Новые формирования военных частей на Кубани (Формирование 2-го Кубанского конного корпуса)
Новые формирования военных частей на Кубани
(Формирование 2-го Кубанского конного корпуса)
В конце декабря 1919 года по роспуску частей, приведенных мной из-под Донца, я прибыл в станицу Григорополисскую.
В состав дивизии должны были войти 1-й, 2-й Лабинские и 1-й, 2-й Кубанские полки и Кубанская конная артиллерия во главе с полковником Расторгуевым.[46]
Расположив штаб дивизии в станице, я предпринял поездки по станицам района дивизии для ознакомления и ускорения формирований. С этой целью посетил почти все станицы Лабинского отдела и всюду был принят воодушевленно и радостно. Население Лабинского отдела было настроено поголовно против красных.
Лабинский отдел Кубанского войска после революции быстрее всех других скинул с себя революционный угар, одним из первых поднялся против большевиков, и казаки этого отдела до конца не покидали своих частей.
В начале января 1920 года дивизия была уже сформирована и в составе 1-го Лабинского, 1-го Кубанского и 2-го Кубанского полков с артиллерией была сосредоточена в станице Ново-Покровской. Всего в трех полках, без артиллерии и обозных частей, состояло 3200 бойцов; полки имели прекрасный внешний вид и были хороши в боевом отношении, как это и выявилось s последующих боях. 2-й Лабинский полк в составе 1150 человек был задержан в отделе и до конца действий дивизии к ней не присоединился.[47]
В состав 2-го Кубанского корпуса входила и 4-я Кубанская казачья дивизия (1-й, 2-й Кавказские и 1-й, 2-й Черноморские полки) с начдивом генералом Косиновым.[48] Весь этот состав был в 1200 конных и 200 бойцов пеших, лошадей не хватало.
Вообще в Кавказском отделе, да и в других, кроме Лабинского и Баталпашинского, мобилизация шла слабо, частью оттого, что была: сильная агитация против формирования, а частью от близости фронта и неуверенности в успехе этой акции. Да успеха и не могло быть против все более разрастающейся армии красных, благодаря переброшенным с Западного фронта частям!
Настроение в 4-й Кубанской дивизии было невоинственное и резко отличалось от настроения казаков в моей дивизии. На него сильно влияло и отношение к делу их начальства, а генерал Косинов имел вид растерянного человека и поднять настроение в своей дивизии не мог, так как сам был угнетен и пассивен. Не оправдал надежд и командир корпуса генерал Науменко, и, хотя его настроение было хорошее, командовать большими соединениями он был не способен и не подготовлен предыдущей службой (походный атаман Кубанского казачьего войска).[49]
V Вообще корпус выступил на фронт как-то нехотя и медлительно. Погода не благоприятствовала нам, стояла сухая, очень морозная зима в январе 1920 года.
Из станицы Ново-Покровской корпус был передвинут в село Белая Глина, приблизительно в средних числах января. Напутствовать корпус для боевых действий в Белую Глину прибыл главнокомандующий генерал Деникин с начальником штаба генералом Романовским[50] и с частью штабных офицеров (поезд главкома). Утро в день; смотра было очень морозное, сильная гололедица. Генерал Деникин смог объехать только несколько строевых частей, так как под ним оскользнулся конь. Главнокомандующий упал с него и сильно расшибся, особенно лицо. Остальные части поздравил с походом генерал Романовский. Падение Деникина не предвещало успеха, и настроение у всех было какое-то подавленное.
Вечером генерал Деникин пригласил к себе в вагон командира корпуса и начальников дивизий, которых принял лежа в постели, весь забинтованный. Пожелал нам успеха в бою с неприятелем, послед чего отбыл в своем поезде в Екатеринодар. Я лично не суеверный яеловек, но на меня случай с главнокомандующим подействовал удручающе. Это действительно было предвестником падения вскоре всего Кубанского фронта и нашей полной неудачи.
17 января было получено сообщение о движении противника от села Екатериненского в направление на села Торговое и Сандату (Сандатское). Корпус выдвинулся к селу Развильному. Вдоль полотна железной дороги на станцию Торговая противник обнаружен не был. Оказалось, что все свои силы (около двух полков пехоты и двух полков конницы) он сосредоточил в районе Егорлыцкого.
Это побудило генерала Науменко двинуть 2-й Кубанский корпус через село Николаевское, но по выступлении корпуса из Николаевского его же разведкой было получено донесение о движении противника на Сандату. Корпус, изменив свое направление, двинулся тоже, дул северо-восточный ветер, морозило серьезно. Движение корпуса было остановлено пехотой противника у Сандаты. Командир корпуса проявил нераспорядительность, не принял меры и не сделал никакого маневра.
Два полка 2-й Кубанской дивизии, назначенные для действий противнику в лоб, из-за глубокого снега вынуждены были спешиться и вести огневой бой с противником, который особенно не проявлял активности, а лишь оборонялся. Остальные части корпуса генерал Науменко держал около себя. Потерь в корпусе не было, но в полном бездействии он простоял до вечера.
19 января ветер начал крепчать и стало ясно, что ночью будет метель. Видно было, что Сандата останется за противником, это меня побудило спросить командира корпуса о месте предполагаемого ночлега. Было решено заночевать в селе Ивановском. Началась метель, и быстро надвигались сумерки. Дабы не сбиться с пути, я выслал к Ивановскому сотню 1-го Кубанского полка, которая должна была разведать положение и частыми пикетами поддерживать связь с дивизией. Разведка свою задачу выполнила за короткое время, и корпус двинулся на ночлег в село Ивановское.
Но ветер все усиливался, началась пурга, мороз крепчал, люди не видели друг друга. Пикеты от 2-й сотни 1-го Кубанского полка потеряли свое значение, так как их невозможно было увидеть. Штаб корпуса с 4-й дивизией и артиллерией от 2-й дивизии оторвались, все смешалось. После двухчасовых мучений я случайно наткнулся на штаб корпуса и части, находящиеся с ним. Все представляло собой толпу перемешавшихся людей, лежавших в снегу, имея в центре командира корпуса с его штабом. 2-я дивизия на мое приказание построилась, насколько это было возможно, и оказалось, что одной батареи не хватает — сотни 1-го Кубанского полка разыскали ее и подвели к дивизии.
Страшный мороз сковывал людей и лошадей. Командир, корпуса не мог найти выход из создавшегося положения. Тогда я взял инициативу на себя: от 1-го Кубанского и 1-го Лабинского полков были высланы сильные разъезды, но они вскоре вернулись, ничего не найдя. После этого была выслана целая сотня казаков 1-го полка на розыски села Ивановского или другого. Небо как-то очистилось немного, показались звезды, но мороз крепчал и дальше. Я случайно услышал лай собак вдалеке и предложил командиру корпуса двигаться на лай, так как дальнейшее пребывание в поле грозило нам потерей людей и лошадей.
Посадив всех на коней, я двинулся с дивизией вперед, у меня конь сразу повернул против ветра и быстро пошел вперед, но ветер, бивший в лицо, заставлял меня уклонять коня в сторону. Животное инстийктивно почувствовало жилье, рвалось против ветра, и через полчаса мой конь впереди всех довел нас до изгороди крайней избы Ивановского. Мой конь заслужил щедрую награду! В селе уже был один взвод 1-й сотни 1-го Кубанского полка, а остальные взводы были подобраны мной по пути следования в глубь села.
Утром следующего дня генерал Науменко приказал корпусу отойти в село Красная Поляна, оставив в Ивановском для разведки 1-й Лабинский полк из моей дивизии. В таком положении корпус простоял день, а на следующий противник повел наступление на село Ивановское и занял его. 1-й Лабинский полк, не получивший поддержки вопреки просьбам начальника дивизии командиру корпуса, отошел сам и расположился на ночь в двух верстах от села Красная Поляна.
Северо-восточную часть села занимала 4-я Кубанская дивизия, штаб корпуса занимал центр села, а моя дивизия — юго-западную окраину села.
На рассвете 6 февраля (простояли мы в Красной Поляне больше трех дней), пользуясь туманами, противник напал на село Красная Поляна. 4-я дивизия и штаб корпуса без боя ушли к селу Летницкому, не дав об этом знать начдиву 2-й Кубанской (мне). Узнав о появлении противника с северо-восточной окраины села, я бросился туда с двумя полками, атаковал его, и он поспешно начал отходить обратно, но в это время пулями я был ранен и принужден отъехать назад. По полкам прошел ложный слух, что начальник дивизии убит, и полки начали отходить. Этим воспользовался противник и энергично перешел в наступление.
Конная сотня противника бросилась на группу казаков (12 человек), находящихся у места моей перевязки, но я, оголенный до пояса для перевязки, был спасен 1-й и 3-й сотнями 1-го Кубанского полка, которые атаковали сотню красных и в рукопашной схватке наполовину ее уничтожили (9 февраля).
10 февраля, после этого события, бригада 2-й Кубанской Дивизии, собранная начдивом, медленно и с промежуточным боем начала отходить к селу Летницкому. Поручив части командиру 1-го Кубанского полка, я вынужден был сойти с коня и на фаэтоне прибыл в Летницкое, где нашел на церковной колокольйе командира корпуса генерала Науменко. На ночь все части корпуса собрались в Летницком, а на рассвете 11 февраля я был спешно эвакуирован в Армавир.
13 февраля от села Летницкого части 2-го Кубанского корпуса без особого отпора противнику отошли на побережье Черного моря в район Туапсе, где и произошла трагическая сдача Кубанской (армии. Подробностей отхода корпуса и вообще всей армии и позорную сдачу ее красным я не знаю, так как там не присутствовал.[51] Эвакуировавшись после ранения в селе Летницком в Армавир, я увидел и узнал, что наступил конец борьбы с красными и существования нашей армии на этом фронте, да и на севере, Откуда доходили слухи, что красные теснят Добровольческую армию на юг к Крыму.
Уже тогда у меня зародилась мысль в случае краха армий уйти с единомышленниками в горы и организовать борьбу в защиту поруганной чести Родины, но головокружительные события на фронте и в тылу, развал армии и растерянность главноначальствующих (в то время главкомом был еще генерал Деникин) путалЯ планы.
Как снег на голову упал — свалился в Армавир 4-й корпус Донской армии, действующий в районе Ставрополя. Части корпуса (вместе с командующим) хлынули из Армавира на Туапсе.
Имея сведения, что в Баталпашинском отделе находятся целые казачьи и горские части, я поспешил туда. Проезжая с 15 казаками через свою родную станицу Баталпашинскую, я был арестован толпой казаков и иногородних этой станицы, но по выяснении моей личности толпа устыдилась, и я был освобожден.
Атаман Баталпашинского отдела генерал Абашкин[52] оставил свой пост и скрылся на Теберде.[53]
Его заместитель полковник Гречкин[54] был совершенно растерян и не знал, что делать. Я предложил ему присоединиться ко мне, но от моего предложения он уклонился — и я заключил, что он намеревался сдаться красным, что и случилось через несколько дней, по занятии станицы красными.[55]
Противник в это время был еще у станицы Невинномысской. Почувствовав настроение жителей и их полную растерянность, я решил оставить мысль о продолжении борьбы и быстро двинулся на станицу Отрадную с тем, чтобы в Майкопском отделе нагнать отступающую армию. В ауле Тахтамышенском (на реке Зеленчуг) я встретил Карачаевскую бригаду под командой полковника Мурза-Кулы Крым-Шамхалова,[56] который совершенно не был ориентирован в общей обстановке на фронте. Им уже был выработан план отойти в горы и распустить своих всадников по домам; о самостоятельной борьбе с красными он и слышать не хотел.
Из Отрадной я двинулся на станицу Вознесенскую, где чуть было не попал в плен красным, занявшим уже эту станицу. Геройское поведение моего конвоя спасло положение, и я через станицы Упорную, Каладжинскую двинулся дальше, чтобы соединиться с отступающими.
В Упорной встретил казаков, бежавших из станицы Лабинской, которые сообщили мне, что наши части в районе этой станицы имели неуспешный бой с надвигающимися в большом количестве силами противника и отошли спешно дальше, в направлении станицы Белореченской. Передо мной для выполнения своей цели был свободный путь через горные станицы к Майкопу, но, прибыв с конвоем в станицу Каладжинскую, решил план переменить (не хотелось мне покидать свою землю и родную Кубань!) — уйти в горы и, временно скрывшись, начать борьбу с красными. Это решение я привел в исполнение.