«Широка страна моя родная…»
Газеты захлебнулись от ярости. Ведущие публицистические перья СССР оттачивали мастерство на «фашистском охвостье» и «прихвостнях змеиных», которых недавно они же превозносили до небес. В одночасье в «гнилое, разложившееся отродье» превратились недавние герои и кумиры Красной армии, которых вся страна знала в лицо и по именам – ранее фотографии М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича и И. Э. Якира печатали в центральных газетах без подписей за ненадобностью.
Почти месяц шли потом в редакции потоки писем трудящихся «от Москвы до самых до окраин», от академиков до колхозников, от чабанов до полярников, требовавших «расстрелять озверелых взбесившихся псов» и «раздавить ядовитых гадин», посмевших покуситься на самое святое – «прекрасную, радостную и счастливую социалистическую жизнь народов СССР». Писали рабочие и актеры, красноармейцы и совслужащие. В «Правде» и «Известиях» со специальными резолюциями отметились даже участники арктической экспедиции на остров Рудольфа.
«Не могу считать расстрел наказанием для этих извергов, это не наказание, это мера социальной защиты, это истребление бешеных собак, гнусных хищников. Истребление их – наш священный долг, ибо нет наказания, равного их злодеянию. Но на всех нас лежит другой священный долг – напрячь наши силы, чтобы найти щупальцы этих гадов, раскрыть и вырвать их с корнем из нашей среды», – писал видный ученый-кавказовед, академик И. А. Орбели, которому, очевидно, общего письма от имени коллектива Академии наук СССР показалось недостаточно3.
Концентрированный яд риторики 1930-х годов неподражаем: «Мы нанесли большой удар по поджигателям войны. Это хороший урок для фашистов. Если они попробуют совать свое свиное рыло в наш советский огород, то мы так ответим им, что они не соберут своих костей»2. В. И. Лебедев-Кумач обрушил в июне 1941 года на головы гитлеровцев «ярость благородную» в виде набора давно отработанных газетных клише.
«Нет предела нашему негодованию, нашему презрению и нашему проклятию по адресу этой нечисти и сволочи. Ничтожная кучка военно-фашистских заговорщиков мечтала своим неслыханным предательством подготовить поражение СССР и руками германских фашистов и японских империалистов потопить в крови наши великие социалистические завоевания. Эти господа мечтали о фашистском государстве под эгидой Гитлера… Мы требуем от советского суда беспощадной расправы над бандой фашистских шпионов. Стереть с советской земли этих гадов! Мы обещаем партии и правительству в кратчайший срок ликвидировать в своей Академии последствия вредительской работы шпиона Корка…»4 – требовала резолюция слушателей, преподавателей и начсостава Военной академии РККА имени М. В. Фрунзе, в стенах которой в разное время преподавали все участники «шайки», М. Н. Тухачевский, Р. П. Эйдеман и А. И. Корк были начальниками этого головного ввуза РККА, а М. Н. Тухачевский с 1924 по 1929 год еще и главным руководителем цикла стратегии. Обещание «ликвидировать последствия» выполнили органы НКВД, устроив в академии побоище – в течение 1937–1938 годов погибли все руководители циклов и начальники всех ведущих кафедр. К маю 1939 года из сорока положенных по штату профессоров в наличии осталось пятеро – остальные либо погибли, либо были арестованы или выгнаны…
События в Москве порождали интересную реакцию на местах: «Ответ забойщика Ф. Дреева. ГОРЛОВКА, 14 июня. (По телегр. от соб. корр.) Забойщик шахты им. Сталина тов. Ф. Дреев, узнав о приговоре над бандой шпионов, этот день отметил тем, что установил новый рекорд производительности. Он вырубил 120 тонн угля за смену, т.-е. выполнил норму на 800 проц.»5.
Порой тексты поражают чудовищной глубиной цинизма происходящего.
«Донские казаки и казачки Тарасовского района в своей резолюции в ответ на гнусное предательство фашистских агентов, врагов народа Тухачевского, Якира и других, заявляют о своей жгучей ненависти к мерзким изменникам, нарушившим присягу и воинский долг. «Враг подл и хитер. Шпионы тонко маскировали свою предательскую работу, направленную к восстановлению капиталистического строя в СССР. Спасибо верным стражам завоеваний революции, славным советским разведчикам – работникам органов НКВД, во-время разоблачившим трижды проклятых гадов! Расстрел – единственная мера наказания, которая может быть применена к лазутчикам и агентам фашизма. Мы, казаки и казачки колхозного Дона, твердо стоим на колхозном пути, указанном нам партией Ленина– Сталина и советской властью. С еще большей энергией и энтузиазмом мы будем укреплять обороноспособность нашей цветущей социалистической родины, вырастим еще больше донских быстрых коней для нашей доблестной, родной Красной Армии. Казачество Дона – крепкая, надежная опора советской власти. Пусть только попытается враг напасть на нашу родину, – мы покажем свою могучую силу в борьбе за дело партии Ленина – Сталина, за дело трудящихся масс»6.
Строго говоря, эмоции растрачивали советские люди напрасно. Вне зависимости от их отношения к происходящему их изначально не спрашивали. Согласно журналу посещений И. В. Сталина, 11 июня к нему приходили, в частности, Н. И. Ежов, К. Е. Ворошилов и В. В. Ульрих. Последний находился у И. В. Сталина с 16:00 до 16:20. В это же время в кабинете И. В. Сталина были В. М. Молотов (пришeл в 15:45), Л. М. Каганович (пришeл в 16:00), Н. И. Ежов (зашeл вместе с В. В. Ульрихом в 16:00) и К. Е. Ворошилов, который зашeл чуть позже, в 16:10. В отличие от остальных В. В. Ульрих у И. В. Сталина был нечастым гостем. Так, с начала 1937 года он появился там только 29 января в разгар открытого процесса по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», где он был председателем, а подсудимыми проходили Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Л. П. Серебряков, Г. Я. Сокольников и другие. Так что зачем он приходил 11 июня – понятно, за окончательным согласованием линии ведения процесса и утверждением приговора.
А погромная волна «праведного народного негодования», сопровождавшаяся истерикой признательности к бдительным органам внутренних дел, своевременно обезвредившим «изменников подлых гнилую породу», а также к советскому пролетарскому суду, «незыблемо стоящему на страже революционной, социалистической законности», явилась результатом выполнения шифровки в адрес центральных комитетов нацкомпарий, крайкомов и обкомов ВКП(б): «В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими, ЦК предлагает Вам организовать митинги рабочих, а где возможно – и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры наказания. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т. е. двенадцатого июня. № 4/с№ 758/щ. Секретарь ЦК Сталин. 11/VI – 1937 г. 16 ч. 59 м.»7.
Советские средства массовой информации и пропаганды 1930-х годов – вообще интересное и поучительное явление в плане исследования технологий формирования общественного мнения и манипуляции массовым сознанием. Историкам еще предстоит разобраться, какую роль сыграли тогдашние «информационные тех нологии» в создании, «в условиях обострения классовой борьбы», обстановки всеобщей подозрительности, только и сделавшей возможным «большой террор». Когда кругом убедительно мерещились враги, шпионы, вредители, диверсанты и убийцы. Когда авария в результате случайности или банального разгильдяйства или несчастный случай могли быть расценены как преднамеренный теракт. Когда сосед писал доносы на соседа по каким угодно мотивам – от идейных до корыстных. Когда неосторожно сказанное слово, случайно услышанное «бдительным» ближним, могло обернуться длительным сроком, а то и «высшей мерой социальной защиты». Когда насквозь идеологизированное общество, изначально заточенное на борьбу с врагами, не смогло остановиться и занялось самоедством.
Или же, напротив, информационные технологии явились лишь отражением уже царившей в обществе атмосферы, сформированной, впрочем, не без усилий все тех же СМИ и кино, снимавшего фильмы про замаскировавшихся врагов рядом или же наглядно разъяснявшего тезис о том, что в условиях построения социализма всякая группировка по определению становится антисоветской, а поскольку в условиях победившего социализма почвы для ее существования внутри страны быть не может, она начинает искать ее за границей и таким образом обязательно смыкается с «гнуснейшим троцкизмом» и не менее «гнуснейшим фашизмом», логически скатываясь к шпионажу и измене Родине. Ведь в 1930-х годах снимали не только «Волгу-Волгу» или «Веселых ребят»…