней Даннинг совершил вторую удачную посадку, но, выполняя третью, погиб: самолет сорвался с палубы авианосца и рухнул в море.

На Восточном фронте русские войска продолжали отступать. 3 августа австрийские войска заняли город Черновицы (ныне Черновцы). 6 августа на румынском фронте 4-я армия русских отступала под давлением немецких войск. Тем не менее русские надеялись найти точку на Восточном фронте, от которой можно было бы оттолкнуться и возобновить наступление. В конце июля им сопутствовал успех в центральном секторе. В одном из сражений им удалось захватить в плен почти полную австрийскую дивизию – 12 000 человек. 8 августа они начали наступление на Ковель, который защищали австрийские войска. На этом участке, к югу от Припятских болот, против 480 000 австрийцев действовала огромная группировка русских численностью 863 000 человек. Вполне понятно, что австрийцы встревожились. С точки зрения немцев, их союзников, как обычно, подвели нервы. Генерал Хоффман заметил, что австрийская армия напоминает «полный рот сверхчувствительных зубов: как только подует ветер, они начинают ныть». На подкрепление австрийцам, как это уже было в прошлом году, направили немецкие войска.

Русские предприняли мощное наступление, несмотря на интенсивный пулеметный и артиллерийский огонь, отдельные полки семнадцать раз ходили в атаку. На нейтральной полосе стоял такой смрад от разлагающихся трупов, что русские обратились к немецкому командующему генералу Марвицу с просьбой о перемирии, чтобы иметь возможность похоронить своих мертвых. Марвиц не согласился. «Нет лучшего способа сдержать дальнейшие наступления, – заметил один историк, – чем гора гниющих трупов»?[197].

Австрийцы отбили атаку русских. Наступление на Ковель продолжалось, но австрийскую линию фронта прорвать не удалось. Ковель оставался под контролем Центральных держав. Несмотря на неоднократные попытки, новый командующий центральным фронтом генерал Алексеев не сумел повторить успех Брусилова 1916 г.

В качестве жеста солидарности 6 августа в шотландский порт Инвергордон прибыл трехтысячный контингент русских войск, направлявшихся на Западный фронт. 10 августа британцы возобновили наступление под Ипром, но продвижение остановилось на четыре дня из-за проливных дождей. 16 августа была взята деревня Лангемарк, но немцы в контратаке вернули бо?льшую часть оставленной территории. Однако инициатива оставалась за британцами. Пустив в бой танки, им удалось захватить несколько укрепленных блиндажей противника. Французы провели яростный отвлекающий маневр, атаковав немецкие позиции у Вердена и захватив более 5000 пленных.

18 августа, пока британские и французские части медленно, но верно развивали успех на Западном фронте, итальянцы предприняли одиннадцатое наступление на Изонцо. Через три дня британская медсестра на Итальянском фронте, виконтесса Д’Абернон, записала в дневнике: «Лагерь затопила нескончаемая волна раненых. Вчера привезли 770 человек». В какой-то момент на эвакуационном пункте кончились носилки. «Люди, похоже, измучены голодом и усталостью… У нас очень много случаев ранений в голову, раздробленных рук и ног, но пока мало «брюшных». Подозреваю, что фронтовые медики сознательно оставляют их на месте, возможно, считают, что нет смысла заниматься безнадежными случаями. Лучше дать шанс тем, кто может выкарабкаться. Но все это печально и страшно».

18 августа итальянским частям пришлось участвовать и в боевых действиях на Балканах, хотя перед ними возникла задача иного рода: в качестве пожарных бригад они с другими частями союзников пытались потушить пожар, бушевавший в Салониках. Выгорела почти половина города, 80 000 человек осталось без крова. Была уничтожена британская база, а вместе с ней почти все запасы хинина, необходимого для борьбы с бичом Салоникского фронта – малярией. Взорвались склады вооружений с гранатами. Историк Алан Палмер писал, что у военных, всегда мечтавших провести несколько дней отпуска в городе, «оставалась возможность полюбоваться природными красотами залива или найти спокойное местечко в холмах за городом. Было и много бодрячков, которым хотелось чего-нибудь повеселее. Но Монмартр – или Вавилон? – потонул в дыму. До окончания кампании Салоники оставались вымершим городом».

В ходе наступления, начатого 18 августа, итальянцы сумели отвоевать пять горных вершин, захватить в плен более 20 000 австрийцев и некоторое количество немцев. Среди тех, кого доставили на эвакуационный пункт Элен Д’Абернон, оказался и тенор из Ганноверского оперного театра. «Лицо несчастного скрывали окровавленные бинты. Кормить его пришлось с помощью резиновой трубки, которую просовывали сквозь них. Похоже, у него начиналась гангрена, но он смог написать записку, в которой спрашивал нас, сможет ли он петь снова». 24 августа она записала: «Поток больных и раненых превращается в потоп». Предыдущей ночью через эвакопункт прошли 4000 австрийских военнопленных, чтобы быть интернированными «в Чивидале за колючей проволокой под током. Некоторые очень юные, одни похожи на черногорцев, другие – на плосколицых калмыков, все сутулятся и выглядят очень уставшими. Но настроение, похоже, хорошее, порой даже смеются и поют песни». Интернирование, которое в мирное время представляло бы собой серьезное ограничение свободы, во время войны означало жизнь.

28 августа итальянцы отбили контрнаступление австрийцев и захватили еще несколько тысяч пленных. Австрийцы отошли на новую линию обороны. Итальянцы заняли 10 километров гористой местности, но и у них не все было благополучно: в июле из действующей армии дезертировало более 5000 человек, примерно столько же – в августе.

На Западном фронте британцы не смогли выполнить обещанное. 22 августа на Менинской дороге они продвинулись всего на 800 метров, потеряв при этом более 3000 убитыми и ранеными. За три недели общее количество потерь составило более 60 000 человек. Это были ужасающие цифры. Немцы, успешно отбившие очередное массированное наступление, могли считать это своим триумфом.

Еще одним кошмарным следствием боевых действий стали психические расстройства, которые начали проявляться уже в первые недели войны и усилились во время наступлений на Сомме и под Верденом в 1916 г. В британском секторе Западного фронта в 1917 г. были созданы специализированные центры, занимающиеся все более частыми психическими расстройствами, в частности истерией. Центры были известны под аббревиатурой NYDN (Not Yet Diagnosed (Nervous), пока не диагностированная (неврастения). Как только больным ставили диагноз, их занимали играми и упражнениями. В центрах работали библиотеки и проводились концерты. Они располагались в 20–25 километрах от линии фронта, чтобы не было слышно шума боя. Людей, окончательно сломленных перенесенными ужасами, подлечив, отправляли в Британию.

Других, сочтенных нестабильными, но еще годными к работе, направляли в трудовые роты в тыловых районах. Признанных годными к продолжению строевой службы посылали в санатории и на переподготовку, после чего отправляли обратно в окопы. Треть тех, кого привозили в такие центры, оказывались лишь временно негодными к службе. Ошеломленные, тихие, не понимающие вопросов, растерянные, после краткого лечения они возвращались в окопы. Здоровье других было подорвано на всю жизнь. В Британии в дополнение к шести клиникам мирного времени, способным заниматься нервными расстройствами, в 1917 и 1918 гг. открыли еще шесть госпиталей для офицеров и тринадцать – для младших чинов, чтобы охватить всех, чье душевное равновесие было непоправимо нарушено тем, что им пришлось пережить.

Был ли выход из тупика на Западном фронте? 14 августа в разговоре с одним из личных секретарей короля Ллойд Джордж, еще в январе 1915 г. считавший, что удар по Австрии открывает путь к победе, и до сих пор убежденный, что Британия должна сосредоточить усилия на Итальянском фронте, с горечью отзывался о своих военных советниках. Британия совершает «вопиющую ошибку», сказал он, «не бросая всю свою мощь на сторону Италии, чтобы раздавить Австрию, захватить Триест, а потом пожать руки и заключить с Австрией мир». 4 сентября Хейга вызвали в Лондон на заседание Военного кабинета. Генерал выступил за продолжение наступательных действий на Западном фронте. В свою поддержку он привел просьбу Петена о продолжении активных боевых действий со стороны британцев, чтобы предотвратить натиск немцев на позиции французов, все еще ослабленные из-за череды волнений в армии. Обсуждалась также настойчивая просьба итальянцев направить дополнительные британские войска, чтобы противостоять вероятному наступлению австрийцев. Ллойд Джордж поддержал просьбу, но в итоге ее отклонили после того, как Хейг снова выразил уверенность в возможности прорыва обороны немцев.

Пользуясь наступившим в России хаосом, немцы в первую неделю сентября одержали две победы на флангах Восточного фронта. 3 сентября, после массированного артобстрела с использованием более 100 000 химических снарядов, они вытеснили русских из Риги, морского порта на Балтике. На Румынском фронте у Мэрэшешти немцы продвинулись на 8 километров на фронте шириной до 30 километров и захватили 18 000 военнопленных.

Американские войска появились на Западном фронте, но в небольшом количестве и с ограниченными задачами. В течение августа генерал Першинг, оставаясь в штаб-квартире в Париже, формировал базовую структуру участия американцев в боевых действиях, запланированных на лето 1918 г. 13 августа он утвердил систему линий коммуникаций, связывающую морские порты с базами и складами. 20 августа был создан Генеральный совет по снабжению, который возглавил его друг по университету штата Небраска Чарльз Г. Дауэс?[198]. Прежде всего совет поспешил заказать у французов 5000 самолетов и 8500 грузовиков. Их следовало изготовить к июню 1918 г. Когда советники Першинга сказали, что создание столь централизованного агентства по снабжению незаконно, он отмахнулся, впоследствии заметив: «В той чрезвычайной ситуации нам было не до организационных вопросов».

4 сентября при налете немецкой авиации на британский эвакогоспиталь погибли четверо американцев. Это были первые потери, которые понесла армия США во Франции. На следующий день два американских солдата, оба инженеры, погибли под обстрелом немецкой артиллерии, занимаясь ремонтом узкоколейки в Гузокуре, далеко от линии фронта. Американский аспект присутствовал и в победе британского флота 5 сентября, когда немецкая подводная лодка U-88 затонула, наткнувшись на британские мины у острова Терсхеллинг. В 1915 г. ее капитан Вальтер Швигер потопил лайнер «Лузитания», один из 49 кораблей, пострадавших от его торпед. За шесть недель до гибели он был награжден высшей немецкой наградой за храбрость – орденом «За заслуги» в знак признания его достижений, позволивших отправить на дно морское суда союзников общим водоизмещением 190 000 тонн. О 30 000-тонной «Лузитании», его крупнейшей добыче, упомянуто не было.

5 сентября на Западном фронте произошло событие, суть которого стала известна лишь в 1991 г. в результате кропотливого детективного расследования, проведенного одним историком?[199]. В бельгийском городке Кеммель за дезертирство был расстрелян солдат одного из батальонов «ливерпульских парней», рядовой Джеймс Смит. Он пошел в армию в 1910 г., в 1915-м воевал на Галлиполи. В 1916 г. направлен на Западный фронт, где его засыпало в траншее от разрыва немецкого снаряда. В том же году он был дважды осужден за нарушение воинской дисциплины и в качестве наказания лишился двух нашивок «За безупречную службу». В августе 1917 г. он дезертировал, был пойман и приговорен к смертной казни. В расстрельной команде, приводившей приговор в исполнение, был рядовой Ричард Бланделл, хорошо знавший Смита. После залпа оказалось, что Смит еще жив. Офицер, руководивший командой, должен был по традиции пристрелить Смита из своего револьвера, но не смог этого сделать. Он передал револьвер Бланделлу и приказал сделать выстрел. Бланделл выполнил приказ и в награду в тот же день получил десятидневное увольнение. Спустя семьдесят два года его сын слышал, как Бланделл на смертном одре твердил: «Что за способ получить увольнение, что за способ получить увольнение».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.