Единственный представитель жизни

Напряженные бои продолжались в течение недели. Требовались исключительное мужество, выдержка и железное упорство, чтобы отстаивать позиции, которые враг штурмовал мощными средствами военной техники.

Общая картина боев была такова. На нас идут плотные цепи противника. Разбивается о нашу оборону одна цепь — накатывается другая. Иногда в атаку идет сразу до тысячи солдат с танками впереди. И так по нескольку раз в день.

Но не в атаках была главная опасность. Независимо от них ни днем, ни ночью не умолкала вражеская артиллерия. Тысячи снарядов рвались на наших огневых позициях. Волна за волной налетали фашистские бомбардировщики и штурмовики. 17 апреля — 650 самолето — вылетов врага, 20–го — более тысячи. Смерть, грохоча и перепахивая землю, бесновалась над каждой позицией моряков, угрожала со всех сторон. Земля кипела, пылала, содрогалась, хоронила своих защитников в свежих воронках. Временами казалось, что тут не будет спасения никому.

В такой обстановке слабонервные сходят с ума, не очень храбрые теряются и утрачивают способность действовать. А моряки, все как один, действовали решительно, хладнокровно. Мне говорили об этом работники политотдела, все время находившиеся в боевых порядках батальонов. Я видел это сам. Кстати сказать, и в этой накаленной до предела обстановке в подразделениях не прекращалась политработа. На передовую доставлялись газеты и записанные радистами свежие сводки Совинформбюро. Споря с грохотом боя, политработники и коммунисты — агитаторы выбирали минуты, чтобы провести в окопах читки, короткие беседы об обстановке и боевых задачах, воинском долге моряков. Мы читали в политдонесениях из рот высказывания краснофлотцев — участников этих бесед.

— Передайте командованию и всем защитникам Мысхако наше слово, слово черноморцев: ни шагу назад! Отбросим врага назад и снова пойдем вперед! — сказал краснофлотец 16–го батальона Виктор Колесников.

— Нам главное сейчас — сберечь от этой проклятой бомбежки свои пушки и снаряды. Давайте браться за лопаты, укреплять огневую позицию! — предложил краснофлотец артдивизиона Острог. И артиллеристы, пользуясь короткими передышками между вражескими налетами, а то и прямо под огнем, углубляли укрытия, поднимали брустверы, укрепляли их камнями.

Когда перед нашими рубежами появлялись атакующие фашисты, моряки переставали обращать внимание на рвущиеся снаряды и бомбы. Каждый, конечно, сознавал, что в следующую минуту может погибнуть, но, пока руки держали оружие, занимал выгодную позицию и бил по врагу.

В момент ожесточенного воздушного налета хладнокровно, словно не замечая приближавшегося к ним грохота взрывов, стреляли по врагу из пулеметов краснофлотцы Александр Кулиш и Петр Коптев. Оба коммуниста были убиты осколками бомб. К пулеметам немедленно легли их товарищи и продолжали вести огонь.

В момент когда наш дивизион 76–миллиметровых пушек бил по атакующему фашистскому подразделению, налетела вражеская авиация. На позициях никто не дрогнул, не ушел в укрытия, пушки продолжали стрелять. Первые бомбы разорвались вблизи. Со второго захода враг накрыл позиции артиллеристов. 9 моряков были убиты, 12 ранены и контужены. Разбило одну пушку. Осколки рвущихся бомб продолжали свистеть вокруг. Пренебрегая опасностью, старший сержант Шишлов и краснофлотец Кириллов бросились на помощь раненым товарищам, откопали заваленного землей заместителя командира дивизиона по политчасти майора Дорошенко и вынесли его в укрытие. Очнувшись, контуженный и раненный Дорошенко отказался отправиться в госпиталь. Оставались на позициях и другие раненые. Артиллеристы быстро привели в порядок позицию, отремонтировали поврежденную пушку. Дивизион продолжал вести огонь.

На один из участков 16–го батальона пошли шесть фашистских танков, за ними — большой отряд пехоты.

Оборонявшийся тут взвод лейтенанта Ларикова встретил атакующих дружным огнем. Его поддержала батарея 76–миллиметровых пушек старшего лейтенанта Кульчицкого. Два танка были сразу подбиты противотанковыми ружьями и пушками, остальные повернули назад. Захлебнулась и атака пехоты. Во взводе Ларикова осталось всего 9 человек, когда враг снова поднялся в атаку, но моряки отбили и ее, и удержали рубеж.

К 23 апреля в ротах 305–го батальона, попавших под неистовую бомбежку и яростный артиллерийский обстрел, осталось по 28–30 человек. Враг отчаянно силился прорваться. Но на помощь 305–му комбриг бросил резерв — автоматчиков, саперов, минометчиков. Враг не прошел.

В этих боях проявилась железная монолитность всей бригады, стеной ставшей на пути врага. Это был коллективный подвиг.

Однако в моменты, когда могла выручить всех чья — то инициатива, чей — то смелый поступок, находились храбрые из храбрых, самые находчивые.

На участке 16–го батальона фашистская рота вклинилась в наш боевой порядок. В роте старшего лейтенанта Дмитрия Мартынова смело выбежал из укрытия, занял позицию на фланге атакующих и открыл по ним огонь из автомата командир взвода младший лейтенант Дмитрий Меркулов. К нему подскочил пулеметчик сержант Георгий Герасимов. Внезапным огнем они вдвоем скосили десятки гитлеровцев, и фашистская рота покатилась назад.

144–й батальон, выдвинувшийся из резерва на передний край, сразу попал под жестокий артиллерийский обстрел. Под грохот разрывов бойцы окапывались. Тем временем противник приблизился к рубежу 2–й роты и, как только артиллерия перенесла огонь в глубину, поднялся в контратаку. Моряки открыли частый огонь. И тут поднялся краснофлотец Сазонов, секретарь ротной парторганизации. «За Родину, за партию, вперед!» — крикнул он, и навстречу врагу поднялась вся рота. Гитлеровцы дрогнули и повернули вспять.

Во время одной из вражеских атак участник севастопольских боев краснофлотец Владимир Анистратенко выкатил свой пулемет на открытую позицию и длинной очередью скосил переднюю цепь атакующих, а остальных заставил залечь. Наши бойцы поднялись в контратаку и отбросили врага.

В этой схватке пал смертью героя любимец краснофлотцев политрук Александр Вершинин. В роте автоматчиков моряки вынесли с поля боя Панну Козлову. Она смело командовала взводом, пока не упала, сраженная осколками вражеских снарядов.

Нельзя не помянуть добрым словом наших славных минометчиков. Кто знаком с этим видом оружия, тот поймет, как важно в бою быстро и правильно корректировать огонь минометов. Помню, коммунист М. Штейнберг смело выдвинулся вперед и занял удобную позицию. Кругом рвались вражеские мины, а Штейнберг терпеливо корректировал. И когда он был убит, его заменил старший сержант коммунист Д. Вершинин. Благодаря их точным указаниям минометчики прямыми попаданиями подбивали фашистские танки, рассеивали атакующую пехоту.

А связисты! Они не знали передышки, потому что линии связи рвались под непрерывным огнем то тут, то там чуть ли не ежеминутно. 17 апреля было 172 случая нарушения связи, 18–го — 208, и так каждый день. Среди грозных разрывов связисты ползли с катушками за спиной, устраняли повреждения, тянули новые линии. Все мы не раз от души говорили спасибо этим храбрецам.

Бойцы, сражавшиеся здесь, на опаленной вражеским огнем, изуродованной бесчисленными взрывами земле Мысхако, чувствовали постоянную поддержку с Большой земли. Эту связь фашисты стремились прервать. 23 апреля они потопили уже подходившую к пристани шхуну «Стахановец», остальные суда и причалы бомбили с воздуха в момент выгрузки. На одном из катеров тогда прибыла из штаба фронта группа командиров. Я встречал их. Помню, как пожилой полковник, сойдя на берег, чертыхнулся и сказал:

— Ну, знаете ли, тут надо ордена давать только за то, что человек живым сюда добрался.

К 25 апреля бои начали утихать. Враг, измотанный в бесплодных атаках, потеряв более 1200 солдат и офицеров, начал пятиться на свои прежние позиции.

Дорого, однако, досталась нам эта победа. Тяжелые потери понесли все батальоны.

Вечером 24 апреля из 16–го батальона прислали в политотдел записную книжку погибшего в бою старшины 2–й статьи Виктора Белышева. В ней были стихи, написанные на Мысхако.

Я раньше не знал этого моряка — одного из тысяч незаметных героев. Стихи его были далеки от совершенства, но в них звучал мужественный голос воина — патриота, идущего в бой с пламенной верой в победу. В одном из них он запечатлел высадку десанта:

Как буйный вал

могучего прибоя,

Десант на берег

двинулся лавиной,

Готовый

к сокрушительному бою

За счастье Родины

своей любимой.

Вот он, родной

Новороссийский берег.

Уже недалеко,

еще бросок!

Пусть сил

придаст нам вера

В победу нашу.

Жми, браток!

Нас город ждет,

ждет край родной.

Тебя — семья,

меня — друзья.

Вперед, моряк,

вперед, на бой,

Освободим Кавказ

от лютого зверья!

В торопливых строках, написанных в окопах, моряк говорил о кровопролитных боях на Мысхако, где в сознании каждого воина, как писал В. Белышев, звучал зов Родины: «Ты хоть умри, но с места не сходи!»

Последнее его стихотворение полно непоколебимой веры в нашу победу:

Кавказ станет наш,

моряки — черноморцы!

С боями на Запад пойдем.

Под знаменем красным,

Под стягом гвардейским

Захватчиков мы разобьем.

…Мне нужно было в конце концов отправляться на новое место службы. Утром 25–го мы с Зароховичем, уже принявшим от меня дела в бригаде, отправились в батальоны.

Путь от КП был весь изрыт воронками. Снаряды и бомбы сплошь перепахали Долину смерти. Не осталось, пожалуй, ни одного деревца, не опаленного огнем и не обломанного взрывами. В рощах исчезли птицы и животные. Кроты и те не убереглись, их тушки мы видели в воронках у разрушенных взрывами нор. И только одно существо представляло жизнь в этом дышащем смертью аду — неистребимым оставался только человек.

Мы разговорились с бойцами в одной из рот 144–го батальона.

— Тут, на Мысхако, похуже, чем на горе Кочканово, — сказал краснофлотец с перевязанной рукой, — и мыши живой, наверное, не осталось. Одни мы…

— А если мы живы, — ответил я, — значит, и все вокруг оживет. Запоют еще на Мысхако птицы! Вернутся жители в селенья. Ребятишки придут в эту вот рощу по грибы…

— И увидят тут наши окопы, — вставил моряк в бескозырке, пробитой осколком.

— Да, увидят. И кто — нибудь расскажет им про нас. Про то, как мы с вами тут, в Долине смерти, дрались за жизнь.

На следующий день я простился с 83–й бригадой. Мне предстояло отправиться через Геленджик в район хуторов Гостагаевский и Николаевский, где находились штаб и политотдел 3–го горнострелкового корпуса.

На душе щемило. Не хотелось расставаться с родной бригадой, уходить от людей, с которыми вместе столько пройдено, столько пережито. С ними я мечтал войти и в Новороссийск, а потом в Севастополь.

Ночью на пристань меня проводили Д. В. Красников, А. И. Рыжов, Д. В. Гордеев и группа краснофлотцев. Не скрывая грусти, я смотрел на них и в эту минуту по — настоящему почувствовал, как дороги стали мне эти люди.

Разговор перед расставанием не клеился. На мое пожелание быстрее освободить Мысхако и брать Новороссийск Дмитрий Васильевич, нахмурившись, ответил:

— Как знать… Возможно, это еще тут затянется.

— Возможно, — согласился я. — Но мы знаем одно: победа будет за нами!

Стоявшие на пирсе друзья — моряки откликнулись:

— За нами! Иначе не может быть.

Сторожевой катер отошел от пристани. Стоя на борту, я долго смотрел, как удалялись и скрывались в ночной мгле очертания Малой земли.