Мы оставляем Керчь

Бой идет уже совсем близко. Ночью, прикорнув где — нибудь, не раздеваясь, в сапогах и шинели засыпаешь под грохот разрывов. Утром, очнувшись от недолгого забытья, слышишь, как дробь пулеметов вторит артиллерийской канонаде, как вспыхивает ружейная стрельба.

…Части Керченской военно — морской базы вели тяжелые оборонительные бои с гитлеровцами, подступившими уже вплотную к городу.

Военком базы полковой комиссар В. А. Мартынов и я, начальник политотдела, были в одном из южных опорных пунктов обороны Керчи, в крепости Акбурну, когда фашистские танки прорвались к берегу пролива. Противник захватил бочарный завод и отрезал нас от города, от штаба базы.

В старинной крепости размещалось наше тыловое хозяйство: склады боеприпасов, снаряжения, продовольствия. Гарнизон крепости состоял из стрелкового батальона, дивизиона зенитной артиллерии и нескольких спецподразделений. Но когда на полуострове разгорелась жаркая схватка, к нам неожиданно стали прибывать остатки потрепанных частей.

Еще не ясно, удержатся ли наши войска на последних рубежах, но уже принимаются меры на случай, если придется оставлять полуостров. Тральщики, сторожевые катера, мотоботы снуют через пролив, переправляя в Тамань раненых, разное боевое имущество, личный состав тыловых частей фронта.

Вскоре после того как фашистские танки прорвались к проливу, другая группа танков двинулась из — за пригорка прямо к крепости. Наши зенитчики не сдержались — выкатили орудия на холм, ударили прямой наводкой. Один танк загорелся, остальные повернули назад.

Возможно, гитлеровцы лишь для того и высунулись, чтобы прощупать нас. Не успели зенитчики убрать орудия с открытой позиции, как из зарослей выползли тяжелые немецкие танки. Упредив наших артиллеристов, они дали залп. Мы лишились пушки и орудийного расчета. Тут же, над крепостью, взревели «юнкерсы». Бомбы рвались на обширном дворе крепости, одна разнесла угол большого склада.

Поддерживая радиосвязь со штабом базы, мы с Мартыновым стали организовывать отпор наседавшим на крепость гитлеровцам. За крепостной стеной, у высокого вала, расположили огневые точки, бойцы начали окапываться.

В одной из комнат старого крепостного здания я выдавал партийные билеты только что принятым коммунистам. Вдруг зазвенел телефон: Мартынов просил навести порядок на берегу. Взяв с собой группу автоматчиков, несших комендантскую службу, я вышел к обрыву. Внизу расстилалась пестрая галечная отмель, за ней сверкала на солнце спокойная в то утро гладь пролива, а у причалов действительно не было порядка — чересчур людно, толчея.

Мы быстро сбежали по крутой тропке вниз. Подхожу к группе красноармейцев, осаждающих катер. Выясняю, кто такие. Оказывается, это бойцы, отбившиеся в суматохе боя от своей части. Вчера их выбили с позиции, ночь они провели в каменоломнях, опоясывающих город, а утром пришли на берег. Увидев, что здесь уже идет эвакуация, решили тоже не отставать.

Приказал им построиться, смотрю на растерянные лица.

— Эх, вы, вояки… Там сейчас, — указываю на запад, — тысячи бойцов цепляются за каждый рубеж, дерутся насмерть, а вы…

— А нам сказали: «Идите к переправе…» — оправдывается один из бойцов.

— Кто сказал?

Заминка. Я отправил красноармейцев на ближайшие позиции западнее крепости.

Вдруг все насторожились. К нам стремительно бежал, придерживая на бедре саблю, возбужденный командир в кавалерийской форме. Увидев меня, на ходу отрывисто заговорил:

— Кто здесь старший? Вы, товарищ командир? Сейчас же переправляйте нас с конями на тот берег. Чертова заваруха! Пропадут кони и люди. Прошу распорядиться!

С трудом сдерживаясь, я ответил майору, что приказа об эвакуации частей нет и им еще придется повоевать.

Майор распалился сильнее:

— Повоюйте теперь вы… насиделись тут в тылу… Мы, что могли, сделали, а теперь спасайте коней! Понятно?

Но о переправе лошадей нечего было и думать. На чем их переправишь? Я старался разъяснить это кавалеристу, но он ничего не хотел слышать — выхватил из кобуры наган и выразительно замахал им перед моим лицом.

Тут к нему придвинулись сопровождавшие меня краснофлотцы. Майор остепенился, спрятал наган и, ругнувшись, кинулся назад. Вскоре он уже размещал свои подразделения на оборонительных позициях, продолжая кричать и ругаться, словно разгневан был на весь белый свет.

Я, хоть и рассердился на него за дерзкую выходку, понимал и положение кавалеристов, прижатых с конями к морю.

Вести с переднего края уже не оставляли сомнения, что напор гитлеровцев сдержать не удастся. Нам предстояло второй раз оставлять Керчь.

Первый раз это было в ноябре 1941–го. Мы ушли тогда из Керчи ненадолго, чтобы вывести свои части из западни. А через 40 дней, в декабре, моряки Черноморского флота, Азовской флотилии и воины частей Северо — Кавказского фронта высадились в Керчи и Феодосии. Фашистские войска были отброшены с Керченского полуострова в глубь Крыма. По нашим позициям била их артиллерия, часты были воздушные налеты. Но войска фронта накапливали силы, занимали выгодные рубежи, вели разведку боем, наносили врагу чувствительные удары. Тогда была полностью разгромлена 22–я немецкая танковая дивизия, прибывшая из Франции. Наши войска готовились к решительному наступлению, чтобы очистить Крым от врага.

Этот замысел тогда не осуществился. Война не прощает просчетов и промедлений, а они были допущены в мае 1942 года в Крыму. Как ни досадно об этом вспоминать, а надо прямо сказать: при подготовке войск к полному освобождению Крыма от немецко — фашистских захватчиков командование Северо — Кавказского фронта не избежало грубых ошибок. Войскам внушали только одно: будем наступать и опрокинем врага в море. А к оборонительным боям не готовились, крепкой, глубоко эшелонированной обороны не создавали. В то же время командование фронта не организовало как следует разведку и не заметило, как гитлеровцы готовились к наступлению. Внезапно они обошли наши войска с флангов и вклинились в глубь Керченского полуострова.

В войсках фронта началось замешательство. Отдельные части и подразделения стойко, отчаянно дрались за каждый рубеж, наносили гитлеровцам огромные потери. Но управление частями было потеряно. Сдержать вражеский натиск оказалось уже невозможно, и нашим войскам пришлось в исключительно тяжелых условиях отходить на Тамань.

…Отчаяние кавалерийского майора было достойно осуждения, но, увы, не беспочвенно. Настал час, когда кавалеристам приказали уничтожить коней: эвакуировать их не было возможности, а оставлять врагу нельзя. Люди нахмурились. Это были преимущественно кубанцы, природные конники. Стрелять в коней они отказались наотрез. В эту минуту я видел у них на глазах слезы. Без коней, тяжелым шагом поднимались конники на палубы уходивших кораблей. Отряд автоматчиков получил приказ пристрелить лошадей, сиротливо бродивших по изрытому воронками двору крепости.

Враг теснил наши части, обстреливал и бомбил побережье. Надо было во что бы то ни стало сдержать фашистов на время эвакуации.

Опаснее всего в такой момент паника. Кое — где, на последних рубежах перед Керчью, ряды дрогнули. Это ставило под угрозу всю массу войск, скопившуюся на узкой кромке берега у причалов.

Раздумывать некогда. Мне было поручено возглавить заградительный отряд из краснофлотцев. Мы встали на освещенном солнцем склоне горы. Дали очередь поверх голов бегущих людей.

— Своих перебьем! — в отчаянии воскликнул молодой моряк рядом со мной.

— Нет, — отвечаю, — и им поможем и всех спасем… Смотри!

Бойцы, приблизившиеся к нам, остановились. Кто — то заметался, кто — то юркнул в кусты. Но в следующий миг все залегли, повернувшись лицом к врагу. И немцы, выбегавшие с опушки леса, вдруг тоже прижались к земле. У леса взметнулась земля: это наши зенитчики прямой наводкой ударили с крепости по танкам и пехоте противника.

Перед вражескими цепями стеной встали краснофлотцы — те, с кем мы в эти дни рыли окопы, кому выдавали перед боем партийные и комсомольские билеты. На холмах и в ложбинах вспыхивали, как костры, подбитые нашими истребителями немецкие танки. Фашистские атаки захлебнулись. К вечеру бой стих, а ночью наши корабли закончили эвакуацию войск из крепости Акбурну.

Близилось утро, когда от причала отошел наш последний сторожевой катер. Мы знали, что в проливе рыскают немецкие торпедные катера, и были настороже. Стою на палубе, вслушиваюсь, всматриваюсь в ночь, в туман. Влажный ветер треплет шинель, продырявленную осколками. Рядом со мной, нахохлившись, прислонился к мостику шофер Григорий Середа. Известно, о чем думает: остался без машины, как кавалеристы без коней. Фашистская бомба разорвалась у подъезда штаба возле самой «эмки», когда Григорий бегал за водой для радиатора. Оглянулся — увидел взлетевшие вверх обломки машины. Тем же взрывом разнесло часть стены штабного здания. Несколько человек погибло, многие были ранены, в том числе командир базы контр — адмирал А. С. Фролов.

Я был в этом помещении, когда с грохотом развалилась стена и обвалился потолок. На моих глазах инструктору политотдела старшему политруку Ярцеву снесло череп. Мне сильно поранило лицо. В углу смежной комнаты упала машинистка, пораженная в висок крохотным осколком.

Невеселые мысли проносились в голове, когда катер под покровом темной ночи мчал нас к таманскому берегу. Вспомнилась семья — малолетние сыновья, жена. Они так же вот под вражеской бомбежкой эвакуировались недавно из Севастополя, уехали далеко — на Урал.

Враг грозится добраться и туда. Он самоуверен и нагл; превратив в свой арсенал всю Европу, он прокладывает себе путь воздушными армадами, бронированным тараном и заставляет нас отступать.