Мы идем на Кубань…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мы идем на Кубань…

Переночевав, остатки дивизии двинулись на Ростов. Странно было то, что ни у кого не было радости, что мы идем в тыл. Что-то подсказывало каждому из нас ненормальность положения и распоряжений высшего командования. Но мы идем туда, куда нам приказано.

Здесь стоял уже глубокий снег… Дорога от прохода многих обозов была растолчена. Двигаться верхами было тяжело. Приспособив в упряжь для санок некоторых лошадей, привязав в седлах остальных, рысью, на полозьях, двинулись к Ростову, до которога, по птичьему полету, было шестьдесят верст.

Мы едем словно по снежной Сахаре. Если дорога была заполнена всевозможными обозами, то от дороги, сколько хватал глаз, было сплошное чистое снеговое поле.

Мы оторвались от боевой действительности и двигаемся по абсолютно мирному пространству.

Следующий ночлег был в Эривани (армянском). Чтобы войти в Ростов настоящей воинской частью, все сели вновь в седла.

Проехали несколько верст, как нагнали какую-то довольно компактную колонну саней и подвод, числом 20–25, с которой идет до одной сотни конных казаков. Впереди нее кавалерийский штандарт в кожаном чехле.

— Какого полка? — спрашиваю последние сани.

— 2-го Хоперского… — отвечает казак.

Вдруг колонна вся останавливается и ко мне спешно подходит пожилой полковник, лет пятидесяти, в шубе-черкеске и в погонах. Взяв под козырек, рапортует:

— Господин полковник!.. Полковник Якушев, с обозом 2-го разряда вверенного Вам полка, представляюсь.

: Иронию с этим нашим полковым обозом трудно было и представить. Надо было нам беспрерывно отступать от Воронежа, чтобы ровно через два с половиной месяца, 22 декабря, и уже под Ростовом, нагнать его и воочию убедиться, что «он существует в действительности»… Но от которого полк на фронте абсолютно никакой продуктовой и фуражной помощи не получал.

С ним, с обозом 2-го разряда, и полковой георгиевский штандарт, который я вижу также впервые.

— СТОЙ!.. СТОЙ!.. — командую я всей этой растянувшейся колонне конных казаков, саней и подвод, словно уставший заблудившийся странник в пути, найдя наконец что-то радостное, давно искомое, ключ своего путешествия, цель его.

Полковник Якушев старается активно распоряжаться для встречи своего командира полка, но я его останавливаю и хочу посмотреть «его отряд» в том виде, в котором застал.

У него полный порядок. И люди, и лошади совершенно не заморены. Полковой штандарт с положенным взводом казаков в надлежащем боевом порядке. Этот взвод, конечно, был все время при обозе. Лошади у них просто жирные. У казаков свежие лица. Все отлично, по-зимнему, одеты. В полном положенном вооружении. Но я заметил смущение на их лицах. Полк ведь сражался, совершил тяжелый путь отступления с боями, а они, штандартный взвод, жил, отдыхал и неплохо кормился в тылу.

— Как же Вы шли от Воронежа? Чем ориентировались?.. И знали ли, что фронт наш отходит? — спрашиваю я ласково полковника Якушева, летами годного мне в отцы.

— Да так… слухами и чутьем. Так и шли постепенно на юг. А вчера узнали, что и Вы нас нагоняете. Ну и обрадовались, — как-то смущенно докладывает он.

Выспрашивать долго не приходилось. Я немедленно же сгруппировал вокруг полкового штандарта абсолютно всех конных казаков, находившихся и при обозе, распределил офицеров. Получилась конная группа человек в 300. По временам это был уже настоящий боевой полк.

На душе у меня было очень тепло, когда я сгруппировал казаков вокруг полкового штандарта. Здесь в буквальном смысле слова со мной был весь наш 2-й Хоперский полк: со своим штандартом, с обоими моими помощниками — полковниками Тарарыкиным и Якушевым, все командиры сотен и отличный полковой адъютант хорунжий Шура Галкин. И при нас — 300 конных казаков. Это ведь тогда — сила была!

Я тогда совершенно не думал, что мы отойдем на формирование Кубанской армии в свой Баталпашинский отдел. Всем нам думалось, что где-то возле Ростова дивизия будет остановлена и возродится в своей боевой силе.

Всем нам думалось, что мы никогда не оставим Новочеркасск и Ростов. И здесь дадим достойный отпор красным.

Ведь говорилось и писалось в газетах, что под Ростовом укреплены неприступные позиции и будет дан решительный бой. Вот почему, приближаясь к городу, мы, Тарарыкин и Галкин, шли в седлах рядом, внимательно вглядывались во все стороны, пытаясь найти эти «неприступные позиции».

— Да где же они, господин полковник? — как бы с упреком громко спрашивает меня умный, но порою резкий полковой адъютант хорунжий Галкин.

— Подождите, Шура, возможно, под самым городом, — отвечаю ему, удивляясь в душе сам, что не вижу ожидаемых укреплений.

Вот уже, кажется, и сам Ростов… Хорошо укатанное шоссе явно указывает на начало города. Но и здесь никаких — ни войск, ни позиций…

Конная группа казаков в 300 человек с несколькими дюжинами саней и подвод полным строевым порядком идет по этому укатанному шоссе. Идет, идет и… уже входит в город. И нигде не видит ни одного окопа, укрепленного пункта или проволочных заграждений… Огорченные, обманутые, все мы трое крепко выругались. Мы были просто оскорблены в своей верности боевому фронту.

Генерал Врангель в своем капитальном труде пишет: «Укрепленная позиция эта существовала лишь на бумаге; значение ее было чисто «психологическое», как выразился Главнокомандующий генерал Деникин».[254]

На ночлег остатки дивизии расположились в городе. От коменданта города получили распоряжение генерала Улагая — двигаться в станицу Кущевскую, где ждать нового распоряжения.

Для познания психологического состояния Ростова с Тарарыкиным и Галкиным прошли на Садовую улицу — главную магистраль города. Кругом пустынно от жителей, и лишь без конца движутся по ней разные обозы. Тоска и грусть кругом…

— Господа офицеры!.. Хотите с барышнями переночевать?.. Очень миленькие они! — говорит какая-то старушка, неожиданно появившаяся из-за угла.

У меня мысли были так далеки «от разных, даже миленьких барышень», что я вначале не все понял.

— Да вы не бойтесь!.. Я вас сама к ним проведу!.. Я от них послана! — ласково заглядывая нам в глаза при свете углового фонаря на улице, говорит она.

— От кого — от них? — переспрашиваю, еще не все понимая.

— Да от барышень, господин офицер!.. Ведь и им тоже надо зарабатывать!.. Вот я и выхожу на улицу… — спокойно и деловито продолжает эта сухенькая маленькая старушка.

Мне стало жаль эту старушку, как и «ее девочек». Тыл, отвратительный тыл дохнул на меня всем своим страшным гнилым дыханием. Мы думаем «об укрепленной позиции под Ростовом» и «о завтрашнем дне», а обывательница тянет тебя «к барышням», которые «вон как хотят зарабатывать деньги на хлеб насущный»?!

— Иди, бабушка, домой… нам некогда, — грустно отвечаю ей.