На авансцену выходит Франция

1 июня Ален Жюппе заявил в парламенте, что принятие Резолюции № 918 стало результатом усилий французской дипломатии. «Именно благодаря Франции, – сказал министр, – удалось выбраться из трясины, в которой находилась данная резолюция Совета Безопасности»[1501]. Он заявил о готовности Парижа участвовать в оснащении африканских контингентов, предназначенных участвовать в МООНПР-2, имея в виду в первую очередь подразделение из Сенегала. В то же время Франция увеличила гуманитарную помощь руандийским беженцам: к началу июня ее объем достиг 32 млн франков[1502]. Однако к тому времени эти меры казались уже недостаточными.

Политический истеблишмент испытывал нарастающее давление со стороны французского общественного мнения, реагировавшего на поток сообщений о страшных сценах руандийской резни гораздо острее, чем американское. «Два месяца убийств, показанных по телевизору, – говорит Ланотт, – потрясли общественное мнение, которое, как и во время Боснийской войны, все меньше и меньше одобряет политику невмешательства в геноцид. С каждым днем, приносящим все новые известия о бесчисленных актах насилия, невмешательство становится все более неприемлемым»[1503]. Позиция Парижа оказывается особенно уязвимой потому, что история его дружественных отношений с режимом Хабьяриманы и периодические всплывавшие в СМИ факты продолжавшегося военно-технического сотрудничества с ВСР создавали благодатную почву для обвинений французских властей в пособничестве геноциду – обвинений, которые вызывали крайнее их раздражение. Готовя на 3 июня встречу Миттерана с Бернаром Гранжоном, главой гуманитарной организации «Врачи мира», одним из самых резких критиков руандийской политики Франции, Деле информировал президента, что благодаря Гранжону, а также другим деятелям «и особенно журналистам Руандийский патриотический фронт сумел сыграть на эмоциях, вызванных этими ужасами, чтобы представить себя как освободительную армию, несмотря на то, что сотни тысяч человек (более миллиона, согласно Красному Кресту) спасаются от него бегством»[1504]. Во время встречи, отвечая на критику своего собеседника, Миттеран, по свидетельству Деле, пытался представить прежний политический курс Парижа в самом благоприятном свете: «Мы оказали поддержку законному правительству против агрессии извне. Мы добились Арушских соглашений, организовав раздел власти. После убийства президента Хабьяриманы РПФ придет к власти, и тогда увидят, какие произойдут репрессии»[1505].

2 июня после захвата католического центра Руанды Кабгайи повстанцы перевезли группу высокопоставленных католических прелатов во главе с архиепископом Кигали Венсаном Нсенгийюмвой в Бьиману, а на следующий день расстреляли его вместе с четырьмя епископами и восьмью священниками. Сообщения об этом дошли до Европы и Северной Америки 8–9 июня[1506] и вызвали повсеместное осуждение. 9 июня Иоанн Павел II обратился с посланием к народу Руанды[1507], сказав, что «глубоко потрясен» убийствами священнослужителей: «Я глубоко обеспокоен новостями, приходящими из вашей страны. Драматическая ситуация, в которой находится Руанда по причине ужасного мучительного конфликта, побуждает меня молить Бога, Отца милосердия, и Христа, который отдал Свою жизнь за человечество, даровать примирение истерзанному народу и принять умерших с милосердием». Он призвал «всех жителей Руанды, а также лидеров стран, которые могут им помочь, немедленно сделать все возможное, чтобы найти пути согласия и возрождения страны, столь сильно пострадавшей».

Но убийство священников бойцами РПФ, от которого его руководство поспешило откреститься, потонуло в море свидетельств о преступлениях в правительственной зоне. 5 июня в фокусе внимания оказались дети Руанды. Associated Press сообщило об эвакуации из Кигали в Париж «Врачами мира» 31 раненого ребенка (и хуту и тутси), потерявших своих родителей в пучине резни. «Некоторые из этих детей, – рассказала сотрудница этой организации Анни Фор, – больше не могут говорить. Они полностью травмированы. Они видели так много, что страдают ночными кошмарами и кричат во сне. Некоторые получили такую психическую травму, что, испытывая жажду, даже боятся попросить воды. Поэтому врачам и сестрам постоянно приходится самим предлагать им воду»[1508].

10 июня интерахамве убили мачете несколько десятков детей-сирот тутси в приходе церкви Св. Андрея в столичном квартале Ньямирамбо. Это преступление вызвало большой резонанс в мировой и во французской прессе[1509], которая усилила атаку на свое правительство. Руандийский режим в глазах общественности оказался окончательно дискредитированным. В этих условиях ведущие мировые державы в середине июня стали испытывать неудобство от присутствия в СБ его представителя Бизиманы, тем более что в сентябре он должен был возглавить Совет. Один британский дипломат назвал существующую ситуацию нетерпимой и заявил: «Мы не можем позволить, чтобы этот парень (Бизимана. – И. К.) повсюду радостно приветствовал людей»[1510].

Официальный Париж чувствовал себя все более и более неуютно. В самой Руанде правительственные силы терпели поражение за поражением. В тот день, когда произошла резня в Ньямирамбо, часть Временного правительства покинула Гитараму ввиду приближения к ней отрядов РПА. С другой стороны, надежда на скорое развертывание МООНПР-2 становилась все более призрачной. Оставалась ОАЕ, саммит которой открылся 13 июня в Карфагене (Тунис).

На саммите присутствовали Бутрос-Гали и французская делегация во главе с Деле, которого сопровождал дипломатический советник Балладюра Бернар де Монферран[1511]; Руанду представлял временный президент Синдикубвабво, но был приглашен и представитель РПФ в качестве наблюдателя[1512]. Африканские лидеры осудили массовые убийства в Руанде как «преступления против человечности», но не осмелились назвать их «геноцидом», хотя это уже сделали и ООН, и ведущие державы мира. Со своей стороны Бутрос-Гали вновь заявил, что ООН и африканские государства потерпели неудачу в попытках остановить геноцид в Руанде (он дважды произнес это слово) и сравнил трагедию этой страны с успешным процессом демократизации в ЮАР: «Увы, совершенно другая картина… картина африканского государства, которое может утратить саму сущность своего суверенитета»[1513]. «События, которые происходят в Африке, – добавил он, – тем более серьезны, что они сталкиваются с определенным равнодушием внешнего мира. Ибо мы очень хорошо знаем, что с окончанием холодной войны развитые страны прекратили уделять прежнее внимание и проявлять прежний интерес к Африке. В политическом плане нестабильность институтов, постоянная напряженность и непрерывные столкновения породили чувство разочарования в западных странах. И – позвольте мне не скрывать этого – существует искушение в некоторых кругах предоставить Африке самой решать собственные проблемы»[1514]. Ахмед Салим вторил Генеральному секретарю: «Африка более не может пребывать в иллюзии, что мир всегда будет здесь со своим сочувствием и ресурсами, чтобы спасти наши страны и народы»[1515].

Впервые выступавший на саммите ОАЕ новый президент ЮАР Мандела подчеркнул связь между миром, стабильностью, демократией, правами человека и развитием и заявил: «Даже сейчас, когда я говорю, Руанда продолжает оставаться суровым и беспощадным укором для всех нас, потому что нам не удалось ответить на эти взаимосвязанные между собой вызовы. В результате произошла ужасная резня невинных, и она случилась на наших глазах. Мы знаем, это очевидно, что мы, африканцы, должны сами изменить все это. Мы должны действиями подтвердить нашу волю сделать это»[1516]. «Мы готовы, – пообещал он, – внести посильный вклад, чтобы помочь прекратить геноцид, имеющий место в Руанде»[1517].

Существует мнение, что именно выступление Манделы[1518] побудило Миттерана принять решение о прямом военном вмешательстве[1519]. На наш взгляд, однако, эта речь не имела такого значения, которое ей порой приписывают. Наоборот, саммит в Тунисе только подтвердил убежденность Елисейского дворца в том, что никто, в том числе и африканцы, не собираются предпринимать серьезных усилий для урегулирования руандийского кризиса. «В Тунисе, – писал Деле президенту, – главы государств региона (Заира, Танзании, Уганды, Бурунди) собираются 14 июня в рамках саммита ОАЕ. Еще не известен результат их дискуссий. Но что можно ожидать от такого саммита? (курсив мой. – И. К.)»[1520]. И он был прав. «Посильный вклад» в решение руандийского вопроса, обещанный Бутросу-Гали Манделой утром 13 июня, ограничился предоставлением МООНПР-2 50 бронетранспортеров для перевозки личного состава[1521]. Естественно, что такая инициатива не могла радикально изменить ситуацию.

14 июня Президент Франции решает предпринять военно-гуманитарную интервенцию в Руанду и объявляет об этом на заседании правительства. По мнению Ланотта, однако, «главным инициатором французского вмешательства был не президент, а министр иностранных дел»[1522]. Он ссылается на свидетельства Леотара и генерального секретаря Елисейского дворца Юбера Ведрина, который сообщил ему в интервью: «Жюппе был первым, кто высказал идею вмешательства. Он считал, что нужно обязательно что-то делать. Затем были очень интенсивные дискуссии в правительстве в узком составе. Эти совещания длились две недели, пока президент Республики не встал на сторону министра иностранных дел и решение о вмешательстве не было принято»[1523]. Но документы показывают, что Жюппе оставался, скорее, сторонником быстрейшего развертывания МООНПР-2. Именно поэтому он обнародовал в СМИ информацию о своем майском разговоре с Бутросом-Гали, в котором предложил перебросить в Руанду ооновские подразделения из Сомали, пока не будет сформирован корпус МООНПР-2, – идея, которую, по его утверждению, Генеральный секретарь одобрил. Жюппе также добился от правительства срочного выделения 20 млн франков для оснащения сенегальского контингента[1524]. Кажется, что, хотя министр иностранных дел и поддержал планы прямой интервенции, основными ее инициаторами были президент и его окружение, которые вынашивали их еще с начала мая[1525].

Как бы там ни было, неоспоримым является тот факт, что в середине июня 1994 г. как в Елисейском дворце, так и в правительстве Балладюра пришли к убеждению, что Франция должна немедленно что-то сделать в отношении Руанды. Причин такого изменения позиции правящих кругов Франции несколько, и все они фиксируются в меморандуме Деле от 14 июня[1526]. Во-первых, военно-политическая обстановка в Руанде еще более сместилась в пользу РПФ: Деле сообщает президенту о падении Гитарамы и бегстве Временного правительства в Гисеньи[1527]. Во-вторых, пишет Деле, «резня продолжается: пятнадцать священников, в том числе епископ Кигали, убиты людьми РПФ, 170 детей сирот вырезаны столичной милицией хуту», – таким образом, хотя советник президента и пытается уравновесить ответственность РПФ и правящего режима, он дает понять, что сохраняется информационная ситуация, невыгодная официальному Парижу. В-третьих, надежды на достижение политического компромисса в Руанде остаются призрачными: «Переговоры о прекращении огня, – подчеркивает Деле, – все еще ни к чему не привели. РПФ намеревается продолжать боевые действия». В-четвертых, нет надежды и на эффективное вмешательство ООН (как и ОАЕ): советник президента сообщает, что подкрепления для МООНПР «все еще ожидаются» и что «снаряжение для африканских контингентов… до сих пор не представлено». «ООН, – делает вывод Деле, – демонстрирует в этом деле свое бессилие».

15 июня на заседании правительства в узком составе под председательством президента Миттеран инициировал обсуждение вопроса о Руанде[1528]. В ходе дискуссии Руссен подчеркнул, что резня продолжается и в зоне РПФ, и в правительственной зоне и что «мировое и французское общественное мнение потрясено зрелищем убитых детей и захваченными сиротскими приютами»; он сообщил, что «африканские партнеры… охотно поддержат нас, если мы что-нибудь сделаем». Леотар, тем не менее, призвал к осторожности, заявив, что французская интервенция в Руанду не получит поддержки ни РПФ, ни международного сообщества, ни СМИ. Вместо этого он предложил осуществить интервенцию в Бурунди. Однако Жюппе высказался против «бурундийской альтернативы» и за «серьезное вмешательство» в Руанде, которое необходимо из-за «недопустимой задержки» развертывания МООНПР-2 и которое облегчается только что подписанным в Тунисе сторонами конфликта соглашением о прекращении огня. Балладюр же ограничился общим призывом: «Необходимо что-то делать. В таких ужасных обстоятельствах нужно уметь идти на риск». Закрывая обсуждение, Миттеран предложил провести не масштабную, а «точечную» военную операцию по «защите определенных мест, больниц или школ», которой, по его мнению, не будут мешать ни ВСР, ни РПФ. Тогда Леотар спросил: «Господин президент Республики, должен ли я понимать, что решение об этой операции уже принято, или речь идет только об изучении <ее> возможности?», на что получил ответ главы государства: «Это решение, ответственность за которое я беру на себя». Со своей стороны, правда, Балладюр высказал обеспокоенность вероятной изоляцией Франции: «Но с кем мы пойдем? – спросил он. – Ведь речь не идет о том, чтобы идти туда одним?» Ланксад предложил привлечь к операции Бельгию и Италию. «Если другие откажутся, – отреагировал Миттеран, – нужно идти туда одним с африканцами. Есть риск получить ничтожный результат, но наша акция имеет экстренный и ограниченный характер. На карту поставлена честь Франции».

Таким образом, 15 июня Париж отказался от идеи участия в МООНПР-2 в пользу проекта собственной военно-гуманитарной интервенции вместе с африканскими союзниками. Решение это было навязано правительству президентом, которого поддержали министр иностранных дел и министр кооперации, вопреки сомнениям главы кабинета и особенно министра обороны.

Утром 16 июня Кэ д’Орсэ поручил французской делегации в ООН срочно сообщить другим постоянным членам СБ о плане военно-гуманитарной интервенции и выяснить их отношение к нему. «Опираясь на первоначальную благоприятную реакцию Бутроса-Гали, – писал Жак Лапуж, заместитель директора департамента Объединенных Наций и международных организаций МИД, – …вы сообщите ему о наших намерениях и попро?сите его помощи, чтобы операция, которую мы планируем, четко вписывалась в рамки Объединенных Наций»[1529]. Делегации также поручалось сделать все возможное для «вывода из игры» представителя руандийского режима Бизиманы: он не должен был ни участвовать в дебатах, ни высказывать одобрения, поскольку для Парижа было важно, чтобы данная акция ни в коей мере не воспринималась как предпринятая для спасения Временного правительства[1530].

В тот же день МИД Франции сообщил об открытии с 18 июня «гуманитарного коридора» из Уганды в Кигали для доставки в руандийскую столицу 30 т крайне необходимых для населения грузов, а Жюппе опубликовал в «Lib?ration» статью с обоснованием французской военно-гуманитарной интервенции: «Франция никогда не будет снисходительной к убийцам или их подельникам. Франция… требует, чтобы ответственные за этот геноцид оказались на скамье подсудимых. <…> Наш истинный долг – вмешаться в происходящее в Руанде. Прошло время оплакивать убийства, скрестив руки, нужно действовать. Насущная необходимость в международном вмешательстве должна побудить нас продемонстрировать решимость и мужество. Если МООНПР задерживается с прибытием в Руанду, то почему бы не использовать часть 18 тыс. “голубых касок”, которые все еще остаются в Сомали и которые могли бы быстро прибыть в Кигали? <…> Если всего этого не будет достаточно, то Франция готова со своими основными европейскими и африканскими партнерами осуществить вмешательство в дела страны, чтобы положить конец убийствам и защитить население, которому грозит уничтожение. Никакое решение не должно быть исключено, чтобы прекратить руандийскую трагедию. Франция сознательно готова принять участие в этих усилиях»[1531]. На следующий день Жюппе опубликовал эти тезисы в британской «The Guardian». «Недостаточно полагаться, – подчеркнул в своей статье министр, – на присутствие ООН и на ее добрые намерения, чтобы успокоить нашу совесть. Мы должны действовать»[1532].

Однако уже 16 июня РПФ выступил категорически против планов Франции. В обнародованном в Брюсселе заявлении Фронта говорилось, что французское вмешательство только ухудшит ситуацию; РПФ предупреждал, что будет рассматривать его как нападение и провокацию[1533]. «Они вмешиваются, – сказал представитель РПФ в Бельгии Жак Бихозагара, – чтобы защитить палачей»[1534].

Враждебность РПФ, тем не менее, не остановила французскую дипломатию. 17 июня Франция официально обратилась в СБ с просьбой санкционировать ее военную операцию на срок до прибытия в Руанду основных сил МООНПР-2[1535]. В тот же день Жюппе отправился в Сенегал и Кот д’Ивуар, чтобы добиться согласия этих стран на участие в «гуманитарной интервенции»[1536].

Когда Франция предложила предоставить в распоряжение ООН свои войска и взять на себя все расходы, Бутрос-Гали, измученный проволочками с развертыванием МООНПР-2 и уставший торговаться с американцами по поводу бронетранспортеров, воспринял французское предложение как дар судьбы. 17 июня в телефонном разговоре с Жюппе он заявил о своей «полной поддержке» французской инициативы[1537]. Генеральный секретарь считал, что хороши любые средства, чтобы переломить ситуацию, катастрофический характер которой был для всех очевиден. Помимо геноцида и миллионного потока беженцев Руанде грозил, как предупредила 18 июня Всемирная продовольственная программа ООН, полномасштабный голод, поскольку ни в правительственной, ни в повстанческой зоне никто даже не пытался убирать урожай[1538].

18 июня Париж официально объявил о своем намерении осуществить в Руанде «международную операцию с гуманитарной целью для спасения человеческих жизней и для прекращения убийств, которые совершаются в этой стране». Французские войска, говорилось в заявлении президента и правительства[1539], «совместно с войсками африканских и западных странами <…> возьмут на себя выполнение этих задач, пока МООНПР не будет в состоянии реализовать мандат, который был ей доверен Советом Безопасности». В тот же день Миттеран выступил на открытии конференции ЮНЕСКО[1540] с сообщением, что интервенция начнется в самом скором времени: «Процесс уже пошел, – сказал президент. – Отныне это дело дней и часов». Он также четко обозначил свою позицию, кардинально отличную от позиции премьер-министра, который считал, что Франция ни в коем случае не должна действовать в одиночестве. Признав, что во французском проекте согласились участвовать пока всего лишь дветри страны (на что не преминули обратить свое внимание СМИ[1541]), глава государства дал понять, что проект будет осуществлен, независимо от числа его участников: «Как бы там ни было, мы это сделаем. Я повторяю: каждый час на счету».

Реакция в мире на французскую инициативу оказалась во многом неожиданной для Парижа. Конечно, руандийский режим ее приветствовал. Однако африканские страны, в том числе и соседи Руанды, отнеслись к ней в целом неоднозначно. Оппозиционные партии Бурунди выступили против размещения в их стране французских войск[1542], а 21 июня 10 тыс. бурундийских тутси устроили демонстрации в Бужумбуре против планов Парижа использовать Бурунди как площадку для вторжения в Руанду. Один плакат гласил: «Поднимемся против завоевателей: французы – демоны раскола в Африке»[1543]. 20 июня Мусевени осудил любое иностранное вмешательство с целью поддержать, как он выразился, «рушащуюся диктатуру»[1544]. В конечном итоге в интервенции согласились участвовать только семь африканских государств – Сенегал, Гвинея-Бисау, Чад, Мавритания, Египет, Нигер и Республика Конго. С подозрением восприняла французскую инициативу ОАЕ, а также многие НПО и СМИ. 20 июня Колетт Брекман писала в бельгийской «Le Soir»: «Почему Франция, вместо того чтобы материально поддержать африканские контингенты <для МООНПР>, решила перекроить ооновскую повестку дня, послать войска на заирскую границу еще до получения зеленого света от Совета Безопасности, укрепить аэропорт Чьянгугу напротив Букаву в Заире и заявить, как сделал президент Миттеран: “Отныне это дело дней и часов. Как бы там ни было, мы это сделаем. Каждый час на счету”. Почему, тогда как в течение двух с половиной месяцев картины руандийского холокоста заполняли экраны телевизоров и ежедневные репортажи, не вызывая никакой реакции в Париже, эта необходимость вдруг стала вопросом часов? Единственное, что изменилось, так это ритм ситуации в Руанде: генерал Даллэр, командующий МООНПР, выразил удивление той быстротой, с которой теперь продвигается РПФ. Если французское правительство и движимо, быть может, запоздалым чувством человечности, ему трудно убедить в этом Патриотический фронт, который задает вопрос, не идет ли скорее речь о последней отчаянной попытке прийти на помощь терпящему поражение Временному правительству?»[1545]

РПФ продолжал энергично выступать против французской инициативы. Он назвал ее «оскорблением для руандийцев» и пообещал ответить «военными средствами»[1546]. 17 июня вице-председатель РПФ Патрик Мазимзака осудил предложение Парижа в письме Бутросу-Гали[1547]. 19 июня Кагаме отказался встретиться с французским посланцем Марло[1548], а Дюсаиди 20 июня выступил в Нью-Йорке с предостережением, что если Марло приедет в контролируемую РПФ часть Руанды, «мы арестуем его и вышлем во Францию»[1549]. 21 июня председатель РПФ Каньяренгве заявил, что планы Франции «опасны по своему замыслу, поскольку они подразумевают защиту убийц руандийского народа»[1550]. С целью нажима на ООН Фронт предупредил, что планируемая Парижем операция ухудшит положение МООНПР, так как в ее составе находятся военнослужащие «некоторых стран, участвующих в коалиции, возглавляемой Францией»[1551], и сообщил, что повстанцы «не смогут больше гарантировать безопасность их представителей»[1552].

Правда, руководство ООН и многие члены СБ, в том числе США, с одобрением отнеслись к французскому проекту. 19 июня Бутрос-Гали в письме Совету[1553] сообщил, что «ввиду отказа государств-членов оперативно предоставить ресурсы, необходимые для осуществления МООНПР, Миссия может оказаться не в состоянии в течение примерно трех месяцев в полной мере выполнять возложенные на нее… задачи» и что даже 1-ю фазу удастся завершить «в лучшем случае в первую неделю июля». Поэтому, сославшись на ухудшение ситуации в Руанде, он поддержал инициативу Парижа провести «международную операцию» на основе Главы VII Устава, в чем СБ упорно отказывал МООНПР.

Однако Даллэр крайне негативно воспринял предложение французов. «Инициатива, возглавляемая Францией, – писал он в телеграмме Аннану[1554], – не рассматривается МООНПР как самый эффективный выход из сложившейся ситуации. Мы считаем <создание> корпуса под руководством Франции неправильным перенаправлением ресурсов, которые могли бы поступить в распоряжение МООНПР. Более того, предложение о размещении французских войск на руандийской земле полностью игнорирует как <историю> недавних конфликтов (в октябре 1990 г. и феврале 1993 г.), так и соглашения, заключенные с обеими сторонами, которые определяют первоначальный мандат МООНПР и состав ее сил, т. е. Резолюцию № 872 от 5 октября 1993 г.».

Командующий выразил открытое недовольство действиями Бутроса-Гали: «Все вышесказанное весьма вероятно поставит силы ООН в неприемлемое и сложное положение по отношению к одной из трех фракций (ВСР, интерахамве/милиция, РПФ) из-за потворства Генерального секретаря инициативе, возглавляемой Францией, при том что не было сделано никаких уточнений или указаний об изменении мандата МООНПР или способа действий в Руанде… до того, как решения были уже, по-видимому, приняты» (курсив мой. – И. К.). Он выразил опасения, что МООНПР «будет вовлечена в вооруженный конфликт или по крайней мере пострадает от серьезного обострения отношений (в лучшем случае), если не понесет более значительные и ненужные потери в живой силе (в худшем), чем те, которые мы уже понесли из-за отсутствия поддержки МООНПР». «Мы считаем, – добавил Даллэр, – что эта инициатива Франции… за последние несколько дней уже нанесла немалый ущерб месяцам упорной и смелой работы, проводимой персоналом Миссии».

Даллэр настаивал на том, что предложенную операцию стоит проводить с санкции ООН, только если на нее согласится РПФ или если в ней не будут участвовать французские военные. В противном случае «нужно позволить французам и их союзникам осуществлять свой проект самостоятельно», а силы МООНПР эвакуировать в какую-нибудь соседнюю страну, пока не прибудут обещанные подкрепления. Командующий был настолько возмущен позицией руководства ООН, что даже демонстративно отказался выразить в финале письма свои добрые пожелания.

Даллэр пришел к убеждению, что в этих условиях его деятельность теряет всякий смысл. 21 июня он сообщил Аннану[1555], что повстанцы ограничили все передвижения военных наблюдателей ООН в северной зоне и что ввиду угроз РПФ в адрес сенегальского, тоголезского и конголезского контингентов МООНПР из-за поддержки правительствами этих стран французского предложения он счел необходимым начать 22 июня их эвакуацию в Кению, несмотря на «чрезвычайно негативный эффект этого экстренного передислоцирования многих наиболее опытных и к тому же двуязычных военнослужащих сил <ООН>». Даллэр также информировал, что из-за развернутой против него кампании в руандийской правительственной прессе он вынужден «ограничить свои передвижения только территорией РПФ». «МООНПР, – мрачно заключил генерал, – будет не в состоянии поддерживать ритм своей деятельности». Однако руководство ООН проигнорировало предупреждения Даллэра, возложив все свои надежды на французскую инициативу.

Пессимизм Даллэра весьма напоминал пессимизм Бо-Бо, ушедшего 16 июня в отставку с поста специального представителя Генерального секретаря; его заменил Шарьяр Хан. Покидая Руанду, Бо-Бо заявил: «Реальность такова, что РПФ и руандийское правительство готовились к войне, а не к миру, и они понесут историческую ответственность за геноцид, который устраивают собственному народу». Он признался, что счастлив уехать из страны, где «люди не любят друг друга»[1556].

20 июня Мериме обратился в СБ от имени Франции и Сенегала с официальным предложением о проведении военно-гуманитарной операции в Руанде[1557]. Оно мотивировалось, с одной стороны, тяжелейшим положением в этой стране, где «соглашение о прекращении огня не соблюдается сторонами, а резня гражданского населения происходит в огромном масштабе», а с другой – невозможностью для МООНПР осуществить развертывание в ближайший срок. Цель планируемой операции на базе Главы VII Устава, по словам Мериме, состояла в том, чтобы «обеспечить мост для прибытия усиленной МООНПР», после которого она должна была завершиться, по расчетам французов, в середине августа или немного позже.

К этому времени в Париже уже ясно осознавали, что «международная интервенция в реальности будет французской с символическим участием некоторых африканских стран»[1558]. Эта перспектива смутила ряд французских руководителей, в первую очередь премьер-министра. «Я потрясен, – писал 21 июня Балладюр Миттерану, – нашей изоляцией». Не возражая против уже принятого решения об интервенции, он, однако, сформулировал несколько обязательных условий для ее осуществления: санкция СБ, ограничение времени операции несколькими неделями до прибытия подкреплении МООНПР, а ее задач – гуманитарными акциями (защита детей, больных и терроризируемого населения), размещение войск вблизи границы с Заиром и проведение ими исключительно приграничных операций. «Нам, – предупреждал премьер-министр, – никоим образом нельзя завязнуть одним в 8 тыс. км от Франции в операции, которая может сделать нас мишенью в гражданской войне».

Во французских правящих кругах было достаточно скептицизма по поводу готовившейся интервенции. Ричард Дауден процитировал в «The Independent» слова одного официального лица, пожелавшего остаться анонимным: «Мы только хотели имитировать деятельность. Мы молчали во время резни и проголосовали за сокращение сил ООН в Руанде, когда начались убийства, но теперь, когда резня в основном закончилась, нас внезапно охватило пламенное желание спасать жизни людей»[1559].

Однако Миттерана и других сторонников вмешательства было уже не остановить. Они были готовы действовать и без резолюции СБ ООН, только на основе согласия Генерального секретаря. Уже ночью 20 июня команда из 20 французских военнослужащих прибыла из Банги в Гому для оценки состояния местного аэропорта и путей проникновения в Руанду[1560].

Утром 22 июня состоялось заседание Совета министров[1561], на котором Жюппе обосновал необходимость французской операции тем, что «международное сообщество продемонстрировало свою неспособность прекратить резню»: ОАЕ не сумела «добиться прекращения огня и его соблюдения», а ООН – «произвести развертывание МООНПР». Он признал, что французская инициатива вызвала в мире неоднозначную реакцию: «Большинство <членов СБ> одобряют ее, в том числе США, Великобритания и Россия. Только два государства против – Новая Зеландия и Нигерия; Пакистан и Китай колеблются. Францию решительно поддерживает Генеральный секретарь ООН как по моральным соображениям, так и из-за того, что ООН в настоящий момент не может осуществить развертывание МООНПР. <…> Западноевропейский Совет единодушно одобрил эту операцию. Семь государств <ЕС> из девяти выразили свое намерение внести вклад в нашу инициативу. <…> Многие африканские государства поддерживают французское предложение. Сенегал на данный момент предлагает 250 человек. Гвинея-Бисау и Гана предоставят символические контингенты. Позицию ОАЕ трудно оценить точно. <…> Среди НПО нет единства. РПФ со своей стороны категорически враждебен нашей инициативе из-за поддержки, оказанной Францией правительству президента Хабьяриманы и правительственным силам, и из-за его желания добиться победы в Руанде».

Симона Вейль, министр социальных дел, здравоохранения и городов, поинтересовалась, будут ли участвовать в операции другие европейские страны и «существует ли опасность столкновения между РПФ и французскими войсками?», однако осторожный Леотар, не желавший давать какие-то гарантии, фактически ушел от ответа, сказав, что «…политическая и военная ситуация не ясна. Есть еще много нерешенных вопросов». Он сообщил при этом, что передовой французский отряд уже находится в Заире и что уже завтра начнутся «челночные операции» на территории Руанды. Министр внутренних дел Шарль Паскуа активно поддержал идею вмешательства, однако подчеркнул, что необходимо принять необходимые меры предосторожности, чтобы Францию «не подозревали в неоколониализме». Но этот намек по поводу возможного негативного отношения СМИ отреагировал мрачно настроенный премьер-министр, который посетовал на «непостоянство общественного мнения». «Вчера, – сказал он, – нас убеждали вмешаться, а сегодня правительство обвиняют в авантюризме. Франция изолирована». «Но, – добавил он, – это не причина для отказа <от интервенции>. Операция должна быть осуществлена, будучи ограниченной во времени…» Миттеран, чувствуя опасения министров, попытался оправдать принятое решение, сославшись на угрозу победы в Руанде этнического меньшинства и даже на некие планы создания «Тутсиленда» в составе Уганды, Руанды и Бурунди, реализация которых станет роковой для процесса демократизации в этих странах. В то же время он отказался от своей прежней односторонней трактовки событий, признав, что убийство Хабьяриманы, ставшее причиной «межэтнической резни… возможно, было оплачено экстремистами хуту». Чтобы успокоить колеблющихся, президент подчеркнул: «Наше вмешательство должно осуществляться с крайней осторожностью. Наши солдаты не должны слишком рисковать. Единственная наша цель – спасение жизней».

Главной проблемой, которая серьезно беспокоила французских лидеров, было негативное отношение РПФ к планировавшейся интервенции. На заседании правительства 22 июня Жюппе заявил: «Враждебность РПФ нашей операции должна быть преодолена». С этой целью он командировал двух дипломатов, в том числе Марло, в Кампалу на встречу с представителями РПФ, а сам собирался лично встретиться с «одним влиятельным членом этого политического движения». «В любом случае, – утверждал министр, – РПФ, если он победит в Руанде, будет нуждаться во Франции».

Действительно, 21 июня Марло при посредничестве Уганды попытался вступить в контакт с людьми РПФ, однако взаимопонимания не получилось[1562]. Безрезультатно окончились и состоявшиеся 22 июня переговоры Жюппе с «влиятельным членом», которым оказался генеральный секретарь Фронта Теожен Рудасингва, и сопровождавшим его Бихозагарой[1563], где присутствовали также представители Елисейского дворца, премьер-министра, министерств обороны и кооперации. Рудасингва и Бихозагара категорически возражали против французского проекта, даже если его санкционирует ООН. «Французы поддерживали режим Хабьяриманы, – заявили они, – и те, кто сегодня устраивает резню, радуются их прибытию… Цели Франции – не гуманитарные. Если бы они были таковыми, она бы вмешалась раньше… <Убийства> начались уже несколько лет назад, и международное сообщество, в том числе Франция, об этом знало. Никто не прореагировал, когда раздавали оружие милиционерам, которые сразу же организовались в параллельную армию». «Нужно, – добавили представители РПФ, – позволить африканцам спасти себя самим». «<Франция> хочет, – утверждали они, – заморозить ситуацию и дать второе дыхание противникам РПФ. Вместо того чтобы ввязываться в военную операцию, ей стоило бы использовать все средства, чтобы усилить МООНПР». Филипп Бодийон, представитель премьер-министра, попытался убедить эмиссаров РПФ, что с приходом к власти правительства Балладюра Франция стала проводить «новую африканскую политику». «Ваша интерпретация французских намерений в Руанде, – заявил он, – неправильная. Она противоречит тому, что было сделано за год. Французы не поняли бы, если бы наша интервенция не была гуманитарной. Времена меняются, ваша оценка нынешней французской политики находится под влиянием прошлого». В том же духе высказался и представитель кабинета министра обороны. Однако Рудасингва ответил: «…вы говорите об изменении политики Франции в Африке, но на самом деле в случае с Руандой ничего не изменилось».

Но как ни беспокоила французское руководство позиция РПФ, она в конечном итоге не стала непреодолимым препятствием ни для президента Миттерана, ни для СБ ООН. В тот же день, 22 июня, правительство еще раз собралось в узком составе под председательством главы государства, чтобы обсудить практическую реализацию военно-гуманитарной интервенции. На нем Миттеран развивал идею проведения операции «в стиле удара кулаком»[1564]. Он признал: «Нашего вмешательства, кажется, не желает никто, даже те, кого мы хотим спасти», имея в виду тутси, и тут же многозначительно добавил: «Без сомнения, они [тутси] предпочитают, чтобы не было свидетелей их победы». Выслушав сообщение Леотара о развертывании операции, президент спросил министра обороны: «Эти приготовления, без сомнения, известны РПФ. Смогут ли они оказать нам военное противодействие в Руанде?», на что тот ответил: «Нет, не в ближайшее время». Получив такой утешительный ответ, президент попытался убедить и себя, и других, что повстанцы не посмеют и не сумеют дать французским войскам отпор. Он спросил у начальника генерального штаба: «У этих тутси умный и твердый военный руководитель. Как получилось, что трижды – год и два года тому назад – одно присутствие французской роты смогло отбить у них желание продолжать <наступление>? Конечно, она представляла собой сильное и дисциплинированное формирование, но как она смогла произвести такое впечатление?» Ланксад, однако, дал понять, что тогда ситуация была иная («ВСР были вдохновлены французским присутствием, и советы наших кооперантов придавали им решимость и энергию сдерживать РПФ»), а ныне существует реальная опасность того, что фронт рухнет, и тогда французы окажутся в правительственной зоне «с несколькими миллионами человек, бегущих в Бурунди и Заир». Миттеран не пожелал обсуждать такую перспективу, которая ему явно не нравилась, и перевел разговор на негативные политические последствия возможной победы РПФ: «Тутси, – заявил он, – установят военную диктатуру, чтобы утвердиться надолго. <…> Диктатура, опирающаяся на 10 % населения, будет править с помощью новых убийств». Это свидетельствует, что стремление предотвратить захват власти Фронтом оставался одним из мотивов Елисейского дворца, хотя французские официальные лица всячески отрицали это в те дни. Другой вопрос, который весьма волновал президента и правительство, – критическая позиция СМИ: «Неделю назад, – жаловался Миттеран, – все хотели немедленного вмешательства. Теперь все наоборот. Пропаганда РПФ в Брюсселе очень эффективна, а наивность дипломатов и журналистов приводит в отчаяние». Жюппе ответил: «…если мы добьемся успеха, тогда будут восхвалять наше мужество, но если… <ситуация> после нашего ухода осложнится, мы окажемся виноватыми. Нужно, чтобы все поняли, что речь идет о спасательной операции». Президент добавил: «Не нужно избегать осуждать геноцид, совершаемый хуту. Их охватило безумие после убийства президента Хабьяриманы» (курсив мой. – И. К.).

Несколько часов спустя Франция получила «зеленый свет» на вмешательство от СБ ООН, хотя на этот раз решение Совета не было единодушным[1565]. Ряд стран, особенно Бразилия и Китай, ссылались прежде всего на отсутствие согласия на операцию всех сторон конфликта. Представители Бразилии и Новой Зеландии высказали серьезную озабоченность по поводу возможных негативных последствий предлагаемого проекта для дальнейшей судьбы МООНПР. «Попытки провести две отдельные операции в условиях разного командования и подчинения, – подчеркнул Китинг, – нереальны…» По его словам, существует вероятность, что «эта операция не достигнет благородной гуманитарной цели, заложенной в ее основу, а фактически обострит ситуацию». По мнению бразильского, китайского и нигерийского дипломатов, необходимо было бы сосредоточить все усилия и ресурсы на развертывании МООНПР-2. Представитель Нигерии также предупредил: «…французская инициатива имеет далеко идущие политические и несомненно геостратегические последствия для всего континента в момент, когда он пытается решить проблемы управления кризисными ситуациями, урегулирования конфликтов и развития». Французский посол Мериме, однако, настаивал, что целью операции является только «заполнить брешь, которая имеет гибельные последствия». В итоге Франции удалось добиться одобрения своей инициативы, поскольку большинство стран исходило из позиции, точно сформулированной представителем Джибути: «…все что угодно лучше, чем то, что мы имеем сейчас». Ее поддержало 10 стран, в том числе 4 из 5 постоянных членов СБ. При голосовании воздержались КНР, а также Бразилия, Нигерия, Новая Зеландия и Пакистан.

В принятой Советом Резолюции № 929[1566] говорилось: «<Совет Безопасности>, действуя на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций, уполномочивает государства-члены, сотрудничающие с Генеральным секретарем, осуществить операцию… с использованием всех необходимых средств для достижения гуманитарных целей…» (курсив мой. – И. К.); ее срок был определен в два месяца. Резолюция потребовала от воюющих сторон не препятствовать выполнению задач миссии. Путь для французской интервенции в Руанду был открыт. В тот же день заместитель начальника генерального штаба по военным операциям генерал Раймон Жерманос издал приказ о начале в Руанде операции под кодовым названием «Бирюза».